О чём поют дожди и вьюги

      Пусть рот и нос Яэ скрыты за изящным веером, Аято ясно видит по глазам: она хитро-хитро и чрезвычайно довольно улыбается. У него уже есть некоторые подозрения о причинах такой реакции, но пока что он ждёт возможности плавно свести к этому разговор. Или, наоборот, вовсе этой темы избежать?..       – Как там дела у лисёнка? – она ловким движением закрывает веер, однако на лице теперь красуется лишь привычная лукавая полуулыбка. – Слышала, «Икигаи» стало одним из самых популярных мест Иназумы.       С тех пор, как появился Шинра, чаепития после деловых встреч у Яэ становятся практически традицией. Она спрашивает о том, как живёт и тренируется Шинра, как он осваивается и общается с остальными. Зачем – Аято остаётся только догадываться. Возможно, она хочет получить взгляд со стороны. Возможно, просто посплетничать. Маловероятно, что Яэ не приглядывает за Шинрой краем глаза – он прекрасно знает, что ей это по силам, – но вдруг он обнаруживает, что вполне не прочь похвастаться его успехами.       Конечно же, он не рассказывает всё подряд. И, разумеется, внимательно следит за тем, как именно он говорит. Потому что некоторые волнения, поселившиеся внутри в последнее время, заставляют то излишне гордиться Шинрой, то вдруг чрезмерно за него переживать. Аято пока что неторопливо варится в ощущениях, пытаясь их понять и не дать им распоясаться, но…       – Верно, он успешно применяет знания из прошлой жизни. Поскольку все его идеи чужды Тейвату, а сам Шинра прекрасно знает, как их преподнести, интерес людей к «Икигаи» не ослабевает, – вежливо качнув головой, Аято отпивает ещё чая.       Яэ прищуривается, и Аято начинает казаться, что он сказал слишком много. Он вновь повторяет в голове фразу – вроде ничего криминального. Однако Яэ не была бы Яэ, если бы не могла разглядеть пусть даже хорошо контролируемую, но фальшь. И фальшью в данном случае является преуменьшение, потому что какой-то бесноватой, практически кицуньей стороне Аято хочется вдруг лукаво улыбнуться и выдать что-то в духе Шинры, например: «А то ж! Шинра – очень благородный микрочелик».       Последнее время Аято всё чаще и чаще замечает на лице Яэ этот подозрительный и чрезвычайно хитрый прищур. Учитывая, как часто она видится с Шинрой, даже начинают закрадываться подозрения, что они готовят какую-то совместную пакость. Это могло бы быть идеальное преступление, ведь по лицу апатичного Шинры ничего не прочитать, из него малейшую эмоцию надо клещами вытаскивать.       – Могу ли я поинтересоваться, почему же ты сегодня в таком хорошем настроении? – мягко, настолько тактично, насколько вообще может, интересуется Аято.       – О, я всегда в приподнятом настроении, иначе жить становится очень грустно, – пожимает плечами Яэ. – Однако сегодня основной повод – безумно любвеобильное отношение Шинры к тебе.       Благодаря многолетним тренировкам, ни один лишний мускул на лице не дрогнул, хотя на самом деле Аято, конечно, вовсе не такого ответа ожидал. В каком это смысле «любвеобильное»?.. Да, Шинра действительно почти всё свободное время проводит в компании Аято, ночует в его комнате, даже увязывается хвостиком на некоторые встречи.       – И что же это значит, госпожа Гудзи? – Аято вновь отпивает чая, глядя из-под полуприкрытых ресниц, словно речь вовсе не о нём.       – А я с радостью расскажу, – скалится в обворожительной улыбке Яэ и чуть склоняется вперёд. – От тебя пахнет Шинрой так сильно, словно он пометил тебя.       Аято медленно поднимает брови: это уже второй абсолютно неожиданный ответ подряд. Ясное дело, что у Яэ чуткий нюх – как, кстати, и у Шинры, – но что именно значит такое заявление? Не может не быть скрытого подтекста и двойного дна. Шинра наполовину домашний питомец, естественно, что все вещи так или иначе будут иметь его запах. Особенно вещи Аято, рядом с которым и в одежде которого он обычно ночует. Да, наверное, последние пару дней слугам приходится дольше обычного чистить одежду перед выходом, а Шинра почему-то больше ластится в лисьей форме, но…       – Рекомендую очень тщательно его вычёсывать в этот период, комиссар, – прерывает его размышления Яэ и вновь принимается обмахиваться веером.       Всю дорогу до имения Аято пребывает в глубоких раздумьях.       Яэ превратила банальное предупреждение о периоде линьки в такой спектакль, словно застала Аято за чем-то непристойным, и теперь будет при любой удобной возможности напоминать. Но ведь ничего такого не было! Не может же Аято запретить Шинре спать в его вещах или под боком – пытался, не получилось, – что же теперь, стыдиться этого? Или налысо его побрить? Нет, конечно.       У ворот имения под ноги с шумным фырканьем вылетает Шинра и принимается тереться о голени щеками и боками. Он вьётся ужом, радостно хихикая, а потом упирается передними лапами в колено, довольно вскинув уши, и хлопает глазами. «Вот паразит», – думает Аято, качая головой, но на руки его всё-таки берёт.       Едва он входит в комнату, рассчитывая предложить Шинре вычесаться, тот вдруг выворачивается из рук, стекает на пол и выскальзывает за дверь, оставляя Аято наедине с озадаченностью. То есть радостно встретил, покатался на ручках и хватит? А Аято теперь ещё и в шерсти с ног до головы…       Он протяжно вздыхает, с грустью отмечая, что действительно настроился на вычёсывание, и направляется к столу, как вдруг в комнату с лёгким цокотом входит Шинра с расчёской в зубах. Он кладёт её на пол перед собой и виляет хвостами, периодически поглядывая то на гребень, то на Аято.       – Я и сам хотел предложить, – мягко говорит Аято, усаживается поудобнее и берёт расчёску. Шинра тут же плюхается перед ним на бок, растекается по полу жидкостью, демонстрируя себя во всей красе. Он блаженно прикрывает глаза, когда Аято начинает осторожно его вычёсывать: от головы к хвостам, осторожнее с животом и задними лапами – он запомнил все рекомендации, которыми услужливо поделилась Яэ. Аято внимателен и предельно осторожен: доставить Шинре дискомфорт хочется меньше всего.       Постепенно Аято осваивается, начинает понимать, где можно и нужно быть настойчивее из-за особо пушистого подшёрстка, а где лучше быть крайне нежным и осторожным. Шинра довольно фырчит, а его оскал похож на улыбку – кажется, всё пока что в порядке. Правда, он не позволяет вычесывать хвосты. Это кажется немного странным, но потом Аято думает о том, что хвосты – более чувствительная и интимная зона, с которой Шинра хотел бы справиться сам. Ну и до хвостов дотянуться намного проще, чем до спины.       Однако когда Аято откладывает расчёску и напоследок гладит Шинру по боку, воздух вдруг знакомо подёргивается рябью, и перед Аято предстаёт уже кицунэ, а не лис.       – А ты не мог бы мне помочь ещё и с хвостами? – невинно интересуется Шинра, будто вовсе не он только что старательно отводил вышеупомянутую часть тела из-под расчёски.       На его лице – привычная абсолютная безмятежность. Он слегка склоняет голову к плечу, внимательно заглядывая в глаза, и чуть ли не физически источает равнодушие. Однако от того, что таится в глубине глаз Шинры, Аято вдруг становится… почти неловко? Он не совсем понимает, как описать охватившее его чувство. И ведь «неловко» даже не в плохом смысле.       – Конечно, – кивает Аято и вновь берёт расчёску, а уголки губ Шинры приподнимаются в лёгкой улыбке.       Он садится сбоку и плавным движением складывает на бёдра Аято хвосты. Они тёплые и очень-очень пушистые, а ещё намного больше таковых в лисьей форме – создаётся ощущение, что Шинре просто захотелось продлить время вычёсывания. Впрочем, Аято спорить не будет.       Вычёсывание похоже на медитацию: мягкие и плавные монотонные движения успокаивают и расслабляют, тяготящие мысли покидают голову, и Аято практически впадает в прострацию. Шинра услужливо следует всем безмолвным указаниям – Аято даже не приходится просить, он просто ведёт рукой, и Шинра сдвигает или поворачивает хвост так, как нужно.       Мех у Шинры сам по себе жестковатый – его… тело ведь из Снежной, а там лютые морозы, – но вот подшёрсток мягкий-мягкий. Аято периодически даёт слабину и блаженно зарывается пальцами в мех, осторожно поглаживая хвосты ближе к основанию. Шинра в ответ на такое довольно фыркает, и краем глаза Аято даже улавливает что-то похожее на улыбку, когда тот вдруг ненадолго поворачивает голову. И от такой реакции под рёбрами разливается тепло.       В то же время Аято надеется, что линька не продлится долго. И без неё всё имение в шерсти, а сейчас, кажется, и вовсе покрылось ровным тонким слоем. Никто не жалуется, но по лицу Томы прекрасно заметно, что он просто в ужасе от того, насколько чаще приходится убираться и насколько внимательнее нужно слугам следить за видом Аято перед встречами. Чтобы, конечно, после неё Шинра снова пришёл и доверительно потёрся лбом о голень.       И Аято не в силах возразить.       Шинра в очередной раз перекладывает хвосты, вдруг блаженно выдыхает и прижимает уши к голове, когда Аято проходится расчёской вдоль всего хвоста. Такая реакция кажется неожиданно искренней, и Аято как по щелчку вспоминает собственные размышления об интимности вычёсывания хвостов. Осознание вновь приводит в смешанные чувства. С одной стороны, Шинре уж точно стесняться нечего – он каждую ночь ночует под боком Аято, а с другой – наверное, это тот уровень доверия, который действительно нужно большим трудом заслужить. Особенно учитывая скрытность Шинры.       Такое доверие… льстит? Радует? Вызывает тепло под рёбрами? Или, может, всё одновременно?       Хотя, наверное, Аято просто навыдумывал лишнего. Ему-то почём знать, насколько приятно или неприятно вычёсывать хвосты.       – Спасибо, – Шинра поворачивается лицом, убирая с бёдер хвосты, и вдруг кладёт на плечо ладонь и улыбается.       – Обращайся, – ответно улыбается Аято.       – О, конечно! – вдруг оживляется Шинра, и в его глазах начинают блестеть шаловливые искорки. Аято тут же жалеет, что предложил, но уже поздно. – Мне понравилось, как ты вычёсываешь, теперь только к тебе за этим ходить буду.       – Может, добавишь в свой список Аяку и Тому? Я иногда бываю очень занят, – мягко предлагает Аято, пытаясь хотя бы теоретически представить, может ли он регулярно выделять время на вычёсывание. Вдобавок, Аяка наверняка будет в восторге от такой возможности.       – Хм-м, я подумаю, – тянет Шинра, прищурившись и прижав одно ухо к голове, а потом лукаво улыбается: – Всё равно ты будешь моим фаворитом.       Шинра вдруг подмигивает, мягко поддевает подбородок Аято кончиком хвоста, плавно поднимается и выскальзывает из комнаты: вроде как у него скоро тренировка.       А Аято, прежде чем вернуться к работе, пытается понять, почему он позволяет Шинре настолько много.