О чём поют дожди и вьюги

      Аято, конечно, молод и в некоторых вопросах достаточной зрелости не имеет в силу юного возраста и отсутствия должного опыта, но это не означает, что он дурак. Там, где ему не хватает опыта, он берет наблюдательностью и проницательностью – обычно в таких случаях ему не доставляет особого труда соединить все точки и прийти к правильному логическому выводу. Он постоянно оттачивает остроту ума так же тщательно, как и клинок; его разум – его оружие, а у оружия нет права на осечку.       Мир вокруг кажется прозрачным, кристально чистым, как родниковая вода, если сознание спокойно и не затуманено, если ему ничего не мешает. Аято умеет отодвигать беспокоящие его мысли на задний план, особенно в ситуации, когда ничего не должно помешать ему думать: он с детства приучен фокусироваться на реальных проблемах и брать в расчет все сопутствующие им вопросы. Все остальные мирские дела он откладывает до того времени, когда будет в силах уделить внимание и им.       Это стратегия, проверенная временем и годами практики. У Аято нет причин в ней сомневаться: она еще ни разу его не подводила.       Поэтому, когда его умение абстрагироваться периодически начинает понемногу сбоить, Аято замечает это сразу. Вроде ничего сверхъестественного: ему просто становится легче выбиться из накатанной колеи, стоит лишь среди мыслей мелькнуть одной мало-мальски интересующей его или даже намеку на нее.       В этом-то и кроется проблема: Аято никогда раньше не позволял себе отвлекаться на посторонние раздражители и отдавать им вожжи контроля.       Но с Шинрой, как и всегда, все не как с обычными людьми, и с этим пора бы свыкнуться. Он перекраивает реальность и окружающих под себя так, как ему угодно, привносит в жизни что-то новое, даже не замечая этого, и делится со всеми частичкой своего мира настолько усердно, что игнорировать это становится совершенно невозможно. Сколько ни пытайся Шинра притворяться здешним, интеграция проходит сомнительно: его инаковость так и прет из него во все стороны, что ни делай и как над ним ни работай. Шинра знает законы и обычаи, правила поведения в обществе, культуру и традиции, но по нему просто видно: он не отсюда.       Тома, правда, лишь как-то знающе улыбается и говорит, что Аято излишне переживает на этот счет, Аяка подхватывает, что на самом деле все отнюдь не так плохо. Гудзи Яэ поднимает тонкие брови и насмешливо советует Аято ослабить поводок контроля, потому что кицунэ – свободолюбивые животные, которым не нравится, когда их ограничивают.       Все пристальное внимание к Шинре со стороны Аято было обосновано тем, что Шинра – пришелец из другого мира, темная лошадка – лисичка, если быть точнее, – неизвестная переменная, которая может повести себя самым неожиданным образом. Потому Аято, ведомый желанием заполучить могущественного союзника, наблюдал со стороны, держал руку на пульсе, чтобы чуть что суметь ликвидировать угрозу, а в противном случае – привязать к комиссии Яширо, клану Камисато и Аято в частности самым прочным образом из всех возможных.       Потому забота, внимание и ласка дали свои плоды. Когда стало понятно, что Шинра не станет никому причинять вреда и вообще настроен более чем дружелюбно, Аято немного расслабился и стал более открытым, его циничный интерес стал более искренним, а напряжение сошло на нет. Шинра был готов идти на контакт и радовался возможности привязаться к кому-то, и Аято с радостью эту возможность ему предоставил.       И больше взгляда от апатичного кицунэ со странной помешанностью на настольных играх отвести не смог. Не получалось, как Аято ни пытался – да и не то чтобы на самом деле очень хотелось. Шинра был интересным, но Аято с отстраненным весельем признавал, что долгое время воспринимал его как домашнего питомца, фактически игрушку, притом довольно хрупкую, не особо вписывающуюся в реалии мира, в котором они жили.       А потом что-то изменилось, и видеть в Шинре человека, пусть и забавного, необычного, нестандартного, со своими многочисленными тараканами в голове, оказалось до неприличия просто. И воспринимать его только как кицунэ – игривого, ласкового лисьего духа-проказника – Аято уже не мог.       Потому что Шинра был и деваться никуда не собирался.       И тогда Аято начал воспринимать Шинру совсем в ином свете. Снисходительность, с которой Аято спускал на поводу все шалости Шинры – ведь он же лисеныш, ну что с него взять, – осталась, но теперь источник у нее был другой: Аято неосознанно закрывал глаза на ужимки Шинры, его попытки сыграть в коренного иназумца и при этом не проколоться, его глупости, шалости и розыгрыши.       Аято нравилось наблюдать за тем, как Шинра растет. Пусть даже Шинра был старше него и в какой-то мере опытнее, Аято во многих вопросах превосходил его на пол головы, если не на всю голову: сказывалась разница в воспитании. Но следить за человеком, который не знал устоев этого мира и не подчинялся им, было сродни глотку свежего воздуха в душный день.       И Аято следил. И не мог оторвать глаз.       Шинра с его детской непосредственностью, местами проглядывающей из-под апатичной ленивой маски, изобретательностью и свежими идеями, нестандартными для Тейвата, страстью к настольным играм и – неожиданно – тренировкам с Глазом Бога, неподдельной заботой к своим близким и трепетной любовью к делу всей жизни. Шинра с его готовностью переступить через себя и свои пацифистские устои, если того требуют обстоятельства, вскипающей внутри яростью, стоит только оказаться в опасности кому-то из членов семьи, смертоносной грацией и филигранным обращением с Крио стихией.       Шинра. Шинра. Шинра.       Ушастый плут с лукавым взглядом.       Вечная причина головной боли Аято – и частый гость в его снах.       Учитывая все вышеперечисленное, сделать логический вывод труда не составит. Мысли Аято сбоят, стоит им только запнуться об одно-единственное упоминание Шинры, и зацикливаются вокруг разноцветных глаз и редких клыкастых улыбок. Аято слишком, слишком много думает о Шинре, а потому его работоспособность стремительно падает, особенно в последнее время.       Что ж, может быть, опыта у Аято не так уж и много, как хотелось бы. Но он многое знает и умеет строить логические цепочки и быть чертовски проницательным засранцем.       Потому что Аято не дурак.       И влюбленность от симпатии или обыкновенной заботы отличить все-таки способен.       Особенно теперь, когда она становится настолько явной – для него самого, по крайней мере, – что мешает ему жить, спасибо достаточно богатому воображению и разуму, который решил, что разгружаться путем размышлений об объекте симпатии – лучшее, что он вообще мог придумать.       Осознать свою влюбленность оказывается на удивление просто: размышляя о прошлом, Аято с удивлением признает, что все предпосылки к этому осознанию были еще давно. Просыпаться с пушистой тушкой кицунэ под боком стало привычкой, без которой Аято не видел свое утро. Звериная грация приковывала к себе внимание и вынуждала подолгу наблюдать за тренировками. Долгие разговоры за чашечкой чая вечерами, переходящими в ночи, заставляли искать скорой встречи. Веселые лисьи смешки и странный юмор, иногда на родном языке, формировал мотивацию не только разобраться в шутках, но и овладеть основами языка другого мира.       Как минимум, потому, что это давало понять, каков он – другой мир.       Как максимум, потому, что это давало еще одну точку соприкосновения с Шинрой.       Шинра – тактильный, временами беспардонный, зачастую лезет куда не надо, но при этом имеет какое-то особенное извращенное чувство такта. Иногда он задумывается и практически ложится Аято на колени, иногда приобнимает его, гладит по голове или плечу, а после делает вид, что так и должно быть. Хуже, когда Шинра невзначай касается кончиков пальцев или тыльной стороны ладони, невесомо оглаживает хвостом бедра, живот и спину и оказывается в непосредственной близости, так, что Аято может чувствовать запах хвои, мороза и лаванды.       Аято нравится. Аято нравится слишком сильно, и если раньше он этого до конца не понимал, но подсознательно тянулся, то сейчас понимает четко и ясно.       Но что конкретно с этим знанием делать, он не то чтобы знает. Одни отношения Аято закончились, даже не начавшись, другие он решительно прервал сам, будучи в подростковом возрасте, и не дал им превратиться во что-то большее. Тем более, он точно никогда не задумывался об отношениях с мужчинами, пусть и с одним конкретным, пусть и с чертовски соблазнительным; Аято честно сомневается, что его заинтересует любой другой мужчина, если не окажется вдруг Шинрой.       А Аято не думает, что кто-то, кроме Шинры, может оказаться Шинрой. Для этого нужно, знаете ли, соблюсти несколько немаловажных критериев. Например, быть кицунэ-пришельцем из другого мира.       И организм, подлый предатель, сговорившийся с разумом, тоже Аято подводит: преувеличенно радостно реагирует на Шинру. Они так вообще-то не договаривались. Одно дело, когда ему снятся сны про капибар, «силу в луже» и невинное купание в горячих источниках, другое – когда в удивительно красочных снах Шинра стоит перед Аято на коленях. Или закидывает ноги ему на плечи. Или изящно прогибается в спине, стоя на четвереньках…       О, Аято успел испытать на себе весь спектр влажных снов, и это, если честно, немного мучительно. Особенно когда после горячей ночи у него под боком оказывается не обнаженный юноша, а меховая лиса.       Однажды с утра Аято представил, как Шинра из лиса становится человеком и седлает его, и возбудился, а потом не мог смотреть Шинре в глаза весь оставшийся день.       Хорошо еще, что ему удается держать себя в руках в течение дня и не думать о всяких пошлостях уж слишком явно, иначе было бы совсем неловко. Аято и так уже во снах разложил Шинру на каждой горизонтальной поверхности в доме, выдать свои желания еще и в реальном мире было бы как-то чересчур.       Бодаться с фантазией и телом одновременно оказывается непросто, держать себя в руках и не «уплывать» в мысли – еще сложнее. Аято отслеживает физиологическую реакцию организма и чувствует, как начинает быстрее стучать сердце, когда Шинра подсаживается поближе, как становятся влажными ладони от волнения, как незначительно повышается температура тела. Аято смотрит, как Шинра ненароком обнажает беззащитную шею, когда смеется, запрокинув голову, как практически интимно обнажаются запястья под рукавами юката, как двигается широкая грудная клетка при вдохе.       Аято переживает за Шинру, хотя знает, что тот точно умеет за себя постоять, и только и делает, что тренируется: последнее похищение Аято явно выбило Шинру из колеи, но он оклемался относительно быстро. Аято следит за Шинрой, чтобы тот хорошо питался, одевался, спал, тренировался, и всегда покрывает его выходки, если у таковых находятся свидетели. Аято может общаться с Шинрой часами, они всегда находят, о чем поговорить и что обсудить, и во многом сходятся во мнениях. Такие встречи Аято всегда ждет с нетерпением и неосознанно прикладывает все усилия, чтобы удержать Шинру рядом подольше.       Наверное, думает Аято, подсознательно он опасается, что Шинра когда-нибудь найдет себе занятие поинтереснее и покинет Аято.       Что ж, вероятно, поэтому Аято держит Шинру на «поводке», как и говорила Яэ.       Знает ли об этом сам Шинра?       Конечно знает. И, вероятно, милостиво позволяет себя удерживать.       Шинра только кажется невнимательным, рассеянным и бестолковым, и тот, кто посчитает его таковым на самом деле, можно сказать, подарит Шинре преимущество в бою. Иногда Аято думает, что Шинре нравится не только лениться, но и дурить окружающих своей ленью и апатичностью.       Аято вздыхает и трет переносицу. Он мечется между двумя крайностями: либо Шинра догадывается о его чувствах и намеренно подогревает интерес к себе, либо наоборот – не имеет о них и малейшего понятия, а все его короткие прикосновения и жесты – лишь знаки привязанности к Аято как к члену семьи и другу, не больше. Ощущая смутное разочарование при мысли, что Шинра видит в нем лишь друга, Аято признается себе, что этот исход… наименее желанный.       Что ж, думает Аято, ему еще только предстоит выяснить, взаимны его чувства или нет. Осознание – большой шаг к решению проблемы, все остальное можно решить путем тщательного планирования. Или не решить. Тут уже ситуативно, и слишком многое зависит от самого Шинры.       Напрямую Аято, разумеется, не пойдет – не в его это стиле. Если Шинре нравится дразниться, Аято может отплатить той же монетой: на уникальный кицуний флирт Аято ответить более чем способен, и по реакции Шинры многое станет понятно. Может быть, Аято даже вынудит Шинру первого пойти на диалог и объяснить, что между ними происходит сейчас и что будет происходить дальше… В конце концов, Шинра достаточно потрепал Аято нервы своим постоянным присутствием и во снах, и в реальности – кто сказал, что Аято не может вернуть ему должок?       У Аято есть немного времени, чтобы продумать модель поведения, возможные пути нападения и отступления. Настроен на победу в своей маленькой тайной войне он довольно решительно: кажется, он не собирается оставлять Шинре выбора, как Яэ и говорила… Но кто сказал, что Шинре этот самый выбор необходим?       Аято загадочно улыбается, постукивая деревянным концом кисти по губам, и возводит взгляд к потолку. Есть у него парочка идей, как заполучить желаемое…