О чём поют дожди и вьюги

      Яэ выглядит довольной. Нет, не так: довольной. Аято с трудом сдерживается, чтобы не состроить скептическое выражение лица: теперь-то он практически не сомневается, что она все знала наперед. Он переводит взгляд на Шинру, который выглядит не менее довольным, лукаво сверкая разноцветными глазами из-под челки и постукивая коготком по столешнице.       Шинра помахивает хвостами, совершенно невоспитанно уложив подбородок на колено, прижатое к груди, и загадочно щурится. Аято вздыхает, делая глоток зеленого чая из изящной дорогой пиалы, расписанной цветами и птицами, и давит желание сказать какое-нибудь крепкое словечко, выражая тем самым отношение к ситуации.       Нет, он счастлив. Правда счастлив, что все сложилось подобным образом. Что он не должен жениться на той, которая ему не по душе, что он не обязан будет жить с нелюбимой женщиной и заставлять страдать и ее, и себя. Очако правда хорошая девушка, и она заслужила лучшего; Аято, впрочем, не обманывается: к сожалению, ему известно, что у дочерей знатных кланов только один путь – выйти замуж за удачную партию.       Аято с крючка сорвался в самый последний момент. Значит, теперь ему будут искать замену. Возможно, он умудрился немного – или много? – испортить отношения с вассалами, но здесь вопрос тонкий и хитрый: в конце концов, Шинра действительно кицунэ, а еще владелец невероятно популярного «Икигаи», приносящего огромный доход. Помимо всего прочего, он достаточно близок с несравненной Гудзи Яэ, имеет важные связи практически по всей Иназуме и просто нравится людям.       Да, возможно, не сложившийся союз с кланом Минами мог бы принести не меньше пользы, а еще упрочнить связь вассал-господин, но этому уже не бывать. Когда Шинра предложил свой… оригинальный выход из ситуации, Аято понял, какой же тяжелый груз ответственности лежал на его плечах и как же давил все это время. Да, Аято не привыкать принимать сложные, неоднозначные решения, но, оказывается, когда дело касается личной жизни, ситуация усложняется в разы.       Потому что очевидная симпатия заставляет постоянно думать об объекте этой самой симпатии, а то, что превращению этой самой симпатии во взаимные чувства мешает, хочется убрать с дороги чего бы это ни стоило. Так что Минами придется смириться и искать Очако другую партию. Остается только понадеяться, что со следующим партнером ей повезет больше и тот не влюбится по уши в какого-нибудь кицунэ-иномирянина.       – Итак, – говорит Яэ. От сладости ее тона Аято едва не передергивается, но продолжает удерживать благодушную улыбку. С Яэ всегда надо держать ухо востро: никогда не знаешь, какую проказу она выкинет, стоит тебе забыться и подумать, что ты в безопасности. – Когда свадьба?       Аято чуть не выплевывает чай, глоток которого едва успел сделать. Со стороны Шинры доносится подлый смешок: его ситуация явно забавляет. Аято бросает на него осуждающий взгляд, Шинра лишь клыкасто усмехается, и тогда Аято толкает его коленом в бедро и получает коленом в ответ.       Очень по-взрослому. Ничего не скажешь.       Взгляд Яэ – внимательный, любопытствующий, заинтересованный – проникает чуть ли не под кожу. Аято прочищает горло, поводит плечами и принимает наиболее доброжелательный вид: один из числа тех, которые он носит ежедневно. Но собраться с мыслями и ответить не успевает.       – Судя по всему, свадьбу придется назначать Шинре, бедняжке, – подпустив в голос сочувствия, продолжает Яэ. Аято тут же начинает подозревать неладное, поэтому лишь невозмутимо поднимает бровь. – А то с таким партнером, как ты, наглец Камисато, ему придется очень долго ждать, пока кое-кто… не догадается, где искать ответ.       Понятно, с каким-то недоверчивым весельем думает Аято, эти две хитрые-прехитрые лисицы сговорились против него, пока он ломал голову в поисках выхода из безвыходной, как казалось на тот момент, ситуации. То есть все это время и Шинра, и Яэ знали, не только как решить вопрос с наименьшими потерями, но и выйти из сражения победителем, и молчали, наблюдая за его страданиями!       Аято уверен практически на сто процентов: Яэ была той, кто вложил в голову Шинры нужную идею, она же заставила его молчать до последнего. Он прекрасно знает, что по какой-то причине не нравится Яэ, но им так или иначе приходится взаимодействовать не только из-за праздников и фестивалей, но и из-за Шинры в том числе. Только Аято по глупости подумал, что великолепная Гудзи Яэ стала к нему немного терпимее, как эта хитрая лиса решила в очередной раз напомнить, почему к ней нельзя поворачиваться спиной.       С губ срывается тяжелый вздох человека, уставшего ото всех этих кицуньих игр, по итогам которых весело только самим кицунэ. Аято обводит взглядом сначала клыкасто улыбающегося Шинру, затем – Яэ, которая даже не пытается скрыть идентичную самодовольную ухмылку.       Да они просто издеваются над ним!       – Вы сговорились? – риторически спрашивает Аято и, наблюдая за переглядываниями Яэ и Шинры, несколько уныло заключает: – Вы сговорились.       – М-м, – глубокомысленно отвечает Шинра и хмыкает, скрывая рот рукавом хаори. Разноцветные глаза блестят лукавством. – Возможно? Кто знает… Уж точно не я.       – М-м-м, – добавляет Яэ, пряча улыбку за пиалой чая, и довольно прижмуривается. – К сожалению, и не я тоже. Какая жалость, кто же знает?       Его обставили как маленького ребенка, болезненно щелкнули по носу ограниченностью взглядов, а теперь в открытую над ним насмехаются! Аято не любит проигрывать: он знает, что у него не хватает опыта в некоторых сферах жизни, однако он старается компенсировать их теоретическими знаниями и усердием.       Держать лицо перед двумя веселящимися кицунэ – задача не из простых, но у Аято, кажется, получается. Он лишь безмятежно улыбается, словно его вообще не волнует происходящее, и пьет чай, пока его пытаются вывести на эмоции. Он знает, что и так уже продемонстрировал этой парочке достаточно, но больше поддаваться не намерен.       – Мы пока не планировали, – невозмутимо отвечает Аято, глядя в искрящиеся озорством лиловые глаза Яэ. – Шинра считает, что нам торопиться некуда. Я поддерживаю его в этом решении.       Они действительно сошлись на том, что торопиться некуда. Аято никогда не горел желанием рано вступать в брак, хотя понимал необходимость этого шага. Шинра же был родом из другого мира, где, по его словам, обычные люди не придавали браку такой же значимости и сокровенности, как в Тейвате. Другие устои, другие порядки, другие законы, традиции и культурные обычаи – это нормально. Когда разговор зашел о свадьбе, Шинра сказал, что вовсе не собирался жениться или выходить замуж, но в будущем – в будущем! – ради Аято готов передумать. Аято был тронут, хотя внешне этого не показал, и поцеловал Шинру в ответ очень трепетно и нежно.       – М-м, – снова тянет Яэ, прокручивая в пальцах песочное печенье. Она чуть дергает ушами, снова – снова! – переглядывается с Шинрой, будто они ведут какой-то мысленный диалог, и вскидывает точеную бровь. – Допустим, я поддержу ваши отношения. Допустим, наглец Камисато, ты сможешь убедить всех своих вассалов в том, что союз главы клана с мужчиной, пусть даже кицунэ, – это невероятно выгодное предложение. Но что делать с наследником?       Аято делает глоток чая, давая себе время на раздумья. Нельзя сказать, что он об этом не думал, более того, этот вопрос они с Шинрой обсудили одним из первых, так как он волновал их сильнее всего. У него есть готовый ответ.       Судя по всему, Яэ этот ответ уже заранее знает, но все равно хочет услышать, вон как улыбается, трепеща ресницами. От этой сахарной улыбки Аято ощущает себя так, словно он объелся сладостей и теперь его тошнит. Он неторопливо опускает пиалу на стол, проводит по кромке кончиками пальцев, качает головой.       – Шинра сказал, что в его мире существует такая вещь, как суррогатное материнство, – мягко отвечает Аято, улыбаясь. Яэ приподнимает уголок губ, и неясно, то ли она насмехается над ним, то ли побуждает продолжать. – Женщина вынашивает ребенка для пары, которая по каким-то причинам не в состоянии сделать это самостоятельно. Во время беременности, родов и периода вскармливания ее обеспечивают всем необходимым и заботятся изо всех сил. После же ей заплатят столько, сколько ей хватит до конца жизни.       Яэ чуть щурится, склоняя голову к плечу, словно проверяет Аято на вшивость. Она уже не выглядит такой веселой, как раньше, по выражению ее лица – потемневшим глазам, поджатым губам и раздувающимся крыльям носа – Аято понимает, что теперь она серьезна. Что конкретно стало катализатором к переменам – неясно, но ситуация теперь кажется несколько более… опасной.       – Ты все-таки решился быть с ним, – не спрашивает – утверждает Яэ, пока переводит взгляд на Шинру. Шинра подбирается, чуть наклоняет подбородок, суживает глаза. Его хвосты, до этого безмятежно елозившие по полу, замирают в состоянии неясной боевой готовности, уши готовы улавливать любой мало-мальски подозрительный звук. – Почему?       Теперь она говорит не с Аято, теперь она говорит с Шинрой и внимательно смотрит только на него. Аято для нее будто не существует.       – Потому что Аято подарил мне дом и семью, – прямо отвечает Шинра. Яэ едва уловимо вздрагивает, и ее лицо на мгновение – мгновение! – приобретает уязвимое выражение. Даже… странно, практически неуютно видеть ее такой беспомощной. – Он спас меня. И физически, и эмоционально. Не будь его неравнодушия, не будь его заботы, любви, внимания – я бы умер прямо там, на дороге, будучи обыкновенной снежнийской лисицей, лишь чудом сбежавшей из лап работорговцев. Или чуть позже, в омуте непроглядной депрессии. Это Аято помог мне осознать реальность. Это он всегда был рядом.       «А не ты», – повисает в воздухе невысказанное. В шерсти Шинры путаются снежинки, в ушах Яэ потрескивают искры электричества, оба кицунэ выглядят напряженными – и вместе с тем знающими, о чем говорят. По обрывкам слов, по выражениям лиц, по интонациям Аято может лишь примерно предположить, о чем речь: судя по всему, этот разговор у них уже не первый, поэтому обе стороны знают, в чем проблема. Скорее всего, в том, что Яэ – великая кицунэ – предприняла попытку стать для Шинры кем-то вроде семьи, роль которой уже занял клан Камисато с Аято во главе.       Ах. Сестринская ревность, с каким-то непонятным весельем думает Аято, тщательно следя за тем, чтобы ничего не проступило на лице, потому что иначе, кажется, Яэ ему этого не простит. Она и так отдувается на нем как может, потому что – Аято знает – питает к Шинре тщательно скрываемую слабость. Яэ много помогает Шинре и как может заботится о нем, хотя прикрывается маской лукавой жрицы, которая только и делает, что ищет, как бы развлечь свою скучающую персону.       Теперь-то Аято понимает: таким образом Яэ проявляет беспокойство о своем младшем, более неразумном сородиче. Ведь никто больше не слышал, чтобы где-то по Иназуме гуляли еще разумные кицунэ.       Яэ столько лет была одна, вынужденная наблюдать за тем, как деградируют ее сородичи, лишаясь возможности говорить и превращаясь в обыкновенных зверей, а теперь обрела своего… брата? Который ее отвергает, словно не понимает, какую боль причиняет. Если бы Аяка отказывалась от заботы Аято, ему было бы очень тоскливо.       Такую же тоску – звериную, больную – он видит и в лиловых глазах.       Ему становится жаль Яэ.       – Шинра, – негромко говорит Аято, осмеливаясь вклиниться в опасный диалог; в голосе слышится укор. На него обращаются сразу две пары глаз: лиловые и желто-синие. Он даже не вздрагивает.       Шинра суживает глаза, ведет ухом, внимательно изучает лицо Аято. Некоторое время молчит, затем встряхивает головой, видимо, найдя – или не найдя – то, что искал, и лучистые снежинки в его пальцах пропадают. До Аято доносится едва слышный облегченный выдох, и волосы Яэ перестают искриться электричеством.       К его удивлению, Шинра выглядит практически пристыженным. Нет, Аято, безусловно, приятно, что Шинра вступился за него с такой яростью, и этот факт приятно греет сердце, однако Яэ, что бы она ни творила, действительно не заслуживает, чтобы Шинра… так с ней говорил. Возможно, Аято не знает всей подоплеки истории, однако одернуть Шинру он посчитал необходимым: они здесь не за этим, так что если кицунэ хотят обговорить степень своего родства, пусть делают это в другой, более подходящий раз.       И без Аято. Что-то ему подсказывает, что решить столь деликатный вопрос Шинра может самостоятельно. Не маленький уже.       Шинра тяжело вздыхает, чешет щеку, не поднимая взгляд от пола, затем все-таки решается. Его ладонь вспыхивает нежно-голубым светом, и в пальцах медленно, красиво вырастает ледяная веточка сакуры. Аято удивленно вскидывает брови; Яэ вдруг улыбается, и эта ее улыбка кажется куда более искренней, чем большинство тех, которые Аято видел до этого.       Видимо, это какой-то очередной кицуний ритуал, о котором не положено знать простым смертным. Шинра, перегнувшись через стол, вдруг протягивает Яэ веточку, и та принимает ее в ладони как величайшую драгоценность.       – Спасибо, – негромко говорит Шинра, глядя на Яэ. Та лукаво щурится, изгибая губы в уже более привычной усмешке, и ласково отвечает:       – Хоть у кого-то из вас двоих должна быть голова на плечах. Жаль, что не у тебя, я практически разочарована.       Шинра фыркает, Яэ невозмутимо поднимает бровь. Аято прячет улыбку в пиале чая.       – Можете считать, что у вас есть благословление Гудзи Яэ, жрицы Великого храма Наруками, – чинно говорит Яэ, расправляя плечи, и в воздухе слышится мелодичный перезвон колокольчиков. За ее спиной Аято мерещатся розовато-лиловые призрачные хвосты, но наваждение спадает, стоит ему моргнуть. – Я поддержу ваши отношения. Кстати говоря, подлец Камисато, ты знал, что некоторые кицунэ способны менять пол?       Шинра давится печеньем и принимается судорожно откашливаться. Аято бросается ему на помощь.       За мстительными смешинками во взгляде, который мимолетно бросает на него Яэ, Аято видит благодарность.