О чём поют дожди и вьюги

      – Ты пойдешь на фестиваль? – спрашивает Шинра, склоняя голову к плечу. Он сидит, развалившись на подушках, разложенных в углу кабинета Аято специально для него, и, согнув длинные ноги в коленях, что-то чиркает в огромном блокноте.       Аято знает: когда надо, Шинра может хорошо рисовать. Другое дело, что в обычное время ему лень стараться, а потому вместо по-настоящему красивых рисунков или хотя бы скетчей выходит кривое невнятное нечто. Однако если Шинра сосредоточен на своей работе, это значит только одно: он занимается разработкой новой игры, в которую, как и всегда, вкладывает всю душу целиком.       А еще Шинра приходит к Аято в кабинет, потому что тут в основном тихо и никто не мешает полностью погрузиться в работу, лишь слуги периодически беззвучно снуют туда-сюда да редкие посетители заходят по приглашению в кабинет, чтобы что-то обсудить.       Эта рабочая обстановка Аято нравится. Шинре нравится тоже: то-то он вне рабочего времени в «Икигаи» никогда не отказывает себе в удовольствии облюбовать любимую гору подушек, сваленную в углу. На странные взгляды посетителей он не обращает внимания, поскольку ему, как и всегда, абсолютно все равно, кто и что о нем подумает. Главное – удобство и комфорт, все остальное вторично. Да и Аято тоже не против: в конце концов, наличие двухвостого кицунэ лишь повышает его авторитет и значимость в глазах тех, кто лично с Шинрой не знаком.       – Ты же знаешь, что у меня нет свободного времени, – вздыхает Аято, потирая лоб ладонью, и с достоинством выдерживает взгляд прищуренных разноцветных глаз. – У меня еще полно дел с этим фестивалем.       – Тогда тебе тем более надо будет расслабиться, – продолжает настаивать Шинра. Он чуть приподнимается из подушкового гнезда, откладывает блокнот и карандаш в сторону и кладет локти на разведенные колени, а подбородок кладет на сцепленные ладони. – Столько дней работать ради организации фестиваля и даже не посмотреть на сам фестиваль! Это же просто смешно!       – Я подумаю, – вздыхает Аято, опускает голову и пытается сосредоточиться на бумагах.       – Ты так говоришь только ради того, чтобы я отстал, – замечает вредный Шинра. Аято закатывает глаза: изучил его повадки, знает же, о чем говорит! – Ты должен мне пообещать, что выкроишь время и сходишь со мной на фестиваль.       – Так бы и сказал, что хочешь на свидание, – дразняще отвечает Аято, решая атаковать Шинру в ответ и тем самым застать врасплох. Любимая кисть выпадает из руки, когда Шинра нахально говорит:       – Я хочу на свидание, – и в ответ на искренне изумленный взгляд поясняет: – Что? Ты же сам попросил сказать!       А во взгляде так и пляшут смешинки. Аято качает головой, прикрывая лицо – и легкое смущение в первую очередь – рукой и снова вздыхает, осознавая, что этот раунд он с треском проиграл. А еще – что в словах и предложении Шинры все-таки есть резон. Во-первых, ему действительно стоит развеяться после затяжной, напряженной работы перед предстоящим фестивалем Звездных фейерверков, во-вторых, он уже достаточно долго не уделял должного внимания Шинре.       Шинра – неприхотливый партнер. Он не донимает с ненужной ревностью, не пытается привлечь к себе излишне много внимания, не отвлекает от работы, с легкостью признавая то, что Аято – глава клана и целой комиссии и по-другому у него просто не бывает, и еще действительно прислушивается ко мнению Аято и пытается работать над собой и их отношениями.       По крайней мере, больше не подставляется и правда старается заботиться о своих здоровье и жизни. Рана на животе затянулась бесследно очень и очень быстро, однако Аято до сих пор тревожно смотреть туда, где когда-то были тугие белоснежные бинты.       И на настоящие свидания они не ходили уже достаточно давно…       Мысленно представляя свой график и объем работы, требующей личного, особо пристального внимания, Аято понимает, что, если особо постарается и уложится раньше обозначенного срока, может подвинуть некоторые дела и освободить место для посещения фестиваля. Тем более, всегда приятно посмотреть на труд рук своих, и это учитывая, что фестиваль в этот раз обещается ну прямо-таки грандиозный.       – Хорошо, я схожу с тобой на свидание, – после небольшой паузы говорит Аято и не сдерживает улыбки, когда Шинра клыкасто улыбается.       – Буду с нетерпением ждать нашего свидания, – дразнится в ответ Шинра. Он сияет, как начищенная монетка моры: добился-таки своего, как и планировал изначально, и теперь с чувством выполненного долга может вернуться к своей работе.       Аято, впрочем, стоит последовать его примеру. Бумаги сами себя не разберут и не подпишут.       Он возится с подготовкой к фестивалям уже не первый месяц – ведь лето – сезон сплошных непрекращающихся праздников, – и им не видно ни конца, ни края. Однако к такой работе Аято привык и не жалуется: в конце концов, это его обязанности, а то, что возложено на его плечи, он выполняет с честью и достоинством, как истинный преемник клана Камисато.       Поэтому Аято распределяет обязанности: сваливает на кого-то из подчиненных часть переговоров с торговцами всех сортов и расцветок, кого-то обязывает заниматься вопросами строительства, организации и охраны мероприятия, ведь в мире есть немало людей, которые желают полакомиться чужим счастьем, особенно во время таких радостных мероприятий, как фестивали.       Частью переговоров Аято занимается лично, как глава комиссии Яширо: некоторые дела требуют его пристального личного внимания. Как, например, общение с Наганохара Йоимией, дочерью Наганохара Рюноскэ, известного изготовителя фейерверков. Аято знает, что обсуждать любые дела, касающиеся фейерверков, лучше всего лично, а потому специально выкраивает время, чтобы встретиться с Йоимией.       Йоимии, как Аято может судить, едва ли исполнилось двадцать лет, однако хватка у нее по-настоящему деловая. Впрочем, это не отменяет того, что она действительно горит своим делом и питает к нему неподдельную страсть. Чем-то эта звонкая, веселая мастерица со сложной прической напоминает ему Шинру: они оба искренне любят то, чему посвятили жизнь, и этого не скрывают.       Пока они с Йоимией обсуждают форму фейерверков, цвета, их расстановку, правила пожарной безопасности и правильное время запуска, Аято с добродушным прищуром следит за тем, как Йоимия параллельно что-то мастерит. Ее руки мелькают быстро-быстро, пока она что-то смешивает, чертит, вырезает и встряхивает, она тараторит, рассказывает что-то свое, но вместе с тем – умудряется ловко выспрашивать мнение Аято и вести диалог.       Она не навязывается, не кажется раздражающей, несмотря на то что практически не замолкает. Йоимия – девочка-огонек, девочка-фейерверк, она порхает по гостиной, которая, судя по раскиданным вокруг материалам и непонятного рода чертежам, совмещена с мастерской. Или, по крайней мере, часть мастерской переехала в гостиную, Аято бы совсем не удивился. Скетчи, наброски и черновики правил Шинры тоже можно найти по всему дому разбросанными в абсолютном беспорядке.       Ох уж эти творческие люди.       С Йоимией Аято расстается практически друзьями, если у такого человека, как он, вообще могут быть друзья. Общаться с ней удивительно легко и приятно, и Аято невольно думает, что в последний раз такой душевный подъем он ощущал только после того, как умудрился выспаться и почувствовать себя живым. Неудивительно, что старый Рюноскэ понемногу отходит от дел, все больше и больше выдвигая на передний план дочь: словоохотливую, активную и жизнерадостную, с золотыми руками и огромным сердцем.       Бизнес семьи Наганохара живет уже далеко не первое десятилетие, однако Аято уверен: при Йоимии он расцветет во всей красе точно так же, как и сияющие цветные фейерверки на темном ночном небе.       Ему приходится лично встретиться с глубокоуважаемой Гудзи Яэ и обсудить вопросы, касающиеся храмовых обрядов и порядка их проведения, и некоторое время они горячо спорят, согласовывая определенные моменты. С частью своих предложений Аято приходится прорываться с боем: Яэ то увиливает, то в открытую отказывается, то мешкает, очевидно действуя Аято на нервы. Что-то ему подсказывает, что она до сих пор не простила ему, что ее сородич, практически младший брат предпочел человека, который ей не нравится.       Ничего, думает Аято, привыкнет. Можно сказать, они уже все как одна большая семья, склоки в которой определенно ни к чему. А то, что Яэ явно делает хорошую мину при плохой игре, втайне мечтая спихнуть Аято со скалы и сказать, что так и было, она тут ни при чем, это ничего страшного.       Ей, конечно, никто не поверит, однако все дружно сделают вид, что все в рамках запланированного. А может, и не сделают: еще немного, буквально пара лет, и Аято сможет потягаться во влиятельности с самой Гудзи Яэ, которая уже видит в нем соперника на политической арене, а потому так и норовит укусить побольнее, пока может.       Шинре о том, что Яэ по-кицуньи изящно пакостит по мелочам, мешая жить, Аято не говорит. Двое великих и ужасных кицунэ только-только снюхались после своего внутреннего конфликта и начали строить какое-то подобие не только связи учитель-ученик, но и сестра-брат тоже.       Иными словами, у Шинры появилась старшая сестра. Судя по всему, этой новостью он крайне доволен, так что портить его отношения с Яэ Аято не собирается. Ничего страшного, потерпит, ему не привыкать стойко сдерживать нападки игривых лисиц.       Отдельное время Аято уделяет инструктажу Шууматсубан. Несмотря на то что все и так знают свои обязанности и то, чем обычно грозят большие праздники, Аято методично, въедливо проходится по каждому пункту еще раз, отдельно выделяя безопасность гражданских. В период масштабных мероприятий легче всего совершить диверсию, саботаж или акт запугивания, и если с пьяными горожанами, драками и хаосом могут разобраться солдаты комиссии Тенрё – с генералом которой, госпожой Кудзё Сарой, Аято также встречался лично, – то с возможной скрытой угрозой приходится разбираться ниндзя Шууматсубан.       За бесконечными хлопотами утопающий в работе Аято не замечает, как наступает день фестиваля. Но об этом ему напоминает Шинра, когда хлопает с утра по плечу, бегло целует в ухо и щебечет, что вечером они идут на фестиваль и чтобы Аято обязательно надел на их свидание кимоно, а потом исчезает в коридорах поместья. Аято некоторое время молча смотрит ему вслед, прикладывает ладонь к звенящему уху и вздыхает.       Еще бы он забыл. Как бы посмел. Иначе на него точно свалились бы все небесные кары вместе взятые.       Поэтому под вечер, когда начинается основная часть фестиваля, Аято выходит при параде: в официальном узорчатом кимоно с клановыми монами и ощущением того, что он забрался не в свою шкуру. В конце концов, ему гораздо удобнее и привычнее в своем повседневном костюме, несмотря на то что он не может не признавать, что ношение кимоно на официальные – или праздничные-фестивальные – мероприятия вполне себе обосновано традициями. Тем более, что надеть кимоно его попросил Шинра, и Аято попросту не мог устоять.       Однако, по его скромному мнению, Шинра в праздничном темно-синем кимоно, расшитом журавлями, с маленькими клановыми монами на спине, рукавах и груди, выглядит куда как более роскошно. Принарядился, причесался, распушил намытые вычесанные хвосты, а теперь смотрит на Аято с абсолютно непроницаемым выражением лица, однако глаза так и лучатся самодовольством.       Привлекательный лисеныш. Хотя в глазах Аято он бы выглядел привлекательным в любом виде.       – Идем? – спрашивает Шинра, чуть склоняя голову вбок, и щурится, блестя разноцветными глазами.       Ответ, конечно, очевиден. Правда, Аято упускает из виду, что на их свидание Шинра позовет еще и Аяку с Томой, которые терпеливо дожидаются их у выхода из поместья, а это значит, что свидание превращается в семейную прогулку.       Что ж, не то чтобы Аято был против, хотя легкое ощущение разочарования на мгновение колет сердце. Пожалуй, на таком огромном фестивале им действительно стоит провести время всем вместе.       Улицы Иназума-сити красиво украшены яркими разноцветными декорациями, на ветру развеваются шелковые ленты с привязанными к ними танзаку самых разных форм и цветов. Проходя мимо лент, Аято примечает среди них танзаку в форме цветов сакуры, лисичек, молний, онигири, клена, кимоно и многих-многих других форм, даже жука оникабуто.       Везде и всюду развешаны звезды, маленькие и большие, остроконечные и больше похожие на шарики света, объемные и плоские. Они светятся приятным теплым золотистым светом, создавая неповторимую атмосферу праздника, и радуют глаз. Иназумцы также носят на себе звезды, чтобы стать частью фестиваля, едиными с остальными: кто вплетает звездные украшения в волосы, кто рисует на лицах, кто носит одежду с узором – каждый находит способ выделиться и вместе с тем остаться своим.       Аято благодушно щурится, пока Шинра таскает его от прилавка к прилавку и жизнерадостно скачет вокруг, словно он не проживающий вторую жизнь кицунэ, а маленький лисеныш, только-только начавший познавать окружающий мир. Тома, не менее восторженный, ходит следом за ним, они постоянно жестикулируют и очень бурно выражают свои эмоции.       Аяка в нежно-голубом кимоно, расшитом хризантемами, скромно держится за руку Аято, но ее глаза уж очень заинтересованно блестят, и тогда Аято как бы невзначай подводит ее к прилавкам и развлечениям, которые привлекли ее внимание. Аяка очаровательно округляет глаза, но постепенно втягивается, и тогда уже Аято начинает ходить за ней, составляя компанию.       Главное, чтобы его семья на этом фестивале была довольна и счастлива.       На людях Аято и Шинра ведут себя сдержанно, по-дружески, чтобы не смущать широкую публику своими взаимодействиями. Конкретно на фестивале Звездных фейерверков и вовсе не взаимодействуют напрямую, лишь переглядываются, переговариваются и иногда ходят бок о бок. Разумеется, умеющий видеть да увидит, однако пока что никаких претензий или замечаний им не поступало. Они обсудили этот вопрос, высказали свою точку зрения и пришли к выводу, что, даже если в народ просочатся слухи об их отношениях – а они так или иначе уже просочились, – эти самые слухи лучше не подтверждать и не опровергать, и они утихнут сами собой.       Над улицами раздается приятная музыка, которую должно быть слышно изо всех углов Иназума-сити: инженеры успели как раз вовремя, и теперь небольшой концерт, устроенный чуть глубже в городе, слышно всем желающим, даже тем, кто находится далеко от него. Шинра умудряется попробовать все и сразу: и сакура-данго, и онигири с угрем, и яблоки в карамели, острые такояки с креветкой, якитори и окономияки, делится едой со всеми желающими, а в конце концов покупает огромный стакан ледяного вишневого лимонада и выпивает залпом не поморщившись. Тома содрогается всем телом, Аяка ойкает, а Шинре все ни по чем.       – Если заболеешь, никто тебя лечить не будет, – угрожаеще тянет Аято, вплетая Аяке в волосы тонкую серебряную цепочку со светящимися звездами. Тома поправляет смешную повязку с изображением пятиконечной желтой звезды и неприкрыто подмигивает Шинре, но после ловит взгляд Аято и принимает наигранно серьезный вид.       – Аж горло заболело словно да, – невозмутимо отвечает Шинра и выплевывает в воздух несколько снежинок.       – Не повторяй за ним, ладно? – говорит Аято, обращаясь к Аяке.       – Не пить лед залпом или не плеваться снежинками? – скромно уточняет Аяка, улыбаясь, и вид у нее – довольный-предовольный, как у кошки, объевшейся сметаны. Хорошо все-таки, что она позволила себе немного расслабиться.       Шинра по-лисьи смеется, Тома прикрывает рот ладонью, сдерживая хихиканье. Аято вздыхает: опять они все сговорились против него. Мимо пробегает шумная стайка детишек, все как один одетые в чудесные хаори, расшитые звездами, кажется, они во что-то играют.       На фестивале… по-настоящему хорошо, Аято не может этого не признать. И главное, что нравится всем остальным, не только членам клана Камисато: значит, его старания, как и старания десятков, сотен других людей, не прошли даром.       Они посещают лавку, которую держит одна из жриц храма Наруками, и каждый кидает в топку небольшой печки куколку, вместе с ней сжигая в пламени все плохое, что случилось за этого год, чтобы пепел вознесся к небесам и священный свет звезд очистил грязные души людей. Шинра забавно шевелит губами, проговаривая все плохое, Аяка держит руки в молитвенном жесте, Тома смотрит в стремительно темнеющее небо.       Аято мысленно перечисляет все невзгоды, которые случились с ним за последнее время, и морщит нос, понимая, как много у него бед – как, впрочем, и положено главе клана и целой комиссии.       Шинра хватает Аяку в охапку, и вместе они удивительно слаженным комбо проходятся по всем ларькам с играми и развлечениями, и возвращается Аяка слегка ошарашенная, раскрасневшаяся, но счастливая и нагруженная всякими мелкими призами. Аято улыбается, глядя на то, как она измазывает щеки в честно выигранной сахарной вате, и нежно гладит ее по голове.       Глаза Аяки сияют ярче, чем самые яркие звезды на небе.       Уже потом, ближе к обозначенному времени, они перелезают через невысокий забор и устраиваются в укромном местечке, которое Аято приметил еще несколько недель назад, усаживаются на взятый запасливым Томой плед, устраиваясь поудобнее. Им открывается вид на равнину Бякко; Аято знает, что фейерверки будут запускаться с равнины и окраины леса Тиндзю. Шинра о чем-то переговаривается с Аякой, они сидят плечом к плечу и хихикают, и оба выглядят абсолютно довольными.       Аято ловит взгляд Томы, который, виновато улыбаясь, жестами предлагает поменяться с ним местами, потому что Тома сидит по правую руку от Шинры, а Аяка – по левую. Мгновение подумав, пытаясь выбрать между «за» и «против», Аято все же делает себе маленькую поблажку и соглашается, и вскоре оказывается рядом с Шинрой.       Тот поворачивается с легкой улыбкой, и сердце Аято замирает. Он глупо улыбается в ответ.       – Не вынес без моего общества и пяти минут? – тянет Шинра.       – Я без тебя как без рук, – отвечает Аято и слегка толкает Шинру плечом. Шинра толкает его плечом в ответ, и в темноте его глаза хищно блестят.       Через некоторое время шоу начинается. Смолкает музыка, людские голоса, когда со звучным свистом в небо взмывает первый фейерверк и распускается в прекрасное дерево сакуры. За ним следует еще залп, еще и еще, и небо заполняется кружевом искристых узоров: золотых, рыжих, красных и фиолетовых.       Темное полотно расцвечивают брызги воды, распускающиеся цветы, игривые рыбки с роскошными плавниками, и везде виден единый мотив. Падающие или набирающие силу, яркие или затухающие, звезды виднеются среди объемных сюжетов, о которых рассказывают фейерверки, и светят ярко-ярко, как бы напоминая, что наблюдают свысока за этим миром, храня его покой.       Шинра пихает Аято плечом, отвлекая от любования шоу, отдающимся грохотом и свистом в ушах, и Аято поворачивает к нему голову, приподнимая брови, но ничего не успевает спросить, как лицо Шинры оказывается непозволительно близко, дыхание опаляет губы, а затем следует поцелуй – короткий, быстрый, почти незаметный.       Который, когда Шинра отстраняется, остается на коже прохладой зимнего утра.       – Я люблю тебя, – говорит Шинра, перекрикивая взрывающиеся на небе звездные огни, вспышки которых озаряют его лицо то желтым, то красным, то лиловым.       Аято долго не думает: разливающееся под сердцем тепло и нежность решают все за него.       – Я тебя тоже, – кричит он в ответ.       И Шинра расплывается в клыкастой улыбке, которую Аято очень хочет сцеловать.