***
Почему, почему он упустил момент, почему взмах крыла бабочки непременно должен возвращаться тайфуном? Мэриан никогда не звонила по понедельникам, но утро началось именно с её звонка. Обычно весёлый голос звучал тревожно и неразборчиво, Тайлер едва понимал значение слов, но по срывающейся с шёпота на плач интонации чувствовал, что не расслышит ничего обнадёживающего. — В какой газете? — он сидел на краю кровати и растирал глаза, саднящие от внезапного пробуждения. Звонок разбудил его около двух дня, регулярные бессонницы плохо влияли на прежде устойчивый график. Мэриан замолчала и повторила по слогам, и на последнем сердце особо ощутимо ударилось о грудную клетку. Тайлер дёрнул ящик прикроватной тумбы и чуть не выронил телефон, пока доставал ноутбук. — Послушай, это недоразумение. Обещаю, я всё исправлю. Как он мог обещать? И как мог так подставиться. Мэриан, Мэриан. Мэриан полчаса рыдала в трубку, а он едва вспоминал, как дышать. Обычно тихий ноутбук жёг колени и напряжённо шумел, обрабатывая информацию, льющуюся лавиной. Он тормозил, словно и сам был в замешательстве от увиденного на сотнях вкладок, а Тайлер всё открывал их и открывал. И с каждой новой становилось всё более мерзко. От себя, от комментариев, от тех людей, что их оставляли, и от того, что он не мог перестать читать. От того, что вчерашняя капля обернулась глубоким океаном, а он оказался утопленным под необъятной толщей воды и грязи. Одно дело смотреть на французскую статейку и ничего в ней не понимать. Другое – видеть её в тысяче вариаций и в точности знать каждое липкое слово. Неизвестные обсуждали, за сколько он продаёт своё тело и в каких позах отдаётся тем, у кого достаточно влияния и средств. Следом за основной публикацией потянулись и другие, и в них были такие фото, что холодела кровь: в таких случаях лишь смеяться или плакать, плакать или смеяться – Тайлер не мог ни того, ни того. Он смотрел: вот парень с похожей стрижкой отсасывает какому-то жирному типу, а вот в групповом порно засветилось «его» лицо. Вот «он» сопровождает нескольких миллионеров, а следом «он» глубоко целуется с одним и дрочит другому. Вот сразу два члена вколачиваются в «его» зад, и никого не смущает тот факт, что лицо размыто. Вот для него создали отдельную графу на просторах «порнхаба»… По запросу «Тайлер Уолш» поисковик выдавал самые разнообразные по мерзости кадры. Кто мог в это поверить? Кто мог купиться на то, что спина, залитая спермой, – его спина? Кто мог оставлять лайки под видео, где похожий на него паренёк прогибается под толпой чернокожих и с упоением закатывает глаза. Его фанаты верили. Очуметь, у него появились фанаты. Тайлер не знал, кто был ему больше противен: ненавистники или они. Тайлер захлопнул ноутбук, не в силах смотреть дальше. В конце концов он успокоил Мэриан, но не мог того же сказать о себе. За одну ночь из «неплохого джентльмена» он превратился в «грязного жигало», и это наиболее мягкий из отзывов, что он прочёл о себе. Одну локальную публикацию можно было удалить, но как стереть из людской памяти э т о… Теперь ему не поможет ни Грейс, ни целый отдел МИ5, даже если он и вправду на них работает. К вечеру о Тайлере Уолше будет знать каждый кассир, каждый официант и каждый оборванец. Поздно ехать на Незер-стрит. Теперь Тайлер видел, сколько сообщений появилось в соцсетях за то время, пока сны блаженно сменяли друг друга. Друзья из знатных семей, с которыми он хоть и редко, но всё же общался, стыдились прежней дружбы. Некоторые высмеивали открыто, другие скидывали скриншоты самых омерзительных роликов. Спрашивали, действительно ли замазано именно его лицо. Тайлер никому из них не ответил. Даже тем единицам, что всё же ему сочувствовали. Экран ноутбука ещё долго сиял в стороне, но силы стремительно утекали. Первоначальный шок, привычная злость, абсолютное равнодушие – он пережил их все, и теперь время тянулось в полном забытьи. Он лежал и пытался осмыслить, хотя бы понять, как – как?! – всё это могло с ним произойти. Как за одну ночь всё могло так измениться. Бессмысленные размышления тянулись бы длительной чередой, но шум колёс за окнами прервал их, заставив вернуться к реальности. В этой реальности нужно было бороться. Решать, как выпутываться из сложившихся обстоятельств, а не позволять им управлять собой. Тайлер привстал и прошёл к окну, отвёл в сторону плотную штору. У ворот парковался чёрный «бентли», и у Грэма, насколько он помнил, был точно такой же. Тайлер не был уверен, что хочет видеть Грэма или кого-то ещё, но кто его спрашивал? Вздохнув, он поплёлся на первый этаж, чтобы открыть ворота и дверь. — Как ты? — с неприсущим ему сочувствием поинтересовался Грэм, когда Тайлер поставил перед ним чашку чёрного чая. Кофе, который предпочитал Грейс, закончился ещё до того, как он отправился в злополучный круиз. — Держусь, — как можно более ровно ответил Уолш, садясь напротив. Они расположились за столом в гостиной, и он нарочно оставил телефон на втором этаже. Грэм тоже не доставал свой. — С этим можно что-нибудь сделать? Рассчитывать на помощь было глупо. Тайлер и сам понимал, что влип по самые гланды, и если кто-то и будет захлёбываться, то только он сам. Чем Грэм мог ему помочь? В сущности, лишь поддержать словесно. — Боюсь, что на этот раз… — Грейс покачал головой. — Не понимаю, как всё так закрутилось за одну ночь. — Ты недооцениваешь мощь интернета, — он попытался пошутить, но вышло совсем уныло. — Такое вряд ли утихнет за два месяца. Он, наверное, для того и приехал, чтобы это сказать. Мог бы сделать это и по сотовому. Грэм склонил голову, подтверждая догадку, и постучал пальцами о керамическое покрытие чашки. Тайлер не разбавлял кипяток водой, и нити пара тянулись от чая, превращаясь в размытое петлеобразное марево. Грэм вдумчиво смотрел на него, не произнося ни слова, но затем всё-таки вынужден был дать удручающий ответ. — Думаю, на полгода нам придётся с тобой попрощаться. Пока за тобой таскаются журналисты, мы не можем рисковать. — Я понимаю. Тайлер слабо улыбнулся ему, и Грэм шумно выдохнул через сомкнутые губы. Туманные завитки покачнулись и расплылись по воздуху, освобождая место для новых. — С тобой по-прежнему будет видеться Логан. Мы не отказываемся от сотрудничества. Просто сейчас… — Я понимаю, — слишком резко оборвал Уолш. Даже если бы Грэм сказал, что он может больше не рассчитывать на его поддержку, Тайлер бы и тогда ответил так же. В новых реалиях много что было за пределами его понимания, но точно не желание Грэма отгородиться от навалившейся на него «популярности». Грейс мог даже не ставить его в известность, пропасть и не выходить на связь, но нет, сейчас он сидел за столом, и сидел с таким видом, будто в торговле телом обвиняли не Уолша, а его самого. Будто на его имя ложился равноценный позор. Будто ему действительно было хоть какое-то дело. — Тебе бы переехать на время. Видел пару репортёрских фургонов по пути, — наверное, он говорил это по долгу службы, по регламенту, по необходимости контролировать ситуацию хотя бы в рамках возможностей. — Пока они держатся на расстоянии, но это не продлится долго. Мы можем снять тебе квартиру подальше от Лондона. — И раззадорить их сильнее? Справлюсь сам. — У тебя есть план? — Ничего определённого, — Тайлер вздохнул, — тебе не пора возвращаться к работе? Он понимал, что Грейс потратил уйму времени на дорогу, и даже допускал, что тот обеспокоен не меньше, чем хочет показать. Выпроваживать его было как минимум бестактно, но Тайлер окончательно осознал, что не хочет и не может говорить. Грэм, казалось, всё понял. Он кивнул и молча встал, так и не притронувшись к чаю. Уже на выходе он обернулся, прежде чем переступить порог: — Если тебе что-то понадобится, я на связи. — Спасибо, Грэм. Хотя благодарить его, в сущности, было не за что. Оставшись в одиночестве, Тайлер долго стоял, сперва прислушиваясь к удаляющемуся рычанию автомобильного двигателя, а после просто не зная, куда идти и зачем. Чай на столе давно остыл, и у него, если подумать, были дела, которыми стоило заняться. Но он оставил чашку на прежнем месте и переместился в маленькую комнату, где некогда Джозеф рассказывал ему сказки вечерами напролёт, и когда старый диван оказался совсем рядом, он рухнул на него, не испытывая к хлипким пружинам ни трепета, ни жалости. Никогда прежде он не позволял себе лежать на этом диване, хранящем крупицы истории и ускользающих детских воспоминаний. Сейчас это был самый обыкновенный, испытанный и потрёпанный временем диван. Ни больше, ни меньше. Ближе к семи унылый пейзаж за окном оживился от прибывающих фургонов. Они тянулись с востока, и их было далеко не несколько, как сказал Грэм; целая процессия из множества, множества фургонов, приехавших в Ричмонд ради него одного. Камеры расставлялись по всему периметру, словно стоило готовиться не к сенсационному интервью, а к обстрелу. Тайлер не знал, что происходит в новостной ленте, но на скорое угасание скандала не надеялся. В звонок на ограде постоянно кто-то трезвонил, и стоило ему пройти мимо окон, как сотня слепящих вспышек освещали тонущий в сумерках двор. Даже на втором этаже не было шанса спастись от неуёмного галдежа журналистов. Первые сутки тянулись медленно, но он свыкался: занавешивал окна плотными шторами, не допуская зазоров; перетаскивал вещи в комнату для прислуги, до которой нервирующий шум доносился меньше всего. Навскидку, продуктов хватило бы на неделю: полки на кухне всегда были забиты съестным, закупленным на случай длительного отъезда из Ричмонда. Многое не испортилось бы и через годы, но Тайлер надеялся, что столько баррикадироваться не придётся. Может, через неделю он сможет дойти до магазина, не заботясь о том, как не попасть в прицел объективов. Верилось, однако, с трудом. Репортёры ждали от него оправданий, но стоило ли идти у них на поводу? Едва ли ситуация стабилизируется после нескольких заявлений. Нет, лучшим выходом было переждать бурю, надеясь, что стены летнего дома не превратятся в прутья клетки, которыми начали казаться к концу второго дня. Прежде здесь было тихо и комфортно, отрезанное от соседских домов здание казалось мирным уголком, в котором не было места суете и работе. Возвращаясь в Ричмонд, он забывал о преследующих сомнениях; тревога от предстоящих миссий отходила в тень безмятежно шумящих аллей. Джозеф любил этот дом, и его любовь передалась Тайлеру по наследству. Ни Кларенс, ни Мэриан не проводили здесь столько времени, сколько мог провести он. Иногда, меньше раза в год, они приезжали за ощущением ностальгии: пролистывали семейные альбомы, воркуя в беседке; перерывали старинные вещи, сложенные на чердаке. Они не помнили о телефоне с длинным-длинным проводом и не могли сказать, когда он впервые выпал у Джозефа из рук. Они бы расстроились, узнав о камне, оставившем трещину на окне, но не стали бы собирать осколки, разлетевшиеся по полу его комнаты, когда в стекло влетел второй. Днём Тайлер тоже не стал. Кутаясь в зимние вещи, он сгребал их в кучу посреди ночи, стараясь не высовываться из-за раскачивающихся от порывистого ветра штор. Он уже не читал бесконечную череду позорных сплетен, звонки Мэриан тоже не вызывали желания что-либо обсуждать. После каждого из них гадкое чувство проникало в душу всё более жгуче и било по совести сильнее брошенных в окна камней. Мэриан говорила: всё наладится, исключение из художественной ассоциации не так уж и важно для них. Мэриан смеялась натянуто и глухо: какая глупость. Но от этого смеха – надрывного, граничащего с истерикой – саднило в горле. Начало третьего дня – отчётливо ощутимый запах гари; густая пелена дыма, повалившего в проёмы выбитых стёкол. Горький, угольно-серый дым, заполняющий первый этаж, тянущийся по лестнице в сторону второго. Ветер менял направление, то загоняя его в дом, то разворачивая в сторону фургонов. Недалеко от них разгорался костёр, по запаху – ворох хвороста и еловых шишек. Тайлер подталкивал под дверные зазоры смоченные простыни, растирал слезящиеся глаза проточной водой. Он звонил в полицию, но и спустя два часа никто не приехал. Проглотив гордость, он связался с Грэмом, но с его помощью удалось разогнать журналистов лишь до захода солнца. На закате, сгребая тлеющие угли со двора, он заметил следящую за ним камеру, скрытую в кустах сирени. Наглость возвращающихся репортёров не знала границ. К четвергу он читал новости, язвительно насмехаясь над каждой. Он не знал тех политиков и бизнесменов, которых подозревали в порочащих связях с Тайлером Уолшем, и уже не замечал приходящих на телефон угроз. Погрязшие в сплетнях, те присылали юристов и угрожали судебным иском, обвиняли в провокации и клевете. Его! Что с этим миром? Он не получил бы выгоды от чёрной рекламы, даже если бы захотел. Но юристы считали иначе и обсыпали ультиматумами электронную почту. На звонки Уолш уже не отвечал. Единственным, единственным человеком, кто имел отношение к этой истории, и единственным, кого журналисты обошли при составлении списков предположительных любовников Тайлера Уолша, был Астор Флеминг. Он ограничился просьбой не лезть в его личную жизнь – эту заметку Тайлер прочёл трижды – и его не стали беспокоить повторно. Мог ли он сделать то же и рассчитывать на успех? На Астора наверняка работала пресс-служба, способная держать интерес репортёров в узде, Тайлер же не был способен контролировать их публикации. Кое-что он всё же мог: выйти из дома и многократно увеличить рейтинг своих фотографий. Наверное, на него бы подрочили, даже попади он на снимки с мусорным пакетом в руке. Тайлер не ждал от Астора звонков или сообщений, и тот в самом деле не давал о себе знать. Обстоятельства и так складывались в его интересах, Тайлер не мог выкинуть из головы этот факт. Мир словно подгонял его, подталкивал к заключению сделки, скалился улыбками репортёров, смеялся меж жёлтых новостных строк. Мог ли Флеминг его подставить? Мог ли это сделать пропавший с радаров Грэм? Могло ли происходящее стать роковой случайностью, совокупностью разрозненных факторов, не имеющих отношения ни к одному из действующих лиц? Тайлер не знал, в какой из вариантов верить. И поэтому не верил ничему. Вечером пятого дня он жевал пресные хлопья, залитые кипячёной водой. Экран телефона вспыхнул – это был Кларенс. Кларенс, который за всю неделю ни разу не связался с ним. Тайлер его не винил: каждый переживает проблемы по-своему. Мэриан нужны были разговоры, Кларенсу – спокойствие и тишина. Джозеф тоже предпочитал абстрагироваться, эта черта передалась сыну в точности. Если бы дело было в незатухающих сплетнях, он бы не стал звонить. Тайлер считал: две, три минуты. На четвёртой не имело значения уже ничего. Он бежал по вымощенной камнем аллее, не замечая слепящих вспышек, и ливень, обрушающийся на голову, лишь незначительно остужал его пыл. Фокус сузился до крошечной точки перед глазами, до грубых надписей, покрывающих некогда серый «форд». До щелчка дверей, до руля, до оранжевой стрелки навигатора. До механического «маршрут построен» и прямой дороги впереди. Он гнал: так, как не следует мчать по мокрой трассе. Думал: такое нельзя понять и простить. Пусть бы выбили все окна летнего дома, пусть бы спалили каждое дерево, пусть бы он задыхался в горьком дыме и кашлял от удушающей гари – всё это касалось его одного. Кого угодно – его, Астора, Грэма – только не Мэриан. Он прострелил бы руку тому, кто решился на неё замахнуться, если бы знал, кто это был. Кто подстерёг её около галереи, кто решил, что имеет право ей угрожать, кто настолько отчаянно хотел смешать её с грязью, что даже пост охраны поблизости не заставил его передумать или хотя бы переждать. Кларенс сказал: она не пострадала. Кларенс сказал: она отделалась лёгким шоком. Кларенс сказал, что нападавший сбежал. «Мэриан в опасности», — слышал Уолш вместо всех его слов. Мэриан и Кларенс – они оба. Оба в опасности по его вине. Не было ни единого оправдания тому, что он позволил себе запереться в летнем доме. Он, не Кларенс и Мэриан, должен нести ответственность за происходящее. И только он, неважно как, должен э т о остановить. Сити – огромный, гудящий пятничный Сити – встретил его шумным скопищем машин. Узкие улицы исторической части района заполонили пробки. Тайлер не мог ждать – казалось, на счету каждая минута: замедлишься, и всё падёт прахом. Опасность – материальная, острая – загоняла иголки под кожу; нет, он не мог позволить себе ждать. Дверь хлопнула – он выскочил наперерез двинувшимся машинам, протиснулся меж рядов под негодующие выкрики позади. Он бежал – насколько мог быстро, мчался под холодными дождевыми каплями, хлестающими по щекам. В зеркальных стёклах «Кристалла» отражались просветы, разрывающие мрачное небо, и он мчался к возвышающейся над городом башне, видя перед собой лишь один ориентир. Он расталкивал их: недовольных, зазевавшихся прохожих. Не слышал ни ругательств, ни собственного пульса, бьющегося в висках. Когда стеклянные двери оказались в зоне видимости, в лёгких было жгуче и тесно, в одежде – мокро и липко. Секунды, пока дверь провернётся вокруг своей оси, тянулись бесконечно долго, напрасно он давил скользкими пальцами, напрасно пытался ускорить движение стеклянных панелей. Он порылся в карманах, где должен был найтись временный пропуск. Он же был там. Чёрт. Где же? Вместо пластиковой карты пальцы зачерпнули пустоту. Тайлер выругался – как он мог забыть? – и в отчаянии вскинул голову. Атриум вытягивался высоко-высоко. Наверное, со стороны казалось, что он явился перебить эти голубые стёкла, потому что с пропускного пункта в его сторону двинулось сразу двое. Стоять на месте не было сил, Тайлер шагнул навстречу. Он терял, терял, терял время – не хватало потратить час на выяснения обстоятельств. Они практически поравнялись, Тайлер чувствовал на себе скользкие взгляды окружающих людей, видел, как те переставали говорить по телефону, и вокруг становилось всё тише и тише; он только и слышал, что сердцебиение, пульс и собственные шаги. Он почувствовал – кто-то сжал пальцы у него на локте. И инстинктивно развернулся, чтобы ударить того, кто попытался взять его в захват. Фред, это был он, отступил, приветствуя мрачным прищуром, и поднял ладонь, подавая знак тем двоим. Это было почти смешно, уголок губ предательски дрогнул. Почему именно Фред, последний человек, который пропустил бы его к Флемингу, непременно должен был оказаться в вестибюле именно в это время? Можно было разворачиваться прямо сейчас. — Нам в другую сторону, — сухо выплюнул Фред, преградивший путь к выходу. Он бросил быстрый взгляд в направлении коллег, с недоверием косящихся в их сторону, и дождался, пока один из них не доложит в рацию об отсутствии угроз. Тогда он кивнул и сдвинулся с места, жестом приказывая следовать за собой. Тайлер настороженно озирался по сторонам, пытаясь понять, куда его ведут и к чему готовиться. Фред собирался прочесть нотации? Пусть высказывается хоть сутками, но потом, после всего. Фред остановился у детекторов, пропуская Уолша через пункт охраны, и приложил к сканеру свой пропуск. Он не торопился, медленно шёл вдоль атриума, даже не посмотрев в сторону толпы у общественно доступных лифтов. Тайлер следовал за широкой спиной, облачённой в строгий костюм, и постепенно сбитое от бега дыхание выравнивалось само собой. Потенциальная беседа с Фредом не предвещала ничего хорошего, но по крайней мере к нему вернулась трезвость рассудка. Как он вообще добрался до «Кристалла», не устроив аварию по пути? Злость на напавших на Мэриан всё ещё ощущалась остро, но это была уже совсем другая злость – холодная, не граничащая с паникой от бессилия. Куда бы его ни вёл Фред, у Тайлера было время подумать: есть ли другие способы исправить положение дел? Он думал и прежде – честно и без остановки думал на протяжении всех пяти дней. Способы были. Один ненадёжнее другого. Увезти родителей означало лишить их всего, что они любят. Ждать решения свыше – подвергать опасности и их, и себя. Из всех вариантов – шатких и зыбких – единственный вредил ему одному. Этот способ не нравился Тайлеру, но решал проблему с наименьшим числом рисков. Если подумать, его репутации и так падать ниже некуда, теперь – некуда. Наверное, предложение Астора и вправду могло его спасти. Ещё бы не чувство отвращения, сгущающееся в душе всё более плотно – сперва с каждым шагом, затем с каждым этажом ввысь. Тайлер считал: десять, одиннадцать, двенадцать. Лифт – пустой, с натёртым до блеска зеркалом, с позолоченными кнопками – быстро и необратимо устремлялся на знакомый этаж. Фред не планировал ему препятствовать, теперь Тайлер понимал это так же отчётливо, как и то, что он намеренно ожидал его появления внизу. Наверное, среди подстерегающих у дома журналистов был кто-то из людей Флеминга, и тот, по всей видимости, уже ждал. Тем проще: не придётся напрашиваться на встречу. Тем отвратительнее: его вели по заранее намеченному пути. В памяти проскользнул и застыл самоуверенный взгляд Астора, его безмолвное «ты вернёшься». Надеялся ли он, предсказывал или точно знал? Спрашивать Фреда не имело смысла. Тот делал свою работу молча, сказали привести – он привёл. Сказали обыскать – обыскал, наспех прощупывая тело через одежду. Как будто Тайлер мог что-то скрыть в насквозь мокрой ткани, как будто он стал бы так глупо подставляться, если бы действительно шёл обрывать чью-то жизнь. Он закатил глаза, не удержался. Фред резко вывернул карман брюк в ответ. Тайлер считал: девятнадцать, двадцать. Двадцать один. Кэтрин. Она была здесь снова. Задержала на вошедших взволнованный взгляд, сказала обеспокоенно и строго: «Подождите!» — и выскочила из-за мраморной стойки. Быть может, хотела принести полотенце, заварить чай, предупредить Астора лично – Кэтрин могла хотеть чего угодно. Тайлер развернулся: он не был намерен ждать. — Конференц-зал, вторая дверь направо, — холодно бросил Фред. По интонации – кроткой, словно толкающей в спину – чувствовалось, что общество Уолша смертельно ему надоело. Взаимно, Фред. Можно было не стучать, Астор знал о визите. Очертания его фигуры просвечивались из-за толстого матового стекла. Дверь поддалась легко, без скрипа – Тайлер толкнул её со всей силы и сощурился от больнично-белого света, ударившего по глазам. Зал был огромным, стол – длинным-длинным, простирающимся от входа до панорамного окна. Здесь было просторно и максимально неуютно, по влажной коже заскользил сквозняк. От остужающих воздух кондиционеров можно было замёрзнуть в два счёта, но Флеминга это не смущало – он неподвижно сидел в конце стола и словно не замечал ничего вокруг: ни холода, ни раздражающего белого света. Он статично смотрел на входной проём, в котором на миг застыл Тайлер, и подчёркнуто сдержанно улыбался одними уголками губ. — Я передумал, — нельзя, нельзя позволить голосу звучать нетвёрдо, нельзя сбавлять уверенный шаг. Дверь за спиной бесшумно закрылась, нужно идти вперёд, держать высоко поднятой голову, спину – идеально ровно. Гордость, вопреки обстоятельствам и скребущимся изнутри сомнениям, необходимо сохранять до конца. — Есть только одна вещь, которую ты должен знать до того, как начнёшь ликовать. Астор не показывал довольства в открытую, но Тайлер видел её в мелочах: по тому, какую расслабленную он занял позу, и по тому, как крепко зажатая в пальцах ручка постукивает по толстой кипе бумаг. Он намеренно привлекал к ней внимание – Тайлер не мог не заметить. Приближаясь к Флемингу, он не чувствовал сожаления или обиды за себя. Оказавшись вблизи, он накрыл край стола ладонью, сжал тот так крепко, словно боялся упасть. — Что же? — от взгляда напротив тянуло ледяным спокойствием, но ручка замерла в руке. — Тот, кто подверг мою семью опасности, не жилец. Если это был ты, — он прищурился, пытаясь найти хоть намёк, хоть единую деталь на неомрачённом лице Астора: страх, беспокойство, замешательство, нервозность – но не видел ничего из этого, лишь растравляющий интерес, — я убью тебя. Он был невозмутим, непроницаем. Тонкая линия губ не дёрнулась, изогнулась плавно и естественно. Астор накрыл ладонью изголовье стоящего рядом стула и тихо, успокаивающе произнёс: — Присядь. Конечно, он не понимает сути и причин подобных обвинений. Конечно, ему нечего опасаться, ведь он здесь ни при чём. Конечно, влияние на СМИ вне специфики его работы. Тайлер готов был услышать любую из этих фраз. Но вместо надменности в глазах Астора промелькнула обеспокоенность, и вместо оправданий он почему-то сказал: — Принести для тебя чай или кофе? Одежду? Стоит согреться, беседа подождёт. Иногда Астор казался ему непонятным и странным. В деловом общении – жёстким и равнодушным, в иные моменты – чутким и мягким. Время от времени грани переплетались, но один человек не мог совмещать в себе всё, и что-то из этого – но что? – было отменно слепленной маской. Астор смотрел на него непонимающе, ждал хоть какой-то реакции. Вздохнув, так и не сумев ответить на свой же вопрос, Тайлер сел на отодвинутый стул. — Что это, брачный контракт? — выдавил он невесёлую усмешку. В прошлом он уже подписал одно сомнительное соглашение. Но сейчас было бы неправильно думать об этом. О ком стоило, так это о Кларенсе, о Мэриан. Обо всех их странностях и пристрастии к творчеству мёртвых художников, о тяге к непостижимым архитектурным решениям и о прочих и прочих причудах. О том, что любил их, несмотря ни на что. Не мог не любить. И о том, что ради их беззаботной жизни, в которой нет места проблемам крупнее ареста чудаков вроде Ай Вэйвэя, он сделал бы что угодно. Не мог не сделать. — Я бы назвал это правилами игры. Теперь он видел: контракт был распечатан в двух экземплярах. Не такой толстый, как тот, который в своё время подсунул ему Грэм, но тоже богатый на канцеляризмы. Он сам взял один, Астору не было нужды настаивать. Соглашение было составлено настолько тяжёлым языком, что через текст приходилось продираться. Тогда Астор сказал: «Читай вслух». Сделал ли он это намеренно, чтоб всколыхнуть ворох воспоминаний? Если он возомнил себя Грэмом, то это просто смешно. Но Тайлер продолжил читать, чётко произнося каждое слово, и Астор любезно пояснял каждый аспект, на котором затухала ровная речь. Он говорил: — Мне нужна гарантия, что ты не станешь делиться с кем-то конфиденциальной информацией. И Тайлер кивал, зная, что уже рассказал Грейсу то, что Флеминг едва ли хотел афишировать. И если будет необходимо, расскажет вновь. — Как бы ни развивались наши отношения дома, за его пределами никто не должен ни о чём подозревать. Он мог понять желание Флеминга не разглашать детали контракта, это было и в его интересах тоже. Жить на одной территории… что ж. Неприятно, но он справится. — Я хочу быть уверенным в том, что твоя работа не навлечёт бед ни на меня, ни на членов моей семьи. — Прости, но разорвать рабочие контакты я не в силах. Не в данный момент. — Тебе угрожают? — Нет, но я не могу быть уверенным в том, что не начнут. Астор всегда хмурился, когда взвешивал риски. К сорока годам он точно обретёт пару морщин на благородном лице. Ему стоило бы потратить на раздумья больше одной минуты, но он, должно быть, не впервые размышлял над возможными последствиями. В его распоряжении было пять дней на то, чтобы составить контракт. И он был бы дураком, если бы считал, что Уолша устроят все пункты. В конце концов он сдался. Пожав плечом, вычеркнул требование бросить работу чёрным маркером. — Попрошу распечатать новые, — миролюбиво выдохнул он. — В остальном всё устроит? Астор не подчёркивал однократность уступки, но вряд ли стоило ждать от него других. Тайлер мог бы поспорить и выторговать более выгодные условия, но в соглашении не оказалось ничего критически меняющего привычную жизнь. Ему не запрещалось уезжать по делам или надолго покидать Лондон, хочешь – пожалуйста, только предупреди. В сущности, от него требовалось неотступно следовать роли влюблённого и возлюбленного, и Флеминг обещал ему то же. Контракт не обязывал ни вступать в полноценные отношения, ни делить с ним постель. Ничего такого, с чем нельзя бы было мириться. Тогда он кивнул, и спустя пять минут Кэтрин внесла перепечатанный вариант контракта. Полотенце, оставленное ею на спинке стула, так и осталось нетронутым. На стол легла последняя страница, и Флеминг протянул ему ручку, которую всё это время не выпускал из пальцев. Он уже оставил подпись в одной из колонок – размашистую, насыщенную от твёрдого нажима. Он ждал, посматривая то на Уолша, то на контракт, и Тайлер словно увидел себя со стороны: мокрого, растрёпанного, в этом презентабельно белом зале, рядом с лощёно одетым Флемингом, который, кажется, перестал дышать, когда заострённый конец стержня замер над словами «беру на себя ответственность за все возможные последствия». Знакомыми, ворошащими воспоминания, словно тлеющие угли. Больше всего, хотя бы назло, он хотел бы поставить подпись в этой графе, не в соседней, но вместо этого поднял голову и язвительно улыбнулся: — Будь по-твоему. Привычно изящная подпись и сейчас вышла ровной и чёткой. Он первым поднялся с места, первым протянул для рукопожатия ладонь. Пусть Флеминг считает, что сумел обыграть, продиктовав свои правила. Пусть в его взгляде бушует пламенное восхищение: от себя, от него – неважно. Пусть он считает, что имеет право так сжимать его руку, касаться пальцами запястья, вести по нему трепетно и невесомо, а после тянуть на себя. И пусть, пусть шепчет в самые губы: — Даю слово, никто не вспомнит об этой истории уже через пару недель. Пусть непоколебимый вид его веселит. — Хотелось бы в это верить.Глава 7
19 марта 2022 г. в 18:15
Тайлер считал: раз, два, три. Четвёртый, седьмой, тринадцатый. Лифт полз по этажам с такой скоростью, что додумайся кто открыть кафе внутри кабины, немедленно бы озолотился. Створки, разъезжающиеся шумно и медленно, непрерывно впускали и выпускали, впускали и выпускали, впускали и выпускали… В спину постоянно кто-то дышал, сбоку – кашлял. Чем большее расстояние отделяло лифт от земли, тем отчётливей чувствовался запах сэндвичей, и тем менее ощутимо – табака. Будь он рядовым сотрудником бизнес-центра, тоже бы предпочёл перекуру обед: пытаться уложить в перерыв и то, и другое – всё равно что писать заявление на увольнение.
Тайлер считал: раз, два, три – три человека вжимались в массивные двери лифта и постоянно озирались на табло, словно от спешки цифры начали бы сменяться быстрее. Та женщина, нервно набирающая смс, и тот мужчина, выжигающий взором каждого вошедшего во время очередной остановки, и тот юный парень, взволнованно выкручивающий стрелки наручных часов – все они наверняка подпишут увольнительную этим же вечером. Лифт замер на шестнадцатом этаже, и все трое взвели к потолку вымученные взгляды. Не хотел бы он иметь такое начальство, как у этих бедолаг.
Тайлер проверил телефон: ни звонков, ни сообщений. Мог ли Астор забыть о встрече и спокойно уехать домой? Он опаздывал на тридцать минут, пятнадцать из которых простоял в очереди на парковку. Даже под вечер воскресенья в Сити было не протолкнуться: деловой центр гудел, вдоль ряда офисных зданий растягивались едва двигающиеся пробки. Пока Лондон отдыхал, в Сити кипела жизнь – не зря район носил статус отдельного города. «Столица структурированного хаоса» – так назвал Сити Джозеф, когда они проходили мимо в один из далёких летних дней; направляющий их Кларенс рассказывал то про готическую церковь, то про лепнину на постройках в стиле ампир, то про небоскрёбы из стекла и стали – смесь архитектурных направлений и эпох, умощённых на одной улице. Таким был Сити. Ошеломляющий с первого взгляда, но раздражающий со второго – он существовал для работы, а не для жизни.
Центр Сити – сплетение отражающих друг друга стёкол высоких башен. Их названия наверняка звучали громко и величаво, но ни Джозеф, ни Кларенс, ни Мэриан никогда не произносили их вслух, для всех они были «Корнишоном», «Осколком», «Сырной тёркой» и «Банкой с ветчиной» – не только в кругу семьи, в прессе их называли так же. О «Кристалле» он прежде не слышал, но форма небоскрёба говорила сама за себя – наклонная башня с гладкими фасадами напоминала заострённый угол оригами из тонкого голубого стекла, прорезающего небосвод. Простая геометрия, яркая металлическая окантовка – бизнес-центр выгодно выделялся на фоне других, более эксцентричных соседей, отражающихся в зеркальном покрытии тридцати пяти этажей. Где-то там, ближе к вершине, располагался офис «Шато Аквитан», и прямо сейчас Тайлер пытался до него добраться.
Наверное, Астор был слишком занят, чтобы отправить кого-нибудь встретить его в вестибюле с трёхъярусным атриумом. Его имя числилось в списке гостей, но не в том, который позволил бы беспроблемно преодолеть внутренний проходной пункт. Служба безопасности делового центра проверяла его на общих основаниях, и временный пропуск, выданный на стойке регистрации, позволял пользоваться единственным, самым перегруженным лифтом.
Тайлер считал: семнадцать, восемнадцать, девятнадцать. На двадцатом те трое, что так спешили покинуть лифт, вылетели из него, едва приоткрылись двери. Наверное, он не увидит их снова. Уолш был единственным, кто ждал остановки на двадцать первом, и никто не спешил выбраться из железной кабины вперёд него. На часах было семь сорок пять, вряд ли Флеминг задержался ради обговорённой встречи. С утра он не сильно обрадовался его звонку. Рабочий день был расписан по минутам – так он сказал, когда Тайлер преодолел преграду из бесконечных гудков. Астор приступил к работе сразу по возвращении в Лондон и сейчас разгребал документацию, с которой не справился его заместитель. Возможно, тоже уволенный к тому моменту, когда створки лифта захлопнулись за его спиной.
В приёмной было светло и уютно. Несмотря на опускающийся на город вечер, искусственное освещение имитировало естественный дневной свет. В просторном зале не было так шумно, как на этаж ниже: там рабочий процесс кипел, здесь – замирал в тишине, нарушаемой щелчками клавиатуры. Кэтрин – так представилась молодая девушка, поприветствовавшая его из-за изящной мраморной стойки, – учтиво предложила присесть на блистающий новизной диван, но Тайлер и так опаздывал, вряд ли в ожидании был хоть какой-то смысл. Тогда она нажала пару кнопок на селекторе и сообщила о его визите – Астор, очевидно, всё ещё был здесь. Пока Кэтрин ждала ответа от босса, Тайлер осмотрелся; попади он сюда случайно, ни за что бы не предположил, что находится в приёмной «Шато Аквитан». За исключением вытянутой надписи на стойке и пары винных стеллажей, служащих скорее декором, нежели действительно используемых по назначению, об этом не кричало абсолютно ничего. Совершенный, до деталей выверенный дизайнером минимализм.
— Мистер Флеминг вас ожидает, — прервала его созерцания Кэтрин и привстала из-за стойки, чтобы сопроводить до кабинета. Маленькое, но исключительно деловое чёрное платье подчёркивало изящность её фигуры. Кэтрин не показалась ему охотницей за богатством, которых так не любили в высшем обществе. Наверное, в бизнесе к ним относились ещё хуже, и поэтому Кэтрин вряд ли была из их числа; но платье сидело на ней изумительно, и тёмный жакет не мог этого скрыть.
— Сориентируюсь, — остановил её Уолш, когда Кэтрин практически двинулась в его сторону. — У вас наверняка есть дела поважнее.
— Прямо по коридору, последняя дверь, — с благодарностью улыбнулась она, и Уолш не мог не ответить ей тем же.
Он не пропустил бы кабинет Флеминга, даже если бы захотел – буквально упёрся носом в отполированную золотую табличку. Стук в дверь пронёсся по коридору приглушённым эхом; где-то вдали, за спиной, снова послышались быстрые щелчки – Кэтрин вернулась к работе. За исключением их троих, этаж, казалось, был совершенно пуст. В тишине голос Астора прозвучал так отчётливо, словно тот стоял прямо за дверью.
Но кабинет оказался гораздо больше, чем мог предположить Уолш, и стол Флеминга располагался под самым окном, так, что до него нужно было идти – не сделать пару шагов и остановиться, а ступать по ковровому покрытию секунд десять. Здесь тоже было необычайно светло, Астор использовал все источники многоуровневого освещения. Флеминги, не только Астор, вообще плохо переносили темноту – Тайлер заметил это ещё в особняке Чарльза, где большинство окон тянулись от потолка до пола, и лишь в библиотеке от предыдущих хозяев сохранились миниатюрные витражи.
Астор сидел за столом и неспешно перебирал документы: какие-то, не читая, опускал в отдельную стопку, на других задерживался дольше, словно решая, насколько важен составленный для него текст. Он удостоил Тайлера взглядом единожды, и то исключительно для того, чтобы указать на кресло. Пренебрегать предложением не было причин.
— Чему обязан? — наконец поинтересовался он, не отрываясь от бумаг. Тайлер опустился в кресло и огляделся по сторонам, раздумывая, как вывести разговор в нужное русло.
Не то чтобы он не пытался решить проблему самостоятельно. Накануне, в перерыве между устроенным Грэмом допросом и затянутой беседой с Логаном, ему удалось дозвониться до редакции «Прожектора» с требованием перестать распространять клевету, но французы искусно делали вид, что Тайлер говорит не на английском, а на марсианском. Обратиться за помощью к французу, желательно влиятельному, казалось самым простым способом заставить редакторов слушать, и в списке знакомых Тайлера как раз значился один такой француз. Вряд ли Астору понравятся разлетающиеся о нём сплетни, но на всякий случай стоило подать новости так, чтобы он сам захотел их пресечь.
— Решил повесить их здесь? — взгляд невольно упал на картины Дэвида Шнелла, растянувшиеся по стене над низким сервантом из тёмной акации. Металлическая сетка на дверцах вторила абстракциям двух крайних, выгодно подчёркивая мрачные штрихи «Последствий» – самой эксклюзивной и тревожной из них. Обнаружить все три картины в кабинете Флеминга было в некотором смысле лестно: Тайлер мог выставить на продажу любые, ткнув пальцем наугад, но он выбирал осознанно, как если бы и вправду собирался презентовать Флемингу то, что придётся ему по нраву. — Не думал, что ты оценишь творчество Шнелла так высоко.
— Глупо платить за то, что никто не увидит, — голос, холодный и равнодушный, был обращён к бумагам, не к нему. — Ты же не картины пришёл обсудить?
Конечно, ради такой мелочи Тайлер бы не потащился в Сити. Теперь, когда Астор прямолинейно оборвал вступительный диалог, ему и самому не хотелось оттягивать переход к основной теме. Кто знает, сколько минут Флеминг готов ему уделить. Запустив руку в карман, он вытащил вырванную из газеты страницу, которую вторые сутки всюду таскал с собой, и опустил на массивный стол перед Флемингом.
Тот не торопился хвататься за красную страницу. Казалось, сперва и вовсе не заметил её. Нехотя отложив документы, он взглянул, не выражая ни капли заинтересованности, и лишь потом за угол притянул к себе. Понять суть проблемы можно было и по беглому взгляду на фото, но Астор вдумчиво вчитывался в текст, и иногда на уголки его губ падала тень усмешки.
— Что тебя веселит? — затянувшееся молчание начинало беспокоить.
Газетная страница упала на верхушку той стопки бумаг, которые Астор не посчитал достойными внимания. Он откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, наблюдая за Уолшем так, словно оценивал, не слишком ли часто оказывает ему помощь.
— Твоя кожа не настолько бархатистая, как описано здесь. Где тебя облапал репортёр?
— Смеёшься, а ведь тебя обвиняют в промискуитете.
— Как будто от одной бульварной газетёнки моя репутация может пострадать.
О, ну конечно, не за Астором же закрепилось звание жиголо. Они оба приложили руку к тому, что подобная публикация вышла в свет, и оба должны были быть заинтересованы в том, чтобы не позволить ей распространиться дальше. Должны были. Но Астор, по-видимому, считал, что вышел сухим из воды, а значит и беспокоиться ему не о чем. Он словно отмахивался, мол, разбирайся сам. Нет уж, Уолш не собирался расхлёбывать эту кашу в одиночку.
— От одной, может, и нет, — как можно более безучастно, почти как сам Флеминг, произнёс он и заговорчески выдержал паузу, мельком наблюдая, как сощуриваются глаза напротив. — Вот только новость о твоих беспорядочных связях уже во всех французских СМИ. Не уверен, что она до сих пор не просочилась в число британских.
Тайлер бесстыдно лукавил, сохраняя спокойствие так, как если бы брал Флеминга на прицел. Дыхание должно быть ровным, сердцебиение – тихим-тихим, не разгоняющим кровь по венам и не ускоряющим пульс. Он знал, что ни одно британское издание, даже самое жёлтое, не поддержало ажиотаж вокруг снимка. Но Астору следует верить в обратное, и ничто не должно выдавать его ложь.
Это сработало. Астор заметно напрягся, но вернулся к прежнему отстранённому виду:
— Приятно, что ты так озабочен моей репутацией, — бросил он с уничижительной ухмылкой, — но уверен, тебе есть дело исключительно до своей.
— Мы могли бы помочь друг другу, — спокойно пожал плечами Тайлер, и не надеявшийся, что его истинные мотивы удастся скрыть. Они лежали на поверхности. Репутация Астора не была завязана на титулах, с ним не перестанут здороваться и не прекратят пить его вино, узнай кто, что он позволил себе подцепить кого-то в круизе. Внимание прессы даже сделает его чуть более известным, но никак не отразится на будущем. В отличие от него, любая ошибка Тайлера могла обернуться оглушительным скандалом, ведь для тех, кто и без данного компромата наблюдает за его семьёй не без презрительной усмешки, новость выглядела бы именно так, как описал неизвестный репортёр: «Тайлер Уолш, потомок графов Шефтсбери, подался во все тяжкие от безызвестности и нищеты». В привилегированных кругах к Уолшам и так не лучшее отношение, новость о его неподобающем джентльмену поведении несомненно подольёт масла в очаг грязных сплетен.
— Мы? — Астор не мог не расслышать, но всё же переспросил до отвращения сладостным тоном. — Об односторонней помощи принято просить иначе.
Тайлер вздохнул и выдавил сквозь плотно сжатые зубы:
— Ты ведь можешь позвонить в «Прожектор». Признаю, мои слова для них – пустой звук; открещиваются, что не понимают английский. Но тебя они хотя бы выслушают.
Астор насмешливо приподнял подбородок. То ли происходящее его забавляло, то ли ему льстило само признание бессилия; может, посчитал, что Тайлер унизился недостаточно или хотел понаблюдать подольше, но в конце концов он картинно развёл руками и сказал:
— Прискорбно тебя огорчать, но я не всесилен. Я делаю не новости, а вино; у меня нет рычагов давления на прессу.
Вряд ли он надеялся, что Тайлер поверит. Слишком уж самодовольным был его вид.
— Я сам заплачу им за удаление публикации с сайта, просто позвони, — решил не сдаваться Уолш. Если Астор и вышвырнет его из офиса за излишнюю настойчивость, то только после того, как он сделает всё возможное, чтобы добиться своего. — Меня не волновала бы репутация, если бы мои проблемы не отразились на семье и работе.
Наверное, зря он это сказал. Прежде безмятежный взгляд Флеминга потяжелел в одно мгновение. И если бы исключительно из-за того, что он представил себя на месте Уолша… Нет, дело было явно в другом. Осознав свою оплошность, Тайлер напрягся и приготовился к очередной волне неудобных, нежелательных вопросов, но лицо Астора внезапно разгладилось, а после и вовсе окаменело.
— Подумал о том, что лишишься драгоценного алиби, если я начну что-то опровергать?
— Уж лучше меня будут преследовать, чем считать шлюхой.
— Есть и другой вариант, — эту неприятную улыбку Тайлер бы ни с чем не спутал. Вариант заведомо не внушал доверия, как и то, что Астор поднялся и медленно двинулся в направлении кресла. — Я сделаю заявление иного рода. Скажу, что мы пара, — его пальцы мягко прошлись по светлым волосам и обогнули подбородок, чтобы резко вцепиться и вздёрнуть голову, заставить смотреть в надменно сощуренные глаза. — Ты и я. До безумия влюблённые друг в друга.
Да он спятил! Тайлер собирался немедля встать, но жёсткие пальцы переместились на шею и крепко вдавили её в спинку кресла.
— Подумай, — прошептал Астор, склоняясь к самым губам, — ты сохранишь алиби и избавишься от компрометирующего положения. Быть равноправным партнёром куда менее опасно для репутации, чем ходить в статусе шлюхи.
— Пошёл ты, — зло прошипел в ответ Уолш и скинул его руку. — Забудь, справлюсь сам.
Отказ не вызвал у Астора ничего, кроме надменной усмешки. Весь его вид, весь его взгляд, изгиб тонких губ, уверенная, статичная поза – всё в нём говорило об одном: «Ты передумаешь». Слова беззвучно отразились от барабанных перепонок, и Флеминг сделал твёрдый шаг назад, как ни в чём не бывало пропуская его к выходу из кабинета. Если хочешь бежать, беги. Вот что говорил его ядовитый прищур. Тайлер развернулся всем телом, чтобы не видеть в зрачках продолжение фразы. Он не вернётся.
Захлопнув за собой дверь, Тайлер пересёк коридор и слишком хмуро попрощался с Кэтрин. Наверняка у неё сложилось о нём не лучшее впечатление, но ему было всё равно. Не он первый выходит из кабинета Флеминга в закипающем состоянии, и явно не он последний. Может, в жизни Астор и был неплохим человеком, но едва общение переходило в категорию делового, взаимодействовать с ним становилось невозможно. Спускаясь в переполненном лифте, Тайлер вспомнил, что Астор и прежде был таким, только в последние месяцы он почему-то забыл об этом. Вопреки тому, что понимал: нельзя было терять бдительность.
Однажды он уже облажался, доверившись Грэму, и тот втянул его невесть во что. Разговор с Логаном расставил бы по местам развалившиеся части пазла, если бы после произошедшего на «Магнифике» Уолш не пропускал информацию через три фильтра: условные доказательства вины Вольфа могли быть сфабрикованы, как и все документы, которые показывал Логан. Беседа с ним мало к чему привела.
Тайлер допускал, что и в самом деле действовал в интересах правительства, но в той же мере в любой момент готов был столкнуться с подтверждением обратного, если бы Грэм, Логан или кто бы то ни было признал вину. Но они не признавали, и Тайлер не мог сделать вывод на основании данных, которыми обладал. В течение двух следующих месяцев он твёрдо решил не связываться с Грэмом ни при каких обстоятельствах, но лишь из-за уверенности в том, что Флеминг будет действовать в его интересах. Однако уверенность вышла ему боком. К чёрту, справится и без помощи Астора. Теперь, наверное, всё же придётся съездить к Грэму и признать, что не смог заткнуть «Прожектор» сам. Чувство унижения будет минутным, но после он по крайней мере сможет спокойно спать. Предыдущей ночью подушка казалась пороховой бочкой, готовой рвануть, опусти он веки хоть на минуту.
Выйдя из «Кристалла», он собирался свернуть в сторону Незер-стрит, но вспомнил, что по воскресеньям Грэм не ночует дома. В свой единственный выходной он предпочитал отстраняться от дел настолько, насколько это представлялось возможным. Тайлер не знал, куда он уезжает и чем занимается. Может, у Грэма тоже была семья, но представить его в роли мужа или отца получилось бы разве что у того, кто видел Грэма впервые. Даже по воскресеньям он наверняка только и делал, что отвечал на звонки. Тайлер старался не беспокоить его в выходной, но несколько раз и сам был вынужден это делать. Грейс никогда не выражал негодования по этому поводу. В чём бы на самом деле ни заключалась его работа, он был ей по-настоящему предан.
Звонок и визит могли подождать до завтра, не было никакой необходимости тревожить Грэма прямо сейчас. Вывернув с подземной парковки, Тайлер направился прямиком домой. Съездит на Незер-стрит на следующее утро.