Пока смерть не рассмешит нас

      Как же он ошибался.       Свет высоких люстр дробился в блестящих украшениях, переливался в бриллиантовых серьгах, распадался по жемчужным браслетам, золотым запонкам и блистательным колье. Скользил по элегантным, сверкающим от безупречного лоска платьям и костюмам от Армани, наполированным до глянца остроконечным туфлям от Джимми Чу. По холлу растекался чарующий звук белоснежного рояля, сливающийся с неторопливым перешёптыванием званых гостей, редким смехом, отражённым от мраморных стен, и переливчатым звоном банкетного стекла. В воздухе стоял насыщенный, плотный аромат дорогой парфюмерии, в котором не различишь тонких полутонов и характерных нот – от смешения духов даже именитый «Шанель-номер-пять» терял шарм эфирных масел жасмина и розы, превращаясь в туалетную воду, купленную за девять фунтов и девяносто девять пенни.       Прежде Тайлеру не доводилось принимать участия в неделях высокой моды. Как ни иронично, он не был на ней и сейчас: благотворительный фонд поднял бы миллиарды, если б собравшиеся отдали организаторам все эти платья, сшитые именитыми кутюрье. Но пузырьки игристого продолжали сиять в свете хрустальных ламп, а Жаклин Брайтон ни на кого не смотрела с укором – ещё бы, на хозяйке праздника жизни был едва ли не самый дорогой наряд. Она улыбалась то сдержанно, то ослепительно – редко исподтишка; поочерёдно подходила к каждому из приглашённых и благодарила за внесённые в фонд пожертвования. В отличие от большинства присутствующих, Жаклин была особой голубых кровей по праву рождения, и поскольку другие аристократы на приёме практически отсутствовали, Тайлер мог лишь усмехнуться предприимчивости Жаклин. Немногие понимали, что здесь на самом деле происходит, но он не раз присутствовал на вечеринках подобного толка и вопреки тому, что давно от них отвык, прекрасно всё осознавал.       — Как считаешь, сколько лет Брайтонам удастся проворачивать эту схему?       Леннард Кавендиш, стоящий по другую сторону от массивной резной колонны, оторвал от бокала скучающий взгляд и поправил съехавший на миллиметр галстук.       — Полагаю, сменится не один десяток поколений, прежде чем гостей нашей прекрасной страны утомят попытки соответствовать уровню британской аристократии. Смею заметить, Брайтоны их не вынуждают – уважаемые гости самостоятельно принимают решение платить за поддержание претенциозного вида прибрежной полосы.       Люди меняются – Уолш знал это. Он, например, никогда не позволял себе выпивать всё содержимое бокала одним глотком. Тем не менее к тому моменту, когда оборвалась вышколенная речь Кавендиша, на дне оставалась лишь пара капель. Тайлер взглянул на него – высокого, атлетичного, статного Леннарда, который давно перестал быть тем маленьким Ленни, которого он знал когда-то. Которого помнил по летним дням в Ричмонде, куда Лен приезжал до поступления в «Чартерхаус» – престижную частную школу, выпускающую высоких, атлетичных и статных – идеальных представителей семей с громкими фамилиями и статусом.       Он помнил: машину, устремляющуюся вдаль от родного дома, и серую двухместную комнату в пансионате. Соседа – мальчика тринадцати лет, считающего семьёй одноклассников, родителями – преподавателей, ежедневно обучающих искусству высоких манер. Он помнил: не разговаривай слишком громко, контролируй постановку речи, никогда не играй в каштаны и не плачь. Не показывай эмоций, не будь слишком настойчив. Не кажись окружающим ребёнком и никогда не теряй лицо. Он запомнил каждое из наставлений тринадцатилетнего соседа, данных в первый день обучения в частной школе, и каждый из воскресных звонков настоящей семье. Его голос дрожал, звучал громко-громко, он показывал каждую из эмоций и плакал, упрашивая Джозефа о возвращении в родной дом. Тайлер не проучился в «Чартерхаусе» и года. Лен – окончил с отличием. И поэтому он носил фамилию Кавендиш с гордостью. И поэтому перенёс заученные в детстве наставления во взрослую жизнь.       Он говорил:       — Коль иностранцы склонны верить в то, что можно купить уважение и место в британском обществе, им следует платить больше. Возможно, ты не выразишь согласия с моим мнением, но в финансировании нуждаются не только пирсы Брайтона. Пожалуй, мне стоит предложить уважаемой Жаклин более рациональные варианты вложения средств.       — Я бы хотел прерваться, — честно не выдержал Тайлер. Сонливость, преследующая его весь вечер, начинала сдавливать веки и кренить подбородок вниз. Он отступил от колонны, у которой простоял половину светского приёма, и встал перед собеседником. — Позволишь?       — Не в праве задерживать, — Леннард отвечал всё так же механически. Тайлер взглянул на него, уверенно держащего голову и осанку, безжизненно взирающего точно вперёд – ни некогда беглой речи, ни бодрого любопытства, ни полных энергии глаз – лишь размытая тень, угасшее подобие прежнего Ленни. — Поверь, друг мой, я безмерно рад твоему возвращению в благопристойное общество. Вопреки известным условностям, ты достоин присутствовать на таких вечерах.       «Больше, чем каждый, кто припёрся сюда», — мысленно договорил за него Уолш и пожал сухую руку. Леннард Кавендиш не мог произнести такого. Леннард Кавендиш обязан соответствовать. Леннард Кавендиш – его первый друг – никогда бы не понял, почему Тайлер старался не смотреть ему в глаза и не затягивать разговор, не задавать вопросов на личные темы. Они давно перестали говорить о тех днях, когда по неосторожности выпущенный шар летел высоко над городом, и когда на спор пытались выловить бумажные корабли, плывущие по течению Темзы. Когда растаявший на солнце пломбир тёк по рукам, когда хрупкие крылья бабочек липли к измазанным пальцам, когда ветви сирени хлестали по нежным щекам и скрипучие качели взмывали под тёплым ливнем. Леннард Кавендиш поправлял ворот кипенно-белой рубашки и говорил: «Мы неплохо проводили время». Тайлер догадывался, что он не помнил и половины.       Рояль затих, по залу протекла журчащая волна аплодисментов. Жаклин Брайтон вступила на пьедестал – середину роскошной кованой лестницы. Она рассуждала о том, как важно чувствовать единство мысли, как гражданина определяет не происхождение, а его вклад в развитие страны, как каждый фунт способствует развитию Брайтона. Тайлер не слушал её пламенные речи. Он пересёк холл и вышел на открытый балкон, усыпанный жёлтыми листьями шумящих над крышей вязов, провёл пальцами по холодной решётке. Выдохнул, сжимая на ней пальцы. Удушающий парфюмерный аромат начинал отступать. Он медленно втягивал прохладный воздух, редкими порывами ветра выбивающий из причёски мелкие пряди, и почти не вглядывался в сияющую от неоновых вывесок даль. В воздухе чувствовался едва ощутимый запах моря и рыбы, по затухающему зареву петляли чайки. Выложенная декоративным камнем тропа уводила взор к пляжу, но Уолш чувствовал, что на всю жизнь насмотрелся на россыпь волн. Хотя и в их шум он бы вслушался с большей охотой, чем в неискренние слова Жаклин Брайтон. По своей воле на подобное мероприятие он бы никогда не пошёл.       Астор заговорил о визите на виллу Брайтонов ещё в первый вечер: у дивана стояла опустевшая бутылка «Ротенберга», фильм как раз подходил к концу. Будто к слову заметив, что им предстоит поездка к южному берегу острова, он наблюдал за реакцией, поглядывая на Тайлера краем глаз. Ничего, кроме молчания, он так и не услышал. Понятно, что перспектива выйти в свет не заставила Уолша восторгаться от счастья. Уже потом, наутро, когда первоначальные отрицание и гнев сменились стадией торга, Тайлер всё же спросил:       — Не думаешь, что это не лучшая идея?       Вечеринка, которую им предстояло посетить, была запланирована на конец следующей недели, но медийный шум вокруг их «пары» всё ещё не стих – визит мог запросто превратиться в мышиную возню в серпентарии. Однако Флеминг не был бы собой, если б страшился змей. Он неспешно опустил на стол фарфоровую чашку и с нескрываемой насмешкой посмотрел ему в глаза:       — Не говори, что испугался парочки косых взглядов.       В доме Брайтонов не будет британской элиты – так он сказал. За исключением семейного круга и, возможно, нескольких приглашённых для приличия и претенциозности личностей. Наверное, цель Жаклин была известна Флемингу уже тогда. Он отложил книгу, которую читал за утренним кофе, и обошёл Уолша со спины, опустил ладони на высокую спинку стула, смял тугую обивку. Склонился, касаясь кожи свежевыбритой щекой:       — Ты же составишь мне компанию, верно?       Как будто Тайлер мог отказать. В подобных вопросах у него теперь не больше права на выбор, чем у разложенной на тарелке яичницы, и Астор, хоть и спрашивал, прекрасно это осознавал. Уолш ошибся, когда посчитал, что предстоящий год может оказаться лёгким: он не мог запереться в квартире и заявить, что не намерен её покидать. Это противоречило самой сути контракта – влюблённый не отсиживается дома, когда партнёр получает приглашение на две персоны. Поддержание легенды буквально строилось на совместных поездках, которые кто-то – хоть те же Брайтоны и их гости – мог бы подтвердить. Астору не пришлось напоминать об этом, Тайлер не стал заставлять уговаривать – разрезал яичницу и согласился.       Косые взгляды – совсем не то, что могло его остановить или напугать, как выразился Астор. Они не были противнее всепоглощающей скуки, не вызывали столько отвращения, сколько заунывное звучание рояля к третьему часу или платья от-кутюр, стоимость которых превышала любой вклад в поддержку липового фонда. Тайлер помнил, как в юношестве едва мог сдерживать накатывающую зевоту, и был уверен, что его неприспособленность к светским вечерам не изменить никогда. Маска «джентльмена» душила и натирала скулы, но теперь к ней прибавилась новая, и Уолш не мог с точностью определить, какая из них претила ему сильней.       Тем не менее в нужный день, точно ко времени, он облачился в бесподобный костюм, сшитый на заказ итальянским мастером, и был готов к предстоящей поездке. В отражении зеркала он видел, как замер появившийся на пороге Флеминг, каким внимательным и неподвижным стал его взгляд, как тот хотел сказать что-то и приоткрыл губы, но остановился, так и не обронив ни слова. Он стоял и смотрел, будто лицезрел что-то важное; будто бесконечная кинолента на бешеной скорости проносилась на уровне его глаз. Флеминг видел светлый костюм не впервые – он и сам вспомнил это: ту проклятую дегустацию, временный павильон и фонтаны к западу от Серпентайн.       — Можем ехать, — оборвал тишину Тайлер и отступил от зеркала. Неспешно преодолел разделяющее их расстояние и уложил ладонь Астору на плечо. — Отомри, пока мы не опоздали.       Как будто он хотел встретиться с Жаклин больше всех. Будь его воля, он не виделся бы с ней и её мужем десятилетиями, но чета Брайтонов активно сотрудничала с «Шато Аквитан», и Астор не мог проигнорировать приглашение на грандиозную ежегодную встречу. Впрочем, наверняка были и иные причины, по которым он не намеревался отказываться от поездки: в дороге Флеминг многократно обновлял электронную почту, а в первый же час после начала вечеринки углядел кого-то в толпе и ушёл, оставив Тайлера в обществе русского олигарха и Леннарда, которого издали заприметил сам Уолш.       Кавендиш не расспрашивал о многом, держался отстранённо и, пусть и едва заметно, но всё же осторожничал. Во время атаки репортёров он никак не заявлял о себе: не упрекал, но и не поддерживал – просто исчез, как если бы не был в курсе событий. Но Леннард выдал себя именно излишней осмотрительностью. Тайлер видел: Леннард Кавендиш обо всём знал. И поэтому его слова о возвращении в высшее общество «вопреки всем условностям» звучали двояко. Вряд ли Лен имел в виду лишь его родословную.       Зарево меркло, затухало бурыми красками, мелодичные звуки рояля вновь потянулись со стороны зала, слегка смягчая разрозненный говор гостей. Тайлер не спешил возвращаться в общество Леннарда или ближе знакомиться с тем олигархом. Он необычайно отчётливо вспомнил, почему всей душой ненавидел уныние светской жизни.       — Тоже не в восторге от вечера?       Уолш обернулся на раздавшийся позади голос и непроизвольно сощурил глаза: острый подбородок, широкие скулы, на совесть скроенный, но явно бюджетный серый смокинг – возможно, приобретённый с рук или надеваемый под каждый удобный случай. Отдалённо знакомое, напряжённое лицо. Кто он? Тайлер видел этого человека прежде, вот только на месте подробностей в памяти зияла беспросветная чернота.       — Захотелось выйти на воздух, — уклончиво ответил он, когда неизвестный облокотился о решётку по правую руку. — Прошу простить, не помню обстоятельств нашего знакомства. Напомните, как вас зовут?       Собеседник не выглядел удивлённым. Он словно не сомневался, что ответ Тайлера будет именно таким. Его ладонь потянулась к карману и ухватилась за пачку «Мальборо», но что-то во взгляде Уолша заставило незнакомца передумать.       — Роберт, — отозвался он, вставая в нарочито уверенную позу, — Роберт Хант. Наша встреча была минутной – неудивительно, что вы не запомнили. Уверяю, меня нисколько не печалит данный факт.       — Вы хотели закурить, Роберт. Вернусь в зал, не смею вам мешать.       — Постойте, — Хант слишком резко сдвинулся с места. Потом всё же взял себя в руки, не став переходить дозволенную незнакомцам грань. — Не составите мне компанию?       — Я не курю, — хлёстко отрезал Уолш. Не то чтобы ему нравилась шумная обстановка внутри дома, но этот странный тип с плохо скрываемым американским акцентом не вызывал желания продолжать знакомство. Тайлера вполне устраивала перспектива и впредь не вспоминать его имя.       — Простой разговор меня тоже устроит.       — Почему вы хотите беседовать именно со мной? — может, в его словах и не было повышенной вежливости, но и Хант явно не принадлежал привилегированному кругу. Тайлер сомневался, что он попал сюда легально, но не по обвивающей же дом лозе Роберт залез, в конце-то концов.       — Я пришёл один, а вы единственный, с кем мне доводилось пересекаться раньше. Мне показалось, вам тоже не с кем скоротать оставшиеся часы. Поправьте меня, если ваш спутник не оставил вас без внимания.       Речь точно шла об Асторе, вряд ли Роберт имел в виду Леннарда. Но «спутник»… внутренне Тайлера передёрнуло, хоть внешне он и сохранил невозмутимо спокойное выражение лица: знал, что не дрогнул ни один мускул, а взгляд, как и прежде, оставался холоден и безразличен.       — Астор был вынужден отвлечься на важную встречу, — безучастно бросил в ответ Уолш и задумчиво оглядел бокал, отставленный на крошечный столик. Пожалуй, в ближайшее время он всё же позволит себе второй.       — Настолько важную, что смог пренебречь вами?       А может, и третий в придачу. Видит бог, Тайлер никогда не был падок на алкоголь.       — Послушайте, — жёстким тоном оборвал он Ханта, — если вам интересны дела Астора, общайтесь с ним не через меня.       — О, ни в коем случае. Мне интересны именно вы.       Четвёртый? Тайлер невольно закатил глаза. Здравствуйте, только этого ему не хватало: теперь каждый встречный гей будет искать повода для того, чтобы остаться с ним наедине? Напрягало одно: Роберт не флиртовал. В его глазах, весёлой улыбке и расслабленной позе было что угодно, но только не флирт. Роберт прокрутил на пальце кольцо и снова подал голос:       — Вы давно с ним?       — Около года.       — Не видел вас вместе прежде.       — Счастье в тишине.       — И вам не хотелось заявить об отношениях?       — Нисколько.       — Вы знали, что Флеминг помолвлен на Лоретте де Варин?       И без того раздражающая беседа начинала походить на допрос, отчего он непроизвольно напрягся, анализируя предыдущие ответы: кажется, не сказал ничего, что шло бы вразрез с легендой, но с Хантом определённо стоило быть начеку.       — Уверен, это не более, чем сплетни.       — Небезосновательные. Вы ведь не летали с ним во Францию и не знаете наверняка.       — У меня нет причин не доверять Астору.       Роберта рассмешили его слова: от улыбки, и так не сходившей с лица, потянуло покровительствующим высокомерием. Он заметно приблизился и заговорил тише:       — А если я скажу, что могу предоставить соответствующие причины?       Он серьёзно? Тайлер замешкался, не представляя, что бы ответил на подобное заявление влюблённый. Лично ему было плевать, причём плевать с высоты птичьего полёта, даже не колокольни. Но влюблённый бы наверняка захотел узнать всё как можно скорей… Или, наоборот, желал бы и дальше не думать о возможной измене? Закрыть глаза, отвернуться даже от незначительной вероятности, бояться её пуще пламени. Тайлер смотрел не на Ханта, а поверх его плеча – пытался понять, как повести себя в щекотливой ситуации. Наконец он поднял глаза, усмехнулся коротко, жёстко и грубо – грубее, чем хотел, но мягче, чем Хант заслуживал:       — Наши отношения – не ваше дело.       Он развернулся, как только договорил. Сделал уверенный шаг к залу, но остановился, едва не столкнувшись с силуэтом, вставшим в проходе. Высококлассный дорогой костюм. Эксклюзивные коллекционные запонки. Сосредоточенная, настороженная ухмылка, граничащая с оскалом.       — Чем так обеспокоен молодой человек? — Астор обращался напрямую к нему, словно на балконе стояли лишь они двое. Его пристальный взгляд предназначался Уолшу, Роберта он упорно не замечал. Не потрудился не то что поприветствовать – даже не посмотрел в его сторону.       — Ничем особенным. Роберт всего лишь хотел узнать, когда я от тебя уйду.       — Не скоро, — Флеминга не смутила провокация. Казалось, что-то в этих словах даже ему польстило – ещё бы, они оба знали, что «отношениям» не помешает никакое внимание с третьей стороны. Наверное, Астор хотел побольнее уколоть Роберта, раз позволил себе притянуть Тайлера за локоть и бестактно накрыть его губы. Поцелуй был быстрым, но крепким, и Уолш не мог ни оттолкнуть, ни возразить – Флеминг и так не злоупотреблял правами, полученными благодаря контракту. Собравшиеся в зале посчитали бы демонстративность пошлостью, но здесь, на балконе, помимо них присутствовал лишь Хант, и Тайлер не был против того, чтоб поставить американца на место. Он ответил на поцелуй. И улыбнулся Флемингу со всей теплотой, на которую был способен. Шумно вдохнул переплетение нот перца и сандала. Как же ему шёл этот аромат. Настолько же сильно, насколько едва читаемая растерянность не подходила взгляду. Она стремительно, в одну секунду сменилась ответным теплом – Астор словно не сразу поверил, что его порыв не был встречен привычным протестом, и теперь смотрел так открыто и искренне, что Тайлеру захотелось отступить. Будто предчувствуя это, Астор крепче прижал ладонь к лопаткам, но через миг и сам отстранился. С сожалением и тоской, отразившимися на линии губ.       — Разобрался с работой? — задал первый же пришедший в голову вопрос Тайлер. По сознанию волочился возникший из ниоткуда туман.       Он не испытывал злости оттого, что Флеминг надолго его оставил. Но тот всё равно почему-то сдвинул брови и сказал:       — Прости, дело было неотложным. Однако теперь, когда всё решено, я бы хотел кое-кому представить тебя.       — Друзьям? Деловым партнёрам? — они вышли с балкона, не удосужившись попрощаться с отвернувшимся к горизонту Робертом, и неторопливо продвигались мимо разделившихся на небольшие компании гостей. Тайлер не пытался угадать, к какой именно вёл Флеминг, – подхватил с одного из столов бокал и шёл следом, попутно смачивая горло, пересохшее невесть от чего. Где-то там, у колонн, Жаклин о чём-то переговаривалась с Леннардом, и по её активной мимике было заметно, что она вне себя от смеси раздражения и досады. Может, и от чего-то ещё – вслушиваться в разговор он не стал.       — Моей матери, — остановившись в нескольких метрах от лестницы, с прежней улыбкой ответил Астор.       Тайлер замер, пытаясь вспомнить, пересекался ли хоть с одной женщиной, похожей на Элис. Он прекрасно знал, как она выглядит, и отдалённо помнил, как много лет назад столкнулся с ней в Шеффилде, но никто из присутствующих не был на неё похож. В конце концов он понял, почему не узнал её сразу: сейчас Элис Флеминг казалась не той женщиной со строгим, горящим взором, запечатлённым фотографом, снимок которого предоставил Грэм; и не той деловой леди в брючном костюме, что когда-то присутствовала на открытии выставки Мэриан. Стройная, в тёмно-фиолетовом облегающем платье с переплетающим руки кружевом и длинной бархатной юбкой, накрытой несколькими слоями муслина, – Элис была воплощением элегантности. Сложная причёска и утончённый макияж лишь подчёркивали её природную красоту. Элис должно было быть чуть за пятьдесят, но Тайлер ни за что не определил бы её возраст, если бы не знал наверняка. И уж тем более никогда бы не предположил, что такая мягкая улыбчивая женщина могла управлять организацией, подобной «Витрум Сити».       Тайлер не ожидал от беседы многого, но та вышла поистине приятной. Элис словно и вправду была рада тому, что её сын решил вступить в отношения именно с ним. Одно смущало: она в это верила. Уолш с упрёком, незаметно для Элис, ущипнул Астора за предплечье – ему очень, очень не хотелось ей врать. Флеминг наверняка понял причину укора, но не подал виду; не попробовал ни раскрыть правду, ни даже намекнуть. Наверное, это было справедливо: Уолш тоже не стал откровенничать с Мэриан. Но он недоговаривал ей всей правды и прежде, а у Флеминга, казалось, были более доверительные отношения с семьёй. По крайней мере Тайлер считал так раньше.       — Как дела у Иви? — поинтересовался Астор, когда спустя час Элис взглянула на время и призналась, что ей пора возвращаться в центр.       — Всё выпрашивает кота. Неделю сержусь: куда нам третий? Но её слёзы… — Элис обречённо взмахнула рукой. — Она совсем другая, ни в чём на тебя не похожа.       — В детстве Астор был спокойнее Ивейн? — со смешком вмешался Тайлер, хотя видел, как Флеминг возвёл взор к бесконечно высокому потолку. От этого жеста Уолшу захотелось расспросить Элис лишь больше. Напрягаться не пришлось – она и сама была рада повспоминать эпизоды минувших десятилетий.       — О, он был ангелом. Илберт подсовывал ему кавистские книжки, а он и рад – потом ходил и шокировал друзей Берта. Рассуждал про вино для всяких багетов, мидий и масел. Такой важный, просто смех.       — Ты преувеличиваешь, — отозвался Флеминг, не разделявший восторга от разговора о нежном возрасте.       — Если бы! Тайлер, не представляешь, сколько приходилось оправдываться, что мы не спаиваем ребёнка! А ведь Берт принципиально держал его подальше от дегустаций до шестнадцати. Даже сок виноградный не наливал, чтоб не хитрил.       — Ты тогда в самом деле ничего не пробовал? — с неконтролируемым смехом спросил Тайлер, на что Астор спокойно качнул головой и поднял к губам свой бокал.       — Ни капли.       Тайлер с сомнением прищурился, но Элис тут же встала на защиту сына:       — Илберт был строг, — в подтверждение кивнула она, но потом её синие-синие глаза загорелись от вновь нахлынувших воспоминаний, и приятный голос стал беглым, — но знаешь что? Он вечно таскал бутылки из погребов! Нет-нет да и пропадёт что-то из коллекции мужа. Ещё и винил во всём Пьера! Бедный мальчик, он…       — Хватит.       Блеск синих глаз мгновенно потух. Элис замерла, поднимая извиняющийся взгляд на крепкую спину, и опустила его, прикрыв веки на несколько долгих секунд. Ровная линия её красивых губ задрожала, и Тайлер невольно подумал, что Элис заплачет, но та только улыбнулась – натянуто, но успокаивающе и умиротворённо.       — Приезжайте к нам в воскресенье? — как ни в чём не бывало предложила она, обходя Флеминга сбоку. Её хрупкая ладонь с любовью коснулась его щеки, и скульптурно напряжённая спина Астора постепенно начала расслабляться. — Иви будет рада, она сильно скучает по тебе.       — Мы постараемся, — ответил за него Тайлер, потому что Флеминг молчал. Он сам не понимал, почему тоже подошёл к нему и потянул за рукав, почему повёл по его руке и коснулся запястья ладонью. Астор повернул голову и сфокусировал взгляд, всё ещё замутнённый глухой болью – она передавалась так ощутимо, что Уолш почувствовал тяжесть, стекающую по лёгким маслянистым осадком, оставшимся на чужой душе. — Нам бы тоже пора попрощаться с Брайтонами, не находишь?       — Попрошу подогнать машину, — согласно кивнул Флеминг и с благодарностью, пускай всё ещё отрешённо, приподнял уголки губ.       Сейчас Тайлер не был против того, что он сжал его руку. Если бы Астор захотел высказаться, он бы и выслушал, и подставил плечо. Но Астор не хотел, вместо этого вернулся к привычному хладнокровию: пообещал Элис заехать в воскресенье, пожелал грандиозных успехов хмурящейся в его присутствии Жаклин Брайтон. Кое с кем попрощался лично, других обошёл стороной – они покинули виллу в первом часу ночи и медленно шли по освещённой уличными фонарями аллее к воротам, у которых ждал автомобиль. Флеминг молчал, а Тайлер не расспрашивал: не хотел бередить рану, какой бы она ни была. Он чувствовал, что вскоре Астор придёт в себя окончательно, но дал себе слово не спрашивать ни о чём и после.       Переливчатое стрекотание сверчков, скрип ворот, пронзительный крик чайки – многое нарушало тишину и до того, как раздался короткий рингтон. Астор остановился и бросил взгляд на дисплей телефона. Замер, читая пришедшее сообщение. Он обернулся и слишком серьёзным тоном попросил:       — Тебя не затруднит подождать в машине?       Возможно, стоило отказаться, но пререкаться не было сил. Он пожал плечом и опустился на задние сиденья, поднял на Астора вопросительный, откровенно недоумевающий взгляд – тот стоял вблизи, не торопясь захлопывать дверь, и тоже смотрел – внимательно, словно искал в его лице что-то совершенно определённое, искал и не находил. Чуть склонившись, Астор поднял его руку, задержал на ней пальцы, словно спрашивая, в силе ли ещё пункты контракта, действуют ли, пока они не отправились домой. Тайлер и сам не знал ответа – не мог, не хотел об этом ни думать, ни спорить. Флеминг медленно переплёл пальцы и коснулся губами тыльной стороны руки.       — Прости, что пришлось стать свидетелем подобной сцены, — дыхание опалило кожу, защекотало костяшки, которыми неделю назад Уолш готов был разбить это лицо. Украсить синяком глаза. Перемазать кровью губы. Сейчас Флеминг был открытым, уязвимым и безоружным, словно сам шептал в сгиб пальцев: «Хочешь – бей».       Но он не хотел.       Тайлер не успел ничего ответить: по машине, обочине, самому силуэту Флеминга растянулась полоса света. Астор оглянулся, сощурился от бьющих в его сторону лучей. Потом закрыл дверь, перед тем выпустив его руку, и звуки с улицы исчезли, оставляя Тайлеру лишь возможность смотреть.       Он видел: Астор выпрямился и встал в неподвижную позу. Сложил руки на груди, глядя вперёд. В рамках окна – экрана, на котором происходящее выглядело кадрами старого беззвучного кинофильма – показался ещё один человек. Невысокий, ниже Флеминга на голову, одетый не по погоде, с заметной нервозностью в каждом угловатом движении. Он обернулся к тонированному стеклу, шагнул в сторону машины, пытаясь разглядеть что-то в тёмных окнах, и Тайлер увидел его сухощавое лицо – лишённый чёткости овал, подчёркнутый лишь небрежной щетиной. Неизвестный пошевелил узкими губами, и Тайлер угадал обращённый к Флемингу вопрос: «Он там?» — человек не мог его видеть, но Тайлер имел возможность разглядеть каждую мелочь. Туго натянутая кожа вдруг обмякла, показались морщины, некрасивыми рубцами залёгшие глубоко в межбровье – очевидно, человек часто хмурился или выполнял работу, заставляющую регулярно испытывать стресс. Он едва справлялся с ним и сейчас, потому что снова напряг лоб и сомкнул губы тонкой полоской.       В следующую секунду он отшатнулся от стекла, развернулся к Флемингу, долго и бойко говорил до тех пор, пока хватало кислорода в лёгких. Звукоизоляция блокировала его слова, они проникали в салон, как если бы произносились на дне водной толщи – с такого ракурса Тайлер даже примерно не мог считать значение по губам. Он смотрел: теперь человек слушал Астора, бил себя по карманам, потом нашёл сигареты и в нетерпении закурил. Дым струился в свете фонарей, отбрасывающих на залысину широкие блики, и он затягивался часто и глубоко, постоянно проворачивая в руках фильтр.       Тайлер поморщился. Хорошо, что дверь закрыта. Плохо, что ветер растягивал в сторону Флеминга табачный дым. Они беседовали ещё минут десять, за это время неизвестный сумел совладать с собой – теперь он говорил спокойнее, не пытаясь уложить все мысли в один выдох, а когда закончил, Астор сблизился с ним и по-приятельски хлопнул по плечу. Незнакомец замедленно кивнул и затушил ботинком третью по счёту сигарету. Возвращаясь к стоящей позади машине, он вновь бросил на стекло липкий взгляд маленьких глаз.       Тайлеру редко становилось не по себе, но исходящая от него неприязнь ощущалась подкожно. Человек знал, кто находится за стеклом, и не испытывал к нему ничего, кроме смеси агрессии и пренебрежения. Кем бы он ни являлся, это было взаимно.       — У кого-то вышел плохой день? — спросил Уолш, когда за Астором захлопнулась дверь. Надо отдать тому человеку должное, после разговора с ним Флеминг выглядел бодрее. Тайлер незаметно отсел подальше, чтобы не чувствовать запаха табака.       — Неделя. Не у меня, у всего отдела безопасности, — беззлобно усмехнулся Астор и наконец-то отложил телефон. Он больше не проверял почту, как заведённый, – откинулся в кресле и прикрыл глаза, когда машина двинулась в сторону магистрали. — Генри передавал тебе привет.       Тело напряглось почти неосознанно. Он не ослышался? Генри Картер? Тот человек в самом деле мог им быть?       От Фреда Уолш слышал, что Картер обладал весьма переменчивым, лихорадочным нравом, но чтобы настолько... Даже вспыльчивый по натуре Грэм при необходимости брал себя в руки за считаные секунды, этот же человек был оголённым нервом, наэлектризованным проводом, по случайности тронешь – долбанёт на все двести двадцать вольт. Ни выдержки, ни соответствующего должности хладнокровия.       — Я представлял его иначе, — пересилив ошеломление, озадаченно произнёс он.       Астор усмехнулся одними губами. Ослабил узел на галстуке, не поднимая век.       — Генри может показаться агрессивным, но лишь потому, что ему не плевать. В сущности, он выполняет свою работу.       — Скорее дёрганым, — всё же не удержался Уолш, — и ранее ты говорил о нём исключительно как о приятеле.       — Полагаю, должность Генри давно для тебя не секрет. И несмотря на наличие рабочих отношений, он всё ещё мой друг. Замечу, весьма хороший.       Отрицать было глупо: Уолш с самого начала знал, чем занимается Картер. Правда, никак не ожидал увидеть его… таким. Нервным. Несдержанным. Диким. Не соответствующим ни образу начальника отдела безопасности, ни даже роли того, с кем Флеминг в принципе мог бы дружить.       — Не представляю, как вы находите общий язык, — Тайлер никак не мог совладать с потоком мыслей. Он понимал, что напирает, но ему слишком хотелось получить ответы – не размытые, а внятные. Осознать, как на голову Флеминга вообще свалилось такое недоразумение.       — Это не так трудно, как ты считаешь, — Астор приоткрыл глаза и посмотрел на него: казалось, он всё понимал – и озадаченность, и причины каждого из вопросов. — Мы знакомы так долго, что не счесть. Генри был моим первым телохранителем.       — До того, как стал другом?       — Задолго. Элис нанимала его всякий раз, когда мы выбирались в Лондон. У неё не было времени показывать город, а я в то время хотел знать всё. Она посчитала, что приставить британского телохранителя практичнее, чем найти постоянного экскурсовода.       — Сколько тебе было?       — Четырнадцать. Может, пятнадцать. Генри тоже был младше, двадцать шесть или около того.       Потом, когда Флеминг оставил Бордо и поселился в черте Лондона, он предложил Картеру работать с ним на постоянной основе. Тоже телохранителем, единственным, но рядовым. Картер уже не водил экскурсий по центральным улицам, да и Астор редко ходил по ним прогулочным шагом. Бывший коп Генри Картер больше не был поводырём для любопытного мальчишки, теперь он со всей ответственностью прикрывал тыл перспективного молодого человека, укрепляющего своё положение в обществе и винной индустрии.       Астор вспоминал те времена с трепетом, неспешно рассказывая о них, пока автомобиль нёсся вперёд. Сперва отдел безопасности расширился до двух человек, затем Картер начал подтягивать самых толковых из своих знакомых. Кого-то из полиции, как Фреда, к другим присматривался издалека... Со слов Флеминга выходило, что Картер был чуть ли не единственным, кто поддерживал его на протяжении всего пути и неотступно шёл рядом. В истории не было ничего противоестественного, но факты упорно не складывались – может, потому что Тайлер невольно сравнивал с Грэмом и мыслил предвзято; может, потому что и раньше ставил квалификацию Картера под сомнение. С другой стороны, Астору ведь и не был нужен прошедший все круги Ада профессионал; кому сдалось угрожать жизни пусть и известного, но всё же обычного винодела? Его вполне устраивал тот, кто способен подстроиться под его нужды. Так он сказал.       — Не думаю, что Генри плохой управленец, — подметил Астор, прервав рассказ во время крутого поворота. — Как правило, при мне он не проявляет эмоций, но сейчас обеспокоен ещё и как друг.       — Мне не понять вашей дружбы. Когда дело касается работы, тем более в сфере обеспечения безопасности, личные взаимоотношения неуместны, — Уолш понимал, что вторит словам Грэма, но сейчас был согласен с его мнением, высказанным в самом начале сотрудничества с МИ5. Даже если организация и не имела отношения к спецподразделению, тогда, в первые годы, у него не было причин сомневаться: в рамках обучения Уолш не выполнял сложных заданий, вместо этого сопровождал высокопоставленных лиц; знал, что во время дежурства лишний раз ногу не почешешь, не то что языком – о дружбе с охраняемым не могло быть и речи. — Не мешает?       — В какой-то мере, — осторожно ответил Астор, — обходилось без прецедентов, однако не стану утверждать, что меня устраивает абсолютно всё.       — Неудивительно. Не пожалел о решении его повысить? — Уолш крайне сомневался, что Картер был прост во взаимодействии. Он поморщился: Флеминг словно не был честен ни с ним, ни с собой. Казалось, он сам не был уверен в выборе, который сделал по юности, а теперь не желал признаваться в этом кому бы то ни было. Только теперь Тайлер начинал понимать, что в этой истории казалось ему абсурдным: он пытался представить, как в свободное время Картер заглядывал в Найтсбридж, как они садились перед телевизором и делали ставки на итог матча по регби, как по воскресеньям ездили в Рединг и совместно искали зацепки, ведущие к Аддерли, как потом запивали провалы вином... Тайлер пытался представить это, но всякий раз отгонял обрывки нелепейшей визуализации. В этом всё дело. Он даже толком допустить подобного не мог. Либо Астор погряз в самообмане, либо у него искажённое восприятие дружбы. Или даже и то, и другое.       — Не пожалел, однако… — Флеминг замолчал, задумчиво обводя глазами перегородку, отделяющую салон от шофёрской зоны, но в конце концов выдохнул, будто убедившись, что всё же может озвучить то, что давно вынашивал в голове, — излишний консерватизм мне не по нраву. Генри не умеет проявлять гибкость и сконцентрирован на защите, составленные им регламенты исключают вариативность в решении задач. Существуют ситуации, когда необходимо действовать вне правил, и Генри не всегда способен осознать это. Не отрицаю, регламенты важны в критических ситуациях, но в соответствии с его инструкциями Фред уже дважды должен был выстрелить в тебя.       Тайлер кивнул: он догадывался, почему на «Магнифике» тот не прислушался к распоряжениям Астора. Картер отдал соответствующий приказ. План действий, исключающий вероятность подвергнуть Флеминга исходящей от него угрозе. Решение было мудрым, единственно верным в отношении безопасности охраняемого, но шедшим вразрез с пожеланиями Астора и критически неудачным лично для Тайлера Уолша. Картер видел в нём угрозу. Вот что было важно. Впрочем, окажись он на месте Генри, и сам сделал бы всё, чтобы исключить из жизни Астора самого себя.       — Не застрелил же, — в задумчивости пробормотал Тайлер, пусто смотря на дорогу.       — Ещё несколько лет назад Фред придерживался моих указаний, а на «Магнифике» я не приказывал поднимать на тебя пистолет. Мне не нравятся те изменения, которые с ним происходят. С остальными тоже. Барнс уже копия Генри, один Дзиро ещё не успел закостенеть.       За неделю, проведённую в Найтсбридже, Тайлер успел ознакомиться не только с привычками Астора, но и с основным составом охраны. Вряд ли общую гостиную задумывали как комнату ожидания для секьюрити, однако внизу всегда дежурил кто-то из тех троих: редко Барнс, чаще Фред или Дзиро. Барнса он видел лишь раз – крупный, накачанный, дотошно следующий инструкциям и не вступающий в разговор без веских оснований. Барнс общался короткими, чёткими фразами, каждое движение – выверенный росчерк вдоль струны. Несмотря на грозный вид, Барнс был на редкость мозговитым: Картер постепенно снижал количество его смен и заменял физический труд умственным, по возможности выводя вместо него Фреда или Дзиро. Последний – азиат по наследственности, англичанин по рождению – был излишне болтливым для телохранителя, но достаточно юным, чтоб этого не осознавать. О смышлёности Барнса Тайлер узнал именно из его рассказов.       Наверное, Дзиро обладал каким-то уникальным талантом – точно стрелял, за километр чувствовал приближение опасности или просто выдающимся образом проявил себя в чём-то, – в ином случае Уолш не мог предположить, почему его держали в штате. Дзиро был молод, активен, хорош собой – иногда Тайлер наблюдал за ним с необъяснимой грустью: Дзиро мог добиться успехов в чём угодно, но избрал совсем не подходящий его характеру путь. Тем печальней выглядела перспектива карьерного роста до уровня такого, как Картер.       — Почему ты его не заменишь, если он не соответствует твоим ожиданиям? — спросил Тайлер, когда они подъезжали к границам Лондона. — Дружили бы дальше, но вне работы.       — Было бы кем заменить, — Астор поглядел на часы, отмеряющие второй час ночи, и устало склонил подбородок к плечу, — если менять Генри, то лишь на более опытного профессионала. На данный момент я такого не нашёл.       — Готов поспорить, ты не искал.       — Не слишком активно, — какой же блеклой вышла привычно надменная усмешка, тошно было смотреть. Тайлер бы и сам отвернулся, если б по обе стороны не зарябили огни ночного города и Флеминг не развернулся бы к ближайшему окну. Если б не замолк, наблюдая за сменой дорожных знаков. Потом он добавил так тихо, что можно было посчитать его слова игрой фантазии, но они дублировали то, о чём Тайлер и сам думал в тот миг:       — Генри влияет и на меня тоже. Старается влиять, — со стороны было видно, как сжимаются его пальцы на ручке двери. Тайлер смотрел поверх прямых манжетов, смотрел и хотел только одного: чтобы до самого приезда в Найтсбридж Астор не произносил ни слова. Будто помимо собственных проблем ему не хватало чужих терзаний. Но Астор, конечно, продолжил, посчитав, что обязан завершить начатое. — Держись от него как можно дальше.       Предостережение откровенно рассмешило Уолша. Рассказал бы Грейсу – тот бы не поверил, а может, посмеялись бы вдвоём. Подумать только, ему угрожал какой-то тип с синдромом повышенной нервозности.       Картер должен был вычленить из его биографии хоть бы парочку интересных фактов, но не смог этого сделать. Картер обязан был найти Аддерли, но не сумел подобраться к нему за целый год. Картер желал отговорить Астора от опасной связи, но вместо хладнокровного расчёта действовал на эмоциях. И он-то хвалёный профессионал? Его-то стоит опасаться? Нелепость. Флемингу повезло, что он до сих пор не столкнулся с ворохом угрожающих жизни проблем. Очевидно, Картер не смог бы решить их.       — Он для этого приезжал? Чтоб запретить тебе любовные игры?       — Не думаю, что это смешно.       — Как по мне, так очень, — с издёвкой отчеканил Уолш, мечтая наконец-то выбраться и из машины, и из душного костюма. Завалиться в ванну, а затем в постель. Он в нетерпении ослабил, а затем и вовсе сдёрнул с шеи галстук. Находиться в нём дольше не было сил, терпеть придыхания Флеминга – тоже. — Раз уж начал, скажу тебе вот что, Астор: хочешь – действуй, не хочешь – стой на месте. Желаешь найти замену Генри? Так ищи усерднее, чёрт возьми. Нет же, ты сидишь и вздыхаешь, что он влияет на тебя, влияет на Фреда, на Барнса, на Дзиро. Я представляю тебя волевым, авторитетным человеком, но конкретно сейчас – здесь, в этот момент – твои оправдания выглядят жалко.       — Я услышал тебя, — отстранённо проговорил он, но так и не повернулся. Словно отвечал размытому отражению в окне, а не ему.       — Я не договорил, — Тайлер уже не мог остановиться. Поднявшееся из глубин души раздражение несло его вперёд и разбивалось о затылок Флеминга, а после накатывало с новой силой. — Задрал планку – соответствуй. Ты каждый день решаешь сотню деловых вопросов, от твоего слова может подняться и рухнуть цена на вино, рухнуть и снова подняться – не за месяц, за день! Ты позволил себе заключить со мной контракт – жестокий и низкий, ты захотел и сделал это. И ты не можешь определиться, что делать с подчинённым, который не соответствует твоим запросам? Ладно бы он был специалистом высшего уровня, так нет же! Ты оберегаешь его, и оберегаешь от своих же решений. Говоришь, он консервативен, он сконцентрирован на защите. Посмотри на себя! А потом – мне в глаза, и попробуй сказать, что я не прав или преувеличиваю.       Он сидел, выжигая глазами затылок, сверлил взглядом гладкие пряди волос. Ждал, когда Астор обернётся, когда густой мрак проявится в суженных зрачках. Когда замедлится дыхание и потяжелеет заряженный злостью воздух.       Когда Астор наконец-то станет собой.       — Ты прав, — остервенело, с желчью прорычал тот сквозь плотно сжатые зубы, — но ответь на один вопрос. Ты действительно согласен с принципом «хочешь – действуй»?       Опасное сближение не смутило, Уолш непоколебимо двинулся вперёд, влекомый адреналином, бурлящим в жилах. Напряжение чувствовалось в каждой мышце, на подкорке никак не затихало ожесточённое, весь вечер сжиравшее и еле сдерживаемое раздражение: на Леннарда Кавендиша, на Жаклин Брайтон, на Роберта Ханта, на Генри Картера, на Астора с его нытьём и грёбаным контрактом и, в завершение, на себя самого. За то, что терпел всё это. За то, что строил из себя невесть кого.       Был ли он согласен с принципом «хочешь – действуй»? Он уже сбросил маску «джентльмена», потому что хотел быть собой. Потому что желал, жаждал этой опасности и стального блеска в глазах напротив. Ему не нравился, не нравился, не нравился Астор Флеминг. Но сейчас он хотел, чтобы тот смотрел на него только так.       — Согласен, — безропотно произнёс он, впитывая озлобленный взгляд каждым миллиметром кожи. — Глупо стоять на месте, если знаешь, чего хочешь.

Как же он ошибся, бездумно выпалив эти слова.

357