Лондон, ноябрь 2012
Покидая кабинет Логана, Тайлер всякий раз чувствовал себя выжатым: и на душе кисло, и моральных сил ни капли. Чёртов психоаналитик с присущей ему дотошностью взялся за проработку давно требующих внимания проблем. И если поначалу Тайлер отпирался, что в упор их не видит, то теперь со многими утверждениями готов был согласиться. Как минимум, с нарушением качества сна: понятия «сон» и «отдых» разобщились настолько, что к середине октября он не помнил, когда не чувствовал себя раздражённым и уставшим.
Услышав добровольно высказанную жалобу – первую за всё время, Тайлер не сетовал ни на что и никогда, – Логан вцепился в неё и принялся донимать: когда началось, как пытался решать, принимал ли успокоительные, снотворные, настойки на травах…
— Разве что на винограде.
Чувство юмора в спецподразделении, как ни крути, никто не ценил. Суровые, серьёзные люди – какие шутки? Логан сидел с окаменевшим, ничего не выражающим лицом. Только карандаш медитативно покручивался в его пальцах. Натужно выдохнув, он продолжил допрос: давно ли пьёшь, сколько, как часто – на первом же вопросе Уолш пожалел, что не прикусил язык в тот момент, когда решил пошутить. Он поспешил перевести тему обратно, но Логан не унимался.
С ним всегда было так: схватится клещами – не отдерёшь. Будет кружить голодным коршуном, пока не получит исчерпывающую информацию. Пришлось отвечать за свои слова, попутно убеждая в том, что и без алкоголя живётся хорошо. Аналитик слушал, но поверил не сразу.
— Снотворным грош цена, нужна терапия, — в записной книжке Логана прибавилось фраз. Или, может, диагнозов – Тайлер не заглядывал, потому что не разбирался. Разговоры о собственных переживаниях и чувствах всю жизнь, сколько он себя помнил, давались с трудом; проще было подметить что-то в других, чем сортировать собственные составные части.
Периодически Логан всё же ухитрялся заговорить зубы, заставляя анализировать себя; вытаскивать из подсознания травмы, вырезать их, как гнилые куски острым скальпелем, и пережёвывать, осмысливать, проговаривать. На одном из октябрьских сеансов они потратили на это три часа. Тайлер не понял, в какой момент беседа свернула с безобидного пути и каким образом главной темой стала смерть Эшли. Кажется, Логан спросил:
— Помнишь, какой она была?
Первые слова дались тяжело, а потом Тайлер не смог остановиться.
У Эшли три (не)любимых платья. Два чёрных, одно красное. Одно короткое, два длинных. Маленькое чёрное подчёркивает манящую впадину на груди, красное волочится шлейфом по полу. Мешается под ногами, но привлекает взор; не позволяет пройти мимо точёных изгибов тела. Когда нужно запомниться, Эшли надевает его: цепляется каблуком за подол и призывает спасти себя от падения. У неё всегда всё по плану, всегда всё расписано – точно и безошибочно, расчётливо и безукоризненно. У Эшли всегда всё чудесно и замечательно.
Но.
У Эшли мёрзнет нос и стынут пальцы. Одна, на закате, она танцует на мокром песке. Волны шумят, волны смывают следы, ломаными зигзагами тянущиеся от её пяток. Эшли танцует и падает. Поднимается и танцует. Падает. Каждый раз падает, скрываясь в солёной пене сладких морей. Перья в её волосах слипаются, украшения скатываются. Жемчужины с надорванного браслета идут рыбам на корм. Эшли задерживает дыхание и опускается следом. Раскрывает глаза, считает поднимающиеся пузыри. Не всплывает одну, две, три минуты.
Застывает, касаясь ступнями скользких камней. Вздрагивает, чувствуя на плечах тревожно обхватывающие руки. Улыбается – всё хорошо, не спасай. Всколыхнув придонную муть, взмывает над водной толщью. Заходящее солнце прячется в каплях, скользящих по посиневшим губам. Перекликается бликами на загорелой коже.
У Эшли синяк под коленом и две родинки над левой щекой. Распятье бьётся об острые ключицы и плечи. Эшли говорит, что не верит в магию, экстрасенсов и бога.
Но.
Лёжа на берегу, рассказывает о переплетении линий на доверительно раскрытой ладони. Сравнивает со своей. Шепчет: «Ты проживёшь хорошую жизнь». Прячет в карман горстку разноцветных стекляшек, называя их русалочьими слезами. Смеётся: «Ты когда-нибудь видел их мёртвые лица?»
Ты.
Когда-нибудь.
Видел.
Их?
Тайлер замолк лишь тогда, когда понял, что задыхается, и словно увидел себя со стороны – побледневшего, хватающегося за подлокотники, смотрящего на Логана с немым вопросом: «Что со мной не так?» – почему призрак не отпускает, что сбоит в бессознательном? Он сам у себя не вызывал ничего, кроме кривой, дрожащей усмешки.
Логан сказал, что это посттравматическое и он может помочь. Что проработка болезненных привязанностей будет долгой, порой мучительной, но она необходима. Тайлер стал приходить чаще, не только по субботам и средам; он хотел почувствовать себя лучше и теперь бывал в «Ротланде» ежедневно. Вытягивал из подсознания по слову, по образу, злился на всех: на Эшли и Джозефа за то, что они погибли, будучи ближе прочих; на родителей – те оказались дальше и отстранённее, чем он старательно убеждал себя с ранних лет; на Грэма и Астора, которым хотел, страшно хотел, но не мог доверять; на Логана, который вынуждал закапываться глубже и находить истоки. И, наконец, на себя. За то, что не прислушивался к себе долгие годы.
Злился. Возвращался домой. И отключался, едва ложился в постель. По утрам всё реже чувствовал себя разбитым, всё чаще – бодрым и выспавшимся. Результаты были: абстрактная тревога постепенно начала отпускать. Не считая сильнейшего стресса во время сеансов, с конца октября его мало что беспокоило. Хант звонил пару раз, но потом пропал – видать, потерял интерес. Взаимоотношения с Астором удалось вывернуть в миролюбивое, относительно тёплое русло. Тайлер держал его на расстоянии вытянутой руки, но иногда сгибал локтевой сустав. Временами притягивал Флеминга сам, поддаваясь желанию, которое постепенно учился принимать, но и тогда не мог избавиться от внутренних противоречий. Прикосновения были ему приятны, но всякий раз ощущались, как ожог. Ошибка, которой следует избежать. Программный сбой, который необходимо исправить.
Ему нравилось сопровождать Астора в свет по выходным. Разговаривать обо всём и ни о чём, даже о вине, во многообразии которого волей-неволей начнёшь разбираться. Посещать презентации «Шато Аквитан», на которые Астор не звал, но с радушием выхватывал его взгляд из толпы. Чувствовать себя желанным гостем хоть на чьём-то празднике жизни. И потом ехать домой, уклоняясь от настойчивых объятий в салоне авто. Незаметно уступать. Ему нравилось. С Астором было спокойно. Но так нельзя. Нельзя? Нельзя.
Таким, как он, чувства и привязанности недоступны. Тайлер знал, какую боль они влекут, какой опасности подвергают обоих, потому и сбрасывал чужие ладони с линии плеч. Сбрасывал. Сбрасывал.
Тянулся сам. Сбрасывал. С каждым разом сделать это оказывалось всё сложнее и сложнее. Может, потому что после сеансов с души спадал груз. Разговоры с Логаном не касались Астора напрямую, но были нацелены, в том числе, на ослабление неопределённостей и противоречий.
После сегодняшнего Тайлер окончательно убедился, что хочет нормализовать жизнь. Она проходила чёрт знает как и, если начистоту, стала бесцельной, когда пошатнулся прежний, заданный служением правительству – правительству ли? – вектор.
— Ты в курсе, что за тобой хвост? — Грэм сидел в угловой части дивана и сосредоточенно печатал. Завидев Уолша, вышедшего из служебной части «Ротланда» в общий зал, он махнул рукой. Отвлёкся лишь на секунду, чтоб указать на соседнее кресло. — Удели мне минуту.
— Ещё не ослеп. Пусть ездят, раз нечем заняться.
Уолш пересёк зал и остановился напротив вместо того, чтобы сесть. Не из упрямства, нет – с Грэмом он виделся редко и между ними установился своеобразный нейтралитет, – просто за время консультации насиделся на сутки-двое.
— Зачем ты здесь? — ровным тоном спросил он.
Грэм развернул ноутбук экраном вперёд. На нём была фотография неизвестного тучного типа в излишне приталенном фраке.
— Знакомо лицо?
Тайлер покачал головой: совершенно точно видел его впервые.
— Поинтересуйся у Флеминга, он должен знать. Может, расскажет чего дельного про этого, как его… — Грэм сверился с файлом. — Эндрю Хоггарта.
— Астор говорил о нём, — мигом вспомнил Уолш. — В контексте английских вин и сомнительных перспектив вложения, но я не вслушивался.
— Что-то ещё?
— Хоггарт хочет что-то доказать – это всё, что я помню. С каких пор ты интересуешься вином?
— Клал я на вино. Хоггарт лезет к местным менеджерам с предложениями. Многовато заинтересованных в «Ротланде», два винодела на одно заведение с учётом слежки за тобой, — Грейс придвинул ноутбук к себе и сосредоточенно всмотрелся в фото. — Флеминг ничего не прознал?
Дыхание затруднилось, но Тайлер придал лицу нечитаемый вид. Надеясь, что ни взгляд, ни голос его не выдадут. Несмотря на то, что сомнения в принадлежности отдела к МИ5 немного утихли, окончательно их отбрасывать он не спешил. Подвергать Флеминга опасности – тем более.
— Астор собственник, вот и следит, — спокойно сказал Уолш, умудрившись при этом не соврать. — А в его службе безопасности дилетанты да и только. Поэтому и говорю: пусть таскаются, в вынюхивании они не мастаки.
— Аргументируй.
— Рыба гниёт с головы: ты сам говорил, что не слышал об особых достижениях Картера. Его люди такие же: ни полевого опыта, ни чёткой структуры. Всем занимаются одни и те же. Всем по чуть-чуть, по итогу в ноль.
— Цирк на выезде, — хлёстко подметил Грэм, и Тайлеру от его замечания стало спокойнее. И потому, что тот поверил, и потому, что сам он разделял это мнение чуть больше, чем полностью. — У вас всё хорошо? Имею в виду, с Флемингом.
Фраза была странной, как и сам вопрос. Уолш непонимающе выгнул бровь, не сразу найдясь с ответом.
— В рамках контракта, — ушёл от точных формулировок он, — спим в разных комнатах, если ты об этом.
— Не ёкнуло?
— Нет, с чего бы?
— Возраст у тебя такой. Как сказать… подходящий, чтобы интересоваться отношениями. Заметил тенденцию: к тридцати большинство наших женится. Я сказал что-то смешное?
Тайлер неопределённо качнул головой: он не смог смахнуть защекотавшую уголки губ ухмылку.
— Не знаю, что шокирует больше: то, что среди киллеров кто-то позволяет себя окольцевать, или твоё спокойствие по этому поводу.
— Скажешь тоже, окольцевать, — усмехнулся Грэм. А потом сделал то, от чего у Тайлера глаза округлились. Отогнул воротник и вытянул на свет висящее на гайтане кольцо. — Что за взгляд? Мой брак длится в два раза дольше, чем мы знакомы.
Тайлер не знал, что сказать. Смотрел на кольцо и не знал; установки сотрясались так, будто по всей поверхности планеты рушились здания.
— Она из наших? — колеблясь, озвучил единственный вариант он. Единственный потому, что все остальные отбраковал как невозможные.
— Лицевой хирург. Познакомлю, если сломаешь челюсть.
Он шутил. Конечно же, он шутил. Грэм никогда бы не стал знакомить близких с убийцей. Если это не так, то что Тайлер вообще о нём знал… Грейс подмигнул и заржал. Спасибо и на том; значит, умом не тронулся.
— Она в курсе?
— В общих чертах. Ясное дело, ей не всё нравится, да и я могу ездить к семье исключительно по воскресеньям.
— Семье, — замедленно повторил за ним Уолш, — ты имеешь в виду… у вас есть дети?
— Фото не покажу, уж прости. Договорённость у нас: не хранить их на рабочих устройствах и телефонах.
— Но ты подвергаешь их опасности каждый день.
— Скажу как старпёр, но разве опасность не подстерегает за каждым поворотом?
Они говорили так буквально несколько раз за все пять лет. Может, если бы бесед по душам было больше, Тайлер узнал бы обо всём раньше. И не таращился бы на Грэма, как баран. Но он и в самом деле никогда всерьёз и мысли не допускал, что тот может оказаться в браке. И что будет вспоминать семью с теплотой. Носить кольцо близ груди. Смотря на него, казаться – или действительно становиться? – спокойней и мягче.
Таким, как они, чувства и привязанности запрещены. Должны быть. Не уставом организации, а внутренним кодексом. Должны же? Правда ведь?
— Грэм, — он хотел спросить о чём-то ещё, но заметил вспыхнувший экран. — Тебе звонят.
Тайлер двинулся к выходу, но Грейс остановил взмахом руки: «Задержись». Его лицо огрубело, иллюзорная мягкость исчезла. Он прорычал что-то нечленораздельное и отчеканил несколько фраз, переключившись на немецкий язык. В первые же минуты убрал кольцо за воротник и сделался совсем знакомым: жёстким и закостенелым.
— Держи, — вдоволь наругавшись, он вытащил из дипломата конверт. — Ты хотел доказательств – вот они. Внутри адрес и ключ. Выезжай сейчас же, завтра будет поздно.
Тайлер забрал «доказательства» и кивнул. Он заметил, как Грэм сразу же обтёр о брюки и без того чистую ладонь. Видел по взгляду: вопросы неуместны. То, что должно доказать чистоту намерений организации, нужно увидеть самому. На выходе они обменялись ещё несколькими фразами, но всё это уже не казалось важным.
Сев в машину, Уолш надорвал конверт. Вбил в навигатор адрес и сверился со временем. Было около шести, в его распоряжении не больше двух часов. Оставалось надеяться, что удастся не застрять в пробках – он обещал не задерживаться и вовремя вернуться домой. Выворачивая с парковки, жалел, что не собрал вещи утром: в восемь они с Флемингом планировали выдвинуться в аэропорт. Тайлер не горел желанием лететь куда-то, но согласился на предложение составить компанию, когда узнал, что пунктом назначения является Аргентина. О том, что у Астора там ещё одна винодельня, он догадался и сам. Но мысль о том, что стоит убедиться лично, витала вокруг навязчивой мухой, а он всё не мог ни поймать её, ни прихлопнуть.
Решив повременить с подозрениями, Тайлер вклинился в поток машин. Времени не так много, следовало поторопиться. Он старательно огибал дорожные работы и заторы, но путь всё равно занял больше сорока минут. Когда он прибыл на обозначенное место, за стёклами заметно стемнело. Включив сигнализацию, Уолш сверился с картой и огляделся. Что-то смутило его ещё на подъезде, но осмыслить причины сходу не удалось. Потом осенило: в окнах не было света. Не только в здании, окружённом забором из массивного кирпича, но и в соседних – во всех, по всему кварталу. Проносящиеся за спиной автомобили – единственное, что нарушало тишину.
Он подождал. Сумерки сгущались вокруг чугунных фонарей. Затем разом отхлынули, разорванные вспыхнувшим уличным освещением. Ничего. Ни заезжающих за ворота машин, ни лая собак. Существовала вероятность, что жильцы могли коллективно уехать в отпуск, но он не верил в такие совпадения.
Не страшась привлечь ненужное внимание, Тайлер дёрнул ворота, но те предсказуемо не поддались. Тогда он обошёл ограждение сбоку и, оттолкнувшись, перелез через него без особых мук совести. А в следующую минуту, оказавшись на земле, осознал, на какую территорию проник. «Приедешь – поймёшь». Грэм был прав: увидев игровую площадку на заднем дворе, он всё понял.
Новая, современная, практически без следов пребывания детей. Только под качелями глубокие выемки, оставленные подошвами. Тайлер обступил забытый на тропе мяч и направился к крыльцу. Ключ из конверта легко прокрутился в замке, позволяя беспрепятственно отворить дверь опустевшего приюта. Вопреки ожиданиям, дурно не стало. Порог оказался позади. Уолш решительно переступил через него и ощупал стену в поисках выключателя. Он не стал гадать, сколько дней прошло с тех пор, как группа захвата побывала внутри. Работали аккуратно – на визит вооружённого отряда ничего не намекало.
В целом, всё выглядело даже не приемлемо, а приятно: просторный зал, длинные коридоры с множеством комнат – светлых, уютных, с мягкими коврами, кукольными домиками и горами игрушек. Ничего сомнительного и напрягающего, но так быть не могло. Тайлер принял решение не осматривать второй этаж – очевидно, иллюзорная идиллия нарушалась не на поверхности. Побродив по приюту, в конце концов он наткнулся на то, что искал. Искорёженный замок – как знак: давай, осмотри подсобку.
Он отворил дверь и вскоре обнаружил ещё одну, а следом – спиралевидную лестницу, уводящую вглубь. Неуместно красивую, с отделкой из красного дерева. Стоило ступить на неё, как бордовый свет приглашающе растёкся по ступеням. Тайлер ускорился, стараясь не прикасаться ни к чему, включая фигурные выступы перил. Он понимал, что не придёт в восторг от того, что увидит через несколько секунд. Думал, что готов ко всему. Но реальность оказалась хуже.
Изрешечённые пулями диваны – половина беды. Тошно становилось не от них и не от тёмных следов впитавшейся в обивку крови. Это даже приятно: знать, что кто-то поплатился за мерзость, происходящую внутри. Неприятно – то, что помещение предназначалось не только для сексуальных утех и извращённых практик. Несмотря на духоту, по коже прошёл мороз. Застыв посреди зала, Тайлер не мог ни отвести взор, ни пошевелиться. В выемках на стенах, за толстым стеклом, были заточены самодельные чучела, собранные из скелетов животных и человеческих косточек.
Склеенные с заострёнными рогами крохотные черепа. Вороньи крылья, нежно опоясывающие скелеты на манер викторианских платьев. Надетые на переломанные рёбра черепашьи панцири. Сороконожки, выложенные из сотни маленьких позвонков. Подсвеченные выставочными прожекторами, увековеченные в неестественных, искажённых позах; переплетённые цепями, затянутые в шёлковые ленты и кожаные ремни. Подвешенные. Парные. Одиночные. Групповые. Созданные извращённой фантазией скульптора, подонка и мерзавца. Безумца, имя которого – Флембэри Вольф.
«Добрейший человек! — прозвучали в голове слова Мэриан. — Его творения загадочны, необыкновенны. Чувствуется, что вылеплены с лаской и трепетом; пригреты мягкой, заботливой рукой». Знала бы она, что добрейшему человеку оказалось мало гипса, бронзы и мрамора. Взбегая по лестнице, Тайлер чувствовал лишь тошноту, подкатывающую к горлу болотистой вязью.
Он был готов к трупам – бровью бы не повёл! – и даже к доказательствам, свидетельствующим о работе борделя. Ему было бы мерзко, но он смог бы продолжить осмотр. Но это… Кем нужно быть, чтобы такое сделать. Сотворить не ради насмешки, а во славу искусства и красоты. Получать эстетическое наслаждение, презентовать другим – тем, кто способен испытать и разделить воодушевление от художественного экстаза.
Он видел многое. Очень многое. Но это было за гранью.
Склонившись над раковиной, омывая лицо холодной водой, он пытался осмыслить и осознать. И с каждой секундой, с каждой ледяной каплей всё прочнее убеждался в том, что всё делал правильно. Что нет никакой разницы, работает ли на террористическую группировку или секретное спецподразделение МИ5, действует ли по воле правительства или в чьих-то личных интересах. Пока цель одна, им по пути. Операция, над которой они работали последний год, дала результаты. Флембэри, ублюдок, кормит червей. Жертв вывезли. Грэм прав. Такие приюты могут существовать по всей стране. За пределами Великобритании мразей тоже достаточно, всех не вычислишь, не перебьёшь, и всё же, и всё же. И всё же! Если сидеть на месте, ничего не изменить. Если их не ликвидировать, костяные скульптуры нет-нет да и возведут в ранг подпольных шедевров нового времени.
Это то, о чём нельзя говорить. То, что ни при каких обстоятельствах не дозволено пропускать в новости и газеты. Мысль, идея, концепция, которую необходимо срубать на корню. То, что Логан называл «эффектом красных комнат». Пока о них неизвестно, заинтересованных нет. Стоит озвучить во всеуслышание, как активизируется масса подражателей и психов. Любой судебный процесс запустит «эффект», и поэтому критически важно избавляться от таких, как Флембэри, максимально тихо. Это понимают везде, в любой стране: куда бы они ни приезжали, где бы ни проводили зачистку, аналогичные организации всегда оказывали поддержку. Почему он вообще решил отступить? Потому что – гипотетически! – их с Эшли хотели устранить?
Тайлер выключил кран и выпрямился. Отражение в зеркале зашептало его губами: «Какая глупость».
Выхватив телефон, он быстро, пропустив опечатку, набрал Грэму смс: «Готов возврщаться», — но тут же стёр и отправил другой вариант.
«Хочу приступить к работе».
Потом собрался с силами и вернулся в подвал. Такое нужно запомнить. Смотреть через силу, фиксировать в памяти каждую шероховатость на маленьких костях. И когда вновь начнёт казаться, что что-то не так, неверно, неправильно, мысленно возвращаться в эту минуту. И ощущать всё вновь: отвращение и всеобъемлющую решимость, существующую на грани с зубным скрежетом.
Логан вздыхал, что если не справиться с болью, в неподходящий момент рука задрожит.
Тайлер знал: его рука больше не дрогнет.
Обойдя все комнаты, детально запомнив всё и, наконец, поднявшись наверх, он обернулся через плечо. Вытянув остаток тревожных воспоминаний, в последний раз представил Эшли. В платье – струящемся, белом. С тонким ожерельем на шее – бусинами из морского стекла. С перьями в волосах и извечным синяком под левым коленом. Пообещал себе: она должна остаться здесь. Если один умирает, второй обязан пройти тот путь, на котором оступился первый.
Тайлер захлопнул дверь, и почва, на два месяца ушедшая из-под ног, окончательно затвердела. Потерянная отвага вернулась, прибавляя сил. Он знал, в каком направлении идти, и осознавал, что ему делать. На телефон пришёл ответ: «Отчёт Логана не впечатлил». Он получит допуск. Даже если не сразу, даже если придётся вывернуть душу и перекроить её изнутри – лоб расшибёт, но получит.
На экране мобильного застыли уведомления о пропущенных звонках. На циферблате значилось восемь вечера: опоздал. Да и плевать, пусть Флеминг задержит вылет.
— Не успеваю, — вместо приветствий отрезал Уолш, перезвонив. Астор собирался высказать негодования по этому поводу, но он перебил, едва тот произнёс первое слово. — Кто таскается за мной сегодня? Отправь его номер и выдвигайся в аэропорт. Я следом, буду в течение часа.
Через десять минут, в сопровождении Дзиро, Тайлер выехал на оживлённую магистраль. Пассажиру явно было неловко, но и на это плевать тоже.
— Зачем я вам? — лучше бы он помалкивал. Уолш на мгновение отвлёкся от спидометра и скосил на него взгляд.
— Заберёшь ключи. Когда прибудем, отвезёшь тачку в Найтсбридж.
— Но в аэропорту…
— Я так хочу. Уяснил?
Достаточно исчерпывающе, чтобы отбить желание засыпать дополнительными вопросами. Дзиро внял и отвернулся к окну. Каков молодец. Пусть и дальше пытается быть полезным, отслеживая, не подцепили ли они стороннюю слежку. Или делает вид, что отслеживает, только б не ныл.
По прибытии в аэропорт, как и задумывалось, Тайлер доверил Дзиро ключи и отыскал Фреда в толпе. Тот стоял у входа в терминал и выглядел по-особому хмуро: не нравилось играть роль встречающего, можно понять. С его слов, Флеминг решил не тратить время на бизнес-зал и дождаться внутри арендованного самолёта. Видимо, без охраны. Проходя ускоренную регистрацию, Уолш усиленно вспоминал, какой это по счёту косяк. Службе безопасности повезло – он сбился ещё на девятнадцатом.
— Ты полетишь так? — Астор оторвался от чтения отчётов в тот же миг, как он поднялся на борт, и с ног до головы обвёл немигающим взглядом. — Без вещей?
— У меня есть ты и паспорт, — не смутившись, отшутился Уолш. — Большего мне не надо.
Флеминга не проняло. Он поднялся с кожаного кресла и выпустил бумаги из рук. Прошёлся по роскошному, с претензией на голливудский стиль двадцатых годов салону и выглянул в иллюминатор. Чёрт знает, что хотел увидеть: снаружи сияли огни и тянулась взлётная полоса. Механики проверяли самолёт, экипаж готовился к тринадцатичасовому рейсу.
— Если мы договариваемся выехать вместе в восемь – мы выезжаем, — сухо обронил Астор, отворачиваясь от стекла.
К тому моменту Тайлер наспех изучил обозримую часть пространства и переместился ко встроенному в корпус бару. Ему не нужен был алкоголь, чтоб не бояться летать. Но несколько глотков виски – нет, бурбона – не помешает.
— Астор, — скаля зубы, обратился к наблюдающему он. Плеснув в пару роксов янтарной жидкости, подхватил их и твёрдо пошёл навстречу. — У меня был на редкость дерьмовый день. Будь добр, дай передохнуть. И не сделай его хуже.
Он готов был поклясться, что различил секундное замешательство на прежде напряжённом лице, и не спешил сгонять с собственного издевательскую, неуместную улыбку. Флеминг медлил с ответом, как будто усердно решал, злиться или стойко снести. Потом, наконец, холодно произнёс:
— Я не пью бурбон.
— Нет, — покачал головой Уолш и настойчиво втиснул рокс в его пальцы, — ты пьёшь. И будешь пить до тех пор, пока я не скажу «хватит».
Чуть прищуренные глаза недобро блеснули. Астор нарочито медленно поднял бокал. Опрокинул в себя содержимое, не морщась и смотря исподлобья. И когда Тайлер повторил за ним, ступил вперёд. Он ничего не говорил, но можно было разложить на стоп-кадры то, как менялось его лицо. На нём отражалось что-то между абсолютным непониманием, желанием разобраться и готовностью наброситься, перечеркнув всё остальное.
Без прикрас, Тайлер обожал этот взгляд.
— Взлетаем, — констатировал он, когда механическая вибрация промчалась по полу. Прихватив початую бутылку, последовал за Флемингом, нехотя кивнувшим и вернувшимся к столу. Они заняли места напротив друг друга в комфортабельных креслах.
Самолёт медленно поехал вперёд, затем остановился и резко рванул. Ни один из них не следил за тем, как конструкция набирает высоту. В какую тонкую, сияющую во тьме паутину превращается огромный город.
Не дожидаясь момента, когда за стёклами останется один мрак, Тайлер подлил ещё. Они впервые пили так: не заботясь о высоком качестве алкоголя и правильности дегустаций. О взаимной нелюбви к бурбону, о недомолвках, об условностях. Смотрели друг на друга так же, как на июньской презентации «Шато Аквитан»: изучающе, пристально, безмолвно решая, кто первым дотронется до оголённого провода. Уолш и тогда, в тот день, упивался схожим с азартом чувством: с любопытством ждал, когда рванёт. Ещё не ведая, что результат окажется излишне непредсказуемым. В первую очередь, для него самого.
Наедине с Астором меж рёбер жгло не от выпивки. Под его взглядом что-то переворачивалось и откликалось изнутри; покалывало, вынуждая балансировать на грани нарастающего желания поддаться и острого, бессознательного страха сблизиться и потерять контроль. Всякий раз, когда Астор смотрел так, его захлёстывало ощущение надвигающейся катастрофы. Тайлер догадывался, откуда оно идёт. И тем безнадёжнее казались попытки сторониться опасного, затягивающего водоворота.
— Писать завещание? — Астор растёр по губам бурбон и приподнял их в тонкой усмешке. Отставив бокал, он коснулся лежащей на столе руки. Тайлер моргнул и вопросительно выгнул бровь, окончательно отбросив раздумья и навязчивое волненье. Пояснений долго ждать не пришлось. — У тебя взгляд такой: острый, как нож. Словно мне осталось жить две минуты.
— Размышлял о нас.
На мгновение Флеминг замер, а затем едва заметно приблизился, наверняка сетуя на то, что их разделял стол. Настала его очередь скрывать озадаченность и изумление.
— Боюсь спросить, к чему ты пришёл, — судя по мимике, он не лукавил насчёт первого слова. Не знал, что опасаться принятого решения следует не ему. Или не ему одному.
Им обоим.
Проведя по его пальцам, Тайлер перевернул их и прижал к столу протянутую ладонь. Потом, прислушавшись к себе, сомкнул её в своей решительней и крепче. Если процесс не остановить, остаётся взять его под контроль. Управлять тем, чему рискуешь поддаться. Структурировать, упорядочить. С начала сентября он только и делал, что дрейфовал. Плыл по течению из противоречий и неопределённостей.
Хватит.
— Мы не с того начали. Давай попробуем заново, по-настоящему.
Вопреки ожиданиям, Астор молчал. Держа за руку, глядел долгим, неверящим взглядом. Затем, не обронив ни слова, поднялся. Переместившись в соседнее кресло, приблизился и уложил на плечо свободную ладонь. Скользнул ей по шее и поймал подбородок пальцами.
— Ты говорил: «нас» не должно существовать, — в недоверчивой, выверенной интонации нашлось место чему-то отчаянному и трогательному. Поймав себя на этом, Флеминг сделал паузу и начал говорить требовательнее и жёстче. — Что изменилось?
— Не ищи подвох. Подумал, переосмыслил.
— Я не понимаю тебя. Совсем. У тебя всё изо льда в жар, из жара в лёд – шаг вперёд, два назад. Почему?
— Не знаю. Не умею по-другому.
Это была правда – чистая, кристальная, – и Тайлер произнёс её легко. Он не знал и не понимал о себе слишком многого. Не ведал, как иначе, потому что держался от чувств так далеко, как мог; всегда, всю жизнь. Он сказал правду, но всё равно непроизвольно отвёл взгляд, на что Астор сдавил подбородок сильнее.
— Смотри на меня, — отрезал он, — смотри в глаза и скажи: чего ты пытаешься добиться? Я могу поверить в симпатию, потому что изредка ощущаю её. Даже в то, что тебе всё это, несмотря на прежнее отрицание, небезразлично. Но в желание построить нормальные отношения – извини. Я хочу этого, но не нужно держать меня за идиота.
— Послушай, я реально хочу…
— Лжёшь.
Астор отпрянул и резко отдёрнул руки. Он спешно отвернулся, но Тайлер успел разглядеть его лицо: выражение, переходящее из досады в квинтэссенцию злости и обиды. Может, в голову ударил бурбон; может, виной всему терапия Логана. Что-то надломилось. Хрустнуло, пропуская тщательно скрываемые эмоции через внутренний барьер. Быстро поднявшись, Тайлер ухватился за рукав, нагоняя Флеминга на пути в спальную зону.
— Астор, — спешно выпалил он, удерживая за плечо. — Прости. Мне не нравится то, что со мной происходит, — слова давались тяжело, проговаривались будто через ком; через кость, вросшую поперёк горла. И всё же он говорил. Много и честно, и от честности становилось неуютно. Распотрошённо. Жгуче. — То, что между нами – ты, я, контракт – мне не нравится эта неопределённость; и я не знаю, что со мной. И что с этим делать – тоже. Это всё неправильно, так быть не должно, со мной – не должно, я никогда ничего подобного не испытывал, и это…
Тайлер не смог вытащить из себя самое главное из слов, и Флеминг договорил за него:
— Пугает?
Астор развернулся, пусто смотря перед собой. Когда он поднял руку, мышцы напряглись совершенно непроизвольно. Прочно. Быть может, прочнее камня. Затем немного расслабились, когда ладонь коснулась щеки. Пальцы прошлись по виску, убирая с него короткие пряди. Не поднимая глаз, Тайлер кивнул. Этот короткий, ощущаемый как признание собственной никчёмности жест стоил ему небывалой силы.
— Останешься, если предложу разорвать контракт? — с горькой иронией спросил Флеминг.
Тайлер ничего не сказал. Только поднял голову и посмотрел на него неподвижным взглядом. Астор тоже молчал.
Они оба всё понимали.
Не разрывая звенящей тишины, Астор встал вплотную и привлёк к себе. Тайлер слышал, как он дышит над ухом, и чувствовал, как касается губами макушки. Как ладони скользят по спине, и как тепло распространяется вдоль хребта. Чего бы Астор ни ожидал, он прислонился лбом к шее и не стал отталкивать.
— Через пять дней – перед тем, как сесть в самолёт, – я спрошу вновь, — шёпотом, с длинными паузами между словами произнёс Флеминг. — Каким бы ни был ответ, я его приму.
Тайлер отстранился и уставился на него, не понимая, почему. Зачем? Для чего? Контракт – единственный гарант, у Астора был только он и обнадёживающие, но неопределённые, размытые слова – и всё, ничего больше.
— Это предложение уйти?
— Нет, Тай. Если я прав, тебя пугает – или, не знаю, напрягает – то, что выбор был сделан за тебя. Справедливо. Как бы ни были сильны чувства, при таком раскладе всё протестовало бы и во мне.
— Тогда на кой ты всё это начал? Раз осознавал, что насильно желаемого не получить.
— Я ни к чему, никогда тебя не принуждал, — в тёмных глазах вспыхнуло ответное раздражение, но через секунду исчезло, как будто не появлялось вовсе. Тайлер тоже быстро остыл. В самом деле, он не переваривал принятых за него решений. Флеминг отступил вдоль прохода и повёл головой, призывая идти вперёд. — Хотел бы – составил бы перечень пожёстче. А без контракта ты бы меня избегал. Я чувствовал, что у нас может что-то получиться, но ты бы не дал мне шанса. И себе тоже. Будешь возражать, что это не так?
— Нет. Я не планировал видеться с тобой после Гавра. Вообще. Никогда.
— Взаимно, Тайлер. Но планы – не алмаз, они хрупче бокала. Если твоё нежелание видеть меня пошатнулось, контракт неактуален. Мой выбор сделан, твой черёд. Иначе у нас не получится – как ты выразился? – по-настоящему.
В спальной зоне было ещё тише, чем в остальной части салона. Уолш закрыл перегородку, не вполне понимая, для чего. Сюда никто не войдёт, телохранителям выделялась другая сторона, а экипаж не стал бы их беспокоить. И всё же он её закрыл. Это было маленькое, короткое действие, спасающее от немедленного ответа. Астор его и не требовал. Вместо этого, отыскав в чемодане пару домашних вещей, подошёл ближе и протянул.
— Здесь прохладно, — спокойно сказал он. — Кровать одна, но я могу разложить для себя диван. И если через пять дней ты решишь уйти, держать не буду. Рассчитывать на встречи – да, но не держать.
Наверняка он хотел бы услышать что-то успокаивающее, но Тайлер не размыкал губ. Тогда Астор принялся выискивать подтверждение правильности своих слов в глазах, но Тайлер не сводил их с одежды. Вздохнув, он продолжил:
— Мне тоже не нравится неопределённость. И я бы тоже хотел знать всё наперёд. Быть уверенным в том, что не совершаю ошибку и смогу со всем справиться. Иногда – часто – как и ты, не понимаю, что со мной происходит; что с этим делать, стоит ли продолжать. Но когда я смотрю на тебя, сомнения ослабевают. Если ты взаправду хочешь попробовать заново, нам ничего не должно и не может помешать.
— Я знаю, что с тобой, — слабо улыбнулся Тайлер, — ты придурок. Второй по глупости человек из всех, кого я знал. И, наверное, из всех, кого узнаю.
— А первый?
— Первый, — повторил он и протянул к Астору руки. И когда они сомкнулись за его спиной, прошептал: — Первый стоит перед тобой.
Объятия – крепкие, неразрывные – длились долго. Дольше, чем Тайлер собирался держаться за плечи. Ближе, чем любые, что были до. Он чувствовал спокойствие. Умиротворение, растекающееся по ниточкам-нервам. Он не признался бы вслух, но с этим человеком, с Астором, ему было по-настоящему хорошо. Они могли остаться вдвоём – говорить или молчать, обмениваясь не словами, а прикосновениями к коже. Медленно, по чуть-чуть узнавать друг друга, словно не были знакомы последние полгода. Забыть о контракте, о финансовых сделках и устранении заслуживающих смерти людей. Чувствовать себя нормальными. Обычными. Они могли бы.
Но.
— Я знаю, что ты сделал, — шепнул Тайлер, приблизившись к уху. — Знаю, что это ты натравил журналистов на меня и мою семью.
Всегда оставалась маленькая, жужжащая, назойливая муха. С его стороны было бы роковой ошибкой отмахнуться от неё и забыть. Тайлер сжал руки крепче, не позволяя Флемингу освободиться. Так крепко, что заломило в предплечьях.
— Я не делал этого, — возмутился Астор.
Тайлер разжал пальцы и отступил, решившись посмотреть ему в глаза.
— Я бы никогда так не поступил!
В них, на самом дне, застыло замешательство, отбрасывающее тень обиды. Той, что не облачилась в упрёк, но выла, словно сквозняк в разбитое окно: «Какого ты обо мне мнения…» Астор был ни при чём, но понял всё правильно. Понял, что Тайлер устроил проверку, и подозрения не оставляли его ни на день.
— Прости, — сжав кулак, потупил взгляд Уолш. — Мне необходимо было это сделать. Иначе бы оно меня выжрало.
— Я понимаю.
А в глазах – на миг вспыхнувшая, спешно затушенная, тлеющая ярость. Ничерта он не понимал.
— Разве я враг тебе? — приглушённо проговорил Астор, когда погас свет и они легли по разные стороны постели. — Я не причиню и никогда бы не причинил тебе душевной боли. Не начал бы нашу историю… так.
Он лежал на спине, смотря ввысь, и Тайлер был рад, что в полутьме не видит этого взгляда. Чувство вины было крошечным, но упорно не исчезало.
— Когда всё складывается слишком удачно, во мне просыпается параноик, — он дотянулся пальцами до покоящейся на покрывале кисти и провёл по ней, но потом вздохнул и перелёг, касаясь губами обнажённого плеча. — Я хочу тебе верить, но доверять смогу нескоро.
Сперва Астор не отвечал, но в конечном итоге сдался и уложил поверх волос ладонь. Его пальцы запутались в прядях и невесомо перебирали их, пока он соединял предложения:
— В твоём распоряжении пять дней, чтобы определиться и задать все вопросы. Даже самые неудобные, перетерплю. Можешь проверять меня, подозревать в чём угодно, считать последним уродом – после того, как мы вернёмся в Лондон, я не припомню тебе ничего. Но когда это случится, что бы ты ни решил, слышать в свою сторону грязные обвинения я не желаю. И смиренно проглатывать их не намерен. Предупреждаю один-единственный раз.
— Я не боюсь угроз.
— В отличие от отношений?
Тайлер приподнялся на локте и взглянул на размытый во мраке контур лица. Из подсознания потянуло холодом: «Беги, не оглядывайся», — в нём говорили неуверенность и страх. Он хотел бы избавиться от них, стать сильнее прежней версии себя. Вычерпать, вычеркнуть их из подсознания. «Это моё решение, моё», — внутренний зверь оскалился, ощетинился в ответ на убеждающие слова – он рычал и скулил весь месяц, но с каждым сеансом всё тише, тише и тише.
Тайлер кивнул:
— Не понимаю, как ты терпишь меня.
Астор приблизился к губам и выдохнул в них:
— С ножом под подушкой и колоссальным усердием.
5
