Пока смерть не рассмешит нас

      Под колёсами клубилась пыль. Поднимаясь, она образовывала плотное облако и подолгу не опадала, оставляя за внедорожником туманный шлейф: длинный, густой – он тянулся на километры и ухудшал видимость. Машины сопровождения скрылись за плотной завесой, и вскоре Тайлер забыл о них: ехали долго, очень долго, больше часа с момента, как покинули аэропорт.       И рад бы забыть о времени, но смотреть не на что: высушенные обочины да скалистые местности. По левую сторону, вдалеке, тянулись вершины Анд – громадные склоны с яркими вкраплениями кирпично-красного. Изредка приевшийся пейзаж разбавлялся крошечными населёнными пунктами – разобщёнными группами малоэтажных зданий, выкрашенными в чёрный. Мимо одного из таких они проехали особенно близко, и Тайлер ужаснулся:       — Что здесь произошло?       Чёрным налётом оказалась не краска. Копоть, расползающаяся по стенам. Обуглившиеся заборы, выбитые стёкла. Обрушившиеся кровли и перекрытия, клонящиеся к земле.       — Здешнее бедствие, — пожал плечом Астор и тоже всмотрелся в окна. — Малейший пожар, и отрезанные от воды посёлки вспыхивают, как хворост.       Сев ближе, он указал в направлении окрестностей, и Тайлер рассмотрел почерневшие кустарники и выжженные редколесья – те немногие, что сохранились в виде поваленных стволов. Чем дальше они ехали, тем больше сгоревших пустошей попадалось; тем более отчётливо иссохшая растительность выделялась на фоне скал цвета спелого граната.       Тайлер не путешествовал по Аргентине прежде, но представлял страну иначе. Даже самые удалённые регионы, в его понимании, не должны были выглядеть столь безжизненно. Он поёжился: не мог избавиться от подсознательной тревоги и ощущения надвигающегося апокалипсиса. Здесь конец света, казалось, уже наступил.       — Местные не пытались отстроить всё заново?       — Неоднократно. Но подумай: кто захочет оставаться на пепелище?       Они теряли всё. Так он сказал. Жильё, урожай, домашний скот. Становились жителями городов-призраков, от которых не оставалось ничего, кроме обуглившихся каркасов и названий на карте.       — Восстанавливать бесполезно, — подытожил Астор, когда за окнами промелькнули крыши очередных брошенных построек. — Разумнее переселиться в менее засушливую местность.       Водитель прибавил газу, и пыль окончательно заслонила окна. Перекрыла обзор на пустынную долину, раскинувшуюся по обе стороны от конвоя машин. Дорога устремилась к горам и постепенно начинала уводить выше. Когда стало понятно, что впереди серпантин, Тайлер отстранился от стекла и прикрыл глаза. Последний час он отчаянно боролся с зевотой, но она побеждала.       — Куда они перебрались? — спросил он, пока язык ещё поворачивался. — Ты сам сказал: у них ничего нет.       — Увидишь. Поспи, тебе не о чём беспокоиться.       «Так уж не о чем», — в голове оставалось море сомнений. Большинство из них крутилось вокруг контракта, но были и другие. Вот, например, почему они не остановились в Сальте? Едва заехав в столицу одноимённой провинции, автомобили свернули на северо-запад; промчались мимо оживлённых улиц и покинули город, не сбавляя скорости.       Наверное, это не имело значения. Напридумывал себе чёрт-те что, как всегда.       Будто учуяв нарастающее недоверие, Астор опустил на колено руку. В самом деле, чего остерегаться? Не везёт же Флеминг его убивать. Тайлер представил худшее: утопающие в облаках Анды, заснеженные вершины, своё тело, летящее вниз на огромной скорости. Астора Флеминга, с остервенением толкающего с обрыва обеими руками. Представил и почувствовал себя идиотом. Как ни странно, методика Логана помогла: доведя подозрения до абсурда, он перестал их наслаивать. Вместо этого нащупал чужую ладонь и скрестил пальцы. Он не видел, но точно знал: этот жест заставил Астора улыбнуться.       Позже тот его растолкал. Вернее, вывел из дремоты скользящим движением по запястью. Подняв веки, Тайлер понял, что лежит щекой на его плече и абсолютно не помнит, в какой момент отключился и как в такой позе оказался. Выровнявшись, он зажмурился от яркого света и кое-как заглянул в окно, пейзаж за которым изменился до неузнаваемости: вдоль горного плато тянулись озеленённые участки, а где-то внизу, меж острых камней, петляла река. Такая голубая и чистая, что он невольно засмотрелся.       — Подъезжаем, — Флеминг выглядел расслабленным и… счастливым? Он потянулся, насколько позволял салон, и размял затёкшие мышцы; видимо, долго не менял позу, не желая будить до окончания пути. — Выспался?       — Сколько я… — аж говорить тяжко, голова словно забита ватой.       — Около часа.       В локоть упёрлось что-то, и он заторможенно обернулся. Астор протягивал бутылку с водой.       — Мысли читаешь?       В горле действительно страшно пересохло.       — Это несложно. В горах только и хочется, что пить да спать.       Влив в себя половину, Тайлер почувствовал желанное облегчение, но глаза по-прежнему остро реагировали на слепящий свет. К счастью, Флеминг вверил ему солнечные очки еще в тот миг, когда они вышли из самолёта. Уолш нацепил их и благополучно приходил в себя оставшуюся часть дороги, изредка осматриваясь по сторонам.       На возвышенности, к которой продвигалась цепочка автомобилей, виднелись ряды белокаменных зданий. Они нависали над многоуровневыми плантациями, возведёнными на склонах предгорья, и простирались дальше – вокруг и вдоль холмов.       Урожай ещё созревал, слоняющиеся между виноградниками рабочие не спешили собирать его. Слыша шум колёс, они выпрямлялись в полный рост и, щурясь от солнца, поднимали свободные от инструментов руки. Был ли это знак приветствия или нечто иное, Тайлер не представлял, но с интересом наблюдал за происходящим, пока машины медленно проезжали мимо.       — Современно, — присвистнул он, когда до белых домов оставалось рукой подать. Построек оказалось гораздо больше, чем представлялось изначально. Новые, невысокие – один-два этажа, – они были окружены тенистыми садами и цветущими кустарниками. — Пропустил указатели. Где мы?       По правде, по пути он не видел ни одного. Как и табличек с наименованием улиц.       — В горах, где ещё.       — А я думал, на пляже. Город-то как называется?       — Это не город, — проигнорировав колкость, с мягкой улыбкой отозвался Астор и подал водителю сигнал остановиться на площади. — Частное хозяйство. Если угодно, поселение для рабочих. Оно же временное убежище. Вспомни, ты спрашивал. Уцелевшие перебрались сюда.       Осмыслив услышанное, Тайлер взглянул на окружающее пространство по-иному. Он выбрался из салона и огляделся вновь. Пострадавшим предоставлялись весьма благоприятные условия, легко спутать с туристическим городом: повсюду чистые, живописные улицы, кое-где даже фонтаны с питьевой водой. К вымощенным камнем переулкам стягивались местные жители. Там, между домами, натянули пёстрые тенты и торговали одеждой, глиняной посудой и съестным. Если точнее, обменивались, но Уолш осознал это не сразу; позже, когда две разносящие выпечку девушки попытались его угостить.       — Что это? — спросил он по-испански, рассматривая странные сладости на подносах. Аргентинки засмеялись и что-то ответили, но Уолш не понял ни слова. Тогда они зашептались, и наиболее смелая указала на очки, а затем на зеленоватую лепёшку. Когда обмен свершился, Тайлер понюхал переданный ему деликатес и почувствовал себя простаком, обманутым на рынке. Его умудрились развести на языке, который он, в отличие от того же французского, более-менее знал.       — Ты владеешь испанским? — то ли Астор предельно удивился, то ли напрягся, но его брови недоумевающе вздёрнулись.       — Явно не здешним диалектом. Скажи лучше, на что я променял «Картье»?       Он протянул Флемингу подозрительную лепёшку, и тот покрутил её, пытаясь не заляпать глазурью пальцы. Потом надкусил и сморщился:       — Похоже на консервированный кактус.       Смотря на его нахмуренный лоб, Тайлер не сдержался: по площади разнёсся раскатистый смех. Воспользовавшись моментом, Астор попытался втиснуть меж губ кусок кактусовой дряни, но он отмахнулся. И отмахивался долго, весь следующий отрезок пути. Не со зла, впервые за многие годы ему стало по-настоящему весело: где-то там, среди оставленного за спиной рынка, очаровательная аргентинка хвасталась новыми очками и не представляла, что может продать аксессуар за двадцать пять тысяч песо. Получив их за кактус. Обычный кактус. В сущности, буквально ни за что.       — Поседеешь, пока доберёшься, но мне здесь нравится, — признал Уолш, когда они поднялись по восходящей дороге и остановились на вершине холма. С крутого излома облагороженная местность просматривалась как на ладони. Бескрайные просторы, тёмные ущелья вдали, горные реки и озёра, образованные талыми снегами – он был уверен, что вышел из возраста восхищения прекрасным, но открывающаяся картина захватывала дух. Будь он на месте утративших жильё поселенцев, никогда бы отсюда не уехал. Озвучив свою мысль, он взглянул на стоящего рядом Астора, и тот вновь улыбнулся. — Радует, что государство заботится о них.       — Государство, — замедленно повторил тот и кивнул, очевидно, намереваясь уйти от полноценного ответа. Тайлер заметил это и покосился на него, а после проследил за вытянутой ладонью и опустил взор вниз. Астор указывал на виноградники и примыкающую к ним винодельню. И когда Тайлер понял, к чему был сделан этот жест, первоначальное воодушевление угасло.       — Правительство ничего не сделало, да? — уточнил он, глядя на перемещающихся вдоль лоз рабочих.       — Какое им дело до бедняков.       В области лёгких неприятно защемило, но отлегло разом. Разлетевшийся в одночасье пазл складывался заново, но составляющие обретали совсем иные черты. Тайлер повернул голову и замер, смотря на Флеминга.       — А тебе?       «То, что вы делаете в Аргентине, несомненно, великое благо», — на подкорке, пробиваясь к сознанию, прозвучала некогда услышанная фраза. Тогда, на палубе, он и представить не мог, что речь шла о помощи бездомным. И до сего момента Флеминг не создавал впечатление человека, готового возводить для них города. Предчувствие подсказывало: сейчас Астор выставит себя сердобольным праведником, жертвующим миллионы на общественное благо. От досады начинало горчить, и он приготовился разочароваться заранее. «Красивую сказку расскажешь», — думал Уолш, незаметно сжимая кулак.       Но Астор усмехнулся и сказал:       — У меня над головой нет нимба, если ты не заметил. Я не занимаюсь благотворительностью без выгоды и вовсе не так хорош.       — Но ты организовал всё это. Зачем?       — Думаешь, для них? — он скосил взгляд и махнул ладонью. — И в мыслях не было. Я планировал увеличить доход, а не лишиться всего. Возвести пару-тройку зданий, нанять специалистов. Когда достраивали последние, в долине у подножья заполыхали деревни, и меня осенило: мы можем быть друг другу полезны. С меня жильё и условия, с местных – работа. Обмен выгоден, как ни крути.       — Ты им не платишь? — возмутился Уолш, оборвав рассказ на середине.       — Ни песо, — охотно подтвердил Флеминг и, видя реакцию, шумно вздохнул. — Тайлер, за кого ты меня принимаешь? Разумеется, я плачу. Скромно, но тратить в горах всё равно не на что. В местах, откуда они пришли, в ходу был бартер. Так и теперь.       — Даёшь возможность поднакопить и уйти?       — Если пожелают, — пожал плечами Астор. — Провизию из Сальты привозят еженедельно, до ближайшего города подбросят за спасибо. Я никого не держу.       — И паспорта не отнимаешь? — Тайлер примирительно улыбнулся. Вспомнив беззаботных девушек и умиротворённых прохожих, гуляющих по площади, он разжал кулак.       Похоже, подозрительность сыграла с ним злую шутку: Флеминг не стал выдавать себя за святого. То, что он искал выгоду и не стремился к благотворительности... Что ж, у всех свои недостатки. Ответил честно – и на том спасибо. В каком-то смысле Астор всё же помогал пострадавшим встать на ноги, чего ещё от него требовать?       — Храню под замком в нижнем ящике. Разумеется, нет.       — Прости, — задвинув гордость подальше, произнёс Уолш. — Я был о тебе худшего мнения. Думал, будешь расписывать свои достоинства и рассказывать про рукотворный Рай на Земле.       — Рай просматривается на закате, но я не имею к нему отношения.       — Астор.       Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза и не трогались с места. Астор – вопросительно, Тайлер – с остатками опасения. Он никогда всерьёз не остерегался Флеминга, и всё же не покидало ощущение, будто сближение с ним подводит к пропасти. Казалось, всмотрись чуть пристальней, и различишь злорадное ликование на лице. И поэтому он смотрел. Не знал, о чём думал Флеминг, но сам только и ждал обрушения напускной безмятежности. Безмолвно просил: «Если всё это лишь красивая картинка, признайся сейчас, пока…»       — Пойдём, — Астор запустил пальцы в карманы, как будто сдерживал искушение сомкнуть их на горле. Тайлер встряхнул головой, отдавая себе приказ заткнуть возникшую из ниоткуда паранойю. Почему, почему она разбушевалась опять?       Он отстал от идущего впереди Флеминга, и тот обернулся:       — Устал?       — Хочу пройтись ещё немного. Посмотреть, как они живут, чем занимаются.       — Не спят ли на затхлых матрацах? — обречённый вздох показался оглушающе громким. — Хорошо. Хочешь – иди.       И он пошёл. Точнее, они пошли. Спустились с холма, преодолевая путь заново, и беспрепятственно обошли коридоры ближайших зданий. Подоспевший переводчик торопился обо всём договориться, но местные радушно принимали гостей и без него. Если б не диалект, Тайлер понял бы больше, но широкая улыбка выглядела одинаково во всех культурах мира. Как, впрочем, и приглашение к столу.       О том, что из себя представляет чича, ему не рассказали. Нечто мутно-оранжевое, поданное в глиняной чаше, пахло кукурузой и цитрусом. Флеминг принял напиток с благодарностью, но только пригубил; Тайлер же выразил уважение полноценно и долго не мог избавиться от кислого послевкусия. Отставляя пустую чашу на низкий стол, он заметил, что Астор усмехнулся. Ещё тогда заподозрил неладное, но не отказался, когда ёмкость наполнили вновь.       Какое-то время они провели в доме гостеприимного старейшины и, не без помощи переводчика, разговорились об отошедших в прошлое традициях. Потом слушали гитарные риффы – исключительно импровизацию, столь любимую истинными гуачо. Не сразу, но Тайлер расслабился и начал получать удовольствие, не омрачённое необоснованными подозрениями и тревогой. Наслаждался моментом, растянувшимся до самого вечера.       — Как тебе «слюна индейца»? — издевательски спросил Астор, когда они возвращались по тёмным улицам. Тайлер непонимающе взглянул на него, а затем запнулся, осознав, о чём речь.       — Многообещающее название, — скривился он, а под нос себе добавил: — Вот же гадство.       Флеминг глумливо ухмыльнулся, чем заслужил несильный удар в плечо. И этот человек на минуту показался ему идеальным? Подонок – он и в Африке подонок. И в Аргентине, соответственно, тоже.       — Полегче, уважай обычаи, — поднимаясь по ступеням, ведущим к наиболее отдалённому дому, продолжал издеваться он. — Между прочим, эксклюзивный самогон. Ферментируют по заветам инков.       — Оставь подробности при себе, ладно?       — А я только начал.       — Не продолжай!       У коттеджного здания Астор остановился и достал ключи. Одним открыл дверь, второй передал Уолшу. Задержав руку, он вполголоса произнёс:       — Кукурузный хлеб разжёвывают до состояния густой пасты…       Сплёвывают. Заливают тёплой водой, поместив в здоровенный жбан. Наполняют бутылки, оставляют их бродить в тёмном месте.       — Замолчи, — выдернул ключи Уолш и сам заткнул его.       Вообще-то Астор совмещал в себе немало хорошего, но особо удивительными были его губы. Невесть каким образом (возможно, чудом) они равнозначно провоцировали как на удары, так и на поцелуи. Заставляли сомневаться в собственной адекватности, если озвучивать список до конца.

***

      Минутная стрелка догоняла часовую на половине восьмого. Приближалось время ужина, но местные редко садились за стол раньше десяти. Впрочем, как и гуляли по солнцепёку. Особые случаи не в счёт: в первый день таким событием стал их приезд, но к третьим суткам всё вернулось к привычному ритму.       Тайлеру нравился здешний менталитет, к отсутствию спешки легко привыкнуть. Только Астор хмурил лоб: «Поживи в Аргентине год – взвоешь». Пунктуальность, ответственность? Не, не слышали. Где опоздание на минуту – там можно не ждать, не говоря уж о своевременном выполнении договорённостей.       — Уверен, в моё отсутствие здесь бесконечные сиесты, — сетовал Астор после завтрака. Для него поездка не была отпуском, в восемь утра он стабильно просыпался и отправлялся работать.       Судя по всему, к экспорту в Штаты готовился новый продукт, а Флеминг вовсю занимался созданием выигрышных формул. Наверняка у него была команда профессионалов, но складывалось впечатление, что он всем занимался один. С другой стороны, в его распоряжении всего-то пять дней – попробуй отрегулировать процесс за такой срок, особенно если знаешь, что следующая поездка состоится нескоро. С его слов, без контроля в цехах могло происходить, в лучшем случае, что угодно. В худшем – не происходить ничего.       — Тебе бы в Германию, там за порядок и пунктуальность убить готовы.       — И за белые вина, — кивал Астор перед уходом. — Не моя сфера, к самоубийству я не готов.       Сомнительное утверждение, думал Тайлер. На второй день, наблюдая за жизнью поселенцев с вершины холма, он видел длинную цепь грузовиков, подъезжающих к территории заводского комплекса. Из кузовов долго выгружали виноград, и он совершенно точно был зелёным. Ничего такого, обычное дело. Вот только и «Роцителли», и «Шато Аквитан» специализировались на красном вине. Астор разбирался во многих сортах, но предпочитал работать с тремя: во Франции – с каберне и мерло, в Аргентине – с местным мальбеком. Полгода назад Тайлер и внимания бы не обратил, но на текущий момент его небольших познаний было достаточно, чтобы заметить если и не странность, то как минимум расхождение.       — Я же не дальтоник, верно? — шутливо уточнил он, когда Флеминг вернулся в коттедж к ужину. — Красное с зелёным не перепутаю, а ты, помнится, утверждал, что не работаешь с белым вином.       Как ни присматривайся, Астор в лице не изменился. Разве что усмехнулся догадливости, выглядя при этом естественно и непринуждённо.       — Какие у тебя планы на завтра?       — Ничего определённого.       — Значит, пойдёшь со мной. Лучше один раз увидеть самому, чем теряться в объяснениях.       Ужинали неспешно. До террасы, где по вечерам накрывали стол, доносились гитарные мотивы: ближе к закату в центре собирались музыканты, ознаменовывая начало танцев и ночных прогулок. Веселье растягивалось до рассвета, но ни один из двоих не рвался участвовать в нём. И когда они наблюдали за гуляющими с возвышения, когда смотрели на беспечно танцующих на площади, когда обменивались безмолвными взглядами – оба чувствовали одно и то же: им был недоступен этот дивный в своей простоте мир. Безмятежный, наивный, яркий и абсолютно чужой для обоих.       — Тебе никогда не хотелось бросить всё и наслаждаться тем, что имеешь? — первым нарушил молчание Тайлер. — Оставить всё и получать удовольствие от каждого дня, как они.       Он взял со стола стакан с водой и сделал глоток. Почему-то сейчас – именно сейчас, в эти минуты, – Астор казался ему ближе и понятнее кого-либо. Тот повторил движение, собираясь с мыслями, но Тайлер и так знал, что услышит в ответ.       — Мне бы такая жизнь не подошла.       Уолш кивнул: так и думал. Они воспитаны иначе, скроены иначе, забить на всё и существовать в удовольствие – попросту не их случай. Может, Элис не так уж и далека от истины: не слишком-то они разные. Словно в подтверждение, Флеминг отрешённо оглядел залитые закатом окрестности и сказал:       — Я не способен довольствоваться тишиной и спокойствием там, где трава зеленее. Первые сутки, разве что. Затем наступает…       — Скука?       Астор машинально пощёлкал пальцами: не то слово, которое он пытался вспомнить. Потом обошёл стол и отступил к краю террасы. Облокотился на перила и поймал устремлённый на себя взгляд, обернувшись через плечо.       — Опустошение. Речь о деле всей моей жизни, как можно его оставить? Это был бы не я.       — Тогда ты должен понять, — чуть более серьёзно произнёс Уолш, подходя ближе. Как бы ни сложились отношения дальше, Флеминг должен знать о его планах. Может, сам передумает насчёт совместного будущего. — У меня тоже есть важное дело, и ты знаешь, какое. Через полтора месяца я возвращаюсь к работе. Нет, подожди, не перебивай, — он скинул ладонь, потянувшуюся к плечу. — Дослушай и постарайся понять: я не могу отбросить цель своей жизни, даже если она – жизнь – будет недолгой. Как и ты, не могу наслаждаться благополучием и спокойствием, остановившись на середине пути. Не переубеждай, подумай о себе: если не отступишься, подвергнешь себя опасности.       — Господи, Тайлер, — взмолился Флеминг, и без того нахмурившись, как только понял, о чём речь. Он протянул ладони снова, на этот раз беспрепятственно, и обхватил за плечи. Тайлер дёрнулся, когда тот его встряхнул. — Прекрати меня отговаривать. Я не отступлюсь, но ты обязан оставить всё это! То, чем занимаюсь я, и то, что делаешь ты, и близко не одно и то же!       — Не помню, чтобы просил разрешения.       — А я не помню, когда ты выжил из ума!       Астор сорвался на крик; наверное, не сдержался всё-таки не от гнева, а от отчаяния. Тайлер обречённо улыбнулся, с необъяснимой нежностью прикладывая пальцы к его щеке злости в противовес. Идиот, о себе бы позаботился.       — Это мой долг.       — Это – безумие!       — Именно. Не разделяй его.       — И тебе не позволю! — требовательно прорычал Астор и рывком привлёк к себе. Наверное, не знал, что ещё мог сделать. Ничего, если начистоту. — Не верю, что ты собираешься лезть в петлю снова. После всего! Тебе угрожали?       — Никто мне не… — Тайлер оборвал фразу на середине и отступил, почувствовав ещё более внезапный толчок в грудь.       — Не верю!       — Астор, таково моё решение, — собрав последние крупицы спокойствия, выдохнул он Флемингу вслед. Тот ходил взад-вперёд, как ужаленный. Казалось, от переизбытка эмоций вот-вот ударится лбом о столб. Если нет, Тайлер и сам бы с удовольствием приложил его. Тоже от переизбытка эмоций. — Никто мне не угрожал и ни к чему не принуждал, прекрати.       — Прекратить? Ты чуть не погиб по их милости!       — Не утрируй, это стечение обстоятельств.       — Где доказательства того, что… — Флеминг вдруг остановился и замедленно поднял голову. Пристально вгляделся в глаза. Должно быть, на радужках было что-то написано – всматривался он долго. Потом прищурился и с настороженной враждебностью проговорил: — Как они тебя убедили?       Тайлер открыл было рот, но ограничился короткой усмешкой. Остатки благоразумия ещё не выветрились из головы. Как говорится, меньше знаешь – крепче спишь. Быть в курсе всех подробностей Флемингу вовсе необязательно.       — Привели железные аргументы.       — Какие? — настойчивость не сработала, Уолш упрямо молчал. — Нет уж, отвечай. Я что, прошу посвятить себя в государственную тайну?!       — Ты живёшь с государственной тайной, — иронично подметил он, возвращаясь к столу. Смочив горло, вернул стакан на место и повернулся к не унимающемуся Флемингу. — В буквальном и фигуральном смыслах.       — Это не ответ!       — Нет, — пожал плечом Уолш, — ответ. Просто не тот, который ты хочешь услышать. Я возвращаюсь к работе. Вот и всё, что тебе следует знать.       По Астору было видно: непоколебимость выводила его из себя. И каждая следующая фраза раскаляла негодование всё больше. Но Тайлер бескомпромиссно стоял на своём и с замиранием сердца наблюдал за тем, как твёрже и твёрже сжимается его рука. Как он застывает, будто готовясь сделать выпад. Как выдыхает: надсадно, отрывисто. Если бы за гневным взглядом последовала вспышка, Тайлер был бы к ней готов. Что там, он ждал. Ждал до подлого зуда меж рёбер. Сам не понял, когда начал намеренно ходить по тонкому льду; когда желание уберечь от риска перетекло в шипящую на губах ругань.       Ему нравилось видеть направленный на себя оскал. Озлобленный взгляд исподлобья, переполненный раздражением. И когда оно неведомым образом переросло в вожделение, он словно очнулся от минутного сна. Астор стоял рядом и жадно-нервно-рвано дышал в губы. Кожа под его ладонями горела и плавилась. Он вцепился в предплечья бетонной хваткой и глядел с простреливающим сердце бешенством. Был горячее костра и раскалённее расплавленного металла. Дотронешься – обожжёшься. Опасно. Опасно. Опасно.       Опасно настолько, насколько он любил.       — Брось эту работу, — у него такие глаза – рехнёшься. И прищур колючий, наточенный. На террасе прохладно, а рядом с ним – жарко-жарко. Ошпаривает, будто кипятком. Пять минут назад рассуждал о деле всей жизни и опустошении, получасом ранее улыбался нежно-нежно, а теперь поглядишь – ни сдержанности, ни трепета, ни терпения. Озлобленная забота. Заботливая злоба. Убийственный контраст. — Ты лишаешь себя будущего!       Уолш перешёл на язвительный шёпот и впечатал усмешку в изгиб непозволительно близких губ:       — Нас, ты хотел сказать?       Он подался назад, потому что от прямоты Астор вздрогнул. Может, от нервов. Может, от бешенства. Как бы там ни было, он с презрением поморщился. И отвернулся, но Тайлер заметил, как безмолвно передразнил в последний момент. Смешной.       — Не делай вид, что только сейчас осознал: у нас не может быть «долго и счастливо». Я в любом случае погибну раньше тебя.       Астор не спешил с ответом. Неподвижно глядел вдаль в попытках утихомирить внутренний шторм. Подойдя сзади, Тайлер уложил ладонь на напряжённые плечи, но тот стряхнул прикосновение и сплюнул злым полушёпотом:       — Я считал, что ты умнее.       Но связался с непробиваемым идиотом? Как мило.       — Вовремя разочаровался. Ещё не поздно повернуть назад.       Он хотел бы сказать это с лёгкостью и непринуждённостью, но голос предательски дрогнул. Тогда Уолш взял под контроль интонацию и проговорил твёрже:       — Ты ведь не хочешь, чтобы я утащил тебя за собой?       — Не хочу, — леденящим тоном повторил Флеминг. — И уж точно позабочусь о том, чтобы с тобой ничего не случилось.       Резко сдвинувшись, он пересёк террасу и направился к распахнутой двери.       — Я не нуждаюсь в твоей заботе! — выпалил Тайлер ему в спину.       Но стоило Астору обернуться, замер как вкопанный.       «Я в твоей тоже», — прочитал он по губам.       В такие моменты Тайлер радовался тому, что они не ночевали в одной спальне. Разойтись по разным комнатам – лучший способ прервать ничего не решающий спор. По-хорошему, и начинать не стоило; скрывал бы как-нибудь первое время, а с Флемингом обговорил бы по мере необходимости. Но, блин. Он же сам ратовал за абсолютную честность! А на практике оказался неспособным адекватно её воспринимать.       Засыпая, Уолш думал, что утром выяснение отношений продолжится, но Астор мастерски делал вид, что всё в порядке. Мелкие размолвки, с кем не бывает. Но как бы он ни старался, невыспавшийся вид и отстранённый взгляд выдавали его с головой. Наверняка всю ночь обдумывал сказанное.       «К лучшему», — решил Тайлер, когда они молча спускались к виноградникам и шли к заводским постройкам. Решит перестраховаться и послать на все четыре стороны – так тому и быть. В таком случае не придётся самому принимать тяготящее душу решение: остаться или уйти, уйти или остаться – в запасе два дня, а он всё ещё не уверен, как поступить.       По уму бы. По логике. Но…       Когда все вокруг кладут на рациональность большой и толстый болт, собственная принципиальность перестаёт казаться такой уж непоколебимой и правильной. И если не сейчас, то когда? С Астором, по крайней мере, неплохо проводить время. Ну, какой-то период. До определённого момента. До дня, когда очередной гениальный план Грэма затрещит по швам. Хотя посмертно ему, по идее, будет плевать на всё, включая чувства Астора.       Но это эгоизм, конечно. Разумеется, это эгоизм.       — Нам туда, — прервал этические размышления Флеминг, заворачивая за угол. Тайлер и не заметил, как добрались. Он отстал на десяток шагов и поднял голову на отклик. Огляделся: Астор терпеливо ждал в тени громадных цистерн.       Завод заводом, никакой романтики. Повсюду шум охлаждающих генераторов и массивных механизмов; рабочие в касках, снующие туда-сюда. Каски его особенно повеселили: если какая-нибудь цистерна рухнет, случайному неудачнику и броня не поможет. Астор, видимо, разделял это мнение: он на голову ничего не нацепил.       Нагнав его, Уолш попал внутрь комплекса и направился следом. Астор что-то рассказывал – про методы производства, про хранилище, – но он не вслушивался. Будем честны: кому любопытна техническая сторона вопроса? Заинтересовался он только тогда, когда оказался в помещении, напоминающем химическую лабораторию. Учитывая количество расставленных на столах бутылок, здешним «химикам» работалось крайне весело.       — Как ты справляешься с похмельем… — не скрывал удивления Уолш, рассматривая немереное количество колб и смесительных ёмкостей разных размеров.       Астор закрыл дверь и остановился за одним из рабочих мест. Подозвав к себе жестом, напомнил и проинструктировал:       — Пить и дегустировать – не одно и то же. Оценивай характеристики, всё лишнее – в раковину. Вода тут питьевая, с краном разберёшься. Советую не пренебрегать и выдерживать паузы после каждого образца.       — Ты мне вино создать предлагаешь?       — Почему бы и нет? Пробуй, смешивай, записывай пропорции. Когда будешь доволен результатом, дай знать. К слову, — он положил на натёртую поверхность стопку бланков и указал на пару бутылок слева, — вернёмся к твоему вчерашнему вопросу. Во-первых, ты не дальтоник. Во-вторых, необязательно смешивать красные сорта с красными, можно дополнить белыми. Например, если необходимо сгладить излишне выраженную пряность или разнообразить аромат.       Так просто… Тайлер возвёл глаза к потолку. А он-то себе напридумывал. Воистину, главная проблема работы в секретных службах – не риск помереть до тридцати, а невозможность смириться с тем, что мир не построен на теориях заговора. Хорошо ещё, что фантазия не самая развитая. Вкупе с подозрительностью вконец бы ошизел.       — Моими творениями разве что крыс травить, — иронично подметил он и виновато улыбнулся. Как и в чём Астора подозревать после этого – непонятно. Младенцев не режет, тайным правительством не управляет. Нормальный, в меру адекватный человек. Как только терпит всю эту мнительность…       — Отец вылил мой первый ассамбляж примерно с теми же словами. Как и сорок последующих, впрочем.       «Экспериментируй», — бросил он напоследок и отошёл к другому столу. Собрал распечатки с формулами, просмотрел последние записи, забренчал длинными колбами. Мгновенно включившись в процесс, что-то увлечённо сопоставлял и перепроверял. Поначалу Тайлер стоял на месте и наблюдал за ним, запоминая порядок действий, а позже несмело прикоснулся к оборудованию и начал повторять.       Не нарушить бы последовательность, с чего начинал Флеминг?.. Сперва попробовал образцы по отдельности, затем выбрал понравившийся – так, ладно, вино из третьей бутылки неплохое, за основу сойдёт. Астор заполнил колбу до половины, Уолш налил чуть больше. Дальше записать пропорции… чёрт, как оно называлось-то? Ага, шираз.       Пока Тайлер разбирался с бланком, Астор успел закончить композицию и уже оценивал, как она раскрывается в бокале. Характеристики его, очевидно, не устроили: содержимое расплескалось по раковине. Уолш удивился той лёгкости, с которой Астор расстался со смесью вин, но когда завершил работу над собственной, без колебаний сделал то же самое.       — По отдельности было лучше, — зачем-то начал оправдываться он, заметив, что Флеминг оторвался от дел и наблюдает с затаённым любопытством. И в глазах смешинки. Ничего иного и не ожидал, да?       — С первым провалом, — отсалютовал он дегустационным бокалом. — Шираз не дружит с шардоне.       Вот внимательный, догадался или успел заметить?       — Держи в курсе.       Отвернувшись к бутылкам, Тайлер последовал его примеру: сполоснул рот водой и начал с нуля. И потом выливал свои произведения снова и снова. Не заметил, как увлёкся. Музыку бы ещё на фон, и было бы совсем хорошо.       — Тайлер, — позвал Флеминг, заставив оторваться от процесса. Когда Уолш освободил руки и подошёл, ему всучили бокал вина. — Попробуй и скажи честно: стал бы пить такое со стейком?       Напиток оказался насыщенным, джемовым. Очень фруктовым – вишня, слива? С нотками чёрного перца и специй. А ещё крепким. И, стоп, медовое послевкусие? Оно-то откуда?       — Мальбек и… — задумался он, но так и не сообразил, как Флеминг добился неоднозначного перехода. Ни в одном из исходных образцов таких оттенков и близко не было. — Не понимаю. Но к стейку бы подошло.       — К какой прожарке?       — Думаю, к средней.       Астор неудовлетворённо поставил на формуле крест и убрал лист подальше. Не то.       — И в вине, и в мясе ты смыслишь больше, — пытаясь приободрить, напомнил Тайлер. — И получилось необычно, даже если и не так, как ты хотел.       — Спасибо. Отложу для тебя бутылку, выпьем когда-нибудь.       Какое-то время он дорабатывал сочетаемость, а потом выставил на пробу новую версию.       — Нашёл подопытного, — отшутился Уолш, но в помощи не отказал. Обновлённый вариант оказался куда более нежным и бархатистым, но перчинка ощущалась всё так же отчётливо. В отличие от мёда, ушедшего на десятый план. Первое было лучше, но Астор добивался чего-то определённого. — Стейк с кровью?       На этот раз Флеминг с благодарностью кивнул. Он подхватил бланк с пропорциями и двинулся к выходу из винной лаборатории, но в последний момент остановился и указал в сторону его собственных наработок:       — Чем похвастаешься?       — Худшим вином из всех, что ты пробовал.       — Не терпится убедиться. Наливай.       Уолш сомневался, что это хорошая идея, но всё же плеснул в бокал немного бордовой жидкости. Цвет был насыщенным, но вот всё остальное… Одним словом, дрянь. Хотя Астор даже не поморщился.       — Замени торронтес на вионье. Двадцать… нет, тридцать процентов к ширазу.       — На белое? — он прекрасно помнил, каким отвратительным вышло первое подобное сочетание, и больше не пытался выходить за рамки одного цвета. Красное, только красное.       — Доверься мне хоть раз, — усмехнулся Флеминг и скрылся за дверью.       Тайлер пожал плечами и, эксперимента ради, доверился. Результат приятно удивил.

***

      Час. Два часа. Два с половиной.       Пять суток – издевательство для поездок с такой длинной дорогой, Тайлер успел пару раз отключиться, проснуться и снова поспать. Вечером последнего дня расселись по машинам и двинулись вниз по склонам. Местные сбились в толпу и махали им вслед.       Пять дней. С ума сойти, они пролетели так быстро. Только приехали – уже возвращаться, зато с парой бутылок самодельного пойла и комплектом новой одежды: на прощание ему подарили какой-то пёстрый комплект. Вспомнив цветастую рубашку, приобретённую на «Магнифике», он засунул сувенир подальше. Зато Астор вдоволь насмеялся. И почему-то ни о чём не спрашивал вопреки тому, что должен был.       — У тебя получилось достойное вино, — сказал он перед отъездом, вручая закупоренную бутылку с нарисованной от руки этикеткой. Творил не сам, конечно. Кого-то попросил. — Я сохранил формулу. Немного доработать, и можно пускать в продажу. Не в этом году, но в следующем – обязательно.       — Я ведь просто последовал твоему совету. Да и зачем?       — Ради приятного воспоминания. Знаю, тебе покажется это мелочью, но мне важно сохранить память о том, что мы создали вдвоём. Жаль, что успели так мало. Но уже ничего не изменить, как бы мне ни хотелось. Поздно сожалеть.       Звучало неоднозначно. Тогда Тайлер подумал: наверное, Астор взвесил риски и принял решение попрощаться. Логично, что не задавал главный вопрос. И правильно, странный жизненный период должен остаться приятным воспоминанием. Памятной бутылкой на полке, не более того.       Приятным… Пожалуй, что так. Чего таить? Не слишком-то и плохо было с Астором Флемингом. Если доживёт, через несколько лет откупорит совместно созданное вино и будет с теплотой вспоминать последние полгода. И дурацкий контракт, и запутанные поиски Аддерли, и короткую поездку в Аргентину. Свою паранойю особенно: каким же был дураком.       Идиотом.       Тайлер отвернулся к стеклу сразу, как сел в машину. На сердце потяжелело, внутренности сжались в крохотную болевую точку. Он же этого хотел, да? Разорвать контракт и уйти. Вернуться к одиночной жизни: без забот о чувствах другого, без увлечённостей, без привязанностей. А теперь не мог отмахнуться от паршивого ощущения брошенности; откуда оно вообще взялось? Как ни парадоксально, он привык к Астору. Всё-таки привык. Как глупо.       Если бы не ужасная сонливость, навязчивые мысли могли бы терзать долго. Зевота накинулась на него сразу после выезда, как будто обязательно должна была сопровождать и на обратном пути. За окном сменялся ландшафт, горы перетекли в пустынные дали. На выжженные поселения опускалась ночь, завеса из пыли (или тумана перед глазами?) затрудняла обзор. Он выхватывал окружение стоп-кадрами, засыпал и просыпался, просыпался и засыпал – снова, снова, снова. Не смотрел на Астора, а тот не будил и всё так же не спрашивал ни о чём.       Потом – остановка. Выгруженный багаж, регистрация, холодные залы аэропорта. Шёл, не чувствуя ног. Смотрел невидяще: какие-то люди, смазанные лица, чемоданы-калейдоскопы. Рука в руке, слепящие огни самолётов, взгляд не сфокусировать. Губы влажные. Астор с пластиковой бутылкой.       Жадный глоток. Один, второй.       Обеспокоенный испанский. Ровный французский. Голос переводчика, уносящийся вдаль.       — Ты... — первый, но недопонятый вопрос. Кожаная обивка за спиной. Вода. Много воды. Липнущие ко лбу волосы.       Крики. Астор смешно ругается. И сжимает в объятиях, что совсем не смешно. Шепчет на ухо быстро, обеспокоенно, но о чём – не разберёшь, как ни вслушивайся. Что-то про «потерпи» и «скоро закончится». Что-то про «извини». За что?       Темнота.       Потом вспышка – резко, застилающим глаза светом. Судорожный вдох. Неугомонный кашель. Спальный отсек, расправленная постель. Астор со стаканом рядом. И в глазах столько паники, сколько там никогда не отражалось.       — Что произошло… — еле выдавил он из себя, сев и смочив пересушенное горло. Как будто пылью надышался, в лёгких – Сахара.       — Перепады давления, я не знаю, — растерянно произнёс Флеминг и опустил бутылку на кровать. Потом сел ближе, приложил ко лбу ладонь и прижал к себе обеими руками. Должно быть, переживал больше всех. — Страх перед самолётом?       Он не боялся.       — А мы…       Уолш перевёл взгляд на иллюминатор. Да, уже выровнялись в воздухе. Странное дело. Половина дороги и взлёт словно выветрились из головы.       — Приземлимся – приглашу врача. Это ненормально.       — Да уж, мало хорошего, — он отстранился. — Голова трещит, можешь…       — Сейчас.       Должно быть, Астор весь экипаж поставил на уши. Вернулся он с горой медицинских упаковок всех цветов радуги – выбирай, какой нравится больше. Тайлер выпил первую попавшуюся таблетку и уронил голову на подушку. Окончательно отпустило только через час. Всё это время Флеминг сидел поблизости и никуда, кроме как на его лицо, не смотрел. В какой-то момент от внимательного взгляда стало совсем неуютно.       — Выключай свет и ложись спать, — пробормотал Уолш. — Со мной всё нормально, не беспокойся.       — Уверен?       — Точно тебе говорю. И не утруждайся, врач мне не нужен.       — Нет уж, обследование пройдёшь. Я должен знать, что мне предпринимать, если подобное повторится.       Если повторится… Тайлер вдруг вспомнил, о чём думал до того, как всё началось. Не повторится же. Или он опять всё не так понял?       — А как же «воспоминания»?       — Чего?       Тайлер вздохнул. Ладно, ему и прямо спросить нетрудно.       — Разве ты не решил оставить всё в прошлом?       Судя по откровенно непонимающему взгляду, ответ – нет. Реально, нет. Почувствовать себя ещё большим идиотом просто невозможно. Запустив руку под соседнюю подушку, Тайлер ощупал простынь, а когда вынимал, Флеминг перехватил ладонь.       — Ищу нож, — пояснил Уолш. — Куда ты его перепрятал?       — Что ты опять...       — Неважно. Пять дней истекло. Задавай свой вопрос, если подумал о последствиях.       Астор попытался придать лицу уверенный вид, но волнение и растерянность не скрыть за плотно сомкнутыми губами. Забавный. Видно, что не может не спросить. И на последствия плевать хотел, а ответ (отказ) услышать всё же боится.       — Ты останешься со мной? — бесстрастным голосом спросил он. И только в глазах терзающая мольба. И пальцы на запястье крепко сжимаются. Готов ко всему, да? Почти поверил, Астор.       — Обещай, что не будешь злиться.       — Не буду.       — Не развернёшь самолёт?       — Нет.       — Не скинешь меня с борта?       — Без парашюта в Атлантический океан. Нет, конечно!       Тайлер улыбнулся: наверное, влюблённым не приходится выбирать. А он выбирал. И наслаждался тем, что гладит Флеминга против шерсти. Славно, что он не влюблён. Влюблённость обезоруживает и слепит. А это – так, мелочь, всего лишь странная, необъяснимая, но временная тяга, ради которой вполне можно дать слабину и сказать:       — Так уж и быть, уговорил.       Господи, только бы не влюбиться по-настоящему.

Пожалуйста, только бы не.