Январь 2013
Телефон Кэтрин Браун в Орландо. Это всё, что могу сказать наверняка. Сама Браун? Пёс её знает. Заценил метаданные? Да. Ловко провернули, не докопаешься.
Грэм был уверен, что в исчезновении Кэт виноваты «они». Симулировать естественное поведение одной жертвы и скрывать местоположение другой излишне накладно для одиночки. По его прикидкам, организованная группа состояла как минимум из пяти человек. Меньшим числом они бы не осуществили синхронное похищение Кэтрин и Ханта.Отработали чисто, опытные. Сказал бы, что идеально, если б не грёбаный Диснейленд.
Грэм утрировал: были ещё разбитые уличные камеры и отчёт таможенной службы, опровергающий отъезд в США. Но именно из-за фотографии из Диснейленда он убедился в том, что любовное турне – лапша, повешенная на уши.План хорош, но прокололись они на ровном месте. И я не о цветах.
Хант действительно подарил их Кэтрин на вершине колеса обозрения, но в прошлом году, не в этом. Вот что узнал Грэм Грейс. Обладая определёнными навыками, любые метаданные можно изменить и успешно ими манипулировать. Но чёртово колесо, выведенное из эксплуатации с сентября, ради предсвадебной фотографии не запустишь.Парочка летала в Орландо прошлым летом, так что снимок с душком. Помолчи, я знаю, о чём ты подумал: могла выложить позже. Нет, не могла. Кто делал ей предложение, если блогер исчез первым?
В отличие от Кэт, инсценировать переезд Ханта не попытались вовсе. Он не поддерживал связь с родными и не обзавёлся близкими друзьями в чужой стране, а читательская аудитория посетовала на отсутствие сенсационных новостей и скоропостижно утратила интерес к его существованию.Хитрые, сволочи. Смекнули, что его долго не будут искать.
Тайлер вынужден был согласиться: он и сам думал лишь о Кэтрин. А то, что пропасть с радаров и Роберту могли «помочь» заодно, ему и в голову не пришло. Чёрт возьми, да это же двойное похищение, и оно произошло прямо под носом!Что тебе делать? Не рыпайся, вот что!
У Грэма была какая-то теория, но он не посчитал нужным озвучивать её. Нет, не так. Наотрез отказался привлекать Уолша до выяснения обстоятельств.Помолчи, а? У меня от тебя голова гудит. Ничего не предпринимай и ни с кем не обсуждай Кэтрин с Хантом. Слышишь? Ни с кем, пока я не дам добро! Забудь о них. Объясню потом. Нарушишь запрет – считай, что подписал смертный приговор обоим.
В тот момент Уолшу стало не по себе. Если бы можно было на время зашить себе рот, он бы сделал это, не задумываясь. Грейс был серьёзен. Слишком серьёзен для того, у кого отсутствовали основания верить в справедливость своих слов. Но если он прав, то… Нет, быть не может.По-хорошему прошу, Уолш: не лезь. Не сидится на жопе ровно – продолжай искать Аддерли. За перстнем тебе либо в Дерби, либо в Сток-он-Трент. Почту смотрел? Проверь. Файл я отправил, со сводкой сам разберёшься.
И он разобрался. Анализировал таблицу полночи, а затем ещё несколько суток. К последним дням декабря только сухие цифры перед глазами и видел. Знал, за сколько продали нефритовые заколки, украденные в восемьдесят восьмом; кто приобрёл коллекционное полотно, которое многие годы разыскивала Мэриан. Кольца, увы, сплавлялись по рукам в огромном количестве, найти одно определённое в куче данных оказалось не так уж и легко. Но Тайлер пришёл к тем же выводам, что и Грэм: искать стоило либо в Дерби, либо в Сток-он-Тренте. Он выехал в Дерби к полудню шестого января. Судя по сводке о перемещениях, у Билли Голда сформировалась привычка зимовать именно в этом городе. И почему перекупщики вечно выбирают дебильные имена? Типа, чем нелепее псевдоним, тем больше шансов, что тебя признают дегенератом и подкинут на лечение сотню фунтов? Приближаясь к Дерби, Тайлер нацепил тёмные очки и подставил ветру лицо. Солнце буквально слепило – и не скажешь, что неделю назад снег вперемешку с дождём падал. Лучи не грели, но кожа пылала: чем ближе к цели, тем быстрее по венам струилась кровь. Сердцем чувствовал: сегодня поиск завершится удачно. Сегодня счастливый день. Сегодня – шестое января. Отчего-то не покидало ощущение, что дата совершенно особенная. Серьёзно, в случае успеха отметит день красным цветом в календаре. Таким же красным, как черепица на крышах двухэтажных домов на окраинах Дерби. В одном из таких проживал коренной британец, примерный гражданин и смекалистый торгаш Билли Голд. Резюмируя, корыстолюбивая сволочь. Корыстолюбивая – потому что торговал краденым втридорога с обеих рук. Сволочь – потому что стук в дверь проигнорировал. Ну, что поделать. Нет так нет. Обойдя дом, Тайлер придвинул мусорный бак к стене, оттолкнулся от него и в прыжке ухватился за край низкого балкона. А уж взобраться выше и перелезть через решётку – дело техники и пары минут. Безопасность не на высоте в прямом и переносном смыслах. Честно, первой мыслью было достать пистолет и разбить рукоятью стекло. Второй, кстати, тоже, но окно оказалось распахнутым. Всё намекало на то, что Билли Голд должен был сидеть за столом и с нетерпением ждать; нет, ну а что? Оставил окно открытым – жди гостя, это ж народная мудрость. Да, настроение было отменным, вошёл бы через дверь – мог бы и без оружия обойтись. Но что-то подсказывало, что торгаш не разделит воодушевление, а скромное «пожалуйста» его не растрогает. Так что Тайлер с чистой совестью влез в оконный проём, скрыл лицо маской и прислушался: на первом этаже завывал телевизор. Тогда он бесшумно спустился по лестнице и заглянул в комнату: макушка Голда торчала над спинкой дивана, и занимался тот, очевидно, просмотром ток-шоу. Хрустел чипсами. Сминал в пальцах алюминиевую банку. Словом, у подонка не было ни одной причины не открывать дверь! — Я присоединюсь? — ласково вклинился в речь диктора Тайлер, вынуждая скупщика подорваться с места и схватить первое, что попалось под руку. — Приятель, опусти торшер. Но Голд понёсся с ним напролом. Выкрикнул что-то нечленораздельное, замахнулся. Как же бешено выпучились его глаза! Ничего больше Уолш не разглядел, отступил на шаг и освободил правую руку – удар в челюсть был его коронным. На счёт «раз» Голд отшатнулся и рухнул. На счёт «два» по полу разлетелись куски стекла. Тайлер вдавил ботинок в упавшую на осколки ладонь на счёт «три». Голд взвыл. — Какого хрена тебе надо?! Он попытался вырваться, но Тайлер вжал подошву сильнее, и стекло впилось в кожу. Крик был истошным. Жаль, что нельзя закрыть ему рот. — Поговаривают, краденым приторговываешь. Не врут? — Нахер пошёл! Резонно. На секунду Тайлер поднял ногу, а в следующую отправил приподнявшегося Билли в нокаут выверенным ударом под рёбра. Пистолет привычно лежал в ладони, и он не погнушался им пригрозить. — Я задал вопрос. Голд прожёг дуло отупелым взглядом, словно только сейчас его увидел. Невнятно зашипев, скривил помятую морду, вложил всю ненависть в одно слово и выплюнул его, как пожёванную жвачку в лицо: — Ссыкло. Через минуту он плевался кровью. — Сколько лишних отверстий ты хочешь? — Уолш скучающе разглядывал разбитые губы и вытирал ботинок о чужую футболку. Рядом с жирным пятном у выреза отпечатывалось всё больше бордовых следов. — Две? Три? Можем договориться на десять. — С мамашей своей договаривайся, щенок! Тайлер понимающе усмехнулся: чувство самосохранения у этого долбодятла явно глубоко в заднице. Но ничего, язык он ему развяжет, и нет, это не избиение безоружного. Это налаживание коммуникации, которая не задалась по неведомым причинам. — Начинай говорить, — с лёгкой улыбкой вставил он между заботливыми ударами. — Ну же, торгуешь? — Харе, бизнес давно не мой! Пришлось на пальцах объяснить придурку, почему заливать в уши некрасиво. Когда хрустнул указательный, Голд заскулил и наконец-то выразил готовность обстоятельно вести разговор. Не отводя прицельного взгляда, Уолш отступил и позволил сесть, а затем кинул на пол распечатку с торгов, добытую Грэмом. — Меня интересует это кольцо. Кто покупатель? — По-твоему, я помню всю хренотень, которую продал?! Сам напросился: с дулом у виска должно думаться проще. — Вспоминай. — Парень, подпольщина так не работает, — наскоро зачерпнув губами воздух, попытался оправдаться Билли. — Нет у меня имён! — Оплату тебе голуби приносят? Подумай ещё разок. — Да не знаю я! Наличкой через третьих лиц принимаю, нахрен мне с ними лично встречаться?! — В последний раз спрашиваю: кто купил кольцо? По истечении пары минут и эпизодов однообразных пререканий Голд начал мыслить в правильном направлении и «вспомнил», что информацию о сделках всё-таки сохраняет. Имён, мол, не выдаст при всём необъятном желании, но кое-какие данные остались, ему бы только ноутбук принести. Под угрозой выстрелить в любой непонятной ситуации тот кое-как встал с пола и, прихрамывая, поднялся по лестнице. Уже в комнате подключил к устройству внешний диск и, проклиная сегодняшний день себе под нос, открыл нужный файл. — Подавись! — сквозь зубы прошипел он, отодвигаясь от экрана. — Нихрена тут нет! Тайлер удовлетворённо кивнул: и вправду, абсолютно бесполезная информация. Но имя ему и не требовалось, весь спектакль был устроен для того, чтобы освежить в памяти торгаша сам лот. — Что ещё ты получил от того воришки? — Да в смысле?! — В прямом. Кольцо – раз. Что-то ещё? — Серьги, ожерелье. — Ещё. — Не помню. — Да насрать мне, что ты склерозник. Вспоминай по-хорошему, пока даю шанс. Голд набрал в лёгкие воздуха – кажется, чтоб от души выругаться, – но резко проглотил его и застыл, широко распахнув глаза. Сердце от переизбытка эмоций остановилось, что ли? Возникло желание потрясти его. Но Голд отмер быстрее и раскрыл слипающиеся от крови губы. — Часы, — охрипшим голосом пробормотал он. Развернул голову, вцепился взглядом ошарашенно, оголтело. — Ты за ними притащился, за грёбаными часами?! Так забирай, сверху доплачу! И Тайлер не удивился; он выпал. Не из-за часов, о которых не имел ни единого представления, а из-за реакции. Корыстолюбивый торгаш желает избавиться от товара настолько, что готов отдать бесплатно? Это в какой вселенной так бывает, а? — Что в них такого? — с нескрываемым подозрением полюбопытствовал он, незаметно опуская исчерпавшее полезность оружие. — Ничего-ничего, великолепный товар! Чистейший антиквариат, австрийское производство! Вот же… поторопился убирать пистолет, не стоило. — Так чего не продал? — Понравились, оставил. Но отдам по доброй душе! Актёр, блин. По такому погорелый театр плачет. Сделав вид, что всему поверил и не заметил расхождения в показаниях, Уолш максимально спокойно, сдерживая раздражение, приподнял свободную ладонь. — Чего ждёшь? Тащи их сюда. Но вместо вразумительных действий Билли дёрнулся и поспешно потянулся к телефону. — Стоять! Тебе руку прострелить или что? — Ты прикалываешься? Я не храню товар дома. Дай позвонить, помощник привезёт. — На громкую связь. Попробуй сказать что-то, что мне не понравится. Смысла в угрозах не оказалось: как только речь зашла о часах, Голд начал охотно сотрудничать и реально огорчился, когда узнал, что помощник занят и освободится не раньше, чем через несколько часов. На побитом лице отразилась целая гамма эмоций: злость, разочарование, стремление избавиться от любезного гостя и аксессуара как можно скорее. Последнее было заметно особенно сильно. — Давай без кривляний, — начал Тайлер, когда заставил перекупщика пересесть на диван и расположился в кресле напротив. Ждать посыльного два часа на ногах – перебор. — Говори, что не так с часами. Я заберу их в любом случае. Сначала Билли нахмурился, словно размышляя, продолжать ли отпираться, но в результате принял верное решение – догадался, видимо, что ничего не терял. — Звучит тупо, но они прокляты. Тайлер невольно закатил глаза. — Клянусь! Я столько раз пытался от них избавиться! — Феи обратно приносят? Как выяснилось, Тайлер разве что про фей не угадал. А история в самом деле дебильнейшая, достойная дерьмовой пугалки, в которой Билли Голд продаёт одни и те же часы много лет подряд, но всякий раз находит их в почтовом ящике. Добавить, что разгневанный дух Чарльза Флеминга душит во сне покупателей и собственноручно с их рук браслет снимает – и всё, сюжет третьесортного фильма готов. Смотрите во всех кинотеатрах. Но Голд утверждал, что ничего не выдумал. — От них одни неприятности! — обтирая лицо футболкой, стоял на своём он. — Забери, убедишься. Когда принудят вернуть – не рыдай. — Кто принудит? — Я с ними не чаёвничал. — Ни одной мысли? — Да не знаю я, отцепись! — Давай подскажу, — пистолет красноречиво провернулся в руке, отчего вернувший смелость Голд ожидаемо замер. — Записки, послания, угрозы, доброжелательные просьбы – были? Помявшись, тот отвёл взгляд и что-то промямлил. — Громче! — Они попросили… нет, настойчиво порекомендовали. Не переезжать. Так и думал, возвращать торгашу часы и ничего не требовать взамен бессмысленно. Нет условий – нет цели, а цель однозначно была. Особенно с учётом того, что деньги обратно тот не отсылал: ни один покупатель не предъявлял претензий и не просил возмещения. Но и репутацию Голда всё это дело подпортило, с его слов. Поэтому и оставил часы у себя. Должно быть, кому-то выгодно держать их у него на хранении. Но почему? — Вот скажи, Билли, — чисто риторически обратился к нему Тайлер, — тебе не приходило в голову разобраться, что с часами не так? А подкинуть их прежнему владельцу? Он бы порадовался. — Шкура дороже. — И что ты готов за неё отдать? В повисшей тишине было слышно каждое слово, доносящееся из динамиков телевизора этажом ниже. Тайлер смотрел в косящие от напряжения глаза и видел в них множащийся страх. «Мне конец?» — читалось, как с книги. «Я умру?» — отчётливо, знакомо. Непередаваемое осознание, ужас, чистейшая пустота. «Я умру». Уолш сочувственно улыбнулся ему. Направил пистолет к центру лба. Прошептал: — Так что? Голд готов был расстаться со всем. Абсолютно. — Ответ неверный. — Прошу, у меня… — Жена? Ребёнок? Они не нужны мне. — Умоляю! Голд сполз с дивана и рухнул на колени. Размазал сопли по бледному лицу. Взрослый мужик. Человек, осознавший свою участь и, пожалуй, все совершённые ошибки. Он не знал, что у него больше минут для оценки собственной жизни и для раскаяния, чем у большинства тех, кто однажды свернул не на ту дорожку и впоследствии предстал перед палачом. — Найди нормальную работу, — опуская оружие, по слогам произнёс Уолш. Голд клятвенно зарыдал. И потом долго, морщась от боли, вытягивал осколки, забившиеся в раны. — Можно обработать? — без прежней смелости обронил тот. — Там... В комоде. Водка. — Всегда пожалуйста. Ровно через два часа в дверь позвонили. Билли вздрогнул всем телом – его всё это время заметно трясло. Тайлер спустился за ним, на всякий случай держа пистолет наготове, но не угрожал в открытую. Когда на пороге появился взлохмаченный юнец, он тяжело вздохнул. — Ты его из школы выдернул? — Он совершеннолетний! — Мне паспорт проверить? — Да чтоб тебя! Голд едва не швырнул принесённую посыльным шкатулку. — Забирай и проваливай! Нарочито медля, Тайлер проверил содержимое деревянной коробки и убедился в том, что его не пытаются развести. В меру возможностей, конечно. Часы внутри лежали, а принадлежали ли они Чарльзу или кому-то другому... Мда, похоже на то, что всё-таки ему. На обратной стороне корпуса из белого золота были выгравированы инициалы. Оценить эксклюзивность аксессуара Тайлер не брался, в часах он мало что понимал. Взяв с Голда обещание обеспечить школьнику нормальное образование, он закрыл шкатулку и убрал ту в карман куртки. А после отправил обоих на второй этаж и, не теряя ни минуты, убрался прочь. Отъехав от Дерби на достаточное расстояние, он остановился и долго рассматривал приобретение, пытаясь понять, какую роль в этой истории играют часы. Они были презентабельными, отслеживали не только время, но и лунные фазы, а в остальном… Самые обыкновенные, ещё и без логотипа. Поискал в интернете, отправил снимок Грэму – ничего. Куратор написал, что разберётся, но поиск займёт время. Итак, в его распоряжении часы, нарастающий голод и практически полное отсутствие бензина. Длинная дорога, куча пропущенных вызовов от вполне определённого абонента и очередной тупик. Самым приятным за сутки оказался перекус на заправке. Всё прочее – разочарование. И почему ему казалось, что что-то важное должно непременно произойти именно в этот день?***
Гостиная встретила темнотой. Ни звука, ни света, ни ужина на столе – непривычно и пусто для девяти вечера. Обувь на месте, телохранители дежурят внизу. Астор вернулся, но почему-то не ждал у винного шкафа, как это случалось обычно. Как было всегда, если Уолш опаздывал, и даже если не предупреждал – всё каждый раз происходило именно так. Освещённая гостиная. Ужин на две персоны. Ожидающий Астор. Тайлер не испытал тревоги, но поднялся по лестнице тише, чем привык. И подавил рвущийся из груди выдох. В комнате Флеминга – в их общей комнате – горела настольная лампа, и сам он тоже был там; сидел за столом, отбрасывая неподвижную тень. Приоткрыв дверь, Тайлер остановился за спиной, но Астор молча перевернул страницу и не поднял голову. — Зачем ты читаешь одно и то же? — заглянув через плечо, покосился на знакомые абзацы Уолш. И надолго замолчал, не получив никакой реакции. Беспокойство, пусть и едва ощутимое, начало отдалённо томить. Он осторожно коснулся спины и опустил на стол деревянную шкатулку. — Отвлечёшься? Я бы хотел кое-что вручить тебе. Он внимательно, с излишней настороженностью следил за обратившимся к шкатулке взглядом: сперва холодным, затем постепенно оттаивающим, смягчающимся, но бдительным вместе с тем. Астор медленно отложил книгу и поднял крышку. Загляделся. Взвесил часы на ладони. — Так ты не забыл, — с придыханием произнёс он, но Тайлеру показалось, что в шёпоте было больше тоски, чем счастья. И от этого странного смешения чувств ему стало не по себе. Он посмотрел в пол. Переступил с ноги на ногу. Улыбнулся, ощущая себя предельно глупо. — Как я мог забыть, если гнался за ними столько дней? На короткий миг взгляды пересеклись, а потом синхронно рассредоточились по пространству. — Пришлось ехать в Дерби, чтобы достать их, — продолжил Уолш тише, стараясь уловить оттенки эмоций на ничего не выражающем лице. Астор глядел на кожаный ремешок и долго застёгивал его на запястье, не произнося ни слова. Тайлер потянулся, чтобы помочь, но тот отвёл руку и сделал всё сам. Он не говорил. Наверное, узнал часы Чарльза и не знал, как реагировать на их возвращение. И всё же Тайлер абсолютно не был уверен в том, что верно интерпретировал его немоту. Через минуту молчания, тянущуюся не меньше вечности, Флеминг всё же сказал: — Это тоже должно было быть сюрпризом? — Вроде того. Ты не рад? И зачем спросил. Видно же, что нисколько, хоть и выдавил улыбку. — Если бы ты присутствовал за ужином, мне бы было приятней. И не пришлось бы объяснять Элис, почему тебя нет. — Обычный ужин, подумаешь, — налегке отмахнулся Тайлер. Поторопился. Вгляделся. Заметил. Радужки будто матовым стеклом обросли. — Не обычный?.. — Значит, не помнишь. Сухая усмешка. Шестое января. Вот же блядство! — Боже, прости, — он от души ударил себя по лбу. Обступил стол, сделал быстрый шаг вперёд – Флеминг поднялся и отошёл к гардеробной, не оборачиваясь. Тайлер попытался коснуться его снова, но тот дёрнул плечом, и душу гадко скрутило, как если бы боль могла передаться тактильно. — Не знаю, как мог забыть, я же помнил, а потом часы, Аддерли, всё в одном шаге, и я абсолютно… — Не утруждайся. — Прошу, выслушай. Знаю, я виноват. Астор не ответил, вместо этого коротко и глухо, почти беззвучно, рассмеялся. Рваный вдох-выдох звучал громче любых слов. — Я могу для тебя что-то сделать? — так же тихо, смотря в одну точку, удручённо спросил Тайлер. — Ты сделал достаточно. Отличные часы, браво. Только, знаешь, плевать мне на них так же, как тебе – на меня. И на отношения. Но не переживай, они закончены. Он стиснул циферблат и снял часы с запястья, отбросил к оставленной на столе книге. — Забирай и уходи. — Астор, я виноват, но… — О, в чём же? В том, что хотел уйти, но не знал, как? Так ступай, у меня вот где сидит твоё равнодушие! А то, что о дне рождения забыл, так я даже не удивлён. — Я думал, тебя порадует, если мы найдём Аддерли. — Господи, Тайлер! Меня бы порадовало, если бы на его месте был я. Если бы ты думал обо мне, а не пропадал в Дерби. Если бы я был важен тебе хотя бы настолько же – был бы счастлив, а не рад! Он выпалил это на одном дыхании, шумно вздохнул, махнул рукой и сел – рухнул – на край кровати. Продолжил, потому что Уолш ничего не мог сказать. Просто не мог – в горле ужасно запершило. — Я не злюсь на тебя, — звенящим от ярости голосом зашептал Астор. — Но лучше тебе уйти. — Лучше для кого? — Тайлер, прошу тебя. Уйди. Я не могу так больше. «Как пожелаешь», — хотел бросить Уолш, но вырвался из комнаты молча. Первый шаг был тяжёлым. Непреодолимым. Внутри, в области сердца, ощутимо жгло. А потом отпустило, и он сбежал вниз по лестнице. Но когда лифт приехал, замер, прожигая взором порог, как черту. Он должен был переступить её. Чувствовал, что должен. Что это лучшее – правда, лучшее, что мог сделать для них. Переступить, и бьющееся в желудке сердце наконец-то угомонится. Переступить, и всё останется в прошлом. Этот же порог он спокойно перешагнул с утра и готов был не вернуться в любую минуту. Секунда – и баста, будет плевать. Створки лифта закрылись. Тайлер стоял в темноте и старался выровнять дыхание. Смешно даже. Ему же реально плевать. Ведь это он стабильно не вспоминал про Флеминга, он забил на всё и не перезванивал. Закономерный результат, а сожаление на зубах хрустит и в лёгкие впивается. И что с ним делать – не разобрать. Это не любовь, но он успел привязаться к Астору. Это не любовь, но как он мог продолбать шестое января? Хуже того – не знал, как загладить вину. Как растолковать, что он идиот, не умеющий расставлять приоритеты? Объяснить, что, когда перед глазами загорается цель, готов идти по головам и забывать обо всём остальном? Что так будет всегда. И что Флеминг вряд ли когда-нибудь станет той самой целью. Что ему нравится проводить с ним свободное время, но любовь до гроба не может пообещать. Уолш мог бы разъяснить, но подобные слова – последнее, что Астор захочет услышать. Он мог бы постараться всё исправить, но что от него может быть нужно человеку, у которого и так есть всё? Тайлер задавался этим вопросом вплоть до Рождества, искал варианты, но не смог подобрать приемлемый. В итоге ничего не сделал, не организовал обещанный сюрприз. И сейчас… Клинический идиот, шестое января, с самого утра ведь чувствовал. И забыл. Взял и забыл. Да и что он мог подарить? Тачку? У Флеминга их десятки. Квартиру побольше? Хотел бы – позволил бы себе три. Чего Астор мог хотеть по-настоящему? Тайлер опустил ладонь, зависшую рядом с кнопкой, и понимающе усмехнулся. Ну да. Чего же ещё. Он вышел из коридора и твёрдо поднялся по лестнице; если Астору это нужно, уж такую мелочь он в состоянии преподнести. Заходя в душ, Уолш надеялся, что принятое решение избавит от сожаления и горести. Поможет. И Астору, и ему. Им обоим. Когда он вышел, за окнами стояла ночь. С открытого балкона в комнату врывался зимний ветер. Тайлер поёжился от мурашек, пробежавших по влажной коже, и запахнул халат поплотней. Он успел передумать, а затем снова решиться; понимал, что сейчас не стоит лезть к Флемингу, но чем отчётливее осознавал, тем прочнее убеждался, что сделать это необходимо. В крайнем случае пошлёт, но тогда станет спокойнее: хотя бы попытался. А если уже спит… значит, не судьба. Астор не спал. Тайлер понял это, как только вышел на террасу. Тот стоял у самого края, облокотившись на решётку, и смотрел вдаль. Крупно вздрогнул, когда Уолш уложил ладонь на обнажённую спину. Кожа была прохладной. Наверное, решил заморозить злость и не почувствовал, когда озяб. — Зачем вернулся? — глухо спросил Флеминг, как только Тайлер прижался к нему всем телом. Захотелось отогреть его. Пусть хоть так. Ничего не отвечая, он коснулся губами затылка и обдал его дыханием. Спускаясь ниже по шее, задержался поцелуем во впадине меж позвонков. Астор сдвинулся вполоборота, заглядывая через плечо, и Тайлер приподнял голову, пытаясь передать сожаление взглядом. Он обнял его обеими руками, прошептал одними губами: «Прости меня», — и решительно к тем, другим, сжатым в тонкую линию, потянулся. Астор долго ему не отвечал. Только когда Уолш отстранился, накрыл пальцами скулы и сам продлил поцелуй, разворачиваясь навстречу всем телом. Привлёк к себе и требовательно сминал губы до тех пор, пока Тайлер ему позволял. Вынуждал улыбаться одним уголком: он всегда ждал стоп-сигнала и останавливался вопреки собственным желаниям. Тайлер завёл руки ему за спину и огладил вдоль позвоночника. Сжал покрепче. И не попытался остановить. Даже тогда, когда поцелуи стали более настойчивыми и под них попадали не только губы, но и шея – не пытался. Запрокидывал голову, пропуская меж пальцев волосы, и время от времени перехватывал инициативу, плотно вжимая Флеминга в оставшийся позади борт. Усмехался, когда тот рычал, обжигаясь холодом металла, и слегка поддевал кожу зубами, раскатывая жар по плечу. — Ладно, забыли, — примирительно произнёс на ухо Астор. Его дыхание едва заметно сбилось и стало более глубоким. А потом он вобрал воздуха полную грудь и сдавленно выпустил его через рот, потому что Уолш огладил пресс и спустил руку ниже. — Уверен? — с вызовом спросил он, погружая пальцы под домашние брюки и касаясь паха. — Потому что я рассчитывал на другое перемирие. И ты, кажется, тоже. Астор был возбуждён, но резко отодвинулся и сморщил лоб: — Не знаю, чего ты добиваешься, но, если себя заставляешь, не нужно. — Не заставляю. — Заметно. Он развернулся, чтобы пройти в спальню, но остановился как вкопанный. Тайлер кожей почувствовал его взбудораженный, жадный взгляд. Тело обдало ветром. Потом жаром – внутренне. Перекинув руку через ограждение, он разжал пальцы и скинул сорванный с себя халат. Вскинул бровь: как тебе такой способ донести мысль, что всё-таки ошибаешься? — Придурок! Астор запоздало осознал, что произошло, и кинулся вперёд, одновременно сгребая в объятиях и закрывая собой от взора заблудших прохожих. Вряд ли их кто-то видел, хотя это было бы даже пикантней, чем всё, что происходило до. — Придурок, — с шипящей на губах злобой выпалил он в лицо, затащив в комнату. Тайлер успел захлопнуть дверь, прежде чем губы обжёг укус. — Какой же ты придурок, я с ума сойду, если проживу с тобой неделей дольше. Ты правда этого хочешь? — Смотря про что ты. Если про жизнь с сумасшедшим, то не особо. Если про секс, то… — Разумеется, я про секс! — Хочу. Уолш не успел удивиться тому, как твёрдо прозвучал собственный голос. Пальцы жёстко сжались на его плечах. Прислонившись лбом ко лбу, Астор подтолкнул к кровати, и Тайлер сдвинулся, почти физически ощущая, как теряет контроль над происходящим. Как передаёт его, переступая через себя. — Ты понимаешь, что… — Может, заткнёшься? Я знаю, на что соглашаюсь. Что бы ты ни спросил, ответ – да. Ну что ты собираешься с мыслями, как старый тетрис? Действуй. Тайлер произнёс это мысленно, но толчок в грудь получил материальный. Под спиной прогнулся матрац. Он вздрогнул, но не от страха, а от мороза: покрывало будто покрылось ледяной коркой. Но Астор отвлёкся на исследование ящиков и не спешил его согревать. Растирая плечи, Уолш приподнялся, когда его лицо оказалось на расстоянии пары сантиметров. Сплёл пальцы, поймав огладившую бедро ладонь. Только бы не передумать, Флеминг не сможет удержать, если он решит вырваться. Словно прочитав вспыхнувшее сомнение в радужках, тот надавил на грудную клетку и навис сверху, принуждая лечь. И долго смотрел – ничего не делал, пронзительно глядел, изучая каждый сантиметр тела, отчего становилось неуютно. А когда поднял руку и вожделенно поцеловал запястье, чувство неловкости перетекло в то, что Тайлер не испытывал никогда. Он смутился. Тем сильнее, чем чётче ловил себя на этом. Нет, не должно быть сковывающей открытости; искренней, тошнотворной нежности. Всё должно происходить совсем не так. Он поторопил: провёл пальцами по губам, очерчивая их размытый контур, и назло погрузил кончики в углубление, призывая их закусить. Нужного эффекта добился: глаза Астора недобро прищурились. По фалангам пробежала лёгкая, но всё же боль. Когда тот навалился всем телом и принялся покрывать торс колючими поцелуями, Тайлер откинулся назад и с облегчением выдохнул. Не столь страшно предстать перед другим человеком обнажённым. Страшно понять, что он метит глубже. А на такой интим Уолш не был готов. Это просто секс. Секс, в котором он закрывает глаза и поддаётся чужим рукам, гладящим мышцы. Закусывает губы, когда язык проходится по затвердевшим соскам. Акт кратковременного удовольствия, когда по нервным волокнам прокатывается блаженный импульс. Когда губы обхватывают член и мягко по нему скользят. А он двигается навстречу – ничего не видя, но чувствуя много-много. Никого не представляя; не концентрируя внимание на том, чей это рот. А потом морщится, вспоминая простую истину: чем лучше минет, тем дороже за него берут. Либо, как в его случае, тем шире разводят ноги. Тайлер не видел, но чувствовал неприятное скольжение смазки. Холодная, хоть и растёртая по тёплым пальцам, она липла к коже и возвращала к реальности, в которой эти пальцы вот-вот начнут в него проникать. Он считал, что помнил ощущения, но, когда Флеминг втиснул внутрь вторую фалангу, оказалось, что ошибался. Ничерта он не помнил. Всё как в первый раз. Только нежно, щадяще, предельно аккуратно – у Астора было достаточно причин, чтобы не заботиться о его комфорте, а он всё равно предпочёл не мстить. Наверное, следил за лицом, потому что останавливался, когда хоть немного торопился. Добавив третий палец, и вовсе вытащил все, чтобы приподняться и дотянуться губами до закрытых век. — Я не причиню тебе боли, — шепнул он, бережно убирая со лба влажные волосы. Тайлер приоткрыл глаза и проговорил ещё тише: — Главное не обещай. Потому что это не та клятва, которую можно давать в постели. Потому что больно будет: он отчётливо понял это, когда ощупал его член. Астор не стал настаивать на обещаниях, вместо этого чувственно поцеловал в шею и продолжил растягивать, поочерёдно разводя вновь смазанные пальцы. Тайлер, как мог, расслабился, не собираясь препятствовать. Но когда Флеминг отвлёкся и в тусклом свете блеснул уголок презерватива, напрягся волей-неволей. Избавившись от лишней одежды, тот раскатал резинку по всей длине и пристроился меж разведённых ног. — Я не заразный, — не успел отключить отвечающую за паршивый юмор извилину Тайлер. — Знаю. Но мне-то ты не доверяешь. — Учитывая то, в какой круг доверия ты сейчас проникаешь… — Господи, — стиснув внутреннюю сторону бёдер, Астор склонился и – видимо, от греха подальше, – поспешил закрыть ему рот. Сначала было лёгкое давление, а затем – непередаваемая буря эмоций. Астор пытался отвлечь тягучими поцелуями, но от распирающего чувства не спасало ничего. Ни осторожность, с которой он медленно двигался, ни успокаивающие слова, тонущие в биении пульса и завесе белого шума. Не помогало. Перед глазами – яркие вспышки. В заднице – тугая боль. Тайлер дёрнулся в сторону, но Флеминг удержал его, проникая всё глубже. Когда он остановился, горела каждая клеточка тела, и под хребтом было влажно от пота. На предплечье – собственном – запекался чёткий слепок зубов. Уолш не кричал. Он закусывал кожу, не осознавая, когда начал это делать. И дышал крупно-крупно, пока Астор не двигался, позволяя привыкнуть ко всему. Интересно, сколько раз спросил, всё ли в порядке? Много. Интуитивно Тайлер понимал: бесчисленное количество раз. Видел: хочет продолжить, но не позволяет себе наброситься. Поддерживает под коленным сгибом, приподнимает ногу, целует внутреннюю сторону – ждёт. Ждёт и надеется на что-то. Улыбнуться бы ему, дотянуться бы до ладони: почему ты такой? Внимательный и глупый. Давай, всё в порядке. Всё хорошо. Ты только не смотри так, а то становится очень больно. Там, за рёбрами. Сводит. Ошпаривает. Плавится. Зудит. Он сам обхватил его ногами и подался навстречу – не мог, не хотел ощущать на себе взгляд-скальпель, пробирающийся под кожу. Астор понял без слов и медленно двинулся. Тень заскользила по стене, замерла и ритмично заплясала в приглушённом свете. Не сразу, но стало легче. Тело свыкалось, переставало реагировать на вторжение резью. Приятного мало, но расслабиться постепенно удалось. Подстроившись под темп, Тайлер запрокинул голову на подушки и принялся помогать себе ладонью. Схлынувшее возбуждение едва напоминало о себе. А потом Астор нашёл правильное направление и ритм, и внутренняя дрожь прокатилась от живота до кончиков пальцев. Сознание помутилось. Он не сразу понял, кому принадлежал хриплый стон, а когда дошло – сжал зубы так, что в висках заломило. Должно быть, Астор заметил. Двинулся резче, мешая контролировать вырывающиеся из грудины звуки. Не добившись результата, вышел почти полностью и ворвался на всю длину. Это было на грани, Тайлер прорычал что-то невразумительное. Сфокусировав взгляд, зацепился за хищную ухмылку, переходящую в оскал. — Что тебе мешает? — Флеминг ненадолго остановился, склоняясь к лицу и играючи подцепляя подбородок пальцами, а затем жёстко сдавил его, заставляя обнажить шею, и вжался губами в изгиб. От него веяло знакомыми, родными нотами сандалового дерева, уступающими перцу. Ель практически не ощущалась, на разгорячённой коже аромат раскрывался совершенно иначе, и от него вело. От духов ли, от Астора ли – Тайлер не думал. Он и в суть вопроса не вполне вник. Зацепился пальцами за напряжённые плечи, впился ногтями в крепкую спину. Потерял счёт времени, укусов, толчков – вообще всего. Не заметил, как Астор выпрямился и как забросил ноги себе на плечи. Как вколачивался отчаянно и несдержанно, сбивчиво лаская ладонью его член. И когда всё закончилось, когда тело свело судорогой и оглушающе накрыло, Тайлер приподнялся и поцеловал его. Утянул за собой, обессиленно падая обратно, и с минуту вспоминал, как дышать, разменивая выдох на вдох. Астор лежал рядом, прочёсывал пальцами пряди волос и улыбался. Это было… не так уж и плохо. Словно прочитав мысли, тот огладил висок и спросил с коротким смешком: — Лучше, чем в первый раз? — Не напрашивайся на лесть, — по привычке осадил Уолш, но осёкся, потому что с Флемингом он по крайней мере кончил. И, если начистоту, не ждал от него ни осторожности, ни внимательности – ничего. А в итоге получил всё и даже больше. — Лучше. Намного. Но ты соврал про боль. На ягодице сжалась ладонь, и Астор мягко пообещал на ухо: — В следующий раз будет легче. Следующий раз… От этого бы отойти. И душ бы принять, но успеет, главное не уснуть от мерных поглаживаний – мышцы окончательно расслабились. Тайлер уложил щёку на центр медленно вздымающейся груди и слушал биение чужого сердца – такое же отчётливое, как своё. — Ты правда ни с кем не спал всё это время? — вдруг спросил он, не то что не двигаясь – не шевеля и пальцем. — Попытался, не вышло. — Почему? — Ты вмазал мне по лицу. Вот злопамятный. — Ну, ты получил меня. Только ждать-то что было толку? Парень из эскорта справился бы лучше, я в постели... — Тай, не говори ерунды. Ты почти без опыта, чего мне от тебя требовать? И я не жалею, что ждал. Совсем. — Странно, но я тоже. Вроде. Да нет, точно. Сам ведь решился. В привычную картину мира бы ещё этот факт как-то уложить. И в приоритеты, чёрт, регулярный секс стопроцентно в них не входит. Может, всё же не стоило?.. В одиночестве привычно и не то чтобы паршиво. Но в тот миг, когда лифт закрывался, он необъяснимым для себя образом почувствовал, что не хочет быть один. Больше – не хочет. — Ты просил, чтобы я ушёл. Путающиеся в волосах пальцы замерли. Астор прихватил за корни и слегка потянул, заставляя приподнять голову и посмотреть в глаза. В полумраке его взгляд казался ещё более мрачным и серьёзным, чем, вероятно, являлся на самом деле. — Это был последний шанс. Теперь не уйдёшь. — На сутки-то можно? Вдруг мне понадобится снова отлучиться в Дерби, — он усмехнулся, предпочитая не думать о том, что сказанное Флемингом тянуло на угрозу. И о работе, которая предполагала разъезды продолжительностью в несколько недель. — Если такое повторится, я тебя привяжу. — Хотел бы посмотреть, как ты это сделаешь. — Не провоцируй. Он ухмылялся, но не шутил. Не тащил за волосы, но наверняка готов был сжать их до боли в любую секунду. Если бы Уолш не прожил с ним полгода, подумал бы, что это агрессивный флирт. Но нет. Решительность, схожая с клятвой. Скользкая тема. Проще с неё соскользнуть, чем устраивать постельный спор. — Ты хоть понял, что за часы я тебе притащил? — Нет, а должен? — Они принадлежали твоему деду. Были украдены в восемьдесят седьмом. Не знаю, связаны ли они с Аддерли, но, во всяком случае, тянут на семейную реликвию. Первичное непонимание во взгляде сменилось удивлением, а в следующее мгновение Астор сел и обхватил ладонями его лицо. — Ты не шутишь? — неверующе зашептал он в миллиметре, незначительном и ничтожном. — Их носил Чарльз? — Спасибо скажи. — Спасибо. Но как… Тайлер беззлобно усмехнулся и, прижав его крепче, выдохнул в приоткрытые губы: — С днём рождения, Астор. Ни о чём не думай и засыпай с улыбкой.Несчастье тебе не к лицу.