«Житейские истины переживаются, а не преподаются. Жизнь нужно жить». (Али Апшерони)
Элька.
Эль с удивлением разглядывала переплетение ветвей нависшее над ее головой, вместо уже привычного закопченного потолка родного дома. С одной из них вспорхнула пичужка, прервав свое беззаботное пение, испугавшись шевельнувшегося человека в опасной близости от себя. Впрочем, перепорхнув чуть выше и скрывшись из ее поля зрения, она снова защебетала о чем-то своем. А девушка задумалась. Что-то явно было не так. Сквозь ветки проглядывало темное-серое, заметно посмурневшее небо, что говорило только об одном: солнце уже скрылось за горой, сменив дневной зной на вечернюю прохладу. Она невольно поежилась, и села на успевшую остыть землю, обхватив свои плечи руками. Не понятно… в лесу было тихо, лишь откуда-то издали слышалась перекличка птиц, да шуршание каких-то лесных обитателей. Даже птичка, ставшая невольной свидетельницей пробуждения девушки, упорхнула прочь. Эль недовольно поморщилась, растерев кончиками пальцев переносицу. В голове была абсолютная пустота. Ничего не помнится, что же такое-то? Осторожно выбравшись из густого кустарника, она встала в полный рост. Пичужка, отлетевшая совсем недалеко, склонила голову набок, внимательно оглядела стоящего перед ней незнакомку и разразилась приветливым чириканьем. Вот только девушке было совсем не до общения с дружелюбной птичкой. Внимательно оглядевшись по сторонам, Элька узнала местность. По всему выходило, что она сейчас находилась совсем рядом с родной деревней, которая скрывалась вон за тем пригорком. Всего-то и осталось, что подняться на него, пройти через опушку — и вот он дом. Девушка тяжело вздохнула. Судя потому, что уже наступил вечер, мама с отцом уже наверняка обыскались ее. Ох, и достанется же сейчас!.. Лупить-то конечно Эльку не станут, да и и ругать, наверняка, тоже. Вот только мама вздыхать будет весь вечер, а отец серьезно головой покачает и скажет: «Ну доча, я думал ты взрослая у меня, а ты пацанка еще несмышленая». Разочаровывать родителей было страшно. Она-то ведь, поди, не ребенок уже, семнадцатый год минул. К ней уже два года подряд засылали сватов. И не только из их деревни, а и из соседних тоже. Ведь возраст такой — самое время невестится. Но отец ее всем отказывал. Не хотел неволить единственную дочку. Да и она ни к кому интереса не проявляла. Так сложилось, что в близких друзьях у нее ходил только Велька, остальные были просто приятелями и подружками. Мама в шутку говаривала, что он и будет ее женихом потом, когда подрастут. Ну, а как иначе, ведь с самого детства они были словно не разлей вода. И по секрету мама созналась, что отец уже тайком сговаривался с родителями ее друга об их возможном родстве. Но пока целый год впереди — Эльке даже думать не хотелось о том, что будет впереди. Хотя она совсем не возражала, когда деревенские кричали им вслед, обзывая женихом да невестой. Было отчего-то приятно. А пока она по дому хлопотала, да грамоте обучалась понемногу. Отец ее — староста их деревни, называемой Березовыми Дровниками, в свое время был обучен этой хитрой науке, а потому и уважали его шибко. Вот и ей никак нельзя подвести родителей, ведь оба они не уставали напоминать дочке, что грамотных сейчас везде ценят, да и обдурить никто никогда не сможет, а это тоже немаловажный факт. Так, за этими размышлениями, она и не заметила, как поднялась на пригорок и подошла к поваленному дереву, на котором они с Велькой всегда отдыхали, возвращаясь из леса. Хоть пяток минут, да их. А вот и еще одна странность: возле лежащего на краю песчаной тропинки бревна, корзинка валяется. Та самая, с которой она по грибы ходила. Да и сами грибы рядом лежат, вываленные кучей да подавленные чьими-то ножищами. Это кто ж так потоптался-то? В памяти Эльки, внимательно разглядывающей грибной крошево рассыпанное по лесному мху, возникло воспоминание о том, как они с Велькой возвращались домой с богатым урожаем лесной вкуснятины. И малинник припомнила с крупными спелыми ягодами. Но почему грибы на земле валяются подавленными, а самого парня нет рядом, — так и не вспомнилось. И с какой стати она в кустах оказалась, да еще и крепко спящей, тоже. Вот уж странность, так странность… Элька с силой потерла лоб и недовольно скривилась. Что ж такое-то? Ничего не помнится. Она со вздохом подобрала пустую корзинку, подняла нож, заваленный грибным крошевом с земли, обтерла тряпицей и, завернув в нее же, положила его на дно. Что стоять попусту? Чем дольше времени пройдет, тем стыднее будет домой вернуться, да перед родными показаться. Из-за деревьев сильно пахнуло дымом — ветер донес. И Элька, учуяв, невольно расплылась в улыбке. Костер, наверное, у воды развели. После покоса, вечерами, на берегу речки Березовки, костер всегда палят. И парни с девчатами хороводы вокруг водят, песни поют. Благодать. Очень она любит такие посиделки. Может, и сейчас получится выбраться да потанцевать с ними. Голос у нее звонкий высокий, как песни запоет — сердца окружающих радуются, так ей всегда говорили. И танцевать любит. Вот и опушка леса. Девушка прошла мимо последних деревьев и вышла на околицу деревни. И замерла, самой себе не веря… лес есть, опушка тоже, и околица имеется. А самой деревни — нет. Как и не было никогда… Элька сама не заметила, как на коленях оказалась. Корзинка выпала из враз ослабевших рук и откатилась в сторону. Очнулась только от звука постороннего. И только потом осознала, это она сама на коленях стоит и воет, как волчица, страшно и с надрывом, покачиваясь из стороны в сторону. Потому что видит перед своими глазами то, чего никак быть не может. Словно сон страшный наяву сбылся. Избы, как огромные костры полыхают, запаленные на Кветневу ночь*, а от иных лишь пепелища одни остались. С трудом поднялась на ноги, постояла немного и кое-как заставила себя войти в догорающую деревню. Тот голос, что сдерживал ее, а сейчас, при виде беды такой непомерной, вспомнилось ей о ее невольном спасителе, молчал, а значит, и опасности больше не было. Да она и сама это чуяла. Спокойно все было, если не обращать внимания на то, как люди на дороге в пыли порубленные валялись, словно сломанные куклы. А на плетень, отделяющий главную улицу деревни от опушки леса, были насажены, словно горшки пустые, срубленные с плеч головы человеческие. И ведь знает она их всех до единого. И Михася, главного деревенского богатыря, и Велемира, лучшего кузнеца, к которому приезжали изо всех окрестных сел лошадей ковать перед ярмаркой да полевыми работами, и Никона, который охотником был знатным. И отца своего… и Вельку… Девушка упала на колени, как подрубленная, перед плетнем и, давясь слезами, завыла, трогая дрожащими, словно в трясучке, руками залитые кровью ледяные щеки. Голоса кричать уже не было, только вой да хрип вырывался. Сколько она так отстояла, сама не знает, только темно уже стало, когда Элька рухнула на бок там же, под плетень, прижимая колени к груди, и ежась от ледяного колючего ветра. Не было сил и желания пытаться кого-то живого сыскать, потому что, как бы ей не хотелось верить в иное, сердцем она понимала — не осталось здесь никого живых кроме нее. Да и Эль бы здесь не было, коли не голос этот странный, что в ее голове звучал и направлял куда следует. Капли воды, падающие с серого сумрачного неба на лицо забывшейся в тревожном сне девушки, разбудили ее ранним утром, напомнив, что жива еще, что не ушла вслед за родными, как бы ей ни хотелось этого. Судорожно сжатым кулачком Элька решительно оттерла мокрое лицо и, пошатываясь, словно дите малое, поднялась на ноги. Огляделась внимательно. Дождь, срывающийся с нависших над головой хмурых туч, погасил уже прогоревшие и теперь лишь слегка дымящиеся развалины. Ни звука, ни стона, ни крика. Полная тишина воцарилась над пепелищем, еще вчера бывшем ее домом. «Голос отзовись», позвала она мысленно и сама же звонко рассмеялась над своими мыслями. Да что она, полоумная что ли какая, чтобы сама с собой разговаривать? А может, и тронулась уже умом от вида такой беды, как теперь узнаешь. Но голос снова смолчал, и Элька решила, что ей вчера присутствие кого-то чужого в ее голове просто почудилось, что мысли были ее собственные. Неожиданные, странные, но свои. Девушка еще раз огляделась, растерянно топчась на одном месте, не решаясь сделать и шагу, отворачиваясь от страшного, торчащего совсем рядом, на кольях. Иди страшно. Остаться здесь — еще страшнее. А делать-то дальше что? Здесь ее ничего не ждет, значит и задерживаться сиысла нет. Можно в соседнюю деревню, Дубовицы пойти, туда, где ярмарка два раза в год проходит? Да только кто ж ее там ждет? Такая же деревня, как и эта, все для своих, лишние рты никто кормить не станет. Вот только других вариантов и нет, разве что в Сидон податься, который является столицей их Империи. В Дубовицах Элька не раз слышала рассказы купцов, о том, какой этот город огромный да красивый. И людей в нем много живет. Может, и сыщется там кто-то, кто пожалеет сироту, возьмет хоть на какую-то работу. И все бы ничего, вот только девицей идти туда и вовсе несподручно. Хоть и оберегал ее отец от подобных историй, а все равно, по вечерам, на игрищах у реки, чего только не услышишь от ребят. Вот и усвоила она тогда крепко-накрепко, что девицу любой норовит обидеть, это парням везде хорошо. Значит, ей надо срочно стать парнем, а для этого… Крепко-накрепко зажмурившись, Элька, пошатываясь, проковыляла мимо плетня, лишь бы не увидеть снова то, что на кольях торчит, подобрала на опушке свою корзинку, вчера ей же оброненную, проверила, есть ли нож, не выпал ли, и медленно побрела к берегу Березовки. Усевшись на мостках, долго смотрела в осеннюю хмурую воду. Холодный дождь капал с неба, и расплывался каплями по воде, оплакивая разбитую жизнь. Все, что было у нее, кем себя считала, любовь и счастье ее, все здесь вчера умерло, убитое злобными зелеными великанами. «Орки», неожиданно всплыло в голове очередное воспоминание. А может и орки, кто же их знает. Пару лет назад, на ярмарке Элька слышала истории про этих чудовищ, но тогда показались они ей просто сказкой нелепой. А теперь так выходит, что не сказка их существование, ведь они были здесь и на людей оказались совсем не похожи, ни капли. Девушка еще раз, напоследок, посмотрела на отражение свое в темной глади реки и решительно поднесла нож к своей голове. Отрезанные пряди одна за другой ложились в серую воду, а она все больше начинала походить на парня. Оставив волосы совсем короткими, чтоб только уши прикрывали, Элька растрепала руками короткие пряди и подивилась нежиданной легкости. Вот и все. Груди у нее и днем с огнем не найти, название только одно, так что сойти за парня должна легко. Стряхнула с себя то, что осыпалось, еще раз взглянула в воду и не узнала себя в отражении. Будто и не она это вовсе. Вытерла выступившие на глазах слезы, медленно поднялась на ноги и побрела на пепелище родного дома. Кусок стены только стоящим остался, остальное рухнуло. Ломая ногти, тянула бревна, палки раскидывала в стороны, разгребала, думала найти что-нибудь, что уцелело чудом… удача ее, всегда при ней бывшая, не оставила девушку и теперь. Удалось найти в завалах дома шкатулку мамину, кованную. Отец ей с ярмарки привез в прошлом году. Так уж она ей гордилась, в переднем углу поставила, пыль стирала, разглядывала часто. И Эльке, бывало, в руки давала. Но так, чтоб осторожно, чтоб не сломать ненароком. Вот она лишь и уцелела. Только обуглилась поверху, но содержимое не пострадало. В ней пара колечек лежали, самоцветных, да бусы из жемчуга. Отец у купцов на ярмарке покупал для мамы, и колечко еще одно. Сказка, а не колечко. Тоненькое, чуть толще паутинки, листочки диковинные, так и переплетаются нитями прожилок, а на пересечении этих нитей и листочков — три камушка маленьких — беленький, красный и черный. Каждый по-своему блестит — переливается. Красота неимоверная. Мама это колечко пуще глаза берегла. Говорила всегда, что приданое это дочкино. Элька нашла обгоревший с одного края лоскут ткани, оборвала его, чтоб почище стал, завернула в получившуюся тряпицу колечки с бусами и на шею, на шнурок, повесила. Поднялась на ноги, хотела было отряхнуть свои штаны и рубашку, да рукой махнула. Толку-то от того… недавно еще светлые были, а теперь черно-зелеными стали, от гари да травы. А делать нечего, единственное что у нее осталось, ведь больше ни единой тряпочки уцелевшей не нашла. Вот и все… видать судьба у нее такая — в Сидон идти. Только как добираться туда, непонятно. Трое суток до него, если верхом. А пешему, с неделю идти, не меньше. Ночами холодно, значит тогда идти и придется, чтоб на стылой земле не замерзнуть, а днем, наоборот, отдыхать, пока солнце припекает. Элька добрела до опушки, оглянулась на разверзнутое перед ней пепелище и вытерла грязной рукой струящиеся из глаз слезы. Тело мамы своей она так и не нашла, пока по деревне бродила, да может оно и к лучшему. Запомнит ее веселой да красивой, а не изломанной окровавленной куклой. Попрощалась с родными и друзьями мысленно, попросила у них прощения и пожелала легкого пути их душам, а затем отвернулась и, решительно направилась в лес, поскольку тропинка, ведущая на северо-восток, в Сидон, начиналась на той же опушке. Оглядываться не стала.* * *
Лесная тропинка бежала у Эльки под ногами, виляя то влево, то вправо, то и вовсе исчезая в зарослях начинающей желтеть травы. Девушка упрямо шагала вперед, не останавливаясь ни на минуту. Шел третий день пути, и по ее ощущениям, она уже преодолела, как минимум, половину расстояния до Сидона. В лесу было тихо. Шелестел ветерок начавшими желтеть листочками на деревьях, в развесистых кронах щебетали маленькие пичужки. Еще немного, пара недель и улетят они с насиженных мест, чтобы вернуться сюда по весне. Вот только она не скоро сюда вернется. Если вернется вообще. Ее путь прямой, как стрела. Идти, идти и идти вперед, никуда не сворачивая. Куда-нибудь все равно дойдет и постарается устроиться. А вот потом, встав на ноги, вернется. Элька шла, упрямо переставляя ноги, и повторяла про себя слова клятвы: «Я за вас отомщу!». В зарослях калины блеснул голубой лентой ручеек. Девушка остановилась и устало вытерла рукавом вспотевший лоб. Мгновение постояла, задумавшись, и решительно повернула к кустам. Отдохнуть немного надо, а то перегорит, не дойдет. Она осторожно заползла в глубину густого куста и внимательно огляделась по сторонам. Развесистый куст калины, растущий на самом краю большой поляны, был не одинок. Рядком за ним стояли еще несколько, один другого пышнее. Ягоды калины, еще зеленые, гроздьями свисали с тонких ветвей. Еще бы пару месяцев, как раз к морозам, и калину можно будет собирать, заваривать с ней терпкий пахучий чай. Как вкусно, Элька аж глаза зажмурила, вспоминая. А пока рано. Не станет трогать, пусть спеет, лесным зверям на радость. Птички зимой поклюют, может и еще кто соблазнится алой ягодой. Она наклонилась к ручейку и стала жадно пить. За трое суток пути это была только вторая ее остановка. Первая случилась два дня назад, когда девушка набрела на заросли малинника. В пути она осознала еще одну печальную вещь. Если у нее и был с собой нож, то поймать добычу, которую им можно было бы разделать, она не могла, ведь у нее даже веревки не было, чтобы силок смастерить, да и огня добыть невозможно, значит и готовить ее не на чем будет. Кремень Элька тоже не нашла, пока рылась на пепелище, да, признаться, даже и не вспомнила о нем тогда. И уже гораздо позже пришло осознание, что сырой добычу не съешь, даже если и поймаешь. И грибы, которых росло в чаще леса огромное количество, под каждым деревом по семейке, не пожаришь и не сваришь. Огня нет, и посуды нет. Оставалась только корзинка, в которую Элька, как хомяк в преддверие зимы, пихала все съестное, что встречалось ей на пути, и что можно было съесть сырым. Вдосталь напившись, она решила немного подремать. Солнце подбиралось к зениту, и хоть в лесу, под сенью деревьев, было не жарко, все равно ощутимо начинало припекать. Ночью не поспишь, ночная тьма пронизывала до костей ледяным холодом. Оставалось лишь идти без остановки, только так и удавалось согреться. А вот пока день, можно вздремнуть пару часов. Она забралась поглубже в куст и устало закрыла глаза. Разбудил ее странный звук. Что-то тоненько зазвенело над ухом, словно комар или мушка какая. На самой грани слышимости. Она открыла глаза и прислушалась. В деревне всегда говорили, что слух и зрение у нее лучше, чем у лисы, издалека все может услышать и рассмотреть. Но этот звук был непонятен. Вроде и похож на комариный писк, а, вроде, и не он. Но такого она точно раньше никогда не слышала. Опасливо приподнявшись на локте, Элька осторожно перекатилась на бок, а потом на живот, стараясь все проделать неслышно, и сквозь густую листву посмотрела на поляну. На самом краю поляны, по счастью, дальнем от кустов, в которых пряталась девушка, в воздухе висело темное зеркало. Огромное, в человеческий рост. Вроде бы зеркало, но уж слишком странным оно было. Она зеркала только в соседних Дубовицах видела, на ярмарке. И там они были совсем крохотными. Заглянешь одним глазом в него, а второй уже и не помещается. А дорогущими были, просто ужас. Только самые богатые могли себе купить такую забаву. Пятнадцать серебрянок оно стоило. Элька таких денег сроду за всю жизнь и не видела, хоть ее родные и были не бедными людьми. Староста деревни — это была высокая должность. К тому же те зеркала были обычными. Серебряная поверхность, в которой отражается то, что перед ним в данный момент расположено. Нос — так нос, глаз — так глаз. И еще они отражали солнечных зайчиков. А это зеркало было совершенно иным. У него не было граней, красивой отделки по краям. Оно просто странно висело в воздухе. Края расплывались туманом, и не разглядишь где воздух, а где начинается зеркало. Поверхность была не серебристой, как у обычных зеркал, а темной, дымчатой. Дым этот кружился, закручиваясь спиралями. Сходился в центре и потом плавно растекался к краям, чтобы начать движение сначала. Зеркало завораживало. Элька поймала себя на мысли, что ее тянет, просто безумно тянет подойти к нему и приложить руку к этой дымчатой мгле. Девушка вздрогнула и тут же мысленно одернула себя, еще плотнее прижимаясь к земле. Она же не дура, в конце концов! И так понятно, что опасная вещь. Заколдованная наверно. Частенько на ярмарках, куда они ездили с отцом, выступали различные музыканты, сказители и прочий народ, которому было что показать, и чем удивить других. Вот там ей и запомнился один сказитель, который негромким, текучим словно вода голосом, рассказывал о дивных народах, якобы живущих в их мире. Про эльфов, чей вид был подобен ожившей сказке. По его словам, они были светловолосыми, белокожими, ясноглазыми и, обязательно, с острыми ушами. Красивыми какой-то неземной красотой. Они, вроде бы, могли очаровать собеседника одним только взглядом, или словом, или движением. При всем при этом они презирали все остальные расы, считая себя Высокородными. Сказитель уверял, что именно эльфы являлись самыми лучшими целителями в Диориссе. Вот только ей так и не удалось понять тогда, как можно быть целителем и, при этом, презирать того, кого ты пытаешься излечить? Ведь всем известно, что главное оружие любого лекаря, это, в первую очередь, сострадание. Сказитель говорил про темных эльфов, которых называл дроу. Эти, по его словам, отличались от обычных эльфов внешностью. Они имели темные волосы, черные, словно безлунная ночь, глаза, в которых отражался весь мрак окружающего их мира. Смуглокожие, они жили в Запретном лесу, где деревья росли высотой до самого неба. Тоже имели острые уши. И были точно такими же нетерпимыми по отношению к другим расам. Дроу считались одними из лучших воинов. И так же сильно ненавидели окружающий их мир, как и эльфы. А еще он упоминал про странных животных, живущих у дроу в подчинении. Животных, по словам сказителя, выращенных именно с помощью темной эльфийской магии. Но больше всего ей понравилась сказка про драконов, живущих где-то на краю земли и парящих высоко в небе. Эти животные были разноцветными, сияющими, отличались сказочной грацией и завораживали окружающих своими распахнутыми на ветру крыльями. Драконий огонь, который выдыхали эти драконы, был способен испепелить все живое и неживое на своем пути. Камни плавились и текли огненной рекой, стоило на них попасть хоть капле этого огня. Драконья магия была сильна, как огонь и красива, как сказка. Он говорил про гномов, живущих в темных пещерах. Маленьких, бородатых людях, вся сила которых была в их силе и знаниях. Именно гномы считались лучшими оружейниками и ювелирами. И именно от того сказитетеля Элька впервые услышала про орков, живущих далеко на севере, за пустыней Смерти. Никто из живущих ныне людей никогда не преодолевал эту пустыню. Огромная, она раскинулась посреди мира. Месяцы и месяцы пути до нее. И была она смертельно опасна: ледяная ночью и раскаленная добела днем. Маревом висел над ней сухой воздух. Ни животных, ни растений, ни воды. Только ветер гонял сухой песок из края в край. Вот за ней и находились земли орков — огромных зеленокожих великанов, с торчащими клыками, облаченных в шкуры убитых ими животных. И земли эти были огорожены с трех сторон Затерянными горами, а с четвертой Небесными, и представляли из себя сухие степи, полные огнями костров. Элька вздохнула, припомнив еще одну красивую сказку, услышанную ей тогда же. И, хотя сказитель назвал ее легендой, она почему-то казалась ей именно сказкой, потому что звучала совершенно невероятно. Согласно этой этой легенде, в землях дроу, в давние времена, тысячи и тысячи лет назад, вскоре после окончания Великой войны, родилась Предсказательница. Которая своими глазами смогла увидеть далекое будущее, так, как другие видят перед собой настоящее. И она предсказала, что пройдут многие тысячи лет, и мир будет нарушен. Хлынут на землю Диорисса полчища орков. Вести их будет вождь, равному которому по силе, злобе и могуществу не будет никого на всем свете. И только тогда объединятся три великие древние расы — эльфы, дроу и драконы и объединенные общей кровью, смогут победить Великое Зло. Все это промелькнуло у девушки в памяти за несколько секунд, пока она внимательно разглядывала, прижавшись к земле, странное зеркало. В том, что это была магия, она даже не сомневалась. Нет, не так, Магия. С большой буквы. Элька только слышала о ней, но видеть не доводилось никогда. Как и никому из их деревни. Ведь людей с Даром волшебства не рождалось на свет. Вот так и получалось, что люди жили себе потихоньку в деревнях и в небольших городах, считали все остальные расы выдумкой сумасшедших сказителей, но все-таки тайком верили в их существование, хоть и скрывали ото всех свою веру. Признаться честно, до недавнего времени, Элька тоже считала все эти истории, услышанные на ярмарке, именно сказками и посмеивалась про себя над страхом деревенских перед лесом и его возможными обитателями. Но нападение орков, а теперь еще и это, успешно поколебало ее веру… «Это портал», — в голове возникла новая мысль и девушка кивнула, соглашаясь сама с собой. Почему-то именно так она и представляла себе это волшебное средство перемещения, про существование которого узнала от того же сказителя. А теперь это зеркало, а, точнее, портал, висел прямо перед ее глазами. Эльке на мгновение показалось, что за клубящимся дымом в зеркале что-то есть. Что-то мелькнуло, уловимое лишь краем глаза, а потом на поляне, из туманной тьмы портала, один за другим стали появляться какие-то странные люди…