Фантики

Собрать дяди-Костины вещи они решаются только на девятый день — всё кажется, будто он вот-вот вернётся. Бережно складывают их в его комнате и закрывают дверь — до тех гипотетических времён, когда по-прежнему сочащаяся кровью и сукровицей рана потери превратится в толстый некрасивый рубец. И, потерявшись в горе и датах, совсем забывают, что завтра у Игоря день рождения. Так что осторожный вопрос тёти Лены, будут ли они праздновать, сваливается на них боксёрской грушей с ясного неба. — В другой раз, — отвечает Игорь, коротко переглянувшись с Серёжей. Тётя Лена понимающе кивает и говорит: — Но пирог я вам испеку. Просто так. И на следующее утро дядя Федя перед работой привозит им большой мясной киш — Игорев любимый. А Серёжа, промучившись сомнениями до вечера, всё же вручает имениннику ещё до беды купленные с рук шахматы, на которые собирал деньги почти весь прошедший год. За потёртыми костяными фигурками чувствуются сотни партий, и Игорь, не устояв перед их зовом, предлагает сыграть ещё одну. Выдвигает журнальный столик, с сосредоточенным видом расставляет шахматы на доске, и впервые после памятной рыбалки Серёжиной души касается радость. Угадал. Его собственный день рождения по-кошачьи подкрадывается в начале сентября. — Отметим? — спрашивает Игорь. — В другой раз, — повторяет Серёжа чуть меньше месяца назад сказанные слова. Игорь не настаивает, однако подарок — большой глянцевый альбом с репродукциями флорентийцев — дарит. В свою очередь, тётя Лена делает «Тирамису», так что вечер Серёжа проводит, разглядывая картины, уплетая сладости и краем уха слушая, как Игорь с дядей Федей обсуждают финансовые расклады. — Еду и проезд я, думаю, потяну, — говорит Игорь. — Стипендия плюс выплаты по сиротству — должно хватить. — То есть мне ты оставляешь одну коммуналку? — хмурится дядя Федя. — Нет, я так не согласен. Вы нам с Леной как родные, сам знаешь. Поэтому давай хотя бы до совершеннолетия... — Спасибо, дядь Федь, — Игорь не даёт ему договорить. — Но мы правда сможем сами, я посчитал. — И я тоже могу зарабатывать, — вставляет свои пять копеек Серёжа, отрываясь от «Благовещения» Фра Анджелико. — Сайты делать, например. Там, в принципе, ничего сложного. — Самостоятельные, — вздыхает дядя Федя. — Ладно, попробуем по-вашему. Но если не заладится — не обессудь, Игорёк. Голодать или стоять в «Макдональдсе» на кассе я вам не позволю. — Хорошо, дядь Федь, — легко соглашается добившийся своего Игорь. Он железобетонно уверен, что они справятся, а значит, Серёжа уверен тоже.

***

Тридцать девять дней фоновой тоски утекают сквозь пальцы грязной водой Обводного канала. А на сороковой Игорь зовёт Серёжу на крышу. — Откуда ты узнал, что сюда можно? — любопытствует тот, выбираясь с чердака под хмурое, готовое вот-вот расплакаться небо. — Ну, для начала, сюда нельзя, — поправляет Игорь. — Поэтому если нас запалят, будет невесело. А вообще, я просто выбрал дом, откуда вид должен быть красивым. Остальное — дело техники. — И Бустера, — с утвердительной интонацией подхватывает Серёжа. — И Бустера, — не спорит Игорь. Садится на край широкой вентиляционной трубы, Серёжа устраивается рядом, и они долго смотрят на раскинувшуюся перед ними панораму с величественным Исаакием у горизонта. Сердитый норд то и дело продувает нахальных пришельцев насквозь, желая прогнать из своих единоличных владений, но безуспешно. Игорь с Серёжей только ёжатся и сильнее прижимаются боками друг к другу. — Дядя Федя сказал, что завтра подписание бумаг на опекунство. — Ага, — Серёжа зябко поджимает пальцы в кроссовках. Опекунство. Последний рубеж. — Что-то ты совсем замёрз, — озабоченно замечает Игорь. — Может, вниз пойдём? Серёжа тут же старается сделать менее нахохленный вид и просит: — Нет, давай ещё чуть-чуть. Мне не холодно, честное слово. — Тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, красная, — хмыкает Игорь. А затем снимает кепку и нахлобучивает её Серёже на растрёпанную макушку. — Тогда сиди так. Не хватало ещё заболеть. Серёжиных губ невольно касается глупая улыбка, и он прячет её в поднятый воротник свитера, чувствуя себя почти счастливым. И будто в отместку за это счастье ночью к нему приходит кошмар. Серёжа снова в актовом зале главного управления полиции, и снова вокруг него люди в форме. Их лица строги и печальны, но сколько Серёжа ни спрашивает, в чём дело, ответа так и не получает. Откуда-то впереди слышен ровный бубнёж, словно кто-то невнятно читает речь по бумажке. Серёжа протискивается сквозь толпу на звук, однако полицейские, как специально, стоят плечом к плечу, даже не думая его пропускать. Наконец, изрядно помятый, он выбирается в первый ряд, и дежавю становится нестерпимым. Помост, трибуна, накрытый флагом гроб. Портрет на стене с перечёркнутым лентой углом. «Кто?» Серёжа всматривается до рези в глазах, но изображение странно расплывчатое. А между тем на трибуну поднимается следующий оратор, и его чёрное оперение лоснится, как у откормленного падалью ворона. — Игорь Гром, — звучно начинает он, глядя на Серёжу с охряной издевкой, — был... И тогда фотография на заднем плане вдруг обретает болезненную чёткость. — Нет! Серёжа с криком подскакивает на постели. Заполошно колотится сердце, футболка мокра от пота — хоть выжимай. — Что случилось?! — засидевшийся за конспектами Игорь едва ли не выбивает дверь в спальню. Доли секунды Серёжа смотрит на него, не веря, а потом выдыхает: — Живой! — и, путаясь в одеяле, бросается к нему. Стискивает в отчаянном объятии, утыкаясь носом шею — прямо туда, где под горячей кожей бешено пульсирует голубая жилка. Шёпотом повторяет в неё: — Живой, — и до крови закусывает губу, чтобы не зареветь. — Да что с тобой? — обнимает его в ответ Игорь. — Кошмар? Серёжа дёргает головой, подтверждая, и прерывисто бормочет: — Что ты п-погиб. П-при исполнении. Не удержавшись, тоненько всхлипывает: нет-нет, только не Игорь, пожалуйста, лучше меня, всё равно бракованный, а Игорь должен жить, должен... — Серёж, — Игорь предпринимает попытку отстраниться, но безуспешно. — Посмотри на меня. Пожалуйста. Теперь не подчиниться нельзя, и клещом вцепившийся в него Серёжа вынужденно поднимает предательски блестящие глаза. — Серёж, — взгляд Игоря серьёзен как никогда. — Памятью родителей клянусь: этому не бывать. Я тебя не оставлю. Веришь? «Какой бред!» — фыркает прячущаяся в подсознании желтоглазая тварь. У Серёжи каменеют скулы. Да, жизнь непредсказуема, но... «Это же просто смешно!» Но Игорь всегда выполняет свои обещания. — Верю, — твёрдо говорит Серёжа, и ему сразу становится легче. Как от правильного. — Вот и хорошо, — черты Игоря тоже смягчаются. — Какао хочешь? Или чаю — я как раз собирался пуститься в «ночной дожор». Серёжа быстрым, неловким движением стирает с ресниц солёную влагу и, состроив взрослую мину, важно отвечает: — Так уж и быть, спасу тебя от тёть-Лениных пирожков. Ставь чайник.