Фантики

Встретившись с Олегом в школе, Серёжа сразу после приветствия заговаривает о своём вчерашнем отказе и не без удивления выясняет, что на него совсем не сердятся. — Ты ведь из-за Игоря так ответил? — понизив голос, спрашивает Олег, и видно, что этот вопрос для него скорее риторический. — Сильно он на меня злится? — Ну, немного, — мямлит Серёжа. С одной стороны, он рад найденному оправданию, а с другой чувствует себя виноватым, поддерживая заблуждение друга. — Вот и я так решил, — удовлетворённо кивает Олег и с участием интересуется: — А к тебе он как? — Ко мне нормально, — тут Серёжа не видит смысла кривить душой. — Зря я вообще тогда распереживался. У Олега на лице написано, что очень даже не зря, но вслух он это не высказывает. Разговор естественно переходит на учёбу, и больше о случившемся в тот роковой вечер они стараются не вспоминать. Незаметно начавшись, последняя неделя года утекает грязной талой водой, в которую снежное убранство города превращается по воле каверзно нагрянувшей оттепели. В школе Серёжа присутствует исключительно телесно, мыслями витая в таких высях, что порой сам удивляется своей смелости. А дома все вечера проводит рядом с зубрящим лекции Игорем — зачётная неделя у первокурсников университета МВД оказывается непростым испытанием. — Что ж на сессии будет? — то и дело бормочет Игорь, сжимая пальцами голову. Серёжа сопереживает ему всем сердцем, но помочь может только моральной поддержкой да ролью слушателя выученного материала. Успевает ли Игорь при такой нагрузке видеться с Юлькой — неизвестно. Серёже очень хочется верить, что нет, поэтому явно чужой вопрос «Слушай, а как ты хочешь встретить Новый год?» заставляет его внутренне напрячься. — Как обычно, — вопреки проснувшейся тревоге, Серёжин голос звучит ровно. — Дома, с тобой, а после курантов сходить к дядь-Феде с тёть-Леной, если они спать не лягут. А что? — Ничего особенного, — пришедший с занятий смурным Игорь заметно светлеет. — Я, в принципе, так Юле и сказал, просто решил уточнить на всякий случай. Серёжино беспокойство растёт как на дрожжах. — Ей-то какое дело? — Да вот, разговор зашёл. Кто как празднует. Уклончивый ответ будит в Серёжиной душе недобрые подозрения. Неужели Юлька хотела забрать у него Игоря на Новый год? — А ты как хочешь встретить? — Только бы не... — Так же. Серёжа незаметно выдыхает, но тут Игорь говорит: — Кстати, хотел предупредить. Я завтра на пару часов задержусь, поэтому не нервничай, — отчего сердце вновь тревожно сжимается. Пара часов — это ведь точно с Юлькой, и не нервничать, особенно на следующий день, тут невозможно. В школе ещё получается отвлекаться, но вернувшись с занятий в пустую квартиру, Серёжа реально не находит себе места. Однако, услышав шорох ключа в замке, удерживается от того, чтобы без промедления выскочить в прихожую. И выходит встречать Игоря только после весёлого: — Я дома! — Привет. — Первым в глаза Серёже бросается необычайно оживлённый Игорев вид, а вторым — большой пакет с логотипом «Связного». — Это что? — Подарки на Новый год, — Игорь торжественно вручает ему ношу. — Тебе от меня и мне от дяди Феди. Думаю, где чей, ты легко разберёшься. Подарками оказываются две картонные коробочки: белая с картинкой сотового «кирпича» и надписью «3310» и чёрная с картинкой «раскладушки» и надписью «Motorola RAZR». — Ни фига себе! — Серёжа не глядя садится на стоящий у тумбочки с телефоном пуфик. Откладывает «нокию» и обеими руками берётся за свою «моторолу». — Она же стоит... — Не дороже денег, — Игорь цепляет куртку на крючок вешалки. — Зато у неё и камера, и джипиэрэс, и музло она проигрывать умеет. Полный фарш. Я тебе ещё симку с интернетом купил — будешь как современный человек по сети с мобилы лазить. Тут Серёжины эмоции перехлёстывают через край, и он, не выпуская коробку из рук, бросается Игорю на шею. — Тише, тише, уронишь, — смеётся тот. — Не меня, так подарок — обидно будет. — Не уроню, — Серёжа смотрит ему в лицо сияющими глазами. — Спасибище тебе огромное! Это то, что я хотел, только по-настоящему мечтать боялся. — Рад исполнить твою мечту, — серьёзно говорит Игорь и уже обычным тоном продолжает: — Да, пока не забыл. Тётя Лена предлагает встречать Новый год у них. Что скажешь? Серёжа раздумывает недолго. Слишком много дорогих воспоминаний связано с этим праздником, слишком сильно будет чувствоваться, что вместо троих его встречают двое. А он устал грустить. — Я согласен.

***

Квартира тёти Лены и дяди Феди — полная противоположность жилью Серёжи с Игорем. Никакого перманентного бардака, много милых безделушек, цветов в горшках и ажурных салфеток. На стенах фотографии, на полу мягкие ковры. И самое главное — идущие из кухни вкусные запахи, от которых даже у сытого человека во рту моментально становится полноводно. В Новый год к ним добавляются ароматы хвои и мандаринов, создавая атмосферу праздника, даже если за окном, как сегодня, моросит совсем не зимний дождь. — Вот и мальчики, молодцы какие! Тётя Лена, уже одетая в длинное вечернее платье, по очереди обнимает вошедших Игоря и Серёжу, не слушая протесты о том, что у них все куртки мокрые. — Сами-то сухие? — спрашивает показавшийся из гостиной дядя Федя. — А то у меня есть отличный коньячок для сугрева. — Федь, какой коньяк, они же дети! — всплёскивает тётя Лена руками. — Сейчас чаю горячего, да в сухое переодеться... — Тёть-Лен, не надо чаю, — вклинивается Игорь. — Мы в порядке. — Полном, — подтверждает Серёжа и нечаянно заканчивает: — Пчхи! Чтобы предсказать дальнейшее, не нужно быть провидцем. Через каких-то пять минут потенциальный больной сидит с чашкой дымящегося чабрецового чая в своём любимом кресле между ёлкой и изразцовой печкой. На ногах у него высокие шерстяные носки, под мышкой — градусник, а сам он с макушкой укутан в клетчатый шотландский плед. — Согрелся? — заботливо интересуется Игорь, ставя на накрытый стол большую фарфоровую супницу. — Да я и не замерзал, — в который раз повторяет Серёжа. — Это просто в носу запершило, а вообще я здоров. — Знамо дело, здоров, — фыркает Игорь. — Давай-ка сюда градусник, проверять будем. Проверка показывает тридцать шесть и шесть. — Хм, — не доверяя ртутному столбику, Игорь трогает Серёжин лоб. — Вроде и правда температуры нет. Но ты всё равно посиди, погрейся, хорошо? Подать тебе книжку какую-нибудь? — Да. — Раз уж он вынужден бездельничать, то пусть хотя бы без скуки. — Альбом с фотографиями. Толстый, обтянутый велюром альбом внушительной тяжестью ложится Серёже на колени. Его страницы разделяют листы тонкой папиросной бумаги, которую надо переворачивать с осторожностью, чтобы не порвать. Чёрно-белые, не всегда резкие снимки вставлены в бумажные уголки, и Серёжа знает: каждый из них с обратной стороны аккуратно подписан. Самые первые фотографии — свадебные. Молодые дядя Федя и тётя Лена торжественно серьёзны, зато их шафер, дядя Костя, не стесняется корчить в камеру весёлые рожи. При виде его улыбки плохо заживающая душевная рана отдаётся в груди тупой болью, заставляя торопливо листать дальше. Армейские фотографии, университетские. Много незнакомых лиц, но и их Серёжа рассматривает с интересом. Постановочных снимков почти нет — фотограф, как тот акын, снимает жизнь, какой она была двадцать лет назад. Очередной лист, и всего две карточки. На первой дядя Костя и дядя Федя в новенькой милицейской форме обнимают друг друга за плечи: учёба наконец-то окончена, впереди — настоящая служба. А на второй, будто особняком от них, посреди цветущего луга стоит стройная девушка в летнем платье. Лицо сердечком, открытый взгляд больших, как у оленёнка, глаз, густые распущенные волосы длиной почти до талии. «А это Таечка, — слова тёти Лены вновь звучат у Серёжи в ушах. — Мама Игоря. Здесь ей восемнадцать, они с Костей только познакомились. Она, кстати, рыженькая была, совсем как ты». Совсем как он. Серёжа проводит вдоль края снимка указательным пальцем. У него от родителей не осталось даже самой завалявшейся фотокарточки — всё сожрал ненасытный огонь. А предательница-память не удержала лица, и теперь, когда он думает о маме, у неё черты девушки со снимка. Умершей двенадцать лет назад — острый перитонит, не успели довезти. «Интересно, если бы она была жива, согласилась бы на усыновление? Или тогда дяде Косте и в голову не пришло бы меня брать?» Серёжа ещё сильнее горбится над альбомом. Как сложилась бы его жизнь, останься он в приюте? Не встреть Игоря? — Что-то ты совсем заснуть решил. Ушедший в себя Серёжа вздрагивает от неожиданно раздавшегося рядом дяди-Фединого голоса. С хрипотцой отвечает: — Я не сплю, просто задумался, — и захлопывает альбом. — Хм, — дядя Федя хмыкает с той же интонацией, что и недавно Игорь. — Ну, раз так, то перебирайся потихоньку за стол. Всё уже готово. Провожают год уходящий — брусничным морсом и суровым словом — и встречают год новый — шампанским и надеждой на лучшее. Раскладывая по блюдцам малиновый чизкейк, тётя Лена как бы между прочим замечает: — Да, Игорёшь, хотела спросить. Когда свою девушку знакомиться приведёшь? У наливающего себе «Кока-колу» Серёжи дёргается рука, и по белоснежной скатерти расползается некрасивая коричневая клякса. — Не знаю, тёть-Лен, — деревянно отвечает вспыхнувший, как спичка, Игорь. — Рано ещё об этом говорить. — Рано так рано, — мудро соглашается тётя Лена, подавая ему блюдце. — Главное, не забывай: твоей избраннице мы всегда будем рады. Окончательно стушевавшийся Игорь принимается сосредоточенно тыкать ложкой в кусочек торта, а у Серёжи вдруг напрочь пропадает аппетит. Отчего-то раньше он не задумывался о том, как новые опекуны воспримут известие о них с Игорем. Что, если плохо? В интернете таких историй — воз и маленькая тележка, а потерять ещё двоих близких будет слишком жестоко. Неужели придётся годами врать и оправдываться? Ужасная перспектива. «Слушай, а не бежишь ли ты впереди паровоза? — прохладно интересуется голос разума. — "Вы с Игорем" пока существуете исключительно в твоём воображении, по факту он до сих пор встречается с Юлькой. Так что, вполне возможно, ему врать и оправдываться не придётся. Никогда». От справедливости этого, в общем-то очевидного, рассуждения Серёжа мертвенно бледнеет. — Серёж? — заметившая перемену тётя Лена обеспокоенно заглядывает ему в лицо. — Ты себя хорошо чувствуешь? — Д-да, — выдавливает Серёжа и неожиданно находит поддержку у дяди Феди. — Устал, поди, — рассудительно говорит тот. — Постели ему, Ленок, пускай отдыхает. — Или домой пойдём? — Игорь тут же отодвигает блюдце с немилосердно разломанным чизкейком. — Домой, — опустив глаза, бормочет Серёжа. Сейчас ему жизненно необходимо попасть туда, где не нужно держать лицо. — Тогда собираемся, — Игорь решительно встаёт из-за стола. — Тёть-Лен, дядь-Федь, спасибо большое, всё было замечательно. — Всё было вкусно и здорово, спасибо, — скомкано вторит ему Серёжа, понукаемый угрызениями совести. — Остались бы, — тётя Лена переводит взгляд с одного на другого. — Ночью дворами ходить — мало ли, что случиться. — Мы ж вдвоём, — успокаивает её Игорь. — И вообще, вся гопота тоже празднует. Не до нас им. — Дай Бог, — вздыхает тётя Лена и больше их не уговаривает.

***

После домашнего тепла и света на улице кажется особенно темно и противно. Дождь закончился, но асфальт, решётки оград и голые ветви деревьев влажно блестят в свете фонарей. Дворы и проулки пустынны — изредка доносится шум проезжающей где-то машины, однако людей не встречается. Новый год, как было верно замечено, и для гопников Новый год. Примерно на половине дороги Игорь достаёт из кармана «нокию» и, взглянув на экран, нарушает наполненное шорохом шагов молчание. — Салют скоро. Хочешь посмотреть? Серёжа с усилием разлепляет непослушные губы. — До Дворцовой далеко, не успеем. — А мы не с Дворцовой, — хитро смотрит на него Игорь. — Мы с крыши. Салют на крыше. Какие бы кошки не скреблись у Серёжи на душе, от такого он отказаться не может. — Тогда, конечно, хочу. Наверху мокро и неуютно — всё-таки разгар питерского месяца «брь», при особо неудачном раскладе длящегося по полгода. Серёжа с внутренним трепетом приближается к тому месту, где во сне видел прах кошмара, но рубероид, как и положено, чист. — Так, сколько там осталось? — Игорь опять смотрит на телефон. — Пять минут. Шикарно успели. — Шикарно, — эхом повторяет Серёжа. Подходит к почти к самому краю и, сунув озябшие руки в карманы, устремляет взгляд на красиво подсвеченный Исаакий. Игорь становится рядом — плечом к плечу — и после недолгой паузы несмело начинает. — Серёж. Помнишь, мы договаривались, что я тебе скажу, ну, когда пойму как? Ох. Раньше бы Серёжа обрадовался, заранее уверенный в том, что услышит дальше. Но сейчас он сомневается вообще во всём и потому до дрожи боится продолжения. — Так вот, — Игорь прочищает горло. — Я всю неделю над этим думал и... Короче, завтра я поговорю с Юлей, а потом... Потом давай попробуем. — Попробуем? — Нельзя радоваться, вдруг он от волнения неправильно понял? — Попробуем быть вместе. Чётко. Прямо. Как с крыши вниз. А Серёжа, столько ждавший, столько надеявшийся, стоит истукан истуканом и даже звука вякнуть не может. — Ты чего? — похоже, Игорь был готов к любой реакции, кроме этой. — Передумал? Тут Серёжа пугается до такой степени, что ступор как рукой снимает. Резко, всем корпусом поворачивается к Игорю, сбрасывая капюшон, мотает головой — нет, нет, никогда! И обнимает, отчаянно цепляясь за волглую кожу куртки. — Ну, значит, всё в порядке. Ласковое прикосновение к растрепавшимся волосам. Твёрдые, грубоватые ладони обхватывают лицо, и Серёжа невольно опускает ресницы, зная и не веря тому, что должно сейчас случиться. Нежно. Бережно. Невозможно сладко. В небе над Питером распускаются огненные цветы.