На просьбу об экскурсии дядя Федя соглашается неохотно.
— Так и быть, приходите завтра. Как раз воскресенье — и народу поменьше, и у начальства выходной, а кого надо, я предупрежу.
— Спасибо, дядь-Федь! — в один голос благодарят Серёжа с Игорем, и при виде их неподдельной радости тот заметно смягчается. Однако не забывает поворчать на главного заводилу:
— Любопытная Варвара. Тебе там из интересного — только архитектура, служба-то у нас от высоких материй далёкая.
Серёжа прячет лукавую улыбку, предпочитая промолчать. Место, где служил дядя Костя и будет служить Игорь, ему интересно по умолчанию до последней мелочи. Поэтому завтрашнего дня он ждёт, как праздника, и когда воскресенье наконец наступает, надевает чистую футболку, стягивает волосы в хвост и, волнуясь, вместе с Игорем отправляется на Миллионную.
Курдонёр здания в стиле классицизма по-прежнему охраняет конный Александр III. В прошлый раз, на гражданской панихиде, Серёже было не до архитектурных изысков, так что сейчас он с интересом рассматривает живописное сочетание гранита и цветных мраморов фасада. Игорь же, успевший привыкнуть к итальянской красоте главного управления, легко поднимается на невысокое крыльцо и гостеприимно распахивает массивную створку двери. Серёжа ныряет в мягкий полумрак холла, как в прохладную речную воду, делает несколько шагов, не переставая крутить головой, и замечает сидящего в прозрачной будке дежурного только после резкого оклика:
— Де... э-э, пацан, ты куда это?
— Он со мной, — уверенно отвечает догнавший его Игорь.
— А, Гром, — черты лица полицейского теряют суровость. — Что, даже в выходной дома не сидится?
— Выходные у тех, кто работает, — Игорь с достоинством расправляет плечи. — А у меня — служба.
— Молодец, — серьёзно хвалит дежурный. — Правильно всё понимаешь. Ладно, проходите, только, — обращается он к Серёже, — имя-фамилию скажи.
— Сергей Разумовский, — быстро отвечает тот.
— Угу.
И пока полицейский одним пальцем набирает полученную информацию на клавиатуре стоящего перед ним допотопного компьютера, Игорь с Серёжей беспрепятственно минуют холл и проходят в двустворчатую арочную дверь.
Огромное светлое помещение, опоясанное открытой галереей и с высоченными, в два этажа потолками, наполнено равномерным гудением голосов. Игорь уверенно лавирует между столов, людей в форме, людей в штатском, обрывков разговоров.
— Ты пойми, начальник, я эту бабу в первый раз ви...
— Милок, вся пенсия там была...
— Вместе будем Конституцию читать?..
— Вы не понимаете, он её убил!..
— Привет, Игорь!
Игорь машет в ответ на приветствие, а следующий за ним в кильватере Серёжа растерянно думает: «Если это "народу поменьше", что же здесь в будни творится? Вавилонское столпотворение?»
— Вон там Прокопенко сидит, — чтобы не орать, Игорю приходится говорить почти Серёже в ухо. Тот непонимающе моргает, глядя на особняком стоящий стол — какой ещё Прокопенко? И с запозданием понимает: дядя Федя.
«Ну да, не может же Игорь его на работе, как дома, называть».
— Игорь! Доброе утро.
Обернувшийся Серёжа видит спускающуюся с изогнутой мраморной лестницы сухощавую даму, чьи погоны украшены четырьмя капитанскими звёздочками.
— Доброе, Ксения Михална, — приветливо отзывается Игорь, отчего капитанша сразу получает в Серёжиных глазах кредит доверия.
— Что это ты не дома? — Ксения Михайловна переводит на Серёжу внимательно-профессиональный взгляд. — Здравствуй.
— Здравствуйте. — К счастью, тот привычен к полицейским сканерам.
— Вот, экскурсию небольшую провожу, — Игорь благоразумно чистосердечен. — Фёдор Иванович разрешил.
— Не сомневаюсь, что разрешил, — наклоняет голову капитанша. — Ты Серёжа, верно? Костя, земля ему пухом, часто о тебе рассказывал.
У Серёжи в груди разливается благодарное тепло. Два года прошло, а весточки от дяди Кости до сих пор приходят. Как будто тот всё равно продолжает присматривать за ним и Игорем.
— Да, — отвечает он. — Вы правильно угадали.
Капитанша по-доброму улыбается, говорит:
— Что ж, не буду вас задерживать. У нас есть на что посмотреть, — и уходит дальше. А Игорь, подбородком показав на лестницу, сообщает:
— Нам туда. Для начала покажу тебе хранилище вещдоков, только трогать там ничего нельзя.
— Понятное дело, — кивает Серёжа.
— И ещё к нему идти через обезьянник, — поднимаясь по вытертым ступеням, предупреждает Игорь. — Народу в нём мало, но если кто-то неадекватничать начнёт, не обращай внимания.
— Хорошо. — Рядом с Игорем Серёже сам чёрт не страшен, и оттого он чувствует исключительно возросшее любопытство.
На входе в обезьянник сидит молодой, чуть постарше Игоря лейтенант.
— А, Гром, — повторяет он с интонациями дежурного из холла. — Воскресенье с понедельником перепутал? Это кто с тобой?
— Мой брат, — первый вопрос Игорь справедливо считает не требующим ответа.
Лейтенант приподнимает бровь.
— Да не гони. Вы совсем не похожи.
Игорь делает огорчённое лицо и громко цокает языком.
— Раскусил, Цветков, скоро на повышение пойдёшь. Ладно, скажу, только ты никому. — Он заговорщицки наклоняется к собеседнику. — Это мой парень.
У лейтенанта и Серёжи синхронно приоткрываются рты, а затем первый обиженно надувается:
— Юмор у тебя, Гром, специфически не смешной. Нет бы нормально ответить, что двоюродные.
Игорь насмешливо фыркает и интересуется:
— Так мы к вещдокам пройдём?
— Идите, — недовольный Цветков протягивает ему ключ с биркой. И уже им вслед бурчит:
— Слова сказать по-человечески не может. Хохмач-оригинал.
Обезьянник оказывается тремя забранными решёткой комнатушками без окон. Одна из них пуста, в другой мирно спят на нарах два гражданина неславянской внешности, зато обитатель третьей, услышав шум, подходит к решётке.
— Привет, начальник, — панибратски приветствует он Игоря. Потом замечает Серёжу и, понизив голос, продолжает:
— Ты, начальник, конечно, извини, но деваху выбрал так себе. Подержаться не за что — чисто пацан.
— Полонский, у тебя от бухла мозги совсем ссохлись? — с обманчивой заботой спрашивает Игорь. — Или тебе здесь так понравилось, что хочешь ещё пару суток посидеть? Я устрою, без проблем.
Названный Полонским мигом теряет самоуверенность и, трогая подбитый глаз, торопливо кается:
— Бля, пацан, извини. Не распознал сразу. А ты, начальник, не сердись, я ж не по умыслу.
Отпирающий стальную дверь в конце коридора Игорь пропускает эти слова мимо ушей, а Серёжа скомкано бормочет «Извиняю» и первым проскальзывает в открытую комнату.
Хранилище вещдоков похоже на склад или музей, или на то и другое одновременно. Разом позабывший про «неадекват» из обезьянника Серёжа медленно идёт вдоль стеллажей, для верности заложив руки за спину, и с любопытством разглядывает лежащие на полках предметы. Одни из них вполне логичны и ожидаемы в этом месте: обрез, гильзы в прозрачном пакетике, сумка с пачками денег. Вторые чуть менее объяснимы: связка ключей, смартфон, ноутбук, бумажный скоросшиватель. Присутствие же третьих — в частности, мирно лежащего на целлофане кирпича — реально вгоняет в тупик.
— Это, кстати, из дела Полонского, — объясняет Игорь, заметив Серёжино недоумение. — Ему не хватило денег на опохмел, пошёл аскать и прицепился к потерпевшей. Закономерно был ею послан, схватил кирпич — и огрёб уже от меня.
— От тебя? — удивлённо поворачивается к нему Серёжа. — Когда?
— А я не рассказывал?
— Нет.
— Хм, — Игорь чешет в затылке. — Это позавчера было, я как раз на практику через дворы шёл. Замотался, должно быть, раз из головы вылетело.
— Должно быть, — повторяет Серёжа. Он чувствует себя задетым: неприятно узнавать о таких вещах случайно. — Значит, фингал Полонского — твоя заслуга?
Игорь выставляет вперёд раскрытые ладони.
— Самооборона, ваша честь. Этот алкаш мне своим кирпичом едва череп не проломил. Повезло, что успел увернуться.
«А если бы не успел?»
Серёжа не считает себя паникёром, однако по спине у него пробегает холодок. Некстати вспоминается давний кошмар с похоронами, заставляя торопливо сказать:
— Да ладно, так ему и надо, — и перевести разговор на что-нибудь другое. Например, на удачно белеющий в глубине полки череп из папье-маше. — А это к какому делу относится?
— О, там настоящий детектив, — у Игоря загораются глаза. — Пойдём в архив — такие истории надо читать, а не рассказывать. Заодно посмотришь, где мы преимущественно проходим практику.
Возвращаются, естественно, той же дорогой, и по-прежнему караулящий у решётки Полонский заискивающе спрашивает:
— Начальник, так ты это, срок накидывать не будешь?
— Не буду, — брезгливо морщится Игорь. — Если станешь за языком следить.
— Не буду, начальник, вот те крест! — обрадованный Полонский размашисто крестится.
Это выглядит настолько забавно, что Серёжа едва удерживает смешок. Однако тревожное осознание: с Игорем вполне может случиться
беда — по-прежнему сидит занозой в сердце.
Цветкова на месте не оказывается, и Игорь, перегнувшись через стол, запихивает ключ от хранилища в случайный ящик. Ловит Серёжин взгляд и поясняет:
— Потому что не фиг пост без присмотра оставлять.
— Справедливо, — признаёт Серёжа и решается спросить: — А зачем ты ему про «моего парня» сказал?
Игорь делает умудрённое лицо.
— Старый трюк: выдать правду за плохую шутку. Мало ли что может случиться, вот я соломку и подстилаю.
— Хитро, — признаёт Серёжа. — Только ты предупреждай заранее — у меня чуть инфаркт не случился, когда ты такое выдал.
— Зато реакция естественная была, — парирует Игорь, и они вместе выходят на галерею.
Архив, как и хранилище, находится на втором этаже. Шагая чуть позади Игоря, Серёжа любуется искусной лепниной, скользит кончиками пальцев по шелковистому мрамору балюстрады, украшенной цветами в горшках, и воображает, каким здесь всё было лет этак сто пятьдесят назад. Под потолком точно висела огромная хрустальная люстра, лестница и галерея были устланы персидскими коврами, а на стенах — развешаны картины каких-нибудь придворных художников. Внизу, на помосте, где сейчас стоит будка начальства, наверняка играл оркестр, и пары отплясывали весёлую кадриль...
— Всем ни с места! Ни с места, я сказал, а то этого мусора порешу!
Громкое эхо ещё мечется по притихшему залу, а Игорь, резко дёрнув Серёжу на пол и прошипев «Не двигайся», уже осторожно выглядывает через балясины. Серёжа для верности выжидает несколько секунд и аккуратно подползает к нему. Игорь сердито косится на нарушителя приказа, однако пододвигается, давая ему обзор.
Затаив дыхание, Серёжа смотрит вниз. Где прямо под ними какой-то тип стоит спиной к стене и держит в захвате полицейского, приставив тому пистолет к виску. От ощерившегося стволами синеформенного полукруга его отделяет порядка трёх метров пустого пространства. Те же полицейские, кто не стоит в оцеплении, оперативно выводят из зала штатских — лишние жертвы не нужны никому.
— Бросайте оружие, — интонации Ксении Михайловны повелительно холодны. — Сопротивлением вы только делаете себе хуже.
— Сначала откройте дело на этого ублюдка Гречкина! — А вот её собеседник более чем на взводе. — До каких пор денежным мешкам всё будет сходить с рук?!
— Положите пистолет, и мы спокойно всё обсудим.
— Нет уж! Я уже третью неделю обсуждаю с вами Алёнушкино исчезновение, и как об стену горох! Может, хоть так...
Договорить псих не успевает — бесшумно поднявшийся Игорь перегибается через балюстраду и сбрасывает цветочный горшок прямо ему на темя.
Бах!
Закатив глаза, псих оседает на гранитный пол, к нему бросаются полицейские, а освобождённый заложник нелепым пируэтом отпрыгивает в сторону.
«Надо же, Цветков», — успевает удивиться Серёжа, а потом тот, задрав голову, принимается орать, да так, что легко перекрикивает вернувшийся в залу возбуждённый гул.
— Гром, твою!.. Ты что творишь?! А если б по мне? А если б он выстрелил?
— Спокойно, Костян, — хладнокровно осаживает его Игорь. — Игрушечный ствол стрелять не умеет.
— Игрушечный?! — багровеет Цветков, однако один из занимающихся психом полицейских подтверждает: — Правда игрушечный, но сделан очень похоже. Взгляните, Ксения Михайловна.
Пока капитанша осматривает поднесённый ей на белом платке пистолет, псих со стоном приходит в себя. Заметившая это Ксения Михайловна распоряжается:
— Пострадавшего на носилках в лазарет и оформляйте задержание, — а затем поднимает глаза на Игоря и до сих пор сидящего у его ног Серёжу.
— Курсант Гром, — вроде бы она не повышает тона, но каждое слово слышно отчётливо. — О вашем поступке будет доложено вашему куратору и на кафедру. Надеюсь, вы отдаёте себе отчёт в его безрассудстве, а также о той опасности, которой подвергли две человеческие жизни.
Игорь бледнеет, как мрамор перил, в который вцепились его пальцы. Возмущённый до глубины души Серёжа открывает рот, чтобы вступиться, однако Ксения Михайловна ещё не закончила.
— Тем не менее, не могу не признать: вы поступили смело и чрезвычайно находчиво. И когда придёте к нам с дипломом, я первая скажу: «Добро пожаловать!».
Она начинает аплодировать, на втором хлопке к ней присоединяются полицейские рядом, а потом овацию подхватывает весь зал. Растерянный, малиновый от смущения Игорь стоит под шквалом аплодисментов, а Серёжа восторженно смотрит на него снизу вверх.
Его Игорь — настоящий герой, и как здорово, что теперь об этом будут знать все.
***
— Ну, и что мне с тобой делать? — риторически спрашивает дядя Федя, когда вечером они приходят к ним с тётей Леной на ужин. — Медаль вручить или выпороть?
— Ничего не делайте, — предлагает Игорь. — По-хорошему, эта история яйца выеденного не стоит.
— Да уж конечно, — хмыкает дядя Федя. — А если б ты этого несчастного насмерть зашиб?
— Не зашиб бы, — упрямо возражает Игорь. — Я специально цветок поменьше брал и в пластиковом горшке.
Дядя Федя закатывает глаза, но тут в прихожую выходит тётя Лена.
— Все важные разговоры — на сытый желудок и не в дверях. Так что быстренько к столу, пока не остыло.
На этом толком не начавшийся спор и заканчивается.
После ужина дядя Федя добреет. Телесные наказания больше не упоминает, зато вскользь замечает, что в личное дело Игоря происшествие будет записано в положительном ключе. После чего немного нервничавший Серёжа успокаивается и с любопытством спрашивает:
— Дядь Федь, а что это за псих был?
— Не псих он, — мрачнеет дядя Федя. — А отчаявшийся человек. У него жена месяц назад пропала — предположительно, сбежала с любовником. Его же переклинило, будто её убил Гречкин, у которого она работала секретаршей. Три недели нам мозги сношал, пока совсем до ручки не дошёл.
— Гречкин из «приближённых к олигархам»? — азартно настораживается Игорь. — И он точно не при делах?
— Чёрт его знает, — признаётся дядя Федя. — Конкретики, чтобы копать в том направлении нет, а голословные обвинения к делу не пришьёшь. Тем более в отношении такого человека.
На лице Игоря появляется упрямое выражение: была бы у него ксива — пришил бы и ни на чей бы статус не посмотрел. А Серёже вновь становится не по себе от предчувствия ходящей поблизости
беды. Но он молчит: просить Игоря быть осторожнее — самое идиотское занятие в мире.
«Значит, придётся что-то придумывать самому».
***
В ту ночь Серёжа почти не спит. Неподвижно лёжа в объятиях Игоря, слушает его размеренное дыхание и думает, думает, думает.
Нельзя допустить, чтобы
беда повторилась. Только что он может сделать? Игорева телохранителя из него не выйдет, супергероя, очищающего город от преступников, — тем более.
«Социум без преступности — утопия, — вспоминается когда-то сказанное дядей Костей. — Не бывает лицевой без изнанки. И потому мы, по сути, поддерживаем баланс, не давая второй чересчур разрастаться и мешать нормальной жизни первой».
«Я понимаю, — вздыхает Серёжа. — Но я должен найти способ защитить Игоря».
И тогда к нему наконец приходит ответ.
«Кто предупреждён, тот вооружён».
И ещё: «Всякая жизнь — это огромная цепь причин и следствий, и природу её мы можем познать по одному звену».
Маленький камешек обрушивает лавину. Убери его — и стихийного бедствия не произойдёт. Задача лишь в том, чтобы правильно и вовремя этот камешек вычислить, а Серёжа отлично знает, кто умеет
вычислять гораздо лучше любого человека.
«Это будет сложная программа, но я обязан справиться. Ради Игоря».
