***
Когда Олег говорит, что вместо универа собирается идти в армию, мама-Оля впервые принимает его желание в штыки. — Не пущу! Там беспредел и дедовщина — вон, у Евочки-экспедитора двоюродный племянник калекой вернулся. — Олюш, ну какой двоюродный племянник, что ты такое рассказываешь, — морщится папа-Дима, сняв фразу у Олега с языка. — Порядок сейчас в армии, чай, не девяностые. А Евочке вашей — ты сама говорила — лишь бы лясы поточить. Мама-Оля сердито раздувает ноздри. — А если тебя в Чечню отправят? — начинает она, но под говорящими взглядами Олега и папы-Димы тут же поправляется: — И потом, за два года вся школьная программа забудется. Как ты будешь в университет поступать? — Не два, а полтора, — автоматически поправляет её папа-Дима. — Однако тут я согласен — в армии мозги ржавеют быстро. Поверь человеку, который в своё время сделал так же, как собираешься ты. Олег невольно опускает глаза на жизнерадостные цветочки лежащей на обеденном столе клеёнки. Он рассчитывал сообщить об этом в другой раз, но коль уж всё так складывается... — Мам, пап. Я в универ вообще не пойду. Буду и дальше служить. По контракту. В кухне наступает гробовая тишина. Побледневшая мама-Оля прижимает ладонь к губам, взгляд папы-Димы темнеет, как небо перед грозой, и Олегу с запозданием становится страшно. Слишком серьёзное он сейчас озвучил. Слишком поворотное. — Олег, — голос папы-Димы звучит неестественно ровно. — Ты уже достаточно взрослый, и запрещать тебе что-либо мы не можем. Но я тебя очень прошу: подумай ещё раз, пока есть время. Хорошенько подумай.***
— Пр-ривести курсантов к присяге! Олег знает, что стоит в списке первым, однако всё равно теряется, услышав: — Волков! К счастью, он почти сразу спохватывается и строевым шагом подходит к столу, за которым стоит их взводный. Берёт красную бархатную папку, открывает и чётко произносит первые слова присяги: — Я, Волков Олег Романович, торжественно присягаю на верность своему Отечеству...***
Когда Олег говорит о своём решении Серёже, тот сначала принимает его слова за шутку, а потом, решительно сдвинув брови, спрашивает: — Почему? — Ну, ты же в курсе, — Олегу совсем не хочется с ним спорить, тем более вхолостую. — В науках я не силён, да и тяги к ним особой нет. А физуха мне всегда нравилась, к тому же секция по стрельбе... — Олег, но это же полная фигня! И ты сам это прекрасно понимаешь! Олег делает непроницаемый вид. — Никакая не фигня. Армия — нормальный вариант, а если остаться контрактником... Он осекается, поняв, что сболтнул лишнее, но поздно. Серёжа мертвеет так, что становится похож на себя-из-лета-потери. — То есть как контрактником? Зачем, Олег? Ты же неплохо в технике разбираешься, мог бы в техучилище какое поступить, если вышка не нравится. Зачем на войну? — Серый, ну какую войну? — Олег многое бы отдал за право его сейчас обнять. — Буду тихо-мирно сидеть в какой-нибудь части, максимум — на учения выезжать. Мне это правда ближе, чем гражданка. У Серёжи заостряются скулы. — Не верю, — твёрдо говорит он, и Олегу приходится сделать усилие, чтобы не потупиться под его прямым взглядом. — Ты из-за меня так решил, да? — Нет. — Благая полуложь. — Честное слово. Серёжа закусывает щеку и отворачивается. «Не убедил».***
— ...мужественно защищать свободу, независимость и конституционный строй России, народ и Отечество. Олег кладёт папку и недрогнувшей рукой расписывается в перечне фамилий. — Поздравляю, товарищ рядовой, — говорит взводный, на что Олег, козырнув, по уставу отвечает: — Служу Российской Федерации! Строевым шагом возвращается на своё место в «коробочке» и только там чувствует, как неприятно липнет майка к взмокшей спине. «Вот и всё». Олег почти незаметно поворачивает голову в ту сторону, где за условным ограждением толпятся приглашённые на присягу родственники и друзья будущих солдат. Приёмные родители стоят у самой цепочки. Папа-Дима одной рукой обнимает маму-Олю, та промакивает слёзы белым платком, а чуть позади них... Сначала Олег думает, что просто хочет выдать желаемое за действительное. Но нет — у кого ещё, кроме Серого, могут быть такие солнечно-рыжие волосы? «Приехал!» И ведь Олег его не предупреждал. Более того, он совершенно по-свински не звонил с самого отъезда из Питера, хотя была возможность. «А он всё равно...» От счастья сердце Олега поёт майским соловьём. И вдруг на полуноте осекается, когда он замечает за спиной Серёжи человека в синей эмведешной форме. «Он-то здесь зачем?!»***
Перемену в Серёже не увидит только слепой. Там, где раньше мерцал робкий огонёк свечи, сейчас ровно гудит пламя доменной печи, которому нипочём любые школьные неурядицы. Олег догадывается о причине метаморфозы и ревнует до боли в стиснутых челюстях, но старается ни звуком, ни взглядом этого не показать. Хотя бывает тяжело: например, когда на физкультуре он замечает в растянутом вороте Серёжиной футболки характерную малиновую отметину. Или когда тот приходит в школу странно рассеянным, и кажется, будто яркое весеннее солнце просвечивает его насквозь, как изящную кварцевую статуэтку. И сколько Олег ни убеждает себя, что это не более чем ревнивые домыслы, горечь и глупая обида меньше не становятся. Наверное, ему было бы легче, если б они не дружили или дружили, но только на словах. Увы, Серёжины чувства искренни, а оттолкнуть его сам Олег не в силах. И к концу одиннадцатого он, наконец, смиряется. «Третий должен уйти» — что ж, значит, уйдёт. Радикально переменит в своей жизни всё, даже если приёмные родители будут против. Мама-Оля и папа-Дима действительно сильно огорчаются его решению, однако после первого разговора поднимают эту тему лишь дважды. Сначала папа-Дима подробно и безыскусно рассказывает о своей службе и повторяет просьбу подумать. А после выпускного и результатов ЕГЭ — на удивление приличных, — мама-Оля мягко интересуется: — Может, всё-таки подадим документы куда-нибудь? А если не пройдёшь по конкурсу, тогда уж армия. — Нет, мам. — Олегу горько ей отказывать, только как иначе, если ничего не изменилось? — Олежек, ты делаешь ошибку... — начинает мама-Оля, однако папа-Дима её перебивает: — Олюш, свою голову к чужим плечам не приставишь. Пускай делает. Послужит, узнает что почём, а там, глядишь, и передумает. — Но поступление... — Он у нас парень умный, и после армии поступит. — Папа-Дима поворачивается к Олегу: — Действуй, как считаешь нужным. Мы тебя поддержим. — Спасибо, — у Олега вдруг садится голос. Он и раньше считал приёмных родителей классными и понимающими, однако ему в голову не приходило, что в этой ситуации они тоже займут его сторону. «Как же круто мне с ними повезло! Эх, если бы ещё и Серый наконец поверил...» Однако верить Серёжа отказывается наотрез. Недели не проходит, чтобы он не предлагал новый вариант с рассказом о проходных баллах и о «плюшках» вроде военной кафедры. Будь это кто другой, такая навязчивость дико бесила бы Олега. Но злиться на Серёжу он элементарно не умеет и потому стоически выдерживает «бурю и натиск» благих намерений. Пока однажды в ответ на терпеливое «Серый, хватит, я действительно всё решил» не слышит: — Олег, ну, пойми, тебе не надо уезжать. Я сам уеду — в Москву, уже точно. В Москву? Олег помнит, что Серёжа говорил об МГУ, однако тогда это показалось обычной болтовнёй. Зачем уезжать, если счастлив в Питере? — А Игорь? — Вопрос срывается сам собой, и его при всём желании не затолкать обратно. — Игорь согласен. Долгий взгляд глаза в глаза, и Олег отворачивается первым. Они никогда об этом не говорили, тем не менее сейчас хватает всего двух фраз, чтобы больше спрашивать было не о чем. «Сильный поступок. Будь Серый моим, не уверен, что смог бы так надолго его отпустить». Однако надо что-то сказать и по существу. — Серый, дело правда не в тебе, — Олег произносит это со всей убедительностью, на какую способен. — Посуди сам, я ведь тоже мог бы уехать учиться в другой город. Но мне интересна именно служба в армии. Поверь уже, а? По мере того, как Серёжа обдумывает аргумент, упёртость на его лице сменяется растерянностью. — Я как-то... — он смотрит на Олега почти виновато. — Это что ж, выходит, я тебе просто так полтора месяца мозги клюю? Блин, Олег, — теперь его тон звучит умоляюще, — я идиот с манией величия. Прости, пожалуйста. — Да брось, какая мания, — Олегу очень неудобно, что перед ним извиняются. — Ты же за меня беспокоился. — И беспокоился, и мания, и непонятно в какой пропорции. Ладно, — Серёжа смиренно машет рукой, — учту на будущее. Но, — его взгляд серьёзнеет, — если ты всё-таки останешься, я буду очень рад. Олег молча кивает, давая понять, что принял к сведению. Удержать его в Питере может лишь ответное чувство, но Серёже об этом знать совсем не обязательно.***
— Напра-аво! Шагом марш! Из закреплённого на флагштоке динамика раздаются первые ноты гимна. «Коробочки» свежеиспечённых рядовых бодро маршируют, совершая по плацу круг почёта. Зрители приветствуют их аплодисментами и криками «Ура!», кто-то даже бросает цветы. Проходя вдоль ограждения, Олег успевает заметить гордую улыбку папы-Димы и покрасневшие глаза мамы-Оли, Серёжину радость и Игорево одобрение. «Ладно, приехал, и фиг с ним, — великодушно думает он, чеканя шаг. — Хуже было бы, если б это была Стешка».