Фантики

После неудачи с валентинкой Стешка своё особенное отношение никак не выказывает — единственный «белый танец» не в счёт. К концу одиннадцатого они с Олегом даже общаются постольку-поскольку, так что короткий разговор во время «Алых парусов» становится для него неожиданностью. Это случается уже после вручения аттестатов, когда радостно-возбуждённые выпускники дружно топают на Дворцовую. Стешка догоняет Олега с Серёжей и после пары ниочёмных фраз просит: — Серёж, можно мне с Олегом поговорить? — Конечно, — без задней мысли соглашается тот и, не заметив паникующий взгляд друга, отстаёт в толпе. «Походу, я попал», — пророчески думает Олег. Но добившаяся своего Стешка всё молчит и молчит, и, прошагав несколько десятков метров, он не выдерживает. — Стеш. — Д-да, — вскидывается девчонка. — Я тут узнала случайно... Ты правда после школы сразу в армию идёшь? — Правда, — Олег понятия не имеет, откуда пошла утечка, тем не менее ничего плохого в этом не видит. — Но почему? — с нажимом продолжает Стешка. — У тебя ведь серебряная медаль, а институт можно и с военной кафедрой выбрать. И она туда же. — Потому что мне так хочется, — раздражённо отрубает Олег. От его сердитого тона девчонка разом теряет напористость и, съёжившись, почти шепчет: — Извини. Олегу становится стыдно. — Ты извини. Просто меня слегка задолбали этим вопросом. — Он понимает, что оправдание так себе, и заканчивает: — Впрочем, это мои проблемы. Осмелевшая Стешка решается поднять на него глаза. — Ты точно решил? — Точно. Серебряная медаль у меня исключительно благодаря Серому — сам я в науках как особо не шарил, так и не шарю. А военная служба мне всегда нравилась. — Понятно, — бесцветно говорит девчонка. — А ты куда будешь поступать? — Олег чувствует себя обязанным проявить встречный интерес. — В мед. У меня родители врачи, пойду по стопам. Для добровольного выбора в ответе слишком мало энтузиазма. — А сама ты чего хочешь? Стешка бросает на Олега косой взгляд. — Осуждать не будешь? — Что ты! — Кто он вообще такой, чтобы кого-то осуждать? Немного помявшись, девчонка признаётся: — Хочу быть домохозяйкой. Заниматься домом, создавать уют, растить детей. Двух мальчиков и девочку. Глупо, да? — Совсем не глупо, — честно заверяет её Олег. — Наоборот, очень даже здорово. Жаль только, что на домохозяек нигде не учат. Стешкино лицо освещает робкая улыбка. — Ты правда так думаешь? — Правда. Зачем мне врать? Девчонка мило розовеет, и в этот момент её окликает чей-то звонкий голос: — Стеш! Иди сюда, быстрее! — Людка, — извиняясь, говорит Стешка. — Я пойду? — Иди, конечно. Ты ж свободный человек, зачем у меня отпрашиваешься? Повеселевшая Стешка ещё раз улыбается и, задорно стуча каблучками, убегает вперёд, к стайке одноклассниц. Несколько минут Олег шагает в одиночестве, а затем его нагоняет Серёжа. Запыхавшись, спрашивает: — Всё нормально? Я только потом сообразил, что, может, не надо было тебя одного оставлять. — Всё нормально. — Эх, если бы в Серёжиных интонациях была хоть капля ревности... Но нет, одно лишь дружеское участие. — Она откуда-то узнала, что я иду в армию, вот и захотела уточнить. — Это классручка с твоей приёмной мамой сегодня обсуждали, — приоткрывает Серёжа завесу тайны. — Перед аттестатами. — Теперь ясно. — Олег надеется, что хотя бы учителя не станут промывать ему мозги на тему «Почему не в институт?». — Осталось несколько часов продержаться, — Серёжа будто считывает его мысли. — И больше к тебе точно никто не станет приставать. — Ага. После сегодняшней ночи он в принципе вряд ли когда-нибудь увидится с одноклассниками, в том числе и со Стешкой. Которая, вроде бы, в него уже совершенно не влюблена. Тогда Олег ещё не знает, как сильно ошибается. По обоим пунктам.

***

Его отправляют служить на самый северо-восток области — впрочем, по его же просьбе «Куда-нибудь подальше». — Ну-ну, Олюш, — успокаивает папа-Дима расстроенную известием маму-Олю. — Не Камчатка же. А для современных дорог двести километров — тьфу. Мелочь. Зато часть у них хорошая, я через сослуживца узнавал. Слушающий это Олег выдыхает про себя с облегчением. Как бы он ни хорохорился, сталкиваться с возможным беспределом ему совершенно не хочется. Отъезд назначен на седьмое октября, и неласковым серым утром, ровно в восемь ноль-ноль Олег с приёмными родителями ждут автобус возле военкомата. — Обязательно позвони, когда доберёшься, при первой возможности, — в очередной раз повторяет мама-Оля. — Телефон же не забыл? — Не забыл, — Олег для наглядности похлопывает по карману, где лежит специально купленный «Сименс А60». — А документы? — теперь спрашивает уже папа-Дима. — Самое важное — документы, бельё и деньги. — И зубная щётка, — не без насмешки подхватывает Олег. — Всё взял, не переживайте. Строго по списку. — Ох, Олежек, — обнимает его мама-Оля. — Береги себя. — Мам, ну ладно тебе, — Олег неловко отвечает на объятие. — Я ведь не на фронт ухожу. Мама-Оля быстро кивает и отступает назад, пряча выступившую на глазах влагу. — Мам, — беспомощно повторяет Олег, и тут его спасает раздавшееся позади: — Олег! Фух, привет! Здрасьте, тёть-Оль, дядь-Дим. «Серый?!» Растрёпанный, явно наспех собиравшийся Серёжа, тяжело дыша, останавливается рядом с ними, и унылую площадку перед военкоматом будто освещает летнее солнышко. — Здравствуй, — с усилием улыбается мама-Оля, а папа-Дима подначивает: — Не проспал-таки? — Да ну, разве я мог! — Серёжа крутит головой так, что с хвоста почти соскальзывает резинка. — Я не понял, — у Олега наконец прорезается голос, — ты у родителей узнавал, когда я уезжаю? Почему не у меня? — Потому что тебя невозможно поймать по телефону, — спокойно парирует Серёжа. — А перезванивать ты не перезваниваешь. Упрёк справедлив, и Олег прикусывает язык. Как ни крути, о том, что ему купили сотовый, он тоже рассказать не собрался. А из-за запарки, забывчивости или ещё по какой причине — самому ответить трудно. К счастью, Серёжа, как настоящий друг, не обижается. Наоборот, достаёт из кармана великоватой кожанки бумажный прямоугольник и, чуть смутившись, протягивает Олегу: — Вот. На память от меня. Сначала Олег думает, что это фотокарточка — уж больно формат похож. Однако у него в руках оказывается плотный белый лист, на котором карандашом нарисован... — Это я, что ли? — неверяще уточняет Олег очевидное. — Ух, ты, вот это круто! Мам, пап, взгляните! Тут он затыкается, вспомнив, что Серёжа не любит, когда его рисунки показывают посторонним, однако уже поздно. Приёмные родители с интересом рассматривают портрет и не стесняются на комплименты умению художника. — Как живой! — восторгается мама-Оля. — На фотографиях, бывает, хуже получается. — Верно, — соглашается с ней папа-Дима. — Ты на редкость талантливый парень, а мы и не знали. От похвал Серёжин румянец становится заметно ярче. — Да ничего особенного, — скромно отнекивается он. — Так, решил вспомнить детство. — Ну-ну, — хмыкает папа-Дима, а Олег неожиданно хрипло благодарит: — Спасибо, Серый, — и, наплевав на всё, крепко прижимает Серёжу к груди. — Пожалуйста. — От шёлковых рыжих волос идёт тонкий, но умопомрачительно вкусный запах, соблазняя зарыться в них носом. — Там на обратной стороне номер телефона, ну, на всякий случай. Чтоб не забыл. — Не забуду. — Ни номер, ни худое тело в объятиях, ни гладкую нежность прижимающейся к щеке щеки. «Дурак я, — мелькает запоздалая мысль. — Куда убегаю, память-то всегда со мной. Хоть в Питере, хоть в Австралии, хоть на Марсе». Смертельно не хочется разжимать руки. Отпускать. Уезжать. Но Олег это делает: отпускает, отступает, прячет рисунок в карман гимнастёрки. И вовремя, потому что к военкомату уже заворачивает запоздавший вестник скорой разлуки — большой «мерседесовский» автобус. «Ну, по крайней мере, доеду как белый человек», — с фальшивой бодростью думает Олег. Собирается взять стоящую у ног спортивную сумку, но внезапно откуда-то со стороны его окликают по имени. Он оборачивается вместе со всеми и едва удерживается от того, чтобы не протереть глаза. — Стеша?! — Привет! — На скулах подбежавшей Стешки горят два алых, будто нарисованных пятна. — Здравствуйте, — это уже Олеговым приёмным родителям. — Здравствуй. — Папа-Дима и мама-Оля неприкрыто удивлены её появлением. — Я... — Стешкин взгляд мечется между ними и Олегом с Серёжей. — Я хотела... — Попрощаться с Олежей, — приходит мама-Оля ей на выручку. — Конечно, мы не будем мешать. Приёмные родители деликатно отходят, вынуждая Серёжу последовать их примеру, и Олег со Стешкой остаются условно наедине. — Откуда ты взялась? — Звучит с наездом, поэтому Олег заставляет себя перефразировать: — В смысле, откуда ты узнала, что я сегодня уезжаю? — От тёти, — потупившись, сознаётся Стешка. — Она здесь в военкомате работает, вот я её и упросила в базе посмотреть. От этой наивной простоты у Олега реально дёргается веко. — Стеш, — сдержанно говорит он. — Вообще-то, разглашение такой информации — дело подсудное. А если б твоя тётка попалась? А если б я к другому военкомату был приписан? — Ну, я же знаю, что ты где-то в нашем районе живёшь, — девчонка растерянно хлопает ресницами. — А про разглашение я как-то не подумала... Олегу страстно хочется пройтись по этому «не подумала», только в стоящий перед крыльцом автобус уже началась посадка будущих защитников Родины. — Ладно, Стеш. — Повезёт, если сейчас получится свернуть ненужный разговор. — Мне ехать пора. — Да, я... — Стешка собирает решимость в маленькие кулачки. — Я только хотела сказать, что буду ждать. Вот. У Олега округляются глаза. — В смысле, ждать? Из армии? — Да, — девчонка храбро смотрит ему в лицо. — Стеш. — Блин, ну почему? Кому там мало одной Олеговой безответной любви? — Не надо. Я после срочной службы контрактником пойду, это стопроцентно. Нежные девичьи черты обретают непривычную твёрдость. — Я всё равно буду ждать, — упрямо повторяет Стешка. — Ждать и надеяться. — Стеш... Площадку перед военкоматом оглашает недовольный гудок. — Стеш, я тебя очень прошу, не нужно, — речитативом заканчивает Олег и подхватывает сумку. — Всё, пока. — Пока, — тихо отзывается Стешка ему в спину. Он суматошно прощается с приёмными родителями и Серёжей, спринтером мчится к автобусу и одном прыжком заскакивает в салон. Но всё это время лопатками чувствует грустный девичий взгляд, от которого во рту горькими леденцами перекатываются несказанные слова. «Прости. Прощай».

***

— Ра-азойдись! Ровные прямоугольники «коробочек» рушатся в ту же секунду, и плац заполняет броуновское движение. — Олежек! Мама-Оля пахнет домом, отчего у Олега вдруг начинает стыдно щипать глаза. — Красавец! Горжусь! — Объятие папы-Димы по-мужски крепкое и короткое. — Поздравляю! — Узкая ладонь вечного мерзляка Серёжи по обычному прохладная. — Поздравляю! — Зато Игорь горячий, как печка. — Служу Российской Федерации! — весело рапортует Олег и получает в ответ две одинаково светлые улыбки. А потом они до самого обеда гуляют по территории, и Олег, никогда не бывший болтуном, почти всё это время о чём-то рассказывает. Впрочем, слушают его с неослабевающим вниманием, а если и перебивают, то по существу. Лишь мама-Оля то и дело спрашивает: — Олежек, тебе здесь правда хорошо? — на что получает неизменный ответ: — Правда. Но когда наступает неизбежная пора расставаться, у Олега вновь становится ком в горле. Он не лукавит, ему и впрямь неплохо в армии, просто вдруг хочется бросить всё и вернуться домой. Хорошо, что недостойная слабость быстро проходит, и её успевает заметить разве что Игорь, профессионально привыкший обращать на мелочи внимание. — Доброй службы, солдат, — по особенному тепло говорит он, дольше необходимого задерживая руку Олега в своей. — И тебе, — искренне возвращает пожелание тот. Губ Игоря касается улыбка. — Служим Российской Федерации. Когда дембельнёшься, приходи к нам в главк. Гарантирую, там будет поинтереснее, чем сидеть сиднем в какой-нибудь части. Олег недоверчиво смотрит на него: серьёзно? Несмотря на Серого? Игорь почти незаметно наклоняет голову: серьёзно. Приходи. И вместо того, чтобы по обыкновению сказать «Спасибо, только я уже всё решил», Олег отвечает неожиданным даже для себя: — Спасибо. Я подумаю.