***
3 года назад. Холодно. Морозный ветер пробирает до костей, замораживая внутренние органы и лишая движения. Хотя кого я обманываю? Обездвижено мое тело далеко не потому, что холодно, а потому что приказано сидеть смирно. Как же так случилось? Когда все пошло не так? В каком моменте мы свернули не туда? А, может, так было всегда? И все улыбки, цветы и конфеты были лишь ложью и маской, которые помогали заполучить в свою ловушку глупую и наивную девочку? И он оказался не ангелом, а самым настоящим дьяволом? Не могу в это поверить. Или просто не хочу. Не хочу признать то, что меня нагло обманули, и я позволила этому случиться… позволила обвести себя вокруг пальца, заполучая мои тело и душу в личное пользование Сатаны. Персональная игрушка, с которой можно делать, что захочется. И Дьявол знает, что кукла никуда не сбежит, покорно принимая свою судьбу. Вот только у этой самой куклы больше нет сил. Синяки. Которые не успевают проходить, как появляются новые, и тело постепенно превращается в одну сплошную гематому. Больно все – ходить, лежать, сидеть, существовать. И с каждым днем прятать синяки становиться все сложнее и сложнее: ни одна одежда не может перекрыть такое количество. Шорох. Каждый отзывается во мне паникой и истерикой, затупляя способность рационально мыслить – моментально хочется забиться в дальний угол и спрятаться там, спасая свою шкуру от живодера. Но углов нет, словно я нахожусь в белом шаре закутанная во все черное – нет ни единой возможности остаться незамеченной. Касания. Мимолетные больше не приносят радость, а отзываются желанием содрать с себя кожу без наркоза – прямо так, наживую – все равно будет менее болезненно, чем то, что происходит после таких легких прикосновений. Спустя некоторое время мягкость сменяется на грубость, и все, что следует потом, остается в тумане. Глаза. Такие же черные, как и у меня, сначала казались прекраснее всего на этом свете, с течением времени превращаясь в пустую бездну, которая топит тебя, стоит только их владельцу взглянуть на тебя. Сама Преисподняя светлее и приятнее, чем взгляд, засасывающий в себя безвозвратно. Боль. Любая. Физическая и психологическая. Настолько сильная, что ни один анальгетик не помогает справиться с этой самой болью. А за ней страдания и мучения, непрекращающиеся на протяжении нескольких часов. Но раз за разом все ощущения притупляются, и понимаешь, что не чувствовать – отличный и не такой уж невозможный вариант. Страх. Животный и всепоглощающий. Он убивает все попытки спастись, включаясь, как всегда, некстати. Надеясь оставить в живых хотя бы толику себя, я считаю страх инстинктом. Обманывать себя не проще, зато легче. Замок в железной двери провернулся два раза, а значит до очередного ужаса остается минута. Целая минута, в течение которой я могу отключить эмоции и оставить время на самобичевание на потом. Но сделать это сейчас крайне трудно, и как бы я ни пыталась, но собраться с силами и найти выключатель не могу. Тридцать секунд. Тяжелые шаги слышны в коридоре. Сначала тихо, но с каждым мгновением становятся все громче и громче. Может, попробовать сконцентрироваться на них? Вот только успокоения нет – лишь страх с новой силой прорывается наружу, захлестывая меня ледяными волнами. Пять. Звон связки ключей. Четыре. Нужный, маленький и серебряный, ключик вставляется в замочную скважину. Три. Один поворот. Два. Живая статуя вместо меня. Один. Явление Сатаны в свою личную пыточную. От звона тишины кружится голова, и хочется опуститься на мягкое покрывало, прикрыть глаза и заснуть мирным сном. Но нет. По двум причинам: не было команды и нельзя расслабляться в присутствии Дьявола. Нужно потерпеть. Всего лишь пару часов, а потом, когда я вновь останусь одна на растерзание удушающим мыслям, можно будет расслабиться. Наверное… Манаби медленно обошел кровать и присел на корточки рядом со мной. Самое главное – не смотреть в глаза. Если мы столкнемся взглядами хоть на секунду, считай, пропала. Поэтому единственным вариантом остается неизменная улыбка, которая раньше казалась привлекательной и живой, сейчас воспринимается лишь садисткой. − Акира, как прошел твой день? – тихий голос отозвался в ушах болью и резью, и уже сейчас захотелось лезть на стену, потому что за этой любезностью не следует ничего хорошего. − Все было хорошо, спасибо. − Нужно смотреть в глаза, когда говоришь с человеком, − грубые пальцы легли на подбородок и с силой сжали его. Еще один синяк. Можно попробовать воспользоваться тоналкой, хотя… вряд ли это поможет. – Тебя этому не учили, Акира? − Учили. − Тогда повтори, только уже культурно. Слова застряли в горле, и глаза застыли на чужих губах, ставших до отвращения противными. Не то, что ощущать их на себе − просто смотреть уже невозможно. Хватка на подбородке ослабла, и наивность глубоко внутри меня затрепетала от радости, но тут же угасла под жестоким кнутом реальности – рука медленно, почти нежно поползла вниз, а потом с силой обвила шею пальцами. Кислород прекратил свое поступление в легкие, но попыток вымолить свободу предпринимать бесполезно. Ему нужно лишь одно – глаза в глаза. Отличный способ поймать жертву на свою удочку. Замечательная приманка… для охотника, а для жертвы – вечный обман. И любое животное знает об этом и спасает себя, борясь до конца. Но я проигрываю очередной бой, поднимая взгляд и сталкиваясь с густой чернотой. Теперь в мире не существует ничего, кроме этих глаз. И их хозяин с радостью этим пользуется, выпуская из плена своих рук. − Все было хорошо, спасибо. Вместо похвалы поцелуй в щеку, от которого в кровь выбрасывается очередная порция адреналина. На плечи ложатся руки, толкая на подушки, и я послушно ложусь, а надо мной нависает сильное тело, от которого не спастись. − Если не хочешь, можешь отказаться. Не могу. Хочу, но не могу. Очередной обман просачивается в организм, радуя ложной возможностью освободиться. И я не верю этому. Закрыв глаза, принимаю все, что Дьявол только захочет. С болью, кровью и слезами которые уже не ощущаются на щеках. Счет времени потерялся, ровно как и мысли в голове, кроме одной – когда Манаби вернется сюда в следующий раз, меня уже здесь не будет.***
Яркий блеск любимых черных глаз сразу же потух, как только Акира увидела вошедшего мужчину. Брюнетка словно выпала из реальности. Сначала я думал, что Акира задумалась, но, когда тонкое тело стала бить крупная дрожь, понял, насколько все плохо. У моей девочки начинается самая настоящая истерика, а я понятия не имею, что делать. Для четко организованного плана мне нужно знать корень проблемы и отталкиваться уже от него. Даже идиоту понятно, что причина в этом мужике, вот только как они связаны с Акирой? Блять! Думай, думай, думай… А пока думаешь, сделай уже что-нибудь! Обошел девушку и, закрыв ее собой, протянул руку мужчине. Черные глаза напротив перенесли внимание с Акиры на меня, и незнакомец улыбнулся еще шире. От такой улыбки у нормального человека мороз по коже пройдет, но я чуть ли не впервые в жизни рад, что являюсь ненормальным. − Манаби Коиши, − мужчина накрыл мою руку своей и чуть склонил голову. – Лучший нотариус в Роппонги. − Ран Хайтани – владелец лучших клубов Роппонги. Коиши сверкнул глазами на мое плечо, пытаясь вновь увидеть мою девочку, но в силу роста не смог достичь желаемого – он казался надоедливым муравьем, которого так и хотелось раздавить, даже не зная причины. Уже тот факт, что Акира испугалась его, просто увидев, зажигает во мне безумное желание уничтожить мужчину. Даже не представляю, какие можно использовать варианты для этого увлекательного мероприятия… − Акира, сколько лет мы не виделись? – Коиши, наконец, отпустил мою руку и шагнул в сторону. – Год? Два? − Три, − тихо и безжизненно в ответ. Обернулся, и сердце замерло: привычная бойкость Акиры испарилась, словно ее и не было никогда, выпуская наружу лишь примерную покладистость и беспрекословное повиновение. Лицо опущено, глаза рассматривают до блеска начищенный паркет, а руки сложены перед собой в подрагивающий замок. Да что, блять, происходит?! − Вы знакомы? – безразлично бросил и направился к Акире, укладывая руку на ее напряженную спину. Пара секунд и мышцы чуть расслабились, возвращая более ровно дыхание девушке. − Акира Вам не рассказывала, господин Хайтани? – Коиши по-хозяйски прошел вглубь кабинета и расположился в кресле, укладывая папку на соседнее место и не спуская взгляда с брюнетки. Моя девочка отрицательно замотала головой, переведя взгляд с пола на мои брюки. Плечи поникли, как и вся Акира. Блять. Мысль вертится в голове, и ебучее озарение уже давно наступило, но я не хотел в это верить, иначе Манаби Коиши будет пиздец как плохо… − Мы с Акирой состояли в отношениях, − сумасшедшая улыбка стала еще шире, а моих сил, чтобы сдержать себя, еще меньше. В груди разливалось безумное желание выпустить в этого садиста всю обойму − медленно, растягивая сладостное удовольствие для себя и адские мучения для него. Уже вижу эту сцену, как он будет молить убить его сразу, не издеваясь, потому что даже идиоту будет понятно, что от меня он не уйдет. Но моя садистская натура никогда не умела слушать и слышать мольбы – поэтому нашему несчастному мальчику будет лишь одна дорога. Как только рядом со мной, судорожно сцепив пальчики, Акира подает крошечный признак жизни, хочется приступить к расправе прямо сейчас – зная лишь завуалированную часть их прошлого, невозможно сидеть на жопе ровно, но мысль, что моя девочка может все это увидеть, прочными цепями связывает и заставляет усидеть на месте. − Но потом мы приняли решение расстаться, − Коиши пожал плечами. – Да, Акира? − Да. − Акира, помнишь, что я тебе говорил про взгляд? – брюнетка застыла безжизненной статуей, впившись пальцами в мою рубашку, после простого вопроса, который несет за собой больший смысл и темное прошлое. – Когда говоришь с человеком, нужно смотреть ему в глаза. Блять, как же он меня достал. Не можешь въебать − задуши влиянием и превосходством. Поэтому осторожно отцепив ручку девушки от себя, снова закрыл ее собой и двинулся в сторону жертвы. − Коиши, я погляжу, ты тоже не особо приличен для «лучшего» нотариуса района, раз не смотришь в мои глаза при разговоре, − расправив плечи, встал над сидящим на кресле мужчиной. Черные глаза метнулись на мои и замерли, даже переставав моргать. Вот оно. Наконец-то этот ублюдок показал себя настоящего – без сумасшедшей улыбки и горящих безумием глаз. Теперь во взгляде читалось не желание запугать, а сам страх – животный, пробирающих до мозга костей и заставляющий волосы на загривке встать дыбом. То, что нужно… хотя это еще далеко не конец. − Я-я-я, − растеряно протянул Коиши и затрясся подо мной, когда мои руки поймали его в ловушку, уперевшись в подлокотники кресла. – Прошу прощения, господин Хайтани. − Зачем пришел? Взгляд стал еще более озадаченным, словно этот придурок забыл, что здесь делает. Он пробежал глазами по моим пуговицам на рубашке, а когда вернулся обратно, выдал: − Я д-должен передать Акире важный документ, − Коиши потянулся к своей папке и, взяв в руки, сунул мне так, словно это была бомба. Судорожный кивок в сторону девушки. Оттолкнулся свободной рукой от кресла, и мужчина расслабленно выдохнул. Рано радуется. Так просто не отделается. Развернулся и столкнулся взглядом с Акирой. В черных глазах блестели еле заметные слезы, и я был готов разорвать весь мир на кусочки, лишь бы моя девочка не плакала, потому что видеть ее слезы больнее, чем получить самые серьезные ранения – это сравни мучительной смерти. Быстро сократил расстояние между нами и, осторожно коснувшись щеки ладонью, убрал спутавшиеся пряди с лица. Девушка медленно моргнула, безмолвно говоря, что все в порядке, но это далеко не так. Она пытается быть сильной, пытается доказать, что справится, но то, что я видел пару минут назад, полностью противоречит ее попыткам. Как бы это сейчас ни звучало, но именно эти ее усилия еще сильнее влюбляют меня в прекрасную брюнетку, прожигающую меня глазами, полными благодарности. Ее стойкость и сила, желание бороться несмотря на страшное прошлое греют душу и вызывают гордость за мою маленькую принцессу. Любимую и единственную. Медленно, чтобы не напугать, подался вперед и коснулся губами темной макушки, вдыхая слегка резковатый аромат. И лишь когда девушка полностью расслабилась, отступил на шаг, вручая черную папку ей в руки. Акира, не глядя на Коиши, присела на стол, открывая документы и внимательно вчитываясь в текст. По сведенным бровям и быстро бегающим по строчкам глазам было видно, что что-то не так – Акира несколько раз перечитывала один и тот же фрагмент. Подошел к ней и заглянул в бумаги, чтобы прочитать, но девушка тут же закрыла папку, откидывая на стол и устремляя гневный взгляд на Коиши. Лишь за секунду страх сменился на злость, причем такую, что даже мне находиться рядом с этим маленьким эпицентром было неуютно. Что же это за документ? − Манаби, серьезно? Ты же сам знаешь, что все это полный бред! − Акира, спокойно, я всего лишь передал бумаги… − Это фальшивка! − Нет, − Коиши встал с кресла и, сделав шаг в нашу сторону, замер. Его тело само по себе остановилось, когда он поймал мой убивающий взгляд. Еще один шаг – и этот идиот труп. – Наша фирма проверила все, и это не… фальшивка. − Это кафе мое – оно принадлежало моим родителям, и два с половиной года назад стало моим! − Акира, следи за эмоциями… − А ты за выражениями, − сделал шаг вперед и, пройдя между ними, дотянулся до папки. Даже семь пядей во лбу не нужно, чтобы, прочитав этот листок, понять, что Акира сидит глубоко и крепко – так, что ни одна колоноскопия не найдет. И из этой жопы выбраться практически невозможно – по всем официальным документам кафе принадлежит не ей, а какому-то Масаши Фушиоми. Блять, что-то знакомое… надо написать Рину. «Привет, сладкий. Надеюсь, не врываюсь в вашу очень активную половую с Юко жизнь, но даже если да – не смертельно. Нужно срочно пробить одного человечка – Масаши Фушиоми. Как добудешь инфу, звони. P.S. Кстати, я тут понял, что у нас в квартире ОЧЕНЬ тонкие стены…» Ответ не заставил себя долго ждать: «Привет, придурок. Написал Кацу. Потом перешлю данные тебе. Но мне кажется, мы его уже встречали. P.S. Иди нахуй» Ухмыльнувшись, откинул телефон на стол вместе с папкой и перевел взгляд на Акиру и Коиши. Девушка стояла, сложив руки на груди и приподняв подбородок. Весь ее вид – вновь горящие глаза, сведенные к переносице брови и поджатые губы – кричал, что она права и будет бороться за свое до конца. Любому, кто знает Акиру, это понятно. Только вот придурок, стоящий напротив нее с вновь выросшей сумасшедшей улыбкой, этого, видимо, не знает. Не лезть в их разговор оказывается безумно трудно: целую минуту руки так и чешутся разъебать упертую морду Коиши о стол… или, чтобы не портить мебель, о свою коленку. Да ладно уж, можно просто и об кулак. Тоже подойдет. А этот паршивец так и искушает на грех – то скажет что-нибудь, за что убить его мало, то просто посмотрит на мою девочку так, что злость с новой силой закипает во мне, медленно уничтожая рациональные мысли. Вот только Коиши, видимо, самоубийца, потому что сам вырыл себе могилу – Акира взмахнула руками, пытаясь закончить разговор, и шагнула назад, но придурок протянул свои клешни к девушке и сомкнул их на тонком запястье, притягивая к себе и лишая меня возможности здраво мыслить на секунду, по истечении которой Манаби Коиши потерял возможность улыбаться, лишаясь пары зубов. Мой кулак, точно и метко находящий самые уязвимые места, прилетал в цель, разбивая в кровь губы, бровь и нос, а голова забавным болванчиком откидывалась назад при каждом ударе, раззадоривая еще больше. − Ран… Костяшки неприятно заныло, и в голове мелькнули наши с Рином любимые белые перчатки. Надевать их − особое удовольствие. Предвкушение от серьезной драки. Окрашивание белоснежной ткани в темный алый цвет. Необходимый выброс адреналина и приятное расслабление после. Но вот такие спонтанные стычки приносят больше наслаждения, чем запланированные заранее, и прямо сейчас от удовлетворения даже голова кружится и глаза застлала приятная пелена. − Ран, пожалуйста, − на спину легла тонкая ладошка, выводя меня из состояния эйфории, и я замер, так и не нанеся очередной удар. Весь мир разом приобрел ясность, и пальцы разжались. Глухой грохот, тихое кряхтение и просьба вызвать скорую. Но меня сейчас волновал лишь единственный человек, и это далеко не ебанутый на всю голову садист. Резко повернулся, и мою талию быстро окольцевали тонкие ручки, а маленький носик уперся под грудину, резво зарываясь в ткань рубашки. Боже. Моя девочка. Прижал к себе мелко трясущееся тело и вдохнул успокаивающий нервы аромат, родной и любимый. Пока я поворачивался к Акире, в голове пролетели все возможные варианты реакции на мой всплеск агрессии, но такого – крепких объятий – не было даже в проекции. − Ты мне чуть руку не сломал, − раздалось где-то снизу, и я пнул ногой, попадая точно в цель. − Еще раз дотронешься до Акиры – сломаю. И не только руку, − опустил взгляд на него и кивнул в сторону двери. – Свободен. Коиши быстро подобрался и, кряхтя, направился к двери. Наивный. Если этот придурок всерьез рассчитывает, что мы с ним больше не увидимся, то он очень сильно заблуждается. Никто и никогда не смеет прикасаться к моей принцессе без ее согласия. Отодрал от своей груди Акиру, заглядывая в прекрасные глаза и наслаждаясь их манящей глубиной. Нижняя губа слегка подрагивала, но вся девушка сияла, разливая приятное тепло по всему телу. Как только хлопнула входная дверь, девушка слабо улыбнулась и прошептала: − Спасибо. Наклонился и быстро накрыл любимые губы, наслаждаясь их вкусом и мягкостью. Никогда не устану целовать Акиру – это в миллионы раз лучше и эмоциональнее, чем любая, даже самая активная, драка. Один поцелуй уничтожает все внутри меня и восстанавливает вновь, даря незабываемые ощущения, которые хочется испытывать снова и снова. Мой личный наркотик, который я никогда не брошу. Девушка первая отстранилась, облизывая слегка покрасневшие губки и смущенно опуская блестящий взгляд вниз. Видеть мою принцессу в смятении сродни чуду – не каждый день сильная и независимая Акира превращается в девочку, умеющую обескураженно прятать рвущуюся улыбку и краснеющие щеки. Девушка подняла взгляд на папку, оставленную на столе, а потом перевела его на меня, растерянно пожимая плечами: − Кажется, мне нужен лучший адвокат и юрист Роппонги. Блять.***
Ночью на улице непривычно тихо – вот, что значит жить не в Токио. Вокруг слышны лишь шелест листьев и наше с Рином тяжелое дыхание. Если поднапрячься, можешь заметить даже скрежетание зубов. Блять. Тело сковало так, что шага сделать невозможно… и не мне одному. Риндо стоит рядом, крепко сжав руки до побелевших костяшек. Его глаза со смесью страха и ненависти горели ярким пламенем. Если бы он обладал сверхспособностями, то от деревянного дома, на который был направлен этот убийственный взгляд, не осталось бы и горки пепла. За последние пять лет, как мы не были тут, ничего не изменилось – все тот же маленький садик сбоку от главного входа, длинная скамейка и одинокое дерево рядом с ней; та же дровница, наполненная, как и всегда, до отвала; те же цветы перед домом, которые каждое утро ставились в хрустальную вазу в гостиной… ничего не поменялось, как и наше отношение к этому месту. Рин еще раз обвел взглядом небольшой дворик и огромный дом, кивнул своим мыслям, решаясь сделать шаг, и направился в сторону входа. Где-то в глубине души заскребли кошки, впиваясь когтями в сердце и вопя, что нужно развернуться и уйти на хер из этого места, но я не могу. Как бы сильно ни хотелось, нельзя – не в моих правилах сбегать и проявлять слабину. Но с каждым шагом дышать становилось все труднее и труднее – напряжение в воздухе, повисшее между мной и Риндо, душило лапами, цепкими и засаленными. Тишина давила, прижимала к земле, затрудняя движения, но мы все равно продолжали идти, безмолвно пытаясь приободрить друг друга. Мы же есть друг у друга. Всегда вдвоем, всегда рядом – что бы ни произошло в жизни. И к нашему неизменному дуэту добавилось еще два человека, ждущих нас дома – это согревало сердце и придавало сил и желания бороться за нас. Три ступеньки и порог. Тихое шуршание седзи*. Две только что снятые с плеч куртки одиноко повисли в гардеробе. Десять больших шагов и налево – выход в гостиную, а из нее – по лестнице на второй этаж. На лестничном проеме в ряд выстроились белоснежные скульптуры, встречающие нас застывшими гримасами ужаса. Как такое можно было создать и купить? Хотя очень иронично, что они находятся в этом доме. Только поставить нужно было на вход – может отпугивало бы людей, спасая их от хозяина этого места. Взгляд прикован только к полу – нельзя поднимать его на стены. По забытой привычке захочется провести пальцами по шершавой глади старинных картин, снова рассмотреть каждую из них: сельское поле и двух земледельцев, с раннего утра собирающих сено; молодую японку в традиционном кимоно, с поражением принимающую судьбу насильно выйти замуж; весенний японский сад с цветущими деревьями и влюбленной парой, прячущейся за розовыми цветами… десятки картин развешаны по всему дому, на каждом шагу навевая болезненные воспоминания. Второй этаж. Семь шагов прямо и поворот направо. Толстая деревянная дверь, из-за которой никогда ничего слышно – даже если там будет выступать рок-группа, ни единого звука не донесется с другой стороны. Все, что происходит в кабинете, там и остается. Резко остановился, и Риндо врезался в мое плечо, поднимая недовольный взгляд на меня. А что? Я бы тоже с радостью пронесся дальше, прячась в соседних комнатах, но увы – жизнь та еще сука, раз посылает нам такие испытания. Рука на автомате поднимается к гладкой поверхности дерева, и костяшки отстукивают заученный наизусть ритм: раз-два-три… раз-два. Раз. Привычная тишина с другой стороны. Два. Спина выпрямляется, и все тело сковывает, словно в железных силках. Три. Маска безразличия и холода снова сияет на лице, готовясь исправно выполнять свою прямую роль. Четыре. Глубокий вдох полной грудью перед тем, как уйти под воду без кислородного баллона. Пять. Пальцы обхватывают ледяную ручку, и через мгновение перед глазами предстает знакомый рабочий кабинет. Лучшего адвоката и юриста района. Города. Префектуры. Страны. Тусклый свет от одинокого светильника мягко рассеивался по комнате, сосредотачивая все свое внимание на огромном письменном столе. Как всегда идеально чистом – ни единой папки, горы бумаг и тонны канцелярии – лишь ручка, один лист бумаги в центре и светильник. Взгляд со стола скользнул на мужчину. В голове скользнула мысль, словно не прошло всех этих пяти лет – словно прошла лишь секунда, и ничего не изменилось. Как будто я просто моргнул: даже его поза все та же: чуть опущенная голова, идеально ровная осанка и лист бумаги в руках. Спиной ощущал все эмоции, выбрасывающиеся из тела Риндо – страх, тревога, ужас, растерянность, отчаяние… но, уверен, если обернусь, не увижу ничего из этого на его невозмутимом лице. Лишь безразличие заняло свое место, не позволяя ничему из другого пробиться наружу. − Давно не виделись, − тихо, но в звенящей тишине три слова прозвучали так, словно рядом с ухом взорвался снаряд. А за ним еще и еще, погружая в полную контузию без шанса выбраться из этого состояния. Рин первым пришел в себя и сделал шаг вперед, вставая ровно перед столом и закрывая меня собой… как я его когда-то давно, словно в другой жизни, а на самом деле несколько лет назад. Брат приподнял бровь, и его губы исказились в усмешке, а через мгновение последовала еще череда выстрелов: − Ну, здравствуй, папа.