***
Небольшой градус алкоголя поднимает настроение и притупляет принятие негатива, просачивающегося через стены дома, в который я осторожно захожу, стараясь не шуметь – уже давно за полночь, и не хочется разбудить отца или Рина… хотя, скорее только Рина – отец еще даже и не ложился. Бутылка недавно открытого пива приятного охлаждает кожу, и я в предвкушении ожидаю, когда жидкость попадет внутрь, остужая внутренний жар. Тихо прикрыл дверь и, пройдя по коридору, зашел в гостиную. Статуи на площадке лестницы встретили меня привычной гримасой ужаса, и проходить мимо них, поднимаясь в свою комнату, желания совсем не было. На картины на стенах упали тени, меняя восприятие моей любимой, и я присел на диван, чтобы получше ее рассмотреть. Японка в красном кимоно теперь выглядела не такой уж и несчастной – глаза казались не грустными, как при свете дня, а хитрыми и таящими тайну. Словно она лишь делает вид, что огорчена предстоящим замужеством, но на самом деле видит в этом настоящую выгоду. А жених, стоящий рядом, теперь не важный и влиятельный, а жалкий и слабый. Мама всегда рассказывала историю об этой юной девушке, сажая меня на колени на этом самом диване и поглаживая волосы пальцами. В нос ударил ее аромат: ваниль и корица – словно она сейчас сидела рядом со мной и так же ведала другую версию классической истории о несчастной японке. Волос коснулась рука, но только не нежно, а с силой сжимая пряди у корней. Блять! Еще секунда, и их вырвут на хрен с моей головы! Бутылка выскользнула из руки, и, если бы ее не поймали, упала бы на мягкую оббивку дивана. Волосы мигом ощутили свободу, и я резко вскочил, оглядываясь на отца, с отвращением рассматривающего пиво, как будто это был смертельный яд для него. Его темно-синие глаза переместились на меня, и он прошипел: − Быстро спать. Поговорим с утра. − Папа, это просто бутылка пива… − Это позор! Тебе только шестнадцать лет! – отец угрожающе шагнул в мою сторону, еще крепче сжимая стекло бутылки. Если приложить чуть больше силы, пойдет трещина, ровно как и в моих эмоциях. − И что?− с силой заставил себя замереть на месте, опуская противный страх, зарождающийся глубоко внутри меня. − «И что?»?! То есть для тебя это не имеет значения? – не успел я и рта открыть, как отец продолжил, больно раня душу. – Ах, ну да! После колонии это приемлемое поведение, так? Воспоминания с паникой пролетели в голове, ярко проецируя все моменты из жизни в колонии. Привкус крови во рту. Бессонные ночи, в которых спать-то хочется, вот только нельзя – иначе можешь и не проснуться. Бесконечные драки и синяки, которые не проходили по несколько дней, а их место сразу же занимали новые. Страх за жизнь Рина, который был еще совсем ребенком, попав в суровую реальность криминального мира. Вместо нормальной еды на тарелках куски старого мяса и недоваренного риса, по вкусу напоминающие поролон. Вечный холод, пронизывающий насквозь по ночам, достающий до мозга костей и замораживающий все внутренности. И все эти дни в колонии в голове неизменно бушевала лишь одна мысль: почему отец не помог? Почему не сделал хоть что-то, чтобы облегчить нам жизнь? Почему ни разу не приехал, чтобы навестить, посылая Кохэку с жалкими подачками? − Молчание – знак согласия, − отец вытянул меня на поверхность реальности, прогоняя нахлынувшие воспоминания, и я сжал челюсти, давя внутри себя душевную боль. − Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. − Ты пьян – иди проспись и… − Я не пьян, − перебил отца и шагнул спиной к стене, облокачиваясь на нее головой. – Просто ты не хочешь с нами разговаривать. Когда мы вернулись из колонии, ты с нами не виделся месяц, а потом раз в неделю говорил пару слов типа «Не сейчас» и «Я занят», в остальные дни просто игнорируя наше существование. Скатился по стене на пол, укладывая локти на согнутые в коленях ноги. Грудину разрывало от нахлынувших чувств, но я должен был попытаться. В последний раз должен был попробовать наладить наши отношения, которые и до колонии были натянуты до предела, а после так вообще стали неадекватными. Я хотел попробовать дать нам троим еще один шанс стать семьей, но если отец этого не захочет – тут уже никто не подвластен. Если человек не хочет сам изменить свою жизнь – ему никто не сможет помочь, пока у него не появится на это осознанное желание. Только вот потом уже будет поздно что-либо менять. − Просто поговори с нами, пап. Почему ты не хочешь, чтобы мы стали нормальной семьей? Сердце с замиранием ждало его ответа, а после тихих слов разбилось на миллион частей без возможности вновь собраться воедино. − Вы позорите меня. У лучшего адвоката и юриста Японии сыновья − неконтролируемые бандиты, отнявшие жизнь человека, а, может, даже и не у одного. Прикусил губу изнутри, поворачивая голову в сторону лестницы и вновь сталкиваясь взглядом со замершими изваяниями. На их глаза легли тени от взошедшей луны, еще больше искажая гримасу на лицах. Каждая из статуй казалась одинокой и отчужденной, как теперь и каждый из нас: отец по одну сторону, а мы с Рином – по другую. Увы, семьи из нас не вышло.***
Перевел взгляд на Акиру, только что материализовавшуюся рядом со мной и удерживающую за горлышко выхваченную из моих рук бутылку, которая сейчас должна выполнять лишь одну функцию − переливать горькую жидкость из себя в меня, а не провоцировать воспоминания, от которых хочется лишь повеситься… или убить кого-нибудь. − Почему ты меня игнорируешь? −не отвечая на только что озвученный вопрос Акиры, молча потянулся за бутылкой, но девушка завела руку за спину. Блять. Гнев новой волной захлестнул меня, переполняя через край, топя в себе и убивая последние рациональные мысли. Акира, мать твою, просто уйди. Сделай лучше для всех и выйди из этой гребанной гостиной. Протянул руку вперед и, пытаясь сбавить в голосе агрессивные ноты, проскрежетал: − Бутылку. − Ран... − Блять, Акира! Просто отдай эту ебанную бутылку и оставь меня в покое! − Нет! Пелена ярости заволокла глаза, и я сам не заметил, как схватил Акиру за горло, прижимая к стене. Ее жилка лихорадочно пульсировала под моими пальцами, отбивая сумасшедший ритм сердца в мою руку. Зубы крошились друг о друга, кровь пульсировала по всему телу, с болью бегая по сосудам. Сейчас все вокруг приносило неимоверную боль, словно с меня наживую сдирают кожу. Шум в ушах, возрастающий с каждой секундой, заглушал все, но неожиданный звон разбитого стекла и холод янтарной жидкости отрезвили лучше ледяной воды и крепкого кофе. Блять! Отшатнулся от девушки, сжимая руки в кулаки. Блять! Блять! Блять! Акира смотрела на меня широко раскрытыми глазами, полными настоящего, животного страха. Так смотрят на меня те, кто знает, что живым не уйдет. Загнанная жертва, заранее знающая, что шанса на спасение нет. А я безжалостный хищник, у которого внутри запрограммировано лишь одно − убить. Девушка моргнула, смахивая пелену удушающего испуга, и прижала руку к горлу, поглаживая молочную кожу, где совсем скоро проявятся синяки от моих пальцев. Пять штук – четыре с одной и один с другой. Блядство. Еще сильнее стискивая челюсти, закрыл глаза. Нет. Это все сон. Просто хуевый кошмар, как в детстве, который преследовал нас с Риндо ни одну ночь. Но руки, до сих пор ощущающие пульс Акиры под собой, говорят об обратном. Сука. Хочется самому себе их сломать к чертям собачьим… − Ран... − прохрипела девушка, и от этого голоса по спине пробежал мороз. − Акира, пожалуйста, − снова открыл глаза и обнаружил брюнетку прямо перед собой. − Не трогай меня сейчас. В черных блестящих от слез глазах что-то раскололось. Я видел, как разочарование разлилось в любимых омутах. Сейчас эта чернота затягивала меня в себя, но не приносила привычного спокойствия, а безжалостно топила, унося на самое дно. Осознание, что девушка переживает это все из-за меня, оглушило хлеще, чем железкой по башке, и я, в противоречие своим словам, медленно протянул руку к побледневшей щеке. Когда до мягкой кожи осталось совсем чуть-чуть, Акира отшатнулась от меня. Быстро. Резко. Словно сейчас я влепил ей пощечину наотмашь. Но только ощущалось все совсем наоборот. Она боится меня. И это понимание душило меня. Снова вспыхнувший в любимых глазах страх; дрожащая рука, продолжающая потирать покрасневшую кожу шеи; приоткрытые пухлые губы, жадно глотающие воздух... все это медленно убивало меня, сжирало, поглощало в пучины Ада, пропуская сразу же через все его круги. Пока в голове слегка прояснилось, нужно уйти. Срочно. Пока не навредил еще больше, окончательно убивая все, что между нами, если я уже это не уничтожил. И лишь от мысли об этом хочется лезть на стену. Шаг назад. Еще. И еще. Развернулся и, дойдя до двери в коридор, замер, впиваясь до боли в пальцах в косяк. Если приложить еще больше силы, дерево треснет. Как сейчас трещит все внутри меня, рушась на миллионы осколков. Медленно повернул голову, смотря на ноги Акиры. Знаю, что нельзя поднимать взгляд. В ее глазах я увижу лишь больше разочарования, страха и боли. А это одни из немногих глаз, в которых я не могу и не хочу видеть все это. − Прости, − хрипло от ярости и тихо от страха. Не дожидаясь ее реакции, вылетел из гостиной, а потом и из квартиры. Один вечер. Один человек. Один разговор. Один я.***
Толстая деревянная дверь с легкостью спасает от слишком эмоционального Рана, но нихуя не спасает от себя самого. Сейчас хочется лишь две вещи – содрать с себя кожу под кипятком в душе и нажраться в хлам до потери памяти. Причем, последнее – самое актуальное и действенное, потому что забыть о любой «семейной» встрече является приоритетом в моей жизни, и особенно сейчас. − Рин, привет, − из-за спины раздался тихий голос Юко, пропитанный тревогой. Блять. − Все в порядке? − В полном. Нихуя. Все тело сковало в параличе, лишая возможности нормально двигаться и существовать. В горле словно выросли железные шипы, затрудняющие дыхание и приносящие боль при каждом глотке. Единственным спасением от постоянной мигрени и очередных ночных кошмаров является алкоголь, к которому я сейчас и поеду. − Рин, я же вижу, что-то случилось. За спиной послышалось тихое копошение покрывала и осторожные шаги, которые становились все громче и громче. Юко медленно приближалась, боясь спугнуть меня. Забавно… ведь единственный человек, которого я могу бояться, находится далеко не здесь, но душит своим существованием, не дает спокойно жить двадцать лет, неторопливо убивая все живое, что могло во мне остаться. − Пожалуйста, поговори со мной, − тонкие руки легли на плечи, моментально вгоняя меня в агонию из болезненный воспоминаний.***
− Я не хочу, папа, − попытка вырваться из железной хватки отца не увенчалась успехом, и, давя слезы отчаяния, я натягиваю маску безразличия, готовясь к предстоящей встрече с коллегами господина Хайтани. − Меня не волнует, − на плечо легла рука, с силой сжимая ткань пиджака, а заодно и меня. Жгучая боль пронзила тело, и, сжав челюсти для сохранения тишины и бесчувствия, отвернул голову в сторону. Ну, почему? Почему нам с Раном нужно корчить счастливую семью, когда на самом деле хочется лишь сбежать из отсюда вместе с Кацу и Томико и не появляться в стенах этого дома больше никогда? Почему мы должны терпеть все эти встречи? Почему мы не можем просто спрятаться в комнате? Но Ран сказал, что нам нужно это сделать. Зачем? Зачем он сам мучится, если после каждого такого вечера пропадает из дома на несколько дней, оставляя меня один на один с отцом? Почему Ран ничего не скажет против него? − Пап? – голос Рана звонко раздался на лестнице, привлекая наше внимание. Брат стоял на площадке лестницы, застегивая рукава белой рубашки. Его глаза быстро оббежали отца, перенеслись на меня и замерли на плече, которое продолжало гореть под сильным хватом мужчины. Ран в момент спустился с лестницы, перепрыгивая через две ступеньки, и вырос между мной и отцом. В секунду, когда мое плечо вдохнуло глоток свободы, внутри все-таки родилось желание сбежать и спрятаться в комнате, но я не мог уйти… Ран спас меня в который раз, и я не мог оставить его одного. Отец лениво перевел надменный взгляд, от которого все сжималось в попытке исчезнуть с его радара, на Рана и, оценивающе осмотрев его, остановился на волосах. В темно-синих глазах родилась черная буря, и папа, накрутив тонкую прядь волос на руку, потянул вниз так, что Ран наклонился ближе к его лицу. Только не это… Нет! Неосознанно делаю шаг к нему, но брат прячет ладонь за спину и показывает остановиться. Как так? Почему он просит бездействовать?! − Когда ты уже отрежешь эти патлы? – холодный голос пробрался под кожу, замораживая внутренности. − Да, брось, пап! – Ран улыбнулся и пожал плечами. – Это же просто… − Пока ты мой сын и живешь в моем доме, будешь делать то, что скажу я. Отрезать, − волосы хлыстом ударили по лицу Рана, и отец, не оглядываясь, вышел из гостиной. Гробовая тишина вновь поселилась в доме, распространяя свои владения еще и на несколько километров вглубь города. Даже птицы перестали щебетать, а мы – дышать. Было слышно лишь скрежетание зубов Рана. Сделал шаг к брату и положил ладонь на чуть дрожащую спину. − Не слушай его – тебе очень идет эта прическа… и еще мне нравится заплетать тебе косички… и ты меня еще не научил другим прическам… и… − Тебе больно? Резкий вопрос вывел меня из строя, и я не сразу понял его суть: − Что? Ран развернулся и взял меня за плечи – не как отец, а осторожно, словно боясь навредить. − Болит плечо? Отрицательно замотал головой, но Ран приложил чуть больше силы, и острая боль стрельнула в плече, вырывая из груди тихий скулеж и пробирая до мозга костей. Черт. Брат, поджав губы, повернул голову к окну, устремляя темный взгляд в большое окно: день близится к концу, и на небе взорвалась целая палитра красок, начиная от различных оттенков малинового и красного, и заканчивая оранжевым и желтым. Волосы Рана переливались золотом в таком свете закатного солнца, а через секунду на его лице вновь родилась улыбка. − Все будет хорошо, Рин. Никогда. И Ран это знает не хуже меня.***
− Риндо… Улыбка Рана растворилась в моей голове, но противное чувство усилилось, разбивая мою маску безразличия в дребезги. − Лучше не трогай меня сейчас, − дернул плечом, сбрасывая с себя тонкую руку. − Но… − Я. Сказал. Не. Трогать. Меня. Девушка открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала, наверняка поджимая губы. Смирение. То, с чем я жил слишком долго. То, что раздражает и выводит меня из себя, заставляя трещать по швам спокойствие и отчужденность. Резко развернулся и, не глядя на Юко, прошел к шкафу, накидывая на плечи первую попавшуюся толстовку. Нужно забыть и забыться. Нужно выпить. Много. Очень. − Не иди за мной, − отодвинул брюнетку от двери и хотел шагнуть за порог, но девушка взяла меня за руку, таща на себя. − Рин… − Юко! Послушай, блять, меня хоть раз и останься в этой чертовой комнате! – выдернул руку из хвата и впервые за этот ебучий вечер посмотрел в изумрудные глаза. Любимые глаза, полные страха и переживаний. Не те, которые с презрением и неодобрением прожигают тебя насквозь, а те, что одаривают нужной заботой и теплом. И те, в которых я не хочу видеть разочарование. − Только пиши, − тихо попросила Юко и протянула телефон. – Чтобы я знала, что… все в порядке. Кивнул и взял телефон, сразу же направляясь к выходу. И я, и Юко знаем, что никаких сообщений от меня она не получит.***
Безумные темно-лиловые, почти чёрные глаза до сих пор отчетливо стоят в памяти, снова запуская страх по всему телу. Сильная рука, прочно сжимающая мое горло, обжигает кожу даже сейчас, и голова от этого начинает кружиться еще сильнее. Воспоминания из прошлой жизни активно машут рукой, говоря: «А не от этого ли ты пыталась себя уберечь? Не от этого ли ты сбегала и пряталась все три года? Ничему тебя жизнь не учит, и наступаешь на одни и те же грабли.» А инстинкт самосохранения, который на самом деле является ничем иным, как страхом, осторожно нашептывает: «Беги… беги… беги…» Лишь сердце молчит, скованное болью и паникой. Оно спряталось и закрылось ото всех за семью замками в самом дальнем углу, чтобы прийти в себя, ровно как и я. Силы медленно утекали из тела, и я осела на пол, выискивая любую точку, за которую можно зацепиться взглядом – ей стали осколки разбитой бутылки виски, ловящие лучи света от тусклой лампы и играющие друг с другом бликами. В голове неожиданно образовалась тишина: ни одной бегающей мысли о произошедшем – лишь пустота и затишье перед предстоящей бурей. Горло сдавило спазмами, и в глазах накопились слезы, но соленая жидкость никак не хочет стекать по щекам, обжигая кожу огнем. Весь мир замер, оставляя меня наедине со своими страхами прошлого и будущего. Манаби и Ран. Один, приносящий панический страх и сумасшедшую боль, а второй – безмерное спокойствие и необъятную любовь. Только вот в этой системе что-то пошло не так, разрушая привычный мир. Неожиданно моей руки, лежащей на груди, коснулась другая, и я вздрогнула, фокусируя взгляд на сидящей возле меня Юко. Ее глаза обеспокоенно бегали по мне, а потом подруга просто уложила голову на мое плечо, обнимая за талию и провоцируя тем самым выброс эмоций. Слезы неконтролируемым потоком потекли по щекам, в то время как я пыталась сделать хоть вдох. Сердце вновь обожгло болью, и как только глаза закрылись, в сознании явился образ Рана. Моего любимого серьезного раздолбая – мужчину, которого я люблю до умопомрачения. Но сознание, уже прошедшее через ад, кричит и умоляет уходить от него как можно скорее и дальше, чтобы сохранить то спокойное состояние, которое еле-еле смогло восстановиться после Манаби. Это нужно сделать ради себя, нужно… но я не могу. Не могу заставить себя встать, чтобы собрать вещи и сбежать из этой квартиры. Не могу просто так все бросить. Не могу расстаться с Раном. Не могу перестать его любить, несмотря ни на что. − Все будет хорошо, − Юко бережно провела рукой по волосам, прижимая меня к себе еще крепче, пытаясь отдать тепло, любовь и поддержку. – У них что-то случилось. Нужно просто подождать, когда они остынут и вернутся – мы поговорим, и все образуется. Слышишь? Кивнула, не в силах ответить словами. Слышу и хочу верить в это – что все будет отлично и вернется на круги своя, но внутренний голос противно нашептывает, что «как было» уже не будет. Даже если все будет хорошо, нет гарантий, что я не стану его бояться и опасаться. А тогда ни для него, ни для меня это не будет нормальной жизнью. − Юко, − тихо позвала, упираясь головой в стену. – А что, если все повторяется, как и с Манаби? – подруга вздрогнула при упоминании его имени, ведь тема моего бывшего молодого человека поднималась лишь единожды в моей жизни после нашего расставания. Юко подняла голову, и в ее глазах читался чистой воды укор, разливающий и стыд, и приятное тепло внутри меня, потому что не я одна вижу, что Ран не такой, как он. − Глупая! – подруга толкнула меня в плечо и свела брови к переносице. – Ран совсем другой. Он любит тебя, Акира. Я уверена, он корит себя, что бы ни сказал тебе… − Он чуть придушил меня, − перебила девушку, и Юко замерла, так и не закрыв рот до конца. – И я боюсь, что все это может повториться. Просто пойми, второго такого раза я точно не выдержу… − Акира, я… − брюнетка замолчала и потерла лицо руками. – Я не могу тебе советовать, что делать, но могу сказать, что Ран – не Манаби. И, думаю, он правда сожалеет о своем поступке. Закрыла глаза, и тело ощутило теплые прикосновения, словно Ран обнял меня, медленно поглаживая пряди и зарываясь в волосы носом, щекоча горячим дыханием кожу и разливая по всему организму спокойствие. Но его нет. И этот обман еще сильнее ранит сердце. − А помнишь, − Юко чуть толкнула меня в плечо, привлекая внимание, − как у меня было ужасное состояние из-за того, что не получалось придумать сюжет для картины? − Это когда ты чуть в депрессию не впала? − Ага, − девушка кивнула и подозрительно оживилась. – Помнишь, как ты меня из нее вывела? – мои губы дрогнули в улыбке, но я отрицательно замотала головой. – Ты пришла ко мне домой и решила разрядить обстановку – включила фильм ужасов и отправила меня на кухню сделать нам кофе… − А когда ты пришла, я выскочила из-за двери и заорала… − А потом я начала падать и схватилась руками за первое, что стояло ко мне, чтобы не упасть… − Да, и в итоге мы обе упали на пол! Гостиная погрузилась в гробовую тишину, а после наполнилась нашим смехом. Юко повалилась на пол, утягивая меня на себя и начиная щекотать. Боже! Только не это! − Ладно, ладно! −замахала руками, чтобы оттолкнуть подругу от себя хоть на секунду и спокойно вздохнуть. – Твоя взяла! − В смысле? – Юко мотнула головой, убирая пряди волос с лица. − Попытка выкинуть меня из депрессивного состояния засчитана. Пошли пить чай. На лице подруги удивление сменилось радостью, а потом и ехидной улыбкой: − Ну уж нет – сначала щекотки!***
Время перевалило за десять утра, а значит чай уже давно остыл. Солнце ярко освещает улицы Роппонги, даря жителям тепло и радость, но нам с Акирой далеко не до веселья: Риндо и Ран ушли в ночь с прошлой пятницы на субботу, и сегодня прошла ровно неделя, как братьев нет дома. На звонки и сообщения никто не отвечает. После суток молчания с их стороны я позвонила Кацу. − Юко, привет! – громко дыша, воскликнул Кацу. – Как у тебя дела? − Привет. Я тебя не отвлекаю? − Нет, я просто бегаю. Перевела взгляд на часы. Двенадцать ночи. − Так поздно? − Перед работой решил размяться немного. − Когда ты отдыхать успеваешь? − Ты хочешь поговорить о моем режиме дня? − Нет. − Тогда..? − Где Рин и Ран? Молчание. Шум шагов с другой стороны стих. − Юко, послушай… − Только не юли, Кацу, прошу тебя. − С ними все в порядке. Просто не трогайте их. Они сами придут, когда будет время. А сейчас прости, мне нужно бежать. Увидимся через пару недель на выходных? − Конечно… − До встречи! И вот мы на протяжении недели верно и преданно ждем хоть какой-то весточки со стороны Хайтани. Кацу изредка пишет сообщения, что с ними все в полном порядке, но душа ежесекундно ноет и разрывается, моля скорейшего прекращения этих мучений. Нет сил сидеть сложа руки и пытаться вести обычную жизнь, пока любимый человек находится неизвестно где и в каком состоянии. Если мне тяжело, то я даже боюсь представить, каково Акире… Всю неделю девушка приходит после работы сюда, объясняясь, что не хочет оставлять меня одну. Но это далеко не так. Остаться одной боится именно Акира, всячески ища способ не думать о неразрешенной между ними с Раном проблеме. Даже сейчас подруга сидит в их комнате, взяв выходной на сегодня, чтобы пройтись со мной по магазинам. Но желания идти куда-либо, впрочем как и заниматься любой другой деятельностью, нет совсем. Но помимо этих трудностей есть еще одна, более глобальная и невыносимая, разрушающая меня изнутри. Самым сложным является то, что я понятия не имею, как ее разрешить и поступить в этой ситуации, отчего становится невозможным ни спать, ни есть. Неожиданно в коридоре щелкнул замок, и через мгновение входная дверь открылась, запуская вместе с собой тихий шорох и осторожные шаги, одни из которых проследовали в комнату Рана и Акиры, а вторые – в кухню. В легкие сразу же проник родной аромат сигарет и горького кофе, давая знать, кому принадлежат чуть шаркающие, медленные шаги. Риндо вошел на кухню и замер, медленно поднимая взгляд с пола на меня. Лавандовые глаза, дойдя до моих моментально похолодели, и уставшее лицо вытянулось, замирая под маской хладнокровия и величия. Грудную клетку сдавило от тяжелого взгляда парня, которым он одарил меня прежде, чем пройти вглубь кухни к подоконнику, на котором неизменно лежала начатая пачка сигарет. Когда блондин прошел мимо, стараясь не задеть меня плечом, захотелось кричать. На него. Громко и пронзительно, чтобы он обратил на меня внимание. На меня. Что я существую и нахожусь здесь. Я, а не его призраки, не дающие нормально жить по сей день. Сигарета, слишком медленно тлеющая в дрожащих пальцах Риндо, закончилась через две с половиной минуты, и на ее место сразу же пришла другая. А за ней – следующая. Лишь когда третья подошла к концу и блондин вновь посмотрел на пачку сигарет, мои нервы сдали, и я напомнила о своем нахождении вместе с ним в этой комнате: − Рин, что происходит? − Доброе утро, Юко, − рассматривая стену за моей спиной, отчужденно и безэмоционально проговорил парень. − Ничего не хочешь объяснить? Тишина, и после короткое: − Нет. − Риндо… − Оставь меня. Не обращая на меня никакого внимания, Риндо прошел мимо, исчезая в темноте коридора. Почему он опять уходит от разговора? Почему не хочет поговорить и расставить все точки над «i», а не мучиться, как в прошлый раз? Неужели неделя отсутствия ничего не изменила? Последовала за ним в комнату, прошмыгивая в маленькую щелочку, оставленную парнем, в самый последний момент. Риндо стоит у окна: все его тело напряжено, как тонкая струна, а плечи быстро поднимаются и опускаются. Зол. Очень сильно. И в таком состоянии его лучше не трогать. Но у меня нет сил больше оттягивать этот разговор. Риндо не мог просто так без объяснений исчезнуть на неделю, а после игнорировать меня и делать вид, словно я элемент интерьера этой квартиры, а не его девушка. Поэтому быстрым шагом подошла к парню и, взяв его за напряженное плечо, развернула к себе лицом: − Рин, поговори со мной! Над лавандовым полем в его глазах сгустились тучи, и Рин сжал челюсти, прищуривая глаза до тонких щелочек. − Все в порядке. − Хватит это повторять! Я не слепая. − Да, ты не слепая, − угрожающе тихо начал Рин, складывая руки на груди. От него волнами исходил яд, пронизывая меня насквозь. – Но, видимо, глупая – я сказал не трогать меня. − А я к тебе и не прикасаюсь, − в доказательство подняла вверх ладони, показывая их блондину, что, судя по всему, стало последней каплей в его отчужденности. − Блять, Юко! – зарычал Рин, делая быстрый шаг в мою сторону, а я – от него. – Оставь меня в покое и иди занимайся своими делами! Не лезь в мои! − Рин, твои дела – мои дела! Мы вместе, а значит и решаем проблемы тоже вместе! − Ты не знаешь, о чем говоришь… − на секунду его взгляд расфокусировался, но, как только я произнесла следующую фразу, потемнел почти до черного. − Так расскажи. − Что из фразы «оставь меня в покое» тебе непонятно?! − Мне непонятно лишь, почему ты боишься просто рассказать? – Риндо молча развернулся и отошел к письменному столу, упираясь кулаками в гладкую поверхность, на которой стоял лишь бокал с недопитой водой. – Почему ты трусишь? Из-за чего? – тишина в ответ. – Из-за страха? – ноль эмоций. – Слабости? Как только последнее слово слетело с моих губ, в миллиметре от моего лица что-то пролетело, а после прозвучал звон стекла. По телу стремительно пробежали мурашки, останавливаясь на загривке, а после всю меня парализовало от неожиданности. Понимание, что произошло, приходит в момент, когда меня с силой впечатывают в стену, куда только что прилетел бокал с водой. От силы столкновения, в глазах полетели звездочки, и кончик языка отозвался легкой болью – прикусила. Когда затрудняющие видеть пятна пропали, подняла взгляд с быстро вздымающейся груди Риндо на его лицо, где читалось миллион различных эмоций: страх, боль, переживание, злость, принятие того, что это был конец. Поломанная душа потеряла свое укрытие, показывая себя всему миру. В темных глазах что-то раскололось, отдаляя нас с Риндо друг от друга. Вновь.