***
18,5 лет назад. (Риндо – 2,5 года, Рану – 4,5 года) Аромат свежего тамагояки распространился по всему дому, вызывая у меня урчание живота. Скорее всего, мама уже приготовила завтрак вместе с Риндо – пора бежать за стол! Выполз из кровати и, перепрыгивая через ступеньку, спустился на первый этаж. С кухни доносился тихий смех и аромат кофе, который мне почему-то нельзя – «маленький еще»! Ничего я не маленький! Я уже книжки читать умею и в игрушки почти не играю! Остановился на пороге: мама стоит ко мне спиной, держа на руках Риндо и показывая ему что-то в окне. Солнечные лучи весело играют в ее светлых волосах, иногда перебегая на Риндо и назад. Если присмотреться, можно увидеть, как они светятся. Медленно и тихо, чтобы не выдать себя, двинулся в их сторону. Хочется сделать им сюрприз – когда они не ждут меня, а я как выпрыгну! И мы сразу сядем за стол кушать, а потом пойдем в зоопарк или просто погуляем по парку. Мы с Риндо будем играть в догонялки, а мама наблюдать за нами, сидя на нашей лавочке. С этими замечательными мыслями на сегодняшний день я осторожно приближался к маме и Риндо, и, когда до них осталось сделать пару шагов, мама развернулась, и они с братом одновременно закричали: − Бу! Ужас! Мало того, что мой план раскрыли, его еще и украли, а потом напугали меня! Чуть сердце не выскочило из груди! Интересно, а такое вообще возможно? А что если однажды меня так сильно напугают, что сердечко больше не захочет бояться и само решит уйти? И как же мне тогда быть? − Мама! – обнял ее за ноги, заглядывая в светлые глаза. – А у меня может сердце выскочить из груди? − А оно у тебя болит? – мама присела ко мне, обнимая за плечи одной рукой, а Риндо потянулся ко мне второй, улыбаясь пухлыми щечками. Болит ли сердце? А как это чувствуется? Так же, когда я падал коленками на асфальт, и потом нога болела несколько дней, что я даже мыться не мог – так щипало! Или это так же, как и упасть с лестницы, когда я споткнулся об оставленную на ступеньке игрушку? Такого же, вроде, нет, поэтому я помотал головой из стороны в сторону. − Вот видишь – значит не выскочит, − ее рука ласково прошлась по моим волосам, заправляя пряди волос за уши. – А если у тебя оно будет болеть, просто скажи мне – я обязательно спасу своего сыночка. − А я блата! Риндо слез с рук мамы и потянулся ко мне, но не смог достать из-за того, что я намного выше. Такие же, как и у мамы, глаза наполнились влагой, и внутри неприятно закололо. Ну, ладно! Вдруг сердце заболит и все-таки выскочит! А я такого не хочу, поэтому наклонился к Риндо и, взяв его на руки, приподнял над полом. Ух, как потяжелел! − Ран, Риндо, осторожнее. Мама снова потрепала мои волосы, разбрасывая пряди по лицу, а Риндо с умным видом убрал их обратно. Его серьезный взгляд и по-забавному сведенные друг к дружке брови развеселили меня, и я засмеялся, прижимая к себе брата. Наверное, он не понял, почему я так сделал – он же еще маленький – но с радостью ответил на мои объятия. − Как же я вас, мальчики, люблю, − мама поцеловала меня и Риндо в макушки, обнимая за плечи. – Мы всегда будем вместе. Да, у меня есть мама и брат, которые всю жизнь будут рядом со мной. А я всегда буду защищать их, чего бы это мне ни стоило.***
Спустя полгода. (Риндо – 3 года, Рану – 5 лет) В доме страшно находиться – появилось много чужих людей, которые постоянно бегают туда-сюда, и папу теперь чаще видно, но от этого становится не по себе. Его глаза не такие добрые, какими были несколько дней назад, а темные и опасные. И почему-то мамы нигде нет. Папа вчера сказал, что мама уехала от нас, но я не верю. Этого не могло произойти – мама никуда не уходит без меня и Риндо. Мы всегда все делаем вместе – гуляем, готовим, играем и читаем. Только вот мама не хочет выходить из комнаты – я и Риндо стучались к ней, но мама не отвечает. Может быть, мы ее чем-то обидели? Но все дни мы вели себя хорошо – я даже суп доел и ни разу не разбил коленки, пока бегал с ребятами на улице. Даже Риндо не капризничает и помогает нам по дому… − Лан! – в гостиную вбежал Риндо, громко топая босыми ножками по паркету. Вот глупый! Заболеет же… − Что случилось? – брат быстро закарабкался ко мне на диван, залезая под бок и хватая меня за руку. Вот так силы у него! − Мне стлашно, − Риндо пробубнил мне в плечо и сильнее прижался. Он начал тихо трястись, как будто замерз. Надо его согреть – если простудится, мама расстроится. − Чего ты боишься? – положил руку на его маленькую спину, водя по ней ладошкой. Вроде, не холодный… − Я не могу заснуть – казется, сто в комнате кто-то есть. − Так напугай его, и он уйдет. − Я не умею. − А ты сделай так, − сел перед Риндо и, растопырив пальцы, закричал, − Бу-у-у-у! Только вместо того, чтобы испугаться, Риндо похлопал длинными черными ресницами, а потом завалился на диван, громко хохоча и болтая ногами в воздухе. И вот учи его после этого пугать монстров! − Пойдем лутсе со мной, − Риндо потянул меня за руку, стаскивая с дивана и ведя к лестнице. – Ты смозешь лассмешить их, а мы убезим! – брат обернулся на меня, сверкая светлыми глазами. – Здолово я плидумал? − Здорово, − кивнул в согласии и последовал за Риндо к нему в комнату. Статуи женщин в белом, которые мама купила несколько дней назад, встретили нас печальными глазами на площадке лестницы. Они словно плакали, прощаясь с кем-то. Надо будет рассказать об этом маме, когда увижу ее.***
На следующий день. − Папа, куда мы идем? – тихо спросил, пока папа застегивал мне рубашку. Пуговицы не попадали в дырочки, и ему приходилось повторять одно и то же действие несколько раз. − На очень важное мероприятие, где нельзя смеяться и шутить. Лучше вообще молчать. − А мама будет там? Большая рука замерла на последней пуговичке у воротника, и папа как будто окаменел. Такое ощущение, что даже перестал дышать, а потом поднял темные глаза на меня – теперь они не такие яркие, какие были раньше, и не такие страшные, как вчера вечером – сейчас его глаза были серыми и тусклыми, словно в них забыли добавить краску или она выцвела, как на моем старом рисунке, который мама хранит у себя в тумбочке у кровати. Там я нарисовал всю нашу семью – маму с папой, и нас с Риндо у них на руках. Маме очень понравился этот рисунок, а папа сказал, что ему некогда, и ушел на работу. А теперь, наверное, мама ушла на работу, но она все равно вернется. Папа же всегда возвращается. − Ран, послушай, − папа сел на диван и положил руку рядом с собой, приглашая меня к нему, и я быстро плюхнулся рядом, болтая ногами. – Сиди смирно. Посмотрел на папу и под его тяжелым взглядом сразу же замер. Внутри поселилось страшное чувство, которое росло все больше и больше. Интересно, а если оно станет больше меня, я разорвусь? − Мамы больше нет с нами. Она… умерла. − А как это? − Больше мы ее не увидим… − Но она будет звонить нам? − Нет. − А, может, мы все-таки с ней встретимся однажды? − Нет. − А как я буду ей рассказывать, что..? − Ран! – папа повернулся ко мне лицом, с силой хватая за плечо. – Ни звонков, ни встреч, ни общения – ничего. Она ушла в другой мир, и ее больше с нами не будет. Как так? Ушла? Значит, мы больше не будем по вечерам читать с Риндо книжки? И мама больше не будет рассказывать мне про картины, которые она купила? А как же совместные прогулки? Поцелуи перед сном и утренние объятия? И я больше не услышу ее смех? Не потрогаю ее мягкую кожу и не посмотрю в ее добрые глаза? А куда она ушла? И будет ли ей там хорошо? Вдруг, маму обидят, и я не смогу ее защитить? Или она будет по нам скучать? А будет ли? Может быть, она специально ушла от нас, потому что устала от меня или Риндо? − Папа? – в глазах защипало, и я шмыгнул носом, сжимая руки в кулачки. – А… почему мама ушла? Мы сделали что-то не так? − Нет, Ран, − папа перевел взгляд на картину, которую мама купила самой последней – небольшой домик на берегу моря. – Она просто очень сильно заболела. − А мама будет скучать по нам? − Да, − папа поднялся с дивана и направился к лестнице. Лишь на третьей ступеньке он обернулся на меня и сказал, − Помоги собраться брату. Вы будете сидеть в машине, пока я не вернусь… − А тебя долго не будет? − Да. На мероприятие я пойду один, а потом мы съездим в одно место и вернемся домой. Нельзя смеяться, плакать и кричать. Следи внимательно за братом. − А..? − Хватит вопросов. Собирайтесь, мы скоро выезжаем. Папа быстро поднялся по ступенькам на второй этаж, и через некоторое время громко хлопнула дверь, оставляя меня одного со статуями. Их печальные лица смотрели прямо на меня, и по всему телу пробежала дрожь. − Лан! – в гостиную забежал Риндо, протягивая мне сухую палку. – Пойдем иглать! Я такое место тебе показу! − Нам нужно собираться, Риндо, − взял его за руку и повел в комнату. − А куда мы едем? − Прощаться с мамой.***
Спустя год. (Риндо – 4 года, Рану – 6 лет) На весь дом раздался пронзительный визг, и мы с Риндо одновременно повернули головы в сторону кухни. Брат смотрел удивленно, а я – с наслаждением. Все-таки госпожа Тодоми нашла мой маленький сюрприз в одной из баночек со специями. Риндо закрыл книжку, которую пытался самостоятельно прочитать, и встал с дивана в попытке пойти посмотреть, что же такого случилось, но я остановил его, хватая за руку. Нельзя, чтобы Риндо оказался там – папа через несколько секунд быстро сбежит по лестнице, а потом госпожа Тодоми навсегда уйдет из нашего дома. − Что случилось, Ран? – брат почесал нос и отложил книгу в сторону, вновь занимая место рядом со мной. − Ничего страшного, − кивнул на книгу. – Что там было дальше? Риндо вздохнул, как старый дедушка, и потянулся за книгой, но тут послышались громкие шаги по второму этажу, стремительно приближающиеся к лестнице. Через мгновение папа пролетел мимо нас, одаривая меня таким взглядом, от которого захотелось сбежать. И почему он думает, что виноват во всем я? Риндо перевел непонимающий взгляд с папы на меня, а потом вновь на книгу, открывая ту на нужной странице и начиная читать. Я пытался следить за сюжетом рассказа, но крики, доносящиеся с кухни, мешали мне сосредоточиться, и вскоре на пороге гостиной прогремел папин голос: − Ран. Чтение прекратилось, как и мое дыхание. Мы с Риндо синхронно повернули головы в сторону папы, и во мне появилось желание сбежать. Прямо сейчас. Но я заставил себя сидеть на диване, как бы страшно ни было – я не оставлю Риндо здесь одного. − Да, пап? В его холодных глазах бушевала буря, и молчание придавливало к дивану, что даже если бы я и хотел уйти, не смог бы даже подняться. − Подойти ко мне. Тело словно закаменело, и я лишь пару раз моргнул глазами в ответ. − Живо. Слюна никак не хотела сглатываться, как и мое тело подниматься, но все-таки я смог встать и на негнущихся ногах доковылять до папы. От него исходили волны чего-то страшного. Еще секунда, и произойдет взрыв на всю вселенную, уничтожая нашу планету, и тогда оставшиеся в живых люди отправятся покорять космос в поисках нового дома. Их путешествие будет… − Открой банку, − папин голос вывел меня из мечтаний, и космическая пустота превратилась в нашу гостиную. Перевел взгляд с темных глаз на металлическую коробку, которую мне протягивал папа. – Или ты и так знаешь, что там? − Знаю. Там специи. − Не юли. − И еще саранча. − Откуда она там взялась? − Я положил. − Зачем? − Чтобы госпожа Тодоми ушла из нашего дома. − Глупец, − папа открыл банку и, поднеся ее к моей голове, высыпал все, что там было, на меня. Приятный аромат специй перебивали запах дохлой саранчи и копошение в моих волосах все еще живых насекомых. Хотелось поскорее потрясти головой, чтобы ссыпать их с себя, но я продолжал стоять с закрытыми глазами, не шевелясь и почти не дыша. Я смогу это перетерпеть. Я выстою. У меня получится. Даже несмотря на то, что одна саранча упала мне за шиворот и противно ползает по спине, а все остальные копошатся в волосах. − С вами не хочет работать ни одна гувернантка, − по голосу папы открыл глаза и посмотрел вверх – на него. – Ты выжил всех. − Они не любят Риндо, − повел плечом, пытаясь растормошить замершую там саранчу, но она продолжила громко стрекотать мне в ухо. − Я плачу им за это деньги… − Вот именно. Они любят деньги, а не нас – заставляют делать то, что мы не хотим, не слушают нас и не разговаривают с нами. Они оставляют нас вдвоем в комнате и уходят заниматься своими делами, и… − Прекрати жаловаться, − папа всунул мне в руки пустую банку и развернулся. – Ты мужчина, и решать проблемы нужно по-мужски. Уберись здесь – чтобы через пять минут гостиная и ты были в приемлемом состоянии. Входная дверь хлопнула, и лишь тогда я спокойно выдохнул. Саранча в волосах больше не доставляла беспокойства – было все равно. Но у меня есть всего лишь пять минут, а значит пора приступать к делу. Только вот как вытащить всех насекомых из головы? Неожиданно на плечи легли маленькие руки, и Риндо потянул меня вниз, заставляя осесть на пол. Обернулся на брата, с серьезным и задумчивым видом вытаскивающим из моих волос саранчу. Руки дрожат, губы поджаты, и брови сведены друг к дружке – боится, но все равно продолжает помогать, убирая саранчу обратно в коробку. − Как ты понял, что они нас не любят? – тихо спросил Риндо, вытряхивая специи из моих волос. Поднял на него взгляд: брат внимательно смотрел на меня, ожидая ответа. Только вот что мне ему сказать? − Просто почувствовал, − пожал плечами, скидывая саранчу в банку. – У них глаза не такие – пустые. Риндо просто кивнул, молча соглашаясь со мной и продолжая собирать саранчу, но только уже с пола. Когда папа в следующий раз зайдет в гостиную, здесь будет чище всего, хотя он, наверное, этого даже не заметит.***
Спустя неделю. Отдаленный крик проник в сознание, вытаскивая из сна, и я никак не мог понять, что происходит: ночь, теплая кровать, тихий крик и плач. Желание узнать, что это такое, превзошло страх, и я осторожно вышел из комнаты, бесшумно ступая в коридор. Тихо. Даже не слышно, как папа работает в своем кабинете. Может быть, мне показалось? Или этот крик был во сне, а я испугался и проснулся? Из открытого окна подул холодный ветер, морозя босые ноги. Нужно срочно вернуться в теплую кровать и продолжить сон! В нем я как раз почти доел огромный сэндвич вместе с Шегги и Скуби-Ду. Развернулся, чтобы зайти в комнату, и уловил тихий вой… или все-таки плач? Остановился и, закрыв глаза, прислушался – звуки доносятся из комнаты Риндо. Тело стало двигаться само по себе, и я очнулся только когда тряс за плечи брата – Риндо спал и плакал, метясь по кровати. Его светлые волосы взмокли и прилипли ко лбу, и я их быстро убрал, проверяя температуру – ледяной, но мокрый. − Риндо, − еще сильнее потряс его, и брат, наконец-то, открыл глаза, в испуге отскакивая от меня. Он быстро забился в дальний угол кровати, обхватывая себя руками и продолжая плакать. И что же делать?! Я не могу подойти к нему – одно движение, и Риндо начинает плакать еще сильнее, пряча лицо в коленях. А если попробовать осторожно? Медленно протянул руку к нему ладонью вверх, пытаясь показать добрые намерения. Должно получиться. Если нет, то придется звать папу. А я этого делать не хочу – он очень расстроится, что его отвлекли от работы. − Рин, − двинулся ближе к нему, и брат поднял голову, не переставая плакать. – Не бойся, это же я – Ран. Осторожно коснулся пальцами его плеча, садясь перед братом на колени. Рука сама потянулась к его груди – место, где под пальцами ощущается биение его сердца. Оно быстро отбивало ритм, даже футболка заметно тряслась от пульсации. Взял Риндо за руку и приложил к своему сердцу, в надежде, что мой ритм успокоит его. Хотя я даже и не знаю, чье бьется быстрее – его от ночного кошмара, или мое от страха. Но это и не важно – главное, что помогло. Дыхание Риндо постепенно стало приходить в норму, и слезы больше не текли из его светлых глаз, а спустя время брат сам поменял положение, ложась ко мне под бок. Риндо положил голову на грудную клетку, слушая, как бьется мое сердце, и закрыл глаза, обнимая меня рукой. − Зови меня Рином, − тихо попросил он. − Почему? − Мне нравится… и наши имена так очень похожи. Он изредка шмыгал носом, почесывая его пальчиками, и постоянно ерзал в попытке найти более удобное положение или уснуть – не знаю, но вскоре, и я сам провалился в сон, укладывая голову на макушку брата. И теперь, сидя в небольшом кафе вместе с Шегги и Скуби-Ду, с нами был Рин, с широкой улыбкой уминая самый большой сэндвич.***
Спустя полгода. Рин сидел рядом со мной, сложив руки на груди и принципиально не смотря на меня. Его щеки смешно надулись, как у хомяка, и глаза с прищуром рассматривали узор на стене. Сколько раз я говорил ему сходить к врачу, чтобы проверить зрение, но его проще взять за руку и отвести самому. Только вот это не получится сделать еще очень долгое время. − Хватит дуться, я сам туда не рвусь, − положил в сумку зарядку для телефона и застегнул молнию. − Но ты и не противишься папе, − Рин, наконец-то, перевел взгляд на меня, в упреке поднимая бровь. Что верно, то верно. Папа решил отправить меня в интернат, вместо обычной школы, которая находится в десяти минутах ходьбы от дома. Через полчаса меня отвезут в соседнюю префектуру, а заберут только через неделю на выходные. Риндо решил объявить мне бойкот, потому что я не сказал ничего против этого. Вот только брат не понимает, что любые разговоры бесполезны – если папа решил, что я буду учиться там, значит так оно и будет. Наверное, мои попытки довести гувернанток и вечные разбитые коленки стали для папы пределом. − Я же вернусь через неделю, − сел на кровать рядом с ним, толкая плечом, но в ответ получил грозный взгляд – вроде маленький, а такой серьезный. − Так и скажи, что устал от меня, и бросаешь! Риндо топнул ногой и вскочил с кровати. Среагировать на такое несправедливое обвинение я смог не сразу – нагнать брата получилось лишь у двери в его комнату. Рин выдернул свою руку из моего хвата и обиженно забежал в комнату, захлопывая дверь прямо перед моим носом. Ну, что за детский сад?! − Рин! – стукнул в дверь, и в ответ получил такой же глухой удар. – Я еду учиться, и через неделю обязательно вернусь к тебе. − Тебе там понравится, и ты про меня забудешь. − Какой же ты дурак! Дверь сразу открылась, являя злого и обиженного брата. Его губы надулись еще сильнее, словно еще чуть-чуть, и Рин заплачет, как почти каждую ночь. И от понимания того, что теперь его некому будет успокоить, мое сердце начинало сильно болеть. − Я никогда про тебя не забуду, Рин, − шагнул к нему, кладя руку на чуть дрожащее плечо. – Ты мой брат, и я обязательно вернусь к тебе. − Обещаешь? – в светлых глазах, напоминающих мамины, сверкнула надежда, и я никогда не разрушу ее. − Обещаю.***
Через неделю. − Еще вчера я выучил десять новых кандзи! – Рин сидел напротив меня, давно позабыв про ужин, и увлеченно рассказывал последние новости. – И прочитал целую книгу! − Расскажешь, о чем она? – подцепил палочками кусочек курицы, но из-за дрожания рук, еда снова выпала на тарелку. Окинул улыбкой брата, чтобы тот не обратил внимания на страх в моих глазах. − Да, там рассказывается про кота, который жил с… − После ужина поговорите, − папа отложил газету в сторону, с упреком смотря на Рина. – Сколько раз я просил есть молча? − Прости, папа, − брат опустил взгляд в тарелку, без особого энтузиазма ковыряя палочками собу. Счастье мигом слетело с лица Рина, и в моей голове всплыла прошедшая неделя длиною в несколько лет. Страх, одиночество, боль и слезы сопровождали меня ежесекундно, и на плаву держала лишь мысль, что в пятницу вечером меня заберут домой… но меня не забрали. У папы оказалась важная встреча, которую он не мог пропустить, и за мной приехал Кохэку сегодня утром. Наверное, я выглядел настолько жалко, что он не повез меня сразу домой, а перед этим заехали в кафе, куда мы любили ходить с мамой. Кохэку купил мне любимые моти, и на секунду из головы вылетели все ужасы, происходившие со мной всю неделю. Но сейчас, глядя на брата, все вновь выползло на поверхность: драки за место в столовой или в классе; страх спать ночью, потому что могут побить; измывательства и ябедничество, подколы и глупые шутки. Воспитателям и учителям нет никакого дела до нас – лишь учитель Аомэ проявляет к нам сострадание, но ее на всю ораву не хватит. Нельзя допустить, чтобы папа через два года отправил туда Рина. Нужно сделать все, что в моих силах, чтобы он пошел в нормальную школу, а не в этот интернат, иначе ему будет очень несладко – если жизнь здесь мучит брата, то там будет совсем невмоготу. − Заканчиваете ужинать, и не забудьте убраться, − папа отложил тарелку в сторону и встал из-за стола. − Спокойной ночи, − оклик Рина потонул без ответа, и в столовой вновь повисла тишина. Перевел взгляд с пустого коридора, в котором еще секунду назад был папа, на брата. Теперь, когда мы оказались только вдвоем, до меня, наконец, дошло осознание – Рин почти не спит. На его лице больше нет пухлых щечек, какие были неделю назад, и под глазами выросли непонятные темные круги, как у панды из мультика. Направленный на полную тарелку взгляд грустный и печальный – в нем больше нет той радости. В области сердца неприятно заболело, и стало тяжело дышать. Сейчас я чувствовал много чего – радость, что увидел брата; печаль из-за его состояния; злость на папу за его поведение… но больше всего я ощущал вину за то, что оставил Рина здесь наедине с его ночными кошмарами. − Помнишь, − отложил палочки в сторону и привлек внимание Рина, − я писал тебе про Риоту – моего одноклассника? – брат кивнул, и в его глазах мелькнул интерес. – Мы с ним два дня назад искали клад. − Самый настоящий? – Рин заерзал на своем месте, и я мотнул головой, подзывая его к себе. − Да, и я, между прочим, первым его нашел. − А что там было? − Коробка с игрушками и разноцветными камнями – я даже несколько с собой взял, чтобы тебе показать. − Ран, а ты..? Вопросы сыпались на меня один за другим, и я с охотой рассказывал и показывал все Рину. Его лицо вмиг просияло, делая меня счастливее с одной стороны, и несчастнее – с другой. Завтра днем мне снова придется уехать из дома, и что будет с нами дальше, я не знаю.***
Спустя две с половиной недели. − Риндо, займись уже чем-нибудь, − папа прошел мимо меня к себе в кабинет. – Хватит слоняться без дела. Хлопок дверью. И снова один. Ран вчера писал, что лучше бы он съел тарелку червей, а не то, что подают в столовой. Интересно было бы на это посмотреть – Ран может все. Он сильный и храбрый, а еще с ним очень весело. Правда, папе это почему-то не нравится, но мы всегда дурачимся, когда он не видит. Проплелся мимо гостиной сразу на улицу – читать и играть не хочу, да и с Раном нельзя поговорить – он со вчерашнего вечера на сообщения и звонки не отвечает. Кохэку обещал сегодня съездить и узнать, что случилось, и я просился с ним, но папа запретил. Чтобы «не слоняться без дела», сел на детскую площадку недалеко от нашего дома – сюда мы с Раном часто ходим перед сном. Только вот были всегда вдвоем, а сейчас на старых качелях, которые вот-вот развалятся, качался мальчик. Его темные волосы забавно завивались на макушке, и зеленые глаза поймали луч заходящего солнца. Вдруг он поднял голову, устремляя взгляд на меня, и через секунду резко отвернулся. Ну, и ладно! Если он не хочет со мной разговаривать, я тоже не буду! Прошел мимо него, садясь на скамейку и доставая из кармана камушки, которые привез Ран из школы. Если их поднять в воздух и посмотреть на небо через них, то солнце будет разных цветов – синее, зеленое, фиолетовое и голубое. Пока я разбирал камушки по кучкам, на скамейку рядом со мной сел мальчик и стал рассматривать камни. Ну уж нет! Если не хочет со мной общаться, то и сейчас не надо! Поэтому я быстро сгреб все камушки в одну кучу и отвернулся к мальчику спиной. − Да брось, − он толкнул меня в плечо, и несколько камней рассыпались на землю. – Дай тоже посмотреть. − Нет, − подобрал пропажу и отвернулся еще сильнее. – Ты отвернулся от меня, и я тоже! − Я игрушку сломал, и боюсь идти домой, − мальчик перестал пытаться достать камушки и сел рядом со мной, снова опуская взгляд на землю. – Вдруг папа будет ругаться? − Мне Ран всегда говорит, что нужно говорить правду, даже если очень страшно и могут поругать. − А кто такой Ран? − Это мой старший брат, − повернул голову, чтобы посмотреть на мальчика. Ран говорит, что глаза могут много рассказать о человеке. Он пытался научить меня, но я не знаю – получилось или нет. Вот смотрю в зеленые глаза напротив и вижу в них солнце. Яркое и теплое. Хочется руки протянуть и согреться. Может быть, это и значит, что мальчик – хороший человек? Тогда и подружиться можно. − Меня зовут Риндо, − протянул руку мальчику, и тот пожал ее в ответ. − А меня Кацу. − Ты можешь называть меня Рином – так Ран меня зовет. − Хорошо, − Кацу отвел взгляд в сторону, и его щеки немного покраснели. – А можно посмотреть, что ты там прячешь? − Только после того, как ты сознаешься папе в том, что сломал игрушку. Кацу задумался, сощурив глаза. Ветер дул нам в спины, подгоняя что-нибудь сделать, и мальчик в конце концов хитро протянул: − Только если ты пойдешь со мной. − Идет.***
Спустя месяц. Ран, сгорбившись, сидит за письменным столом и что-то черкает в тетради. Его темные брови сведены вместе, а язык смешно торчит изо рта от увлеченности делом. Брат уже битый час делает уроки – я засекал: в прошлый раз, когда смотрел на часы, маленькая стрелка была на цифре «восемь», а сейчас она на «девяти», а значит прошел час. В прошлые выходные Ран меня научил этому, когда уходил на улицу гулять – сказал, что он вернется через два часа, и маленькая стрелка за это время сместится на две цифры. Эти самые два часа так долго шли, и я устал сидеть у больших часов в гостиной в ожидании возвращения брата. Но он вернулся, как и обещал. Даже раньше. А потом мы разговаривали всю оставшуюся ночь, и я не заметил, как заснул. А сейчас, собрав волосы на затылке, Ран тщательно выводил кандзи в тетрадке, совсем не обращая на меня внимания. И что же там такого интересного он делает? Быстро спрыгнул с его кровати и добежал до письменного стола, заглядывая брату через плечо – перед ним лежит большая книга, а в ней нарисованы планеты и Солнце. Однажды я нашел книжку в гостиной про космос, но не смог ее прочитать – слишком много непонятных кандзи. Но теперь у меня есть Ран, который сможет рассказать и научить их читать. − Ран, − потянул его за руку, но брат никак не отреагировал. – Ну, Ра-а-а-ан. − Что? – не отрывая взгляда от тетради, спросил Ран. − Расскажи, про что ты читаешь. − Ты еще маленький. − Ну, Ран! Ответом мне была тишина – брат даже бровью не повел, упорно игнорируя меня, а это нечестно! Обошел Рана с другой стороны и повис на его руке, мешая оставлять записи в тетради, но даже это не помогло! − Ран, − молчание. – Ран, − тишина. – Ран. Ран. Ран. − Ладно! – брат закатил глаза и отодвинул стул, а я быстро забрался к нему на колени, кладя руки на стол. – Только если что-то непонятно, я не буду объяснять еще раз. Голос Рана звучал серьезно, и внутри стало так страшно. Осторожно обернулся, но увидел на его лице лишь улыбку. Ран кивнул на учебник и принялся рассказывать мне о Солнечной системе в нашей галактике.***
Этой же ночью. В комнате темно – не видно ничего, даже протянутой вперед руки. Холод заполз под одеяло, и хочется надеть на себя много одежды, но, почему-то невозможно пошевелиться. Непонятный страх сковал тело, лишая возможности даже повернуть головой. Вдруг справа раздался грохот – так громко, что я чуть не подскочил на кровати, но сдержался, лишь сильнее сжимая край одеяла и натягивая его под самый подбородок. Такое странное ощущение – словно кто-то смотрит на меня, но я никак не могу понять, откуда чувствую взгляд. Ран говорил, что нужно напугать монстра, но я не знаю, где он. Неожиданно через окно в комнату попал свет луны, и я увидел женщину – высокую, со светлыми волосами и глазами, точь-в-точь похожими на мои. Она была бледная, почти синяя, и вдруг стала медленно двигаться ко мне, протягивая руки. Мигом стало так страшно, что я даже не мог закричать, просто открывая и закрывая рот. Слезы текли по щекам, быстро высыхая и оставляя неприятные полосы, но даже смахнуть противный след не получалось – я мог лишь сидеть и смотреть на приближение страшной женщины. Когда она почти дотронулась до меня, неожиданно вместо нее появился Ран, касаясь до места, где быстро-быстро бьется мое сердце, и я сразу же повторил его действия, только вот сердце Рана стучит размеренно и спокойно, в отличие от моего. − Все хорошо, Рин, я с тобой, − тихий голос брата успокаивал, и я просто кивнул. – Что тебе снилось? − То же самое, что и всегда, − стер влажные дорожки на щеках и протер глаза, убирая мешающие слезы. – Кто эта женщина? − Наверное, мама, − Ран лег на кровать, а я сразу же юркнул ему под бок, устраиваясь поудобнее. Сегодня последняя ночь, когда Ран ночует здесь – потом он опять уедет на неделю, а, может быть, даже и не вернется на выходных, как это было уже однажды. Я тогда не мог спать всю ночь, боясь закрыть глаза, а когда все-таки уснул, опять видел этот страшный кошмар с… мамой. − Почему она пугает меня? – поднял голову, чтобы увидеть лицо Рана – глаза закрыты, ни единой морщинки на лбу. Но я точно знаю, что брат еще не спит. − Она не пугает, а просто хочет узнать, как у тебя дела. − Но мама выглядит очень страшно – в фильмах так показывают тех, кто умер. На этот раз Ран замолчал надолго. Я даже думал, что он уснул, когда услышал тихое: − Она умерла, Рин, но мама нас очень любит. Плечи неожиданно обдало теплом, как будто меня кто-то обнял, и я ощутил чью-то руку в волосах, с нежностью перебирающие пряди. Только вот Ран лежал неподвижно, с полным безразличием рассматривая потолок. В последнее время он часто такой – безэмоциональный, молчаливый, подолгу смотрящий в одну точку. Но когда кто-то находится рядом – смеется и шутит, как всегда. Только вот меня очень пугает такой Ран, а я не знаю, что нужно сделать, чтобы он так же улыбался, как и раньше. Может быть, попробовать его спросить про маму? Он всегда расслабляется, когда рассказывает мне про нее. − А какой была мама? − Мама… − Ран задумался на секунду, а потом грустно улыбнулся. – Она была очень похожа на тебя – светлые волосы и нежно-сиреневые глаза. И улыбалась она так же – широко и ярко, − перевел взгляд со стены на брата, и он закрыл глаза. – Мама всегда проводила с нами время, читала тебе книги, помнишь? – кивнул, хотя совсем ничего не помнил, но не хотел расстраивать Рана. – Она была веселой и доброй. В доме было по-другому, когда мама была жива, − комната вновь погрузилась в тишину, и лишь через несколько минут брат тихо попросил. – Не пугайся ее во сне – мама не причинит тебе вреда. Ран устало выдохнул и поудобнее устроился на кровати, укладывая руку под голову. Через несколько минут он заснет, а я сразу после него. И теперь, когда мама придет ко мне во сне, я не буду ее бояться, а протяну руку в ответ.***
Спустя полгода. − Риндо! – папа громом ворвался в ванную комнату, и дверь, не выдержав его силы, с грохотом ударилась о стену. Я быстро скинул в ванную окровавленную ватку и перекись водорода, пряча руки за спину, чтобы папа не увидел на них кровь. Только вот его не проведешь – папа за секунду осмотрел меня и понял, в чем дело, а, может, он и так знал все заранее. − Что случилось? – шаг ко мне, и воздух стал таким горячим, что даже не хочется дышать – лишь обожжешь легкие. − Все в порядке. Но на самом деле – нет. Сегодня, когда я гулял с Кацу, на нас стали нападать мальчишки с соседней улицы. Они говорили, что у нас ненормальные семьи, нас никто не любит, а Рана отправили в интернат, потому что он сумасшедший. Но я-то знаю, что это все неправда! И, когда мы с Кацу стали отвечать, нас ударили, а мы в ответ. В конце концов нас разняла старушка из соседнего дома и проводила сюда. Хорошо, что, зайдя в дом, я не встретился с папой, и быстро пробежал в нашу с Раном ванную комнату – когда брат приходил с улицы с болячками и кровью, он всегда уходил сюда, чтобы промыть раны. Вот и я сделал также. И как только папа смог узнать, что что-то случилось? − Хватит врать, − он с силой взялся за мой подбородок, задирая голову вверх. Свет от люстры сразу же ослепил меня, и я закрыл глаза. – В коридоре кровь, которая ведет в ванную комнату. И я, по-твоему, должен поверить, что… «все в порядке»? − Я просто подрался… − Просто? – как только рука ушла с моего подбородка, я сделал еще один шаг назад, садясь на бортик ванной и готовясь к буре. – Ты «просто» подрался?! Это ненормально, Риндо! Ты ведешь себя отвратительно! – папа вытащил мои руки из-за спины, с хмурым видом рассматривая кровь на них. – С кем ты подрался? − Там были какие-то мальчишки и Кацу, и мы… − Кацу! Сколько раз я говорил, чтобы ты перестал с ним водиться? Общение с ним до добра не доведет! − Папа, но я хочу с ним дружить… − Хочу! Не хочу! Не для этого твоя мать жертвовала собой, чтобы дать тебе жизнь, а ты так безрассудно ею пользуешься! − Не говори так о маме! – выдернул руки из его хватки и сложил их на груди, отворачивая голову в сторону. − А что тебе не нравится? – он снова взял меня за подбородок и повернул голову к нему. Темно-синие глаза казались почти черными и пугали до дрожи в руках. – Она родила тебя, и ее болезнь стала расти, а потом она умерла… − Я… − Не перебивай! – громко закричал папа, и я замолчал, закрывая глаза от страха. – Вы с ней, как две капли воды. Только она угасала с каждым днем, а ты процветал. И так ты отплачиваешь за ее жертву?! Дерешься на улице, общаешься с детьми, из которых в будущем ничего не будет, вместо того, чтобы учиться и реализовывать себя?! − Пап… − Пустая трата времени, − он быстро отпустил меня, награждая взглядом, как будто я разбил его любимую чашку, и отступил на шаг. – Уберись здесь. Живо. Дверь в ванную комнату с грохотом захлопнулась, закрывая меня ото всех в этом мире. На негнущихся ногах развернулся и достал из ванны окровавленную ватку, которая виделась очень нечетко – на глазах наворачивались слезы, и я не мог их остановить. Сбросил ватку в раковину и сел на пол, дрожащими руками закрывая глаза. Внутри стало так тяжело, даже сердце с болью замерло. И лишь когда на улице давно стемнело, я смог выйти из ванной комнаты, дрожа всем телом. Как же не хватает Рана.***
Спустя три месяца. Солнечный свет залил гостиную, распространяя тепло по всему дому. Быстро сполз с дивана на пушистый ковер, укладывая книгу прямо на пол. Еще вчера на книжных полках в гостиной мне на глаза попалась красивая книга «Анатомия». Конечно, читать столько неизвестных слов тяжело, но тут есть много картинок – и сразу все становится понятно! Перевернул страницу, и на развороте оказался скелет человека. Ух, ты! Внутри нас есть столько костей?! Быстро пробежал глазами по странице и принялся читать названия: череп, позвоночник, грудина, кости запястья, кости пясти… столько всего, аж глаза разбегаются! Вдруг замок входной двери щелкнул, и в коридоре началось копошение. Странно – папа еще на работе, и не должен был вернуться так рано. Может быть, это Кохэку привез продукты? Мой взгляд приковался ко входу в гостиную, где через несколько секунд появился Ран – слишком высокий и очень худой. Его волосы заметно отрасли, и брат собрал их в две небольшие косы. Сколько мы не виделись? Месяц? Может, два? − Рин! – увидев меня, Ран раскрыл руки в объятиях, бросив сумку на пол. Недолго думая, подобрался с пола и побежал к брату, обхватывая его тонкое тело руками. Носом уткнулся в его грудину и почувствовал лишь кости, про которые сейчас и читаю. Но родной сладкий аромат вытеснил все возможные переживания, и я закрыл глаза, в наслаждении утопая в объятиях брата. − Осторожно, раздавишь, − весело пропел Ран и растрепал мои волосы. Разжал руки и поднял голову, сталкиваясь со спокойным взглядом напротив. Его глаза стали выразительнее и больше, а кожа заметно бледнее. Что же с ним случилось? И почему Ран дома, если сейчас будни, а не выходные? − А что ты тут делаешь? – отступил на шаг, давая возможность Рану снова взять в руки сумку и направиться к лестнице. − Я вернулся домой, Рин… − Так сейчас же не выходные. − Не выходные, − Ран замер на ступеньке, и я врезался в него, потирая лоб. Брат обернулся, и в его глазах плясало и счастье, и печаль. – Я вернулся навсегда, и больше не поеду в интернат. Ран не оставит меня? Теперь мы каждый день будем вместе? И я не буду кушать один, а с Раном? Или он тоже будет есть отдельно, как и папа? Папа… − А как же папа? – взял Рана за рукав его кофты, останавливая на месте. – Он не будет ругаться? − Не будет, − брат улыбнулся, но по глазам видно – не правда. – Кстати, Кохэку сказал, что хочет тебя сегодня вечером свозить в мамино любимое кафе. − А ты поедешь с нами? – зашел вслед за Раном к нему в комнату и сел на кровать. Брат замер у шкафа, раскрыв дверцы и рассматривая одежду на полках. Что же интересного он там увидел? Ничего нового – все было так же, когда он уезжал в последний раз. − Нет, Рин. Сегодня у меня дела на вечер… − Я с тобой. − Рин, − Ран устало выдохнул и, отойдя от шкафа, сел рядом со мной. – Я обещаю, что мы обязательно сходим в то кафе, но потом. Сегодня ты один с Кохэку поедешь туда, а я поговорю с папой. Ран потрепал меня по волосам и вернулся к разборке сумки, а я остался сидеть на кровати, наблюдая за его движениями – резкими, точными и опасливыми. Его тело напряжено так, словно он ждет откуда-то удара. Но чего он боится дома? Да и Ран боится? Нет. Это невозможно. Мой старший брат – самый храбрый из всех людей, которых я встречал! Вдруг Ран перекинул упавшую косичку через плечо и, уперев руки в боки, осмотрелся. Интересно, а сложно ли плести косы? − Вроде все, − брат плюхнулся ко мне на кровать, ложась спиной на мягкое покрывало. – Чем хочешь заняться до вечера? − Научишь меня плести косички? Ран замер на мгновение, а потом резко сел, с удивлением смотря в мои глаза. Улыбка дрогнула на его губах, и брат усмехнулся: − Только если ты не выдерешь мне все волосы… − Обещаю!***
Спустя три года. (Риндо – 9 лет, Рану – 11 лет) − Я еще раз спрашиваю, где вы были сегодня? – папа сложил руки за спиной и с гордо поднятой головой остановился у стола. Рабочий кабинет лучшего в префектуре юриста и адвоката выглядит чище операционной – все блестит так, что даже глаза режет. И мы с Раном во всей этой вычурности выглядим инородным пятном, словно клякса в чистой тетради. − Мы были в школе… − Ложь, − папа резко оборвал Рана и развернулся к нам лицом, устремляя темные глаза на нас. Мороз пробежал по коже, хотя в доме было достаточно жарко. – Мне звонили из школы – вас сегодня не было ни на одном уроке. Жилка на шее папы отчаянно билась, с сумасшедшей скоростью качая его кровь по сосудам, и от этого становилось страшно – до дрожащих рук, которые я спрятал за спину, чтобы не выдать своего состояния. Еще после работы папа залетел домой очень злым и сразу же направился в кабинет. − Поэтому я спрашиваю в последний раз, − папа подошел к нам вплотную, и мы с Раном вжались в стену. От него исходил безумный жар, и хотелось куда-нибудь спрятаться от злого взгляда почти черных глаз. – Где. Вы. Сегодня. Были? − В школе, − прошептал в ответ, сдергивая тем самым чику с гранаты. В миллиметре от моей головы пронеслась рука папы, с грохотом впечатавшись в стену. Паника и колючий взгляд напротив парализовали меня, перекрывая кислород в легкие. Лишь липкий страх окутал меня полностью, когда рука отца переместилась на мои волосы, сжимая их до боли. − Сколько можно лгать? − Пап, − Ран хотел сделать шаг к нам с папой, но остановился под его тяжелым взглядом. − Я не с тобой разговариваю. − Я хотел сказать, где мы были сегодня. Папа чуть ослабил хватку, и вместе со свободой волос я судорожно вдохнул, впиваясь дрожащими руками в ткань спортивных штанов. Сердце отбивало ребра изнутри – еще секунда, и я умру прямо на этом месте, глядя в глаза… отца. − Я жду, − он перевел взгляд с меня на Рана, в ожидании сводя брови друг к дружке. − Я ходил драться, и взял Рина с собой. Он хотел остаться в школе, но я не слушал его. Что? Нет! − Все было совсем не так! Не слушай его! Отец устало отпустил мои волосы, делая шаг назад. В его вмиг посеревших глазах читалось лишь разочарование. − Никакой улицы в течение месяца – Кохэку будет отвозить вас в школу и забирать оттуда. Любое нарушение – наказание, − отец сел за стол, с безразличием отворачивая голову к окну. – Вон из моего кабинета. Ран схватил меня за локоть, силком выводя из комнаты. Как он посмел?! В коридоре вырвал руку из его хвата, перехватывая костлявое запястье и сжимая нужный сустав. Сломать не сломаю, но больно сделаю. Только вот Рану все равно – стоит, сжав челюсти, и с отрешенностью смотрит на меня. − Дурак! Зачем взял всю вину на себя?! Ран лишь улыбнулся и, протянув свободную руку, растрепал мои волосы. Его лиловые глаза смотрели на меня с легкой грустью, почему-то раздражая все больше и больше. Я безумно злился. На всех. На отца за то, что он ненавидит меня. За то, что постоянно винит во всех бедах человечества, а особенно в смерти мамы. На Рана за то, что он всегда пытается защитить меня. За то, что он старший брат и во всем лучше меня. На себя за то, что я такой слабак. За то, что не могу постоять за себя и сказать хоть слово против отца. За то, что каменею перед ним, лишаясь возможности пошевелить даже пальцем. К глазам подступили слезы, и я отвернулся, выпуская запястье Рана из больного хвата. Не хочу ни с кем видеться. Жаль только, что от самого себя никуда не деться. Развернулся и быстро зашагал по коридору в свою комнату, но Ран остановил меня, схватив за руку и притянув к себе. Когда привычный сладкий аромат полностью окружил меня, я закрыл глаза, давая волю редким слезам. − Глупый, маленький братик, − Ран провел рукой по моим волосам, распутывая сбившиеся пряди. – Я всегда буду защищать тебя – хочешь ты этого или нет. Потому что дороже тебя у меня в жизни больше нет никого. И у меня. Только мы есть друг у друга. Вдвоем против всех. Всегда.***
Спустя 4 года. (Риндо – 13 лет, Рану – 15 лет) Дорога выучена наизусть – вдоль по тропинке, потом налево и прямо до упора. Даже с закрытыми глазами мы с Раном дойдем до маминой могилы. Сегодня годовщина со дня ее смерти – прошло 10 лет. Отец не пошел – сегодня у него важное дело на работе. Но я даже и не удивлен. Какая ему плевать на нас и маму? Он только и может, что кричать на каждом углу о безумной любви к ней, когда на самом деле в такой день не прийти почтить ее память. Даже я – единственный в семье, кто вообще не помнит маму – все равно пришел, потому что… я помню женщину из сна, которая сначала пугала до чертиков, а потом стала просто обнимать, даря спокойствие и хорошие сны. И я верю, что мама была такой, какой ее описывает Ран – доброй и светлой. − Кто сначала? – тихо спросил Ран, кивая на надгробие, усыпанное лепестками сакуры. − Как всегда – ты первый. Тихо, но быстро отошел от могилы, оставляя Рана наедине с мамой. Это стало чем-то вроде традиции – оставаться одному и рассказывать все, что произошло с тобой за последние дни. В детстве я всегда жаловался на несправедливое отношение отца к нам с Раном, делился новыми историями из книжек или приключениями с нашей компанией. В школьные годы сетовал на трудную учебу, успехи в ломании костей и вечные тренировки с Раном, который весь сок из меня выжимал за одно занятие. В последний раз, перед колонией, я молчал. Просто стоял рядом с надгробием и смотрел на цветущую сакуру. Было так тихо и хорошо, что не хотелось нарушать такую благодать. Тогда я задумался, что, возможно, мама была бы разочарована в таком сыне, как я – ничего не понимающему в математике, вечно ищущему драки и приключения на жопу, выкуривающему по несколько сигарет в день в 11 лет и лишь изредка появляющемуся дома. Действительно, мечта, а не ребенок. Но потом я подумал, что она бы все равно меня любила – любого. И хорошего, и плохого. Она бы обнимала меня каждый вечер и целовала в лоб перед сном, желая спокойной ночи. Она бы меня понимала… просто потому что это мама. Да, она наверняка ругалась бы со мной из-за того, что пришел поздно домой. Или из-за того, что ругаюсь матом и прогуливаю уроки в школе. Давала бы мне оплеух за очередную драку, но потом обязательно бы обрабатывала ссадины, поглаживая по голове нежной рукой. Мы бы с ней вместе подшучивали над Раном, когда он хотел замутить с очередной девчонкой. Бы… много бы, но сейчас нам приходиться довольствоваться лишь тем, что имеем – пустым домом и незаинтересованным в нас отцом, который после колонии игнорировал нас целый месяц. Два года отсутствия сыновей – и молчание тому прекрасная награда. Сомневаюсь, что он вообще заметил, что нас не было. Думаю, с мамой было бы все по-другому… − Рин, − Ран коснулся моего плеча, открывая проход к могиле. – Твоя очередь. Кивнул и прошел мимо него. Сакура в этом году рано цветет – вся могила и надгробие устланы нежно-розовым ковром из лепестков. Думаю, ей бы подошел этот цвет. Было бы интересно посмотреть на маму в этих лепестках – в светлых волосах и на одежде. Обернулся на Рана, который тихо курил вдалеке. Даже мне было видно, как дрожит сигарета в его тонких пальцах. Сколько всего он ей рассказал? И о чем? Об ужасах в колонии? Об игнорировании со стороны отца? Может, о группировке, в которую мы вступили пару дней назад? Или об очередной подружке? Не знаю. Снова вернул взгляд на серое надгробие и присел на траву рядом с ним, упираясь на руки позади себя. Быстрый порыв ветра сорвал горсть лепестков, накрывая меня розовым покрывалом. Теперь мы с мамой чем-то похожи… Перевел взгляд на чистое небо и вдохнул полной грудью: − Ну, здравствуй, мама.