***
Боль бьет по всему телу, начиная от головы и заканчивая ногами – хуй его знает, что я успел раздолбать. Невозможно лежать на кровати, где мы спали еще прошлой ночью – все пропахло цветами и фруктовым шампунем. Даже то, что я скинул все пастельное на пол, не помогло избавиться от назойливого аромата, от которого теперь лишь тошнит – хочется встать и прочистить желудок, чтобы успокоить бесящее жжение внутри. А, может, это из-за двух с половиной бутылок виски? Похуй. Встать все равно надо. Но смогу ли я? Все тело онемело, и вряд ли получится даже поднять руку, чтобы убрать волосы с лица. Все силы словно вытекли из меня, полностью опустошая организм. Я лишь открыл глаза, упираясь взглядом в белый потолок, и энергия тут же закончилась. Для того, чтобы зарядиться, нужны сигареты и кофе… с виски. И желательно без кофе. Надо похмелиться – даже если мой желудок поднимет ебучее восстание, я должен влить в себя хоть пару капель для оживления. С течением времени белый цвет потолка начал изрядно бесить, выбрасывая в кровь адреналин, и чтобы не нагружать сердце, которое во время попойки неплохо поработало, перевел взгляд на окно – солнце почти зашло, окрашивая небо в темные, винные оттенки. Рядом с окном, на белой стене, красовались красные пятна. Ах, да… мои руки. С усилием воли приподнял одну – костяшки сбиты, как никогда, но кровь уже не идет. Лишь тонкая пленка покрывала открытые участки мяса. Чуть пошевелил пальцами, чувствуя приятную боль в руке, а потом сжал кулак, разрывая ту пленку и открывая крови доступ в этот мир. Красные капли показались на бледной коже, скатываясь крошечными горошинками на пальцы. Пульсирующая боль и холод отрезвляли лучше всего, постепенно приводя в себя. Надо поспать еще – совсем нет сил выходить из комнаты и объясняться с Раном и Акирой. Даже гадалкой быть не нужно, чтобы понять, что они не уйдут из квартиры, пока не убедятся, что маленький мальчик в моем лице не собирается резать себе вены или прыгать с окна. Прикрыл глаза и увидел ее. Веселую, смеющуюся, пахнущую цветами и вечно измазанную в краске. Такую родную и любимую. Но в то же время двигающую бедрами на другом парне, развязно целующую и стонущую прямо на нем. Картины с видео до сих пор четко стоят перед глазами, преграждая доступ кислорода в легкие и учащая сердечный ритм. Блять. Открыл глаза, прогоняя тошноту и сел на кровати. Все лучше, чем думать о… ней. Все в этой комнате напоминает о девушке – картины, развешанные чуть ли не на каждом миллиметре стены и установленные прямо на полу; краски, разбросанные по подоконнику рядом с мольбертом и холстом, где уже начал проявляться эскиз новой работы; мелкие вещи по типу ручек и тетрадок для универа, стопкой уложенные на рабочем столе… и ебучий аромат цветов, въевшийся в мой мозг и не дающий нормально дышать. Хочется встать и, собрав все в одну кучу, выкинуть нахер отсюда, а лучше сжечь, уничтожая то, что было нашим, общим прошлым; то, что она с легкостью растоптала и убила, засовывая язык в рот чужого парня. Но вместо того, чтобы осуществить задуманное, лишь еще раз окидываю взглядом все ее вещи, подолгу рассматривая каждую и вспоминая что-то забавное, связанно с этим предметом. Как она рисовала сакуру, и я заплетал ей разные косы, а потом девушка вся перемазалась в краске, заодно оставляя пару полосок и на мне. Как мы вместе ходили ночью в магазин за ее тетрадями – потому что старые неожиданным образом закончились, а с утра уже нужно сидеть на парах с чистой тетрадочкой и пятью миллиардами разноцветными ручками для выделения каждого слова своим цветом. Как мы свистнули большой цветок из ее галереи просто потому, что он нам понравился и было слишком скучно идти домой вдвоем – поэтому у нас появился новый друг. У нас… блять. Все-таки я мазохист – воспоминания медленно калечат изнутри, оставляя еще больше порезов на душе, отдающих безумной болью, ни в какую не идущую в сравнение с физической. Сука. Глаза вновь неприятно защипало, и я закрыл их, протирая пальцами и прогоняя рвущуюся наружу слабость. Ненавижу себя за это проявление. Какая нахуй разница? Ну ушла к другому – что в этом такого? Сменила один хуй на другой, получая от этого какую-то толику удовольствия. Наебала. А я развесил уши, вникая в ежедневные «я тебя люблю» и «я всегда буду с тобой рядом». Видимо, наше «всегда» оказалось пиздецки коротким. А я поверил. Как самый настоящий дурак, доверился девушке, влюбляясь в нее с каждым днем все сильнее и сильнее. Как подросток с юношеским максимализмом, готов был идти за ней куда угодно, делать все, что она захочет. Я просто… полюбил. По-настоящему. Но оказался обманутым любимой девушкой. Отлично. Всегда мечтал о таком. В голове почему-то всплыл отец с его больной любовью к матери. Он всегда говорил, как тяжело любить другого человека. И это чувство оказалось той еще сукой, раз с такой легкостью поглощает в себя, а потом разбивает на части, разрушая привычный мир на осколки. Наверное, я впервые понимаю отца – лучше бы не любил никогда. Лучше бы в тот злополучный вечер прошел мимо этого переулка. Лучше бы отдал ее на растерзание нашим партнерам в клубе. Лучше бы отымел в первую же ночь и выбросил на улицу, как делал это раньше. Лучше бы… но имею то, что имею – разъеденный ее образом и ароматом мозг и разбитое на осколки сердце, которое она же собственноручно и оживила, а потом убила, не жалея о содеянном ни разу. На кухне раздался грохот, и я перевел взгляд на дверь, за который скрывался весь живой мир. Ран, Акира, другие люди, которые живут в своем ритме и хуй клали на проблемы окружающих. Легкие резко опалило жаром, и желание курить выросло до катастрофических размеров. Если не вдохну заветный дым, умру – и тогда никакие воспоминания не смогут уничтожить меня вместо него. Но я же мазохист, верно? Поэтому, пересилив свою немощность, поднялся с кровати. Комната, как по команде, закрутилась, и я оперся на стену, прикрывая глаза. Без очков почти нихуя не видно, но желания искать их по всей квартире нет никакого – в стенах дома можно ходить, как угодно – я знаю, сколько шагов нужно сделать даже с закрытыми глазами, чтобы дойти до любой точки квартиры. Опираясь на стену, дошел до стены и открыл дверь. Тепло окутало мое тело, обволакивая в приятные лапы и ослабляя бдительность. Но тревожные, тихие голоса на кухне скинули мимолетное расслабление, и я пошел на источник звука. За столом, спиной ко мне, сидела Акира, а Ран расположился на подоконнике, рассматривая закатный Роппонги и выпуская сигаретный дым на улицу. То, что нужно. Молча прошел к моей пачке, игнорируя направленные на меня взгляды брата и его девушки, и закурил. Все напряжение улетело из организма с первым выдохом дыма, и я сел на стул, лениво прикрывая глаза. В воздухе витали миллионы не озвученных вопросов, но я упорно не обращал на это внимание, продолжая отравлять легкие удушливым дымом. − Риндо, − тихо позвала Акира, и я приоткрыл один глаз, показывая всю свою внимательность. – Как себя чувствуешь? − Охуенно, − вместе с дымом выпустил прямо в кухню, и девушка поджала губы, отворачивая голову в сторону. − Ты способен разговаривать? – спросил Ран, туша окурок о стеклянные стенки пепельницы. Раздражение начало медленно закипать во мне. До очередного взрыва остались считанные минуты. − Язык есть, слова, вроде, не забыл, − выкинул сигарету в окно, переводя взгляд с почти черного неба на брата. – Думаю, у меня получится. − Не ерничай, − Ран закатил глаза и сложил руки на груди. В комнате повисло молчание на некоторое время, и его нарушил брат, еле слышно спрашивая. – Что случилось? − Ничего… − Не беси меня, − быстро перебил парень и заправил упавшую на глаза челку. – Еще один ненормальный ответ, и я не ручаюсь за себя – ты уже достал меня своим «все в порядке». От серьезного тона Рана мурашки пробежали по спине даже у меня. Когда брат улыбается, размахивая телескопкой из стороны в сторону, не так страшно, как когда он выключает ребячество, становясь серьезным на все сто процентов. В теле у любого включается инстинкт самосохранения, который вопит, что нужно уматывать, как можно скорее, чтобы сохранить свою жизнь в целости и сохранности. Так и сейчас, все во мне орет, что нужно отпустить любовь к выбешиванию Рана на все четыре стороны, и нормально отвечать на вопросы, тем более сил на пререкания полностью истощат меня, а я и так держусь из последних сил. Поэтому, уперев взгляд в пол, чтобы не видеть реакцию на последующие слова, спокойно произношу: − Она мне изменила и, видимо, не один раз. Гробовая тишина опустилась на кухню, и из окна резко подуло холодным ветром. Завтра, вроде, тоже обещали дожди и прохладную погоду, как и всю следующую неделю. Класс. Опять с зонтом не расстанешься… − Риндо, ты… уверен? – голос Акиры едва заметно дрожал, и я поднял на нее взгляд. Черные глаза бегали по мне, и бровки домиком добавляли драматичности. Но похуй. Уже надраматизировался. На несколько лет вперед, а лучше вообще до конца жизни. Не отвечая на вопрос, достал телефон из шорт и, разблокировав экран, увидел это чертово сообщение, содержание которого уже знаю наизусть. Я просмотрел его полностью десять раз, пока пил бутылку виски и выкуривал сигарету одну за другой – десять раз слышал долгие стоны, граничащие с криками; десять раз видел, как она кончает, дрожа своим маленьким телом; десять раз чувствовал, как вся моя жизнь верно и преданно катится к хуям собачьим, разбивая меня о скалы реальности. Повернул телефон к Акире, включая видео, и отвернулся к окну, глубоко вдыхая свежий воздух. Живот снова предательски скрутило, и нужно было абстрагироваться от всего, а особенно от мужского голоса, доносящегося из динамиков, и женских постанываний, с каждой секундой становящихся все громче и громче. Тошнота начала брать верх, и я закрыл рот рукой, задерживая дыхание. Блять. Ран в секунду подскочил к телефону, ставя видео на паузу, и за шкирку поднял меня с места. Я что, блять, котенок, чтобы меня вот так поднимать?! − Отпусти, − вывернулся из его хвата… слишком резко. Желчь вновь поднялась по глотке вверх, но я придержал ее, заставляя опуститься. На языке чувствовалась противная горечь, и нос непроизвольно сморщился. − Иди проблюйся, − Ран снова схватил меня за ворот футболки, таща к выходу с кухни. – У тебя алкогольное отравление, придурок! − Иди нахуй, Ран! Оттолкнул брата и шагнул к окну, быстро вдыхая холодный воздух. Боль в голове постепенно сходила на нет, как и жжение в желудке. Организм медленно приходил в норму, тратя все силы на то, чтобы восстановиться после одиннадцатого воспроизведения этого видео в голове. Блять. − Ты уверен, что это она? – задумчиво спросил Ран, и я обернулся: брат смотрел видео, предусмотрительно выключив звук. И на том спасибо. − А кто еще? Ты знаешь другую… − имя застряло в горле, и я просто опустил его. Все равно Ран поймет, о ком пойдет речь… поймет и не будет настаивать. – Другую, которая встречается с Хайтани? − Риндо, просто… − Акира сложила руки на столе, прожигая мраморную поверхность взглядом. – Юко не будет спать с двумя мужчинами сразу. Она не… − Она и не спала с двумя сразу, − быстро перебил, чтобы не дослушивать клишированную фразу «Она не такая». − Ты понял, о чем я, − брюнетка закатила глаза и перевела взгляд на меня. − А ты не поняла, о чем я, − в шаг преодолел расстояние до стола и оперся на него руками, нависая над девушкой. – Она не спала с двумя сразу, потому что она не спала со мной. Акира свела брови к переносице, осмысливая мои слова, и я ощутил на себе настороженный взгляд Рана. Какой бы парень не боялся, если бы над его девушкой навис один из Королей, славящийся безупречным знанием скелета человека и совершенным умением ломать кости за считанные секунды, не прикладывая для этого никаких усилий? Вот и Ран напрягся, ожидая чего угодно от такого меня – любое слово может спровоцировать и довести до точки кипения за мгновение. Давно я себя не ощущал так, и это медленно пугает, загоняя меня в мрачную клетку, из которой никак не получится выбраться. − Как не спала? Вы же… − Да, блять! – дверца клетки закрылась, загоняя в ловушку, и я ударил кулаком по столу, стряхивая капли крови на гладкую поверхность. – Мы не трахались последний месяц! И даже не целовались нормально! Могильную тишину нарушало лишь мое тяжелое дыхание, которое я пытался привести в норму. Но у меня не получится. Я знаю. Но знаю, кто мне в этом поможет… кто, кроме нее. Рука Рана легла на мое плечо, ненавязчиво отталкивая назад, и я подчинился, позволяя отвезти меня к окну. Нужная прохлада и брат, удерживающий мое плечо, уняли гнев, вырывающийся из меня губительными для всех – и меня, в том числе – волнами. Сердце вновь противно заныло, и я перевел взгляд на Рана, игнорируя возрастающую внутри тяжесть. Его темно-лиловые глаза бегали по моим, внимательно рассматривая и читая меня, как открытую книгу. Никакие слова не нужны, чтобы брат смог понять меня – что я думаю и что чувствую. Нам достаточно просто посмотреть в глаза друг друга, чтобы прочитать мысли и дать верный совет. Именно его я сейчас жду больше, чем что-либо потому, что я нихуя не понимаю, что делать. Закидываться алкоголем и сигаретами, конечно, не плохой вариант, но сдохнуть через пару дней нет никакого желания. Подыхать из-за девки – верх тупости. Ушла одна, на ее место придет другая… только проблема в том, что я не хочу другую. И вряд ли смогу. − Пойдем прогуляемся, − наконец сказал Ран, переводя взгляд за окно. – Мы давно не навещали маму.***
Бледный диск луны освещает пустынное кладбище. Лишь три темных силуэта маячат в самой его глубине – одним из которых являюсь я. Холодный ветер залетел под полы толстовки, пуская мурашки по всему телу, и моя голова сама обернулась назад, выискивая вдали маленький оранжево-красный огонек – сигарета Рана, который стоит у склепа какого-то важного мужика. Он всегда там стоял, пока я разговаривал с мамой, в ожидании вычитывая информацию на надгробии. Но сейчас брат занят другим делом – вместо развлечений с памятью на проверку запоминания информации Ран молча обнимает Акиру, которая смело вызвалась пойти с нами ночью на кладбище. Эта девушка вообще хоть чего-нибудь боится? Не думаю – она же встречается с Раном. Перевел взгляд с парочки, стоявшей вдалеке, на дерево, раскинувшее свои ветви над старым надгробием, с которого местами осыпались углы. Надо будет заказать новое… наверное. В привычном молчании вытащил из вазы хризантемы, которые успели увянуть за то время, что нас не было, на новые – белые и пышные. − Ран говорит, ты их любишь, − выкинул вялые стебли к дереву и сел прямо на землю, по привычке упираясь на руки позади себя. Большая луна выглянула из-за тучи, озаряя своим тусклым светом небольшой холмик с одинокой могилой, у которой я сидел и рассматривал город, огни которого доставали до нас, несмотря на большое расстояние. В голове царила долгожданная тишина – ни единой мысли не скользит по извилинам. Лишь я, ночь, кладбище и огни города вдалеке. Красиво, мать его. Но я сюда пришел не за этим. Да, я и вообще не знаю, что тут делаю. − Знаешь, мам, − бросил быстрый взгляд на надгробие и снова вернул его на городской пейзаж. – У меня в жизни творится такая хуйня. С губ сорвался истеричный смешок, и я прикрыл глаза, представляя женщину из детских снов, которую не видел уже очень давно. Почему-то мама перестала сниться, когда я узнал, что попаду в колонию. Наверное, разочаровалась во мне… но я все равно прихожу сюда и говорю потому что… нуждаюсь в этом… нуждаюсь в ней, и поэтому, судорожно сглотнув, продолжил: − Я встретил девушку… и влюбился в нее. Ты, наверное, думала, что такой человек, как я, никогда не смогу полюбить кого-нибудь, кроме Рана, но… я полюбил. И эта любовь… какая-то другая. Особенная, что ли? Она стала для меня маяком, который вывел из бури на сушу. Только весь прикол заключается в том, что без нее на суше дышать не получается. А она взяла и свалила… к другому, представляешь? – перевел взгляд на надгробие, рассматривая осторожные кандзи. Аяка Хайтани. Красочный цветок в долине пепла**. Мама. – И Ран посоветовал прийти к тебе. Знаешь, он всегда такой умный, что аж бесит. И все его советы оказываются дельными, но я не знаю, как воспользоваться этим. Просто рассказать события последних месяцев? Вновь пройтись острием по душе, разрывая ее в миллионный раз за сутки в клочья? Такое себе развлечение. Но что сделать еще ночью у могилы мамы – вообще не знаю. Чего этим хотел добиться Ран? Думаю, даже он не ответит на этот вопрос. Это просто интуиция – чувство, которое у нас вдвоем развито лучше всего. Бывает, она вопит так сильно, что закладывает уши и не дает нормально жить, пока не сделаешь хоть что-нибудь, чтобы эта хрень заткнулась. Интуиция столько раз спасала нам жопы, что и сосчитать не получится. Она включается в самый критичный момент, давая смачный подзатыльник. И сейчас это чувство медленно просыпается во мне. Я понимаю, что что-то упускаю – это призрачное ощущение летает вокруг меня, но ухватиться за него не получается. Словно я что-то не увидел или не додумал… не понимаю. И это меня выбешивает до дрожи в руках, которую поможет заглушить лишь никотин. Достав из кармана пачку сигарет, прикурил одну, выпуская дым в небо. Буйный ветер угнал тучи, открывая взору россыпь маленьких звезд, переливающихся на черном полотне разноцветными огоньками. Думаю, мама любила смотреть на звездное небо. Она кажется такой… романтичной и любительницей всей этой сопливой лабуды, прямо как… она. Воспаленное сознание вновь спроецировало девушку в моей голове – легкая улыбка и детское счастье в глазах, а на лице – следы краски. Возможно, если бы мама была жива, они бы смогли подружиться. И сейчас я бы смог прийти к маме и поговорить, услышать, что мне скажет она – женщина, которая понимает лучше, что у этого странного, но пиздецки прекрасного пола может твориться в голове. Но мама не жива, поэтому ответом на миллион не озвученных вопросов служит лишь долбанная тишина. Рука на автомате потянулась к телефону и, разблокировав экран, снова включила видео. Наверное, Ран не выключил. Раньше я все время думал, что же такого должно произойти, чтобы наказать меня за грехи, которые я совершил не моргнув и глазом? Все мои года я просто делал, что хотел и все это оставалось безнаказанным кроме одного случая, после которого мы с Раном загремели в колонию. Столько всего, и ничего в ответ. Но я знаю, что карма – так еще сука, поэтому и ждал подлянки за каждым углом. И кто бы мог подумать, что это и является наказанием – видеть, как твоя любимая девушка целует другого человека, постанывая в его рот, сравни ампутации без наркоза. Словно тело сгорает раз за разом, как в голове лишь мелькает мысль о ней. Выключить бы видео и удалить это сообщение, но глаза сами смотрят, изучая каждую деталь, каждый изгиб женского тела, запоминая все до мельчайших подробностей. Чуть волнистые волосы, разбросанные по спине спутанными прядями. Тонкая талия, которая в последнее время могла уместиться в руке – девушка вообще перестала что-либо есть, ссылаясь на учебу. Выгибающаяся спинка – прямо, как у кошки. Маленькая татуировка на пояснице в виде бабочки, и при каждом толчке она словно порхает… Татуировка. У нее не было татуировки. И даже с дерьмовым качеством видео можно с легкостью сказать, что черный узор на теле девушки сделан уже очень давно. А это может означать лишь одно… Дрожащими от холода и нервов пальцами зашел в журнал вызовов и набрал третий номер в быстром наборе. Глаза бегали по всему, что только попадалось на них, а дыхание стало таким частым, что даже легкие заболели с непривычки. Блядство. Нужно срочно успокоиться, а то я сдохну раньше, чем смогу узнать всю правду. − Привет, − с другого конца прозвучал бодрый голос Кацу, и я расслабленно выдохнул, радуясь, как ребенок, что эти чертовы гудки перестали раздражать слух. − Ты сейчас где? − Так сразу к делу? – даже не видя его, могу с уверенностью сказать, как парень лыбится. – На работе. А что? − В участке? − Да, − секундная тишина, и голос Кацу приобретает более серьезный оттенок. – Что-то случилось? − Я к тебе сейчас приеду. Мне нужна твоя помощь. Не дожидаясь ответа, нажал кнопку сброса вызова. Луна вновь ушла за тучи, и россыпь маленьких огоньков скрыла темная пелена. Перевел взгляд на надгробие мамы и, коснувшись его ледяными пальцами, чуть слышно прошептал: − Спасибо, мам, − и, чуть погодя, добавил. − Я люблю тебя.