Пламя

Шанхай, 1916 Пошел всех правил против он, Пред властьимущими не ведал страха. Он сам закон, себе он — власть, Он, а не горстка супостатов. Бесстрашно он шагал вперед Сквозь горы, реки и долины Задумал небо расколоть Чтоб рухнуло оно как власть господ постылых! — Тот, кто задумал небо расколоть… А-Жань, ты слушаешь? А-Жань! Длинные ресницы бросили тени на щеки и Мо Жань засмотрелся. Ши Мэй глядел с легкой ноткой беспокойства и неуловимой требовательности, что придавало его нежному лицу особый оттенок очарования. — А-Жань? — повторило видение и Мо Вэйюй поспешно кивнул. Нет, нет, он бросился с головой в революцию вовсе не из-за этих прекрасных глаз. Вернее, не только из-за них. Творения неизвестного доселе Мо Жаню поэта терзали сердце Ши Мэя последние несколько месяцев, а заодно и сердце Мо Жаня. Он не любил стихи, но Ши Мэй читал так вдохновенно и лицо его приобретало такое выражение, что отказаться было невозможно. — Договориться бы о сборнике! — мечтательно вздохнул Ши Мэй и опустил ресницы. — И познакомиться, но он… — Он что? — нахмурился Мо Жань, залпом выпив чашку с давно остывшим чаем. В маленькую комнатку, являвшейся по совместительству главным залом редакции «Минбао», пытались подобраться тени с улицы, их разгонял свет небольшой настольной лампы. — Не согласится, — со вздохом закончил Ши Мэй, аккуратно складывая листы, точно сокровища. — К нему не подобраться, особенно после недавних чтений в морском клубе и рецензий в газетах. Еще и темное прошлое… Но какие стихи! Прошлое поэта Мо Вэйюя не волновало, привычное: «Ты ел?» давно обогнал совсем другой вопрос. Шанхай наводнили группировки, отрастившие руки разной степени длины. Пока от них удавалось уворачиваться, Мо Вэйюй на вопрос о политических предпочтениях бросал: «китаец», и этого было достаточно. Возможно, с ним не желали связываться из-за репутации, Ши Мэй же ценил старую дружбу. Дружбу. О большем невозможно было мечтать, да и на мечты давно не было времени. Даже сейчас часы в углу комнатки назойливо тикали, забирая время. Мо Вэйюй поднял опустевшую кружку, сделав вид, что пригубил — гонять Ши Мэя за чаем не хотелось. На газете остался коричневый ободок. — Еще посмотрим, согласится или нет, встречу — обязательно уговорю! — вдохновенно пообещал Мо Жань — так обещают достать солнце, звезды и луну из озера в полнолуние. В глазах Ши Мэя полыхнула благодарность, он вспорхнул с протестующе скрипнувшего стула, сжал ладони Мо Жаня в своих. Мо Жань смотрел на отсвет лампы на нежной коже, на пляшущие по темным волосам блики, на испачканные в чернилах подушечки длинных пальцев. — Не подвергай себя опасности больше, чем ты уже это делаешь, — произнес нежным голосом Ши Мэй. Не подвергай? Мо Вэйюй нахмурился. Если так, хранение этих бумажек опасно. — Почему ты не сказал раньше?! Я заберу, тебе нельзя, ты же… — он метнул яростный взгляд к стопке листов, на запястье, останавливая, тут же легла ладонь. — Редактор? — мягко переспросил Ши Мэй. — Хорошо, заберешь. Но сперва обсудим предстоящую… встречу. Кое-что изменилось. Услышав согласие, Мо Жань немного остыл, вернулся за стол и честно «отпил» из кружки. В конце концов, были дела поважнее стишков неизвестного поэта, а самое неприятное Ши Мэй, по старой студенческой традиции, оставил «на потом». Когда к власти пришёл Юань Шикай, не все приняли его всерьез. За что и поплатились — Пекин пал, гайки в Шанхае закручивали все туже и полноценная власть, вернее, тирания, была вопросом времени. Даже Сунь Ятсен вынужден был скрываться — слишком многие решили выслужиться перед новым правителем, решившим на корню извести революционное движение. Во избежание неприятных сюрпризов. Ши Мэй рисковал, очень сильно рисковал — это в редакции «Минбао» проходили революционные собрания. Рисковал, связавшись с Мо Вэйюем — облавы и рейды вошли в полную силу, а «проверяющие» не обладали хорошими манерами и в дверь не стучались. Втолковывать это Ши Мэю было бесполезно, тот слушал, улыбался и Мо Жань надолго переставал думать и о революции, и о деньгах, которая она приносит. Сегодня, однако, все пошло по иному сценарию. — Прогуляемся? Мо Жань поспешно кивнул, в редакционном подвале стало тесно, хотелось на воздух и на волю. Ши Мэй отстранился, пропуская Мо Жаня в коридор, накинул пальто, обернул вокруг шеи широкий бледно-персиковый шарф, придавший и без того тонкой фигуре еще большую хрупкость. Мо Жань снял с вешалки неприметную темную куртку, которую носил с ранней осени. — Я вырос на севере, ты забыл? — подмигнул в ответ на обеспокоенный взгляд. — Не замерзну. Он быстро взбежал по ступенькам, распахивая дверь. Улица дохнула влажной поздноосенней ночью и тусклым светом фонарей. В Шанхай пришла оттепель, под ногами не хрустело, они направились по узким улочкам к центральной площади. Поздним вечером гуляли мало, люди предпочитали сидеть по домам. Встречались редкие лотки с едой, повозки, нагруженные тюками. Завод, оставшийся по правую руку, светился и жужжал вовсю, как причудливая новогодняя игрушка, вышедшая из-под руки умелого мастера. Мо Жань улыбнулся. Им овладело предпраздничное настроение, хотя до Нового года было несколько месяцев — стоял ранний ноябрь. Но он шел рядом с Ши Мэем (и никого больше! Никаких коллег из редакции), Ши Мэй взял его под руку и впереди был целый вечер, который не омрачит ничто, даже неприятный разговор. Будто прочитав его мысли, Ши Мэй обеспокоенно нахмурился. — Все поменялось. Он решил полюбоваться речными красотами, а после — на окрестности из окна автомобиля. Мо Жань криво усмехнулся уголком рта. Их цель, Наньгун Лю, был важной шишкой и ставленником диктатора в Шанхае. По мнению Мо Вэйюя, временной, хотя и воображал о себе больше Цыси. Ничего удивительного, но проблем прибавится, потому что понадобится напарник. Ши Мэй подумал о том же. Он вдруг остановился, подхватив Мо Жаня под руку, взглянул проникновенно. — А-Жань, я мог бы… — облачко пара слетело с губ. — Нет. Мо Жань коротко мотнул головой. Слова манили, но это искушение он в состоянии преодолеть. — Тогда я найду тебе напарника. Мо Жань не стал спорить. Ши Мэй знал многих и Мо Вэйюй ему доверял. Но кое-чего все же не учел. *** Будущая напарница встретила его внимательным взглядом густо накрашенных глаз и глубоко, с удовольствием затянулась. — Так это ты «Игрок в вэйци»? Я никому не скажу. В баре было дымно и шумно. Тех, кто даже в дыму революции оставался при деньгах, Шанхай исправно снабжал развлечениями. Сюн Цютун крутанулась на стуле, в запотевшем бокале тонко звякнули наполовину растаявшие льдинки. Женщина повела плечами — на спине в вырезе вечернего платья расправила крылья бабочка. — А это ты «Императрица»? — парировал Мо Жань. О роковой красотке не слышал разве что ленивый, видели редко, если в первый — то и последний раз. Взгляд прошелся от завитых локонов до металлических набоек на шпильках, оценивая как подходящий для цели инструмент. — Я никому не скажу. Сюн Цютун прищурилась и выдохнула дым ему в лицо. В ладони Мо Вэйюя возник черный игральный камень, от него тянулся тонкий проводок, браслетом обвивший запястье Императрицы. — Есть ли смысл лишаться… — спросил он, качнувшись к ней с зеркальной улыбкой. — Таких красивых рук? Она хмыкнула и затушила сигарету. — Убедительно. Что по делу? — Ничего сложного, — пожал плечами Мо Жань, не отпуская проволоку. На всякий случай. — Для тебя так точно. Ничего сложного — тормознуть автомобиль наместника на мосту через Янцзы, ликвидировать водителя и взорвать все к чертям. После — временно залечь на дно. Мо Жаню откровенно не нравилась идея. Не потому, что он привык работать один. И даже не потому, что при мысли о предстоящей, пусть и временной разлуке, болезненно тянуло в груди. Изобретая взрывчатку, он ориентировался на чутье. Оно не подводило ни разу. Но выбора не было. Нельзя было ни оставлять наместника на его месте, ни самому оставаться в Шанхае. Игрока в вэйци искали, и искали активно — в прошлый раз Мо Вэйюй выпрыгнул из окна, пока полицейские ломали дверь номера, где он остановился. Этаж был вторым, ему повезло. Но везение не вечно. Вот и сейчас Мо Вэйюй, «договорившись» с Императрицей, не стал задерживаться. Камень оставил на память, а приличной еды в баре не водилось. В меню значилось что-то, «сваренное в масле», но Мо Вэйюй не стал вчитываться. Он и так потратил слишком много времени. *** — Что-то не так? — заметил Ши Мэй, стоило Мо Жаню чересчур аккуратно устроить на вешалке куртку. Откровенно говоря, стоило заночевать где-то еще, чтобы не подводить друга, но Мо Жань так устал, а ноги сами привели на знакомый порог. Ши Мэй не казался удивленным, обрадованным не казался тоже. А может, мерещилось — день выдался утомительным, легче собирать «камни», чем вести переговоры. Мо Вэйюй уселся за знакомым столом, подтянув к себе последний напечатанный номер, пахнущий свежей типографской краской, уставился на страницу, чтобы не задремать. Ши Мэй скрылся в соседней комнате, где обитала вторая на редакцию розетка. «10 ноября в японском посольстве состоится грандиозный прием в честь объявления наследника императора».  — Не состоится, — пробормотал себе под нос Мо Вэйюй и мрачно усмехнулся. В соседней комнате треснуло, сверкнуло, но стоило обеспокоенно приподняться — показался Ши Мэй. Не один, с едой. Угрызения совести быстро притупились, когда на стол опустился горячий стаканчик заварной лапши, исходящей паром. Лапшу щедро присыпали красным перцем. Впору было чихать от одного запаха, но Ши Мэй знал, что Мо Жань обожает острое. Позаботился. Какой же он… — После приема, — начал Ши Мэй, опустившись на соседний стул. — Когда все закончится… Мо Жань успел подхватить лапшу на палочки, но немедленно засмотрелся на Ши Мэя. На изящные пальцы, что перелистнули газету и замерли на краю страницы, на рукав, обхвативший тонкое запястье. Сердце забилось чаще. «После приема, когда все закончится, я, наконец, скажу ему… Нет, скажу сейчас, чего ждать?» — Машина будет ждать в паре кварталов за углом, — тонкие пальцы теребили газетный лист, Ши Мэй явно переживал об успехе операции. И не высыпался уже третьи сутки — пальцы едва заметно вздрагивали. «Может быть, ты пойдешь со мной…» Мо Жань отложил палочки и решительно поднялся. В романах пишут, опасность обостряет чувства, но что они об этих чувствах знают?  — А-Жань? — друг поднял обеспокоенный взгляд, под глазами виднелись неровные тени, различимые даже в неярком свете лампы. Ши Мэй, преданный идее революции, дневал и ночевал в редакции. А Мо Жань являлся при первом удобном случае, здесь даже висело его запасное пальто. На миг где-то под ребрами снова кольнула, проснувшись, совесть, но Мо Вэйюй напомнил ей о лапше. И о том, что Ши Мэй не раз повторял — он рад видеть Мо Жаня в любое время.  — Может быть, ты… «…пойдешь со мной на свидание?» — Мэй-Мэй! Не ждал так поздно? — вдруг прогрохотало наверху, глухо стукнула дверь. Мо Жань вскинулся, мгновенно вспыхнув. Мэй-Мэй?! Кто смеет обращаться к Ши Мэю так фамильярно?! Спустя минуту он узрел, кто. В комнатку влетел, мгновенно заняв собой все пространство, молодой и расфуфыренный «павлин». Мо Жань мгновенно определил в нем завсегдатая клубов и любителя роскошной жизни — пиджак по последней зарубежной моде, прическа как из того журнала, что ему предлагали из-под полы на Нанкин-роуд. Может, надо было взять? Тьфу! Бросив пальто на спинку стула Ши Мэя, модник вытащил из кармана что-то, обернутое в отрез алой ткани. Потянул за узелок, шелк упал на стол, обнажая небольшую коробочку. Мо Вэйюй будто со стороны услышал восторженный вздох, а «павлин» словно лишь сейчас заметил Мо Вэйюя. — А он что здесь делает? — поздороваться Модник и не подумал, напротив, выглядел не слишком довольным и это было каплей меда в огромной бочке понятно, чего. — Он мой друг, — с присущей мягкостью отозвался Ши Мэй. — Ешь, не торопись, А-Жань. — Так это я для него старался, — нахмурился Модник, скрестив руки на груди и принялся буравить Мо Вэйюя взглядом. Под таким кусок в горло не полезет, но Мо Жань, еще мгновение назад желавший воткнуть палочки в стакан и объявить войну, нарочито громко втянул в рот лапшу, причмокнув для усиления эффекта. Больше всего хотелось надеть стакан Павлину на голову, прическа из длинной лапши тому идеально бы подошла. Но увы, Мо Жань понимал — это не улучшит его отношения с Ши Мэем.  — Ох, неужели это? — Ши Мэй примирительно подхватил коробочку, незаметно вклинившись между Модником и Мо Жанем, открыл — на ладонь выпал прозрачный бутылек. Ши Мэй открутил крошечную, с булавочное ушко, крышку, и по комнатке поплыл аромат «Снега после дождя» — за него шанхайские модницы готовы были если не убивать, то стоять в очередях на несколько ли. Мо Жань издал глухой смешок, замаскировав тот под кашель от попавшего в горло перца. Тоже мне… Правда, смешно не было. В отрезе ткани виднелось еще что-то. Кусок бумаги? Картона? Он пригляделся внимательнее, сердце стукнуло и замерло. Билет Шанхай — Пекин-Париж. Отправление — 11 ноября. Послезавтра? Какого дьявола?! Мо Жань знал, что пожалеет. О том, что сделает и еще сильнее — о том, что не разорвал билет на мелкие кусочки и не вытряхнул импровизированное конфетти на голову Павлина, но… Но тогда он доел лапшу, бросил Ши Мэю короткое: «Увидимся», и, не слушая встревоженных: «А-Жань, куда ты, уже поздно!», вылетел в ночь, где его никто не ждал. *** На улице явно распылили что-то едкое — глаза жгло, щеки горели, жар растекался до кончиков ушей, глухо бухало в висках. Как в детстве, когда он заболевал. В груди тоже было жарко и больно. Вот, значит, каков план! Выдворить его из страны! Умом Мо Вэйюй понимал, что это правильно, что «залечь на дно» после выполненной миссии надежнее всего не в Китае, но… Но сердцем, обо всем, что касалось (Ши Мэя) любви, и не касалось взрывчатки, он думал куда больше. С неба посыпал снег, небу не было дела до Игрока в вэйци. Будь он императором из той поэмы… О, милитаристы, захватившие страну, пожалели бы, что родились на свет! Он ступал бы по головам к небу, и добрался бы, даже если бы в его лестнице было больше тысячи ступеней! То есть, голов. А сейчас… Мо Жань брел, не разбирая дороги, свернул в тесный переулок, спустился по выщербленным ступенькам к старому рынку. Едва не поскользнулся, взмахнул руками, удерживая равновесие, и влетел в царство еды. Самые смелые (или безрассудные), не сбежавшие из города торговцы, наперебой зазывали к себе. Чего только не было на прилавках! Чайные яйца манили надтреснутой скорлупой, от запаха чесночных ростков рот наполнился слюной, просачивался в нос суп из корней лотоса, обжигал язык горячий печеный батат, а жареные кальмары на палочках… Желудок, игнорируя страдания сердечные, нагло заныл, напоминая о недоеденной лапше. Мо Жань во избежание соблазна засунул руки в карманы и сжал кулаки, не оглядываясь на привязчивых торговцев и пройдя рынок насквозь. Дорога вывела к небольшой, уютной площади, впереди засветились узкие высокие окна коллегии, в окнах мелькали силуэты. Там гуляют, и господин наместник гуляет на правах почетного гостя. Может, ждать до завтра и устроить сегодня «большой бум»? Мо Жань прищурился. Пред внутренним взором громыхнуло, коллегия вывернулась наизнанку камнями, объятыми густым черным дымом. В сердце разлилось мрачное, злое торжество. Если обойти здание по периметру, прикинувшись рабочим, и разместить камни-заряды… «Внутри люди», — предприняла робкую попытку совесть. «Внутри враги», — ответил ей Мо Жань и направился к черному ходу. — Господин! Господин! Работник, лакей из тех, что провожают господ к автомобилям, следя, чтобы мужчины не запачкали ботинки, а дамы — подолы вечерних платьев, из тех, что безостановочно кланяются, желая удачной дороги, окликнул Мо Вэйюя. Пришлось обернуться.  — Этот слуга приносит извинения, но ваше приглашение? Без него нельзя. Мо Вэйюй засунул руки в карманы, огляделся. Старый слуга еще не знал, что задал последний в своей жизни вопрос. Высокий фонарь неподалеку разбрасывал неяркий свет, шелестел ветвями раскидистый каштан, ветер взметнул прибитую к стволу листовку. Мо Вэйюй присмотрелся и… оторопел. С листовки смотрел он сам. Лакей, поймав направление взгляда, тоже обернулся. На листовку, снова на Мо Жаня. Отступил на шаг, два, три, выставив перед собой руки. В глазах плескался ужас, словно он не видел в жизни ничего страшнее Мо Вэйюя.  — Стой! — слуга рассеянно зашарил по карманам в поисках свистка или пистолета, глядя все с суеверным ужасом. — Не смей сбегать! Не то, чтобы у Мо Жаня не было под рукой «камней». Или ножа в голенище. Но он рванул в ближайший переулок, петляя как гончая и заметая следы. Позади залаяли собаки, лай приближался. Мо Вэйюй свернул в темный тупик и замер у забора. Собаки остановились тоже, от стаи отделилась одна, подбежала, и… ткнулась мокрым носом в ладонь.  — Прости, — шепотом сказал Мо Жань. — Ничего нет.  — Эй, что там, Булка? Что-то нашла? — раздался грубый оклик. Собака, и не подумав гавкнуть, лизнула его руку и унеслась к своим. Стая понукаемая людьми, помчалась дальше. Мо Жань проводил их долгим взглядом. Его не волновала погоня, но ужас в глазах простого работника царапал изнутри. Мо Вэйюй освобождает народ, творит революцию, так отчего на него смотрят как на жестокого тирана?! Еще немного постояв, Мо Вэйюй направился дальше. Ему везло — снег все так же сыпал, скрывая следы. Гулять теперь до утра, а думать лучше о делах. Какая разница, что думают о нем самом?! Уже завтра его ждет серия великолепных взрывов, а после… Что после? Он привык жить сегодняшним днем, но вечер разбередил что-то внутри. Словно то, как Павлин смотрит на «Мэй-Мэй», важнее всего. Впрочем, Ши Мэй так не считал, его глаза горели куда сильнее, когда он говорил о плане, чем когда заявился Модник, и все же… Что будет после революции? Нужен ли будет Ши Мэю такой, как он, погрязший в крови и взрывах? Мо Жань поморщился. Глупости, это все от усталости. Он встряхнул головой и зашагал быстрее, удаляясь от центра. Прислушиваясь к окружающему шуму и сворачивая по наитию, он не заметил, как сеть тропинок привела его во двор-колодец. Таких зданий в Шанхае почти не водилось, а это еще и новое! Должно быть, построено по проекту дружественного Союза. Мо Жань прошел в арку и задрал голову. Здания, образовывая квадрат, обступали со всех сторон, посреди двора зиял темнотой небольшой, но глубокий колодец. Несколько входов в дом закрывали традиционные ширмы. За одной из них он и заметил силуэт. Стройная, длинноволосая тень плясала за картиной с журавлями, точно дева уворачивалась от назойливых рук. Снова и снова, неуловимыми движениями уходя от касаний, словно танцуя. Мо Жань нахмурился и шагнул вперед. Мгновением позже понял — не показалось. За ширмой действительно была дева, которой крайне настойчиво предлагали компанию на ночь сразу двое. — Хватит ломаться! — кто-то с наглым гонконгским акцентом не менее нагло тянул руки к стройной фигурке, та метнулась в сторону, едва увернувшись. — Кончай церемониться, тебе понравится! — подхватил второй, издевательски потянув руки, вернувшись ближе, подставив подножку, чтобы дева упала в его объятия. Мо Жань похолодел от отвращения. Дева не желала принимать ухаживания, Тонкая фигурка дрожала, и внутри тоже вздрогнуло, потянуло больно. Не вняв слабому зову благоразумия («не лезь, это не твое дело, может, она сама»), Мо Жань рванул вперед. — За руки хватай, а я… Он не закончил. Мо Жань отбросил ширму и впечатал ботинок аккурат в чужой затылок. Первый грузным мешком сполз по стене. Готов. А еще в армейской форме. Сволочь! Длинные волосы хлестнули по лицу, Мо Жань развернулся ко второму… что за хрень?! Второй, тоже солдат, корчился на полу, сдавленно стонал… и выглядел отлично отпинанным мужскими ботинками, если Мо Вэйюй что-то понимал в следах (а он понимал). Где спасенная дева? Налетела сзади — Мо Жань не успел и глазом моргнуть. Моргнул и фонарь, шею придавило ребром чужой ладони. Качественно придавило. — Я… я не с ними! — выдавил Мо Вэйюй, не пытаясь сопротивляться. Сам дурак, так глупо попасться! Изящная рука скользнула в карман куртки, провела по боку, нашаривая пистолет. Не нашла, зато по спине ворохом хлынули мурашки, пробежавшись до бедер. — И впрямь… не из этих, — шепот коснулся уха, легла и подтолкнула между лопаток ладонь, отталкивая к стене. Хватка разжалась. — А где… — Мо Жань обернулся и обомлел. Фурия, которую он принял за деву в беде, невозмутимо собирала в хвост длинные волосы. А еще он… она была мужчиной. Протянула узкую ладонь и представилась чопорно. - А где... - Мо Жань обернулся и обомлел. Фурия, которую он принял за деву в беде, невозмутимо собирала в хвост длинные волосы. А еще он... она была мужчиной. Протянула узкую ладонь и представилась чопорно. Звучало знакомо. Очень знакомо. - Чу Ваньнин. С кем имею честь?