Синие горы и изумрудные реки

      Цзян Чэн искал. Первое время искал так, как будто от этого зависела его жизнь. Обыски Безночного города и Могильных холмов стали обыденным явлением в его жизни. Но они не давали никаких результатов. Год за годом положение лишь ухудшалось. То здесь, то там обнаруживались многочисленные последователи Вэй Усяня. А о Лотосовой пристани начали распространяться зловещие слухи о том, что ни один последователь Старейшины Илин, побывавший там, не вернулся обратно.       У Цзян Чэна болела голова. Последователи его брата делились поровну на две части: безнадежные глупцы, играющие с Темным искусством, и заклинатели, искренне разделяющие взгляды Вэй Усяня. Глава ордена Юньмэн Цзян никак не мог определиться, кто раздражает его больше!       Все они даже одевались как Вэй Усянь. Создавалось впечатление, что Старейшина Илин действительно основал собственную школу, и теперь ученики его школы ходят по миру, разносят его учение и раздражают Цзян Ваньиня.       Лань Сичэнь принимал активное участие в поисках и знал, в какое отчаяние в первое время приводило Цзян Ваньиня отсутствие результатов. Он прекрасно видел безмолвные перепалки своего брата с главой клана Цзян во время визитов последнего в Гусу, а потому старался или отправлять с новостями и помощью к Цзян Чэну адептов ордена Лань, или же лично посещать Лотосовую пристань с официальными визитами. Однако слухи, которым первое время Лань Сичэнь даже не уделял внимания, со временем он уже не мог игнорировать. В конце концов, если Цзян Ваньинь расправляется с последователями Вэй Усяня, то получается, что и он, Лань Сичэнь, причастен к этому. Ведь кто, если не он сам, доставлял все эти годы сведения о последователях главе ордена Цзян?       Лань Сичэнь медленно вошел в зал приемов. Перед главой ордена Цзян на коленях стояли два заклинателя в черно-красных одеждах. Цзян Чэн разраженно и небрежно махнул рукой, чтобы пленников увели. Лань Сичэнь успел заметить, что один из пленников хромает – и, судя по искрящемуся Цзыдяню на руке Цзян Ваньиня, именно этот артефакт был причиной хромоты пленника.       – Глава ордена Цзян, – Лань Сичэнь учтиво поклонился, проводив пленников встревоженным взглядом.       – Глава ордена Лань. Чем обязан такому внезапному визиту? – фыркнул Цзян Чэн.       – Мой визит носит неофициальный характер, и, полагаю главе ордена известна его цель.       – Совершенно определенно нет.       – Орден Лань и орден Цзян несколько лет назад договорились о сотрудничестве в поисках Старейшины Илин Вэй Усяня. С тех пор орден Лань постоянно предоставляет ордену Цзян сведения о возможных местонахождениях Вэй Усяня.       – Все так, и в чем проблема? – на самом деле Цзян Чэн, конечно же, сразу понял, по какому поводу этот праведный господин Лань явился к нему со своей проповедью о добре и зле. Он знал, что рано или поздно слухи дойдут до Лань Сичэня, и все же не хотел быть пойманным им за руку. Если остальные кланы закрывали глаза на действия Саньду Шэншоу, то Цзэу-цзюнь не станет этого делать.       – Последнее время пошли слухи, что большинство последователей Вэй Усяня не покидают стен Лотосовой пристани, а те, кому посчастливилось ее покинуть, остаются искалеченными.       – Вас что-то в этом не устраивает? Каждый последователь Вэй Усяня заслуживает смерти, – отрезал Цзян Чэн.       – Цзян Ваньинь! – такое безапелляционное заявление поразило Лань Сичэня. Ему казалось, что он видит этого человека впервые. Разве мог он так ошибиться в нем?       – Что? Разве орден Лань не радеет за дело Светлого пути? Не вы ли показательно наказали лучшего ученика ордена за одну лишь защиту Вэй Усяня?       – Это другое. Он нарушил правила ордена.       – Лань Сичэнь, слышишь ли ты сам себя? Я буквально помогаю адептам клана Лань не связываться со злом, уничтожая его, а ты смеешь меня попрекать этим?       – Цзян Ваньинь, ты не можешь убивать и калечить этих людей, у тебя нет на это права!       – Полагаю, эту задачу хочет взять на себя самый праведный орден – Гусу Лань?!       – Отдайте мне своих пленников, – Лань Сичэнь проигнорировал вопрос.       – Исключено, – Цзян Чэн встал.       – Цзян Ваньинь, я не намерен быть соучастником твоих злодейств.       – Мне не нужна твоя помощь. Я избавлюсь от каждого последователя Темного пути. И когда однажды Вэй Усянь отыщется, я отправлю его на тот свет, не раздумывая.       Лань Сичэнь, не способный сразу принять то, что сердце Цзян Ваньиня стало таким жестоким, лишь сухо произнес.       – Орден Цзян сам отказался от Вэй Усяня, когда ему еще можно было помочь.       – Да отказался. Но больше я не совершу такую ошибку. Я буду уничтожать каждого последователя Старейшины Илин. Во имя праведного Светлого пути который вы, орден Лань, так рьяно защищаете.       – Отдай мне своих пленников, Цзян Ваньинь.       – Полагаю, твой неофициальный визит окончен, Лань Сичэнь.       Цзян Чэн раздраженно махнул рукавами и покинул зал.       Цзэу-цзюнь проводил главу клана Цзян взглядом. Давно он не испытывал столько противоречивых чувств.       – Разочарование, наверное… я чувствую себя разочарованным. И…       – Преданным? – Цзинь Гуанъяо сел напротив за стол и плавными движениями снял головной убор. – Не вини себя, Второй брат, ты ведь не знал, что так все получится.       – Он изменился, – Лань Сичэнь был в своих мыслях, но взгляд его невольно зацепился за Цзинь Гуанъяо, и он уже не смог отвести глаза. Плавные движения, которыми Гуанъяо распускал волосы, гипнотизировали, пламя свечей отражалось в его глазах, темных, хранящих скрытую опасность. Сичэнь для себя отметил, что А-Яо похож на хули-цзин со своими повадками. Мифическая лисица, попавшая в павлинье гнездо: как много бед мог бы он натворить, если бы захотел.       – Все меняются, но в том нет твоей вины, – Гуанъяо мягко улыбнулся, на его щеках снова появились ямочки.       Сичэнь хотел утонуть в магии этой хули-цзин, опасной, но мягкой с ним. Огонь, который его не обжигает, острый, искусно выкованный клинок, холодное лезвие которого никогда его не поранит.       Гасли свечи, и все проблемы, во главе которых шел Цзян Ваньинь, улетучивались вместе с дымкой этих погашенных свечей. Легкий ночной ветер перелистывал страницы оставшихся открытыми книг, шуршанием бумаги заглушая шелест одежд. Лишь пара оставшихся не потушенными свечей остались гореть в этой безлунной ночи.