Мираж моих воспоминаний

Читая сейчас, утром, уже будучи за ноутбуком в своей компании — Изуку никак не мог понять одну простую вещь. Зачем его отец пошёл на столь глупое и никому не нужное действие, втягивая в эту аферу и его, что, в совокупности с его прошлой незаслуженной статьёй о краже, могло вполне себе вылиться во что-то непредвиденное и опасное. Как для него, так и для компании его отца. Прошла уже почти неделя с момента празднования дня рождения его матери, и вместо возможного нормального подарка на день рождения в виде акций, он получает полную информацию о компьютерном вирусе, который после его дня рождения проникнет в базы данных ведущих компаний, как мышь поедая все важные данные и не оставляя за собой каких-либо следов. Умно и удобно, но это не отменяет того факта, что они будут главными подозреваемыми, хотя, разумеется, будут люди, которые так же, как и Изуку заранее позаботились о повышенной безопасности своей информационной сети. Но вряд ли таких будет подавляющее большинство. Три стука раздалось в дверь его кабинета и после краткого приглашения по имени, гость вошёл внутрь, принося с собой вкусный кофейный запах, который Мидория с любезностью принял, как и стаканчик с капучино. Две фиолетовые радужки, после краткого приветствия, впились в безмятежные черты лица, после чего Изуку всё же поднял на альфу взгляд, спрашивая в чём, собственно, дело. Как ожидалось, с компанией всё в порядке, потому что никто не матерился и не называл Брайана никому не нужной тушкой сахара, а это уже великий подвиг со стороны Хитоши. — У тебя ведь пятнадцатого числа день рождения. Ты придумал, какой подарок хотел бы от меня получить? — с лёгкой улыбкой едва ли не пропел Шинсо, встречаясь с псевдо-серьёзным выражением лица. — Ты мне и так приносил подарки в тюрьму. На каждый день рождения. В этот год можешь отдохнуть. — усмехнулся омега, отпивая глоток и закатывая глаза, — Кто знает, может я ещё раз туда попаду, но только уже благодаря тупости другого человека. На стол были кинуты документы, данные ему ранее, и Шинсо с нахмуренным лицом рассматривал их, слегка вчитываясь в общий текст и прыгая взором по строчкам. С каждым новым словом он всё больше хмурился и под конец прочтения всё же взглянул на, быстро уставшего от такой нарисовавшейся проблемы, брюнета. Изуку доверял Хитоши больше, чем родному отцу или матери, ведь он никогда его не подводил и действовал лишь в интересах компании, прислушиваясь ко всем советам её руководителя. Мидории, собственно говоря. Хотя если бы Шинсо захотел — он бы мог на полных правах стать таким же совладельцем компании, как и Изуку, однако, альфа с самого её основания напрочь отказался от этой идеи, аргументируя всё тем, что он не создан для руководящих должностей, как брюнет. Между тем, сейчас он как раз таки является правой рукой самого Мидории и исполнительным директором их компании. Иногда омега всё же говорит, что это их компания, ведь создавали и недосыпали из-за неё ночей они вместе. — Это сумасшествие. Если этот документ всплывёт — его посадят, а мы сразу же попадём как соучастники. — быстро проговорил Хитоши, пытаясь срочно придумать решение. — Что ты предлагаешь? Позвонить отцу? У него прослушиваются и записываются все звонки. — развёл руками брюнет, колыхая кофе, — Мы оба это знаем. Ничем хорошим это тем более не закончится. — Сожжём эти документы. Так, чтобы от них остался только пепел. Тогда, даже если твоего отца поймают — ты выйдешь сухим из воды. — решительно проговорил альфа, складывая ладони под подбородком, — Записи с прослушки в этом кабинете и видеокамер мы попросту удалим за этот промежуток времени. — Предлагаешь в случае непредвиденной ситуации — бросить его одного? — невесело хмыкнул омега, после чего на бледном лице расплылась горькая ухмылка. — Изуку. Он сделал именно так, когда тебе была необходима его помощь. — выдохнул Шинсо, смотря на то, как на лицо Мидории упала тень обиды, — И мы оба знаем, что это не тот человек, который заслуживает прощения. — Но он мой отец. Всё ещё. — кивнув, парень допил тёплое капучино, смотря на друга исподлобья. «Твоя верность всегда рыла тебе могилу, пока ты спал.» — закусил щёку Хитоши, молча смотря на брюнета с минуту, пока тот наконец не отвёл взгляд. Да, его отец был ужасным человеком. Настолько, что у него еле поворачивается язык, чтобы назвать этого человека своим отцом. Однако, их отношения не меняют того факта, что они, биологически, именно в таких отношениях. И как-либо наплевать на эту связь Изуку попросту не может. То ли из-за воспитания, то ли из-за собственных внутренних установок, которыми он живёт и по сей день. Возможно, он всё ещё надеется, что за протянутую в трудный момент руку — его похвалят, а не скажут, что он мог бы дать её побыстрее. — А ты его сын. Это его хоть раз остановило? — нахмурился альфа, понимая, что омега вновь ушёл в размышления и оттого выдыхая, — Сожжём их. Больше ведь никто не знает? Мидория всегда так делал, когда речь заходила о его семье. Где-то в библиотеке его памяти есть абсолютно все связанные с этой семьёй воспоминания, которые он закопал, но раскапывает время от времени. Играет в эту убийственную игру, как брошенный в игрушках ребёнок. Из-за безысходности и желания всё же дойти хоть раз до конца. Неудивительно, что у него в конце концов ничего не выходит. — Нет. Ты, я, отец и Хори-сан, который передал мне эту папку. — размеренным тоном проговорил Мидория, равнодушными глазами смотря на папку перед собой, — Папку, нужно сохранить. Я подготовлю отдельный отчёт, который мы после туда вложим. На случай, если отец решит меня подставить, а камеры на дне рождения мамы сработали не нам на руку. Шинсо перестал удивляться мудрости этого человека ещё в подростковом возрасте, но каждый раз, когда брюнет пребывает в таких размышлениях, Хитоши невольно замирает и боится вдохнуть воздух шумнее, чем обычно. Этот силуэт в тени огромного кожаного кресла, совсем не сочетающегося с постаментом человека в нём, на фоне солнечного окна и десятков небоскрёбов за ним — словно масляная картина, написанная великим художником. Настолько искусно, что кажется реальностью, и оттого каждый раз кажется, что, взмахнув рукой, все краски сотрутся и после них останется лишь испачканный холст, отдалённо напоминая то, что некогда было написано на нём. — Изуку, он не заслуживает того отношения, которое ты ему даёшь. — горько усмехнулся Шинсо, поднимая фиолетовый взор и смотря прямо в противоположный сияющий изумруд. Кажется, в нём было настолько много слов, что даже тишина казалась невыносимо громкой. Отводя взгляд, омега оставил папку на столе, сам же, развернувшись в кресле к окну, шумно выдохнул. — Сделай это для меня. — фраза, на которую Шинсо никогда не скажет нет, что бы за ней не стояло. — Не жалей об этом слишком долго. — прошептал альфа, смотря на то, как бледная, кружевная рука нырнула в зеленоватые волосы. Хитоши прекрасно знал, отчего на этих руках извечно таятся перчатки. Знал и говорил, что брюнету они вовсе не нужны, но тот лишь соглашался и на следующий день надевал похожие. В этот раз Мидория промолчал, скорбным взглядом впиваясь в стекло, слыша, как шуршат бумаги и прикрывается дверь за его спиной. Он так и не сказал, что бы хотел, чтобы ему подарили, но зато ярко вспомнил все пять лет, когда Хитоши приходил к нему, чтобы передать через решётку подарок на день рождения. Эти моменты слишком явственно отбились в жемчужном взгляде, который упёрся в ящик стола, где лежали потенциально сожжённые копии.

***

Он всегда был рядом, когда остальные нарочито отворачивались, притворяясь, что ему поможет кто-то другой. Но он всегда смотрел на него. Никогда не оборачивался и не делал вид, что Шинсо не существует. Никогда не заставлял его чувствовать себя ненужным и брошенным и однажды альфа спросил его, почему. — Потому, что это — больно. Другой причины нет. — ответил помрачневший взор, что уставился тогда на свет полуживой микроволновки, которая грела самый дешёвый рамэн из супермаркета. С, вроде как, кусочками курятины. Но там не было курицы. Тогда они были неуклюжими подростками, сводящими концы с концами. Потому, что один из них ушёл из дома, а второй — остался без опекуна в этой затрёпанной, но единственной крышей над их головами. И вот сейчас он идёт к этому человеку в здание, которое отгорожено от иного мира металлическими прутьями и колючей проволокой. В место, которое совсем не подобает этому честному и справедливому, верному до мозга костей, брюнету. Ведь даже здесь он лишь из-за своих «вредных» добрых привычек. — Это снова вы, молодой человек? — буркнула женщина средних лет, вставая с места, — Вы к Мидории же, верно? — Да. Будьте так добры, сообщите ему. — вежливо ответил Хитоши, пока на уставшем лице растянулась тихая улыбка. Сегодня у Мидории был день рождения. Ему исполняется 23. Прекрасная дата. Так отчего же омега празднует его здесь? Почему тогда он не отговорил его от этого сумасбродного решения, даже зная, что принесёт эта сделка самому Мидории. Оно не стоило того. Он мог бы стать свободным и без этого. Хитоши бы помог ему в этом. Честно помог. Железная дверь открывается и в неё входит бледный Изуку, с синяками от недосыпа под глазами, со знатно исхудавшей фигурой, и в белой форме в чёрную полоску, что состояла из футболки и штанов, сделанных из льна. Но даже этот явный нездоровый вид не смог испортить красоту парня, его манеры и грацию при походке, с которой он сел на стул напротив Шинсо, по-детски стуча в прозрачное стекло, что ограждало их друг от друга. — Ох, Изуку. Как поживаешь? — ответил тем же действием альфа, улыбаясь ответной тёплой улыбке. — Сколько лет прошло, Шинсо! Да, ладно? Ты вновь пришёл на мой день рождения. — брызнул Мидория, закатив глаза и изучающим взглядом впиваясь в фиолетовые радужки глаз, — Я удивлён, что ты всё ещё помнишь про него. — Ты сегодня ещё бледнее, чем обычно. Что-то случилось? — всё же решил спросить Шинсо, нахмуриваясь тому, как улыбка с веснушчатого лица стала спадать. Но не только веснушки привлекли внимание мужчины. Его привлёк также большой коричневатый, продолговатый шрам в области шеи, которого раньше альфа не замечал и который слишком отчётливо выделялся на фоне молочной, фарфоровой кожи, наверняка огрубевшей при жизни в этом злосчастном месте. Однако, Шинсо решил учтиво не спрашивать об этом, ведь это скорее всего случилось недавно, а значит событие слишком свежее, чтобы так безалаберно его тормошить. — Нет, не особо. Просто я плохо спал в прошлую ночь. Пришлось держать дверь, чтобы до нас не добрались. — начал рассказывать Изуку, не вникая в детали и лишь сосредоточенным, слегка мрачным взглядом впившись куда-то в столешницу, — Всё омежье крыло было на ушах лишь из-за того, что у нескольких придурков начался гон. Их еле оттащили потом, когда пришёл Боб. — Это ужасно. Если ты не будешь высыпаться так каждый раз, то это плохо повлияет на твоё здоровье. — нахмурился альфа, понимая, что эти слова никак в сути не повлияет на ситуацию, ведь омега всегда плохо спал из-за своего отца. Точнее из-за собственных мыслей о том, что может сделать его отец, пока он спит. — Я знаю, Шинсо. Знаю, но я ведь живу пока в таком месте. Надо привыкать. Хоть это и страшно, конечно. — грустно хмыкнул брюнет, на лице которого выросла лживая улыбка — неудачная попытка улыбнуться. — Надеваешь беруши ночью? — вспомнив давнюю привычку омеги, спросил Хитоши, сразу же получая утвердительный кивок в ответ. — Да, чтобы не пугаться громких звуков. Меня и так первым будят, если что-то случается. — развёл руками омега, выдыхая и закатывая глаза. Шинсо обречённо отвёл взгляд, нахмуриваясь и сжимая зубы ещё плотнее, кажется, он даже услышал скрежет. Отчего-то на сердце заскребли кошки, едва ли он представил себе эту ночную картину, прекрасно зная, насколько плохо спал этот человек ещё во времена основания компании, извечно не досыпая, но делая вид, что он и так прекрасно себя чувствует. Хотя с каждым разом ему требовалось ещё больше кофе, чтобы поддерживать свой полусонный вид, и хотя бы раз в день он пил успокоительные, когда они заключали сделки с компаниями. Трудно представить, что творится с ним сейчас. — …Ещё два года. — почти шёпотом проговорил альфа, подняв взгляд на тоскующий изумрудный. — Да… Два года, и я выйду отсюда. Не верится, что это всё может закончиться. — хмыкнул омега, откидываясь на спинку стула и смотря уже в потолок, — Как там компания? Я так понимаю, Тодороки всё равно стал временным главой на правах моего бывшего почти-мужа? — По сути, он ничего не делает. Иногда ставит печати руководителя на документах при необходимости, но всё остальное на моих плечах и на плечах Эмили. — ответил Хитоши, виновато закусывая губу на, словно короткую вспышку, гнев на чужом лице. Мидория любил свою компанию. Для него она была сродни родному ребёнку, которого ты вырастил, воспитал и лелеял всю жизнь, и которого у тебя нагло отобрали. Он любил проводить в ней время, любил ходить пустынными коридорами поздним вечером, когда все работники были уже давно дома со своими семьями. Любил засыпать во второй комнате с белым пианино, на котором по вечерам мог что-нибудь сыграть. Любил пить кофе и смотреть на ночное Токио из её окон. Любил пить красное вино, сидя в своём кожаном кресле с безучастным выражением лица. И Хитоши прекрасно это помнит. Настолько ярко, что можно подумать, что он видел его в тех стенах ещё вчера. Хотя, на самом деле, прошло уже три года. А он всё ещё помнит слёзы в хвойных глазах, когда к компании глубоким вечером подъезжала полицейская машина. — Я принёс тебе подарок. — вытащив из борсетки продолговатую коробочку, Хитоши отдал её Мидории, через специальный отсек. — Дьявол, опять? Ну я же говорил. Мне хватает поздравлений на словах. — закатил глаза омега, но всё-таки с детским восторгом забрал коробку, сразу же развязывая красную ленту на ней. — Тем не менее. С днём рождения. — на сердце расплылось тепло, едва ли Шинсо увидел в этих глазах столь отчаянно-искреннюю радость, коей могло быть там гораздо больше, если бы не то, что уже случилось. Стоит ли жалеть о том, что уже произошло? Шинсо хотел бы сказать однозначное нет и зажить спокойной жизнью дальше, однако, у него никогда не получалось так избавляться от прошлого. Он сам, чего уж греха таить, до сих пор сеял обиду на своих родителей, которые оставили его на попечении старенькой бабушки, которая едва ли сводила концы с концами, и до сегодняшнего дня ни разу о нём не вспомнили. Как такое можно отпустить? Можно притвориться, что прошлое больше для тебя ничего не значит, но внутренние раны, небрежно перетянутые кровавым бинтом, напомнят о себе в самый неподходящий момент. Так было всегда. Кровоточат, в основном, зашитые раны. — Оу… Моё любимое вино и крем-брюле? Ещё и из того кондитерского магазина? — улыбнулся брюнет, рассматривая и вдыхая свежий аромат, — И… Что это? Фотография? — Я решил распечатать нас с Эмили. — неловко потёр затылок Шинсо, а после взглянул в обескураженные глаза, которые в тотчас заполнились слезами, — Чтобы ты не забывал, что на свободе тебя очень ждут. — …Спасибо. — трогательно прошептал омега, силясь перестать позорно рыдать, сидя прямо перед своим другом, которого он и так видит довольно редко. — …Недолго осталось. Я бы вытащил тебя отсюда, если бы только мог. — виня себя в своей же беспомощности, альфа стыдливо опустил взгляд, но вернул его, едва ли бледная рука в мелких шрамах коснулась разделяющего их судьбы стекла. Раньше на этих руках всегда были атласные перчатки. Самые дешёвые, которые только удавалось найти, и которые брюнет носил во все времена года. Сейчас же на них не было ничего, а оттого раны смотрелись ещё более непривычно, чем раньше. Пусть и раны эти давно затянулись. Не значит же это, что они исчезли. — Не стоит. Я отсижу. Вернусь правда другим уже, но что поделать. — хмыкнул Изуку, улыбаясь настолько ослепительно, насколько только мог, — Спасибо тебе большое за то, что приходишь ко мне так часто, Шинсо. Спасибо. — Не стоит, это- — хотел произнести Хитоши, но его перебила охранница. Женщина лет сорока с насупленным взглядом, в синей форме с белыми вставками и с недовольным видом смотрела на них, прежде чем сказать: — Время окончено! Мидория, обратно в карцер. Вокруг Шинсо будто бы остановилось время и табун мурашек, вмиг пробежавших по коже, отрезвил не хуже, чем самый холодный душ. Аметистовый взгляд впился в усмехающуюся улыбку на треснутых, сухих, но всё ещё розовых устах встающего с места брюнета, что поспешно засунул обратно в коробку все подарки. — Съем, когда никто не увидит. — подмигнул омега, будто бы слова женщины, сказанные несколько секунд назад, вовсе не имели для него значения. — Карцер?! Изуку, ты сидишь сейчас в карцере?! Почему?! — вскочил с места Шинсо, стукнув ладонями по столешнице и наблюдая, как Мидорию уводят. — Увидимся, Шинсо. Береги себя. И ещё раз спасибо. — напоследок кивнул Изуку, тая на лице улыбку, но едва ли он немного отвернулся от Хитоши, как эта притворная маска тут же спала. На лице затаился уставший, недовольный и чуть тоскливый вид, который томно смешивался с извечным спокойствием. Но Шинсо знал, что Изуку не был спокоен. У него дрожали руки. И как бы лицо не пыталось скрыть эмоций, как бы глаза не окутала пелена мнимого спокойствия — руки всегда его выдавали. Оттого он носил перчатки. Оттого же он вечно прятал их. Прятал их дрожь. Потому, что именно руками он скрывался от ударов, именно ими вытирал слёзы и именно ими успокаивал полуживую мать, будучи беззащитным подростком.

***

В лёгкие наконец проник свежий воздух, не удушенный ни излюбленным запахом горького кофе, ни застоявшимся ароматом его собственного кабинета, где в этот раз он решил не спать. Всю неделю он проводил на работе, лишь иногда заезжая домой, чтобы принять душ и съесть что-то домашнее, а не очередную порцию кофе с шоколадом. Так что теперь, смотря на пустую парковку, где стояла лишь его чёрная матовая машина, Изуку выдохнул. Выключая сигнализацию и садясь за руль, он тронулся с места, по пути домой не отказывая себе в удовольствии заскочить за стаканчиком капучино, которое позже он выпьет уже на набережной, под желтизной уличных фонарей. Шепчущий ветерок и прохладный воздух прекрасно способствовали расслаблению и, находясь всё ещё на кресле своего автомобиля, Мидория открыл дверцу, смотря уставшими глазами на немые звёзды. Отчего-то ему даже захотелось улыбнуться. Но улыбку, как обычно, прервал телефонный звонок. — Алло, мам. Ты поздно, что-то случилось? — спросил омега, сдерживая зевок. — Доброй ночи, Изуку. Да, ты прав. Я отвлекаю тебя от работы? — обеспокоенно спросила женщина, привыкнув к тому, что в такое время её сын всё ещё купается в бумагах, — Я могу перезвонить завтра, если хочешь. — Нет-нет, я уже закончил. Да и ты знаешь, как я не люблю всё откладывать на завтра. — закатил глаза брюнет, вновь глотая ароматный кофе, — Так что? — Слушай, у меня есть небольшая идея по поводу твоего скорого дня рождения. Я думаю, тебе она понравится. — начала женщина, после чего брюнет застыл, вслушиваясь и переставая пить кофе, — Как насчёт того, чтобы как следует отпраздновать его на той яхте, что ты мне подарил? С твоими друзьями? Я плавать не буду, а ты хотя бы насладишься своим 26-тым днём рождения. — Мам, это, безусловно, прекрасная идея, но ты же знаешь, что у меня морская болезнь. — Если постоянно бояться и не пробовать, то можешь упустить что-то важное, Изуку. — намекнула Инко, и Мидория услышал, как на той стороне провода закипел чайник, — Я просто хочу, чтобы твой день рождения прошёл необычно и без нас. Ты ведь взрослый уже, как никак. Отчего-то Изуку сощурился, читая сказанные матерью между строк слова, что совсем не радовали внутреннего ребёнка, который насупился на такие псевдокорыстные цели. Она хотела свести его с кем-то. Судя по всему, с Бакуго. — Мам, это же не то, о чём я думаю? — спросил Изуку, невольно обречённо выдыхая. — О чём ты, Изуку? — невинно, наверняка, захлопала ресницами его мать. — Бакуго — мой друг, мам. — вкрадчиво пояснил омега, откидывая зеркало над рулём и рассматривая слегка потёкшую тушь, которую брюнет тут же подправил пальцем. — Мы с твоим отцом тоже поначалу были «просто друзьями». — закатила глаза женщина, и парень представил, как она сощурилась в недовольстве. — Это другое. Кажется, он стал ещё более уставшим, так и не понимая до сих пор, почему мать всё ещё не сдалась в попытках выдать его замуж. В первую очередь, у него уже есть путь в жизни — это карьера. Он давно его выбрал. Поддерживать и то, и другое — ужасное испытание, которое вполне себе может разрушить обе составляющие, оставляя его у «разбитого корыта». Так зачем тогда настолько яростно желать от него скорейших романтических отношений с кем бы то ни было? Мидория не может понять это умом, а сердце отказывалось отвечать на столь странный вопрос. — Это одно и тоже, Изуку. Я хочу как лучше. — уже расстроенный и жалостливый голос послышался в трубке, но брюнет знал, как прекрасно его мать может играть как на камере, так и в жизни. — Я подумаю над твоим предложением, мам. Спокойной ночи. — поспешно отключив звонок, руки в чёрных перчатках зарылись в волнистую укладку, полностью ломая её. На улице стоял тёплый Июль, однако, даже он никак не дарил тепло, предпочитая оставлять брюнета в извилистом летнем холоде, на который Изуку сперва даже поёжился. А после поспешно закрыл за собой открытую дверцу машины, вставляя ключ зажигания и выезжая из этой полупустой парковки, даже не заметив в зеркале заднего вида альфу с волнистыми, голубыми волосами и алым взглядом, который молча провожал его машину взглядом, держа в руках крепкое эспрессо. Без сахара.

***

Квартира встретила его слишком привычной тишиной и темнотой, которая сразу же развеялась выключателем, озаряя квартиру ослепляющим светом. Пройдя вглубь и закрыв за собой входную дверь, Мидория аккуратно снял с себя пиджак, кладя его на диван и идя в свою комнату, чтобы уже там переодеться и смыть остатки повседневного макияжа. Попутно тихо включая популярную музыку на фон, ведь иначе все его мысли сразу же заполнялись отчётами, которые следует просмотреть завтра. Мысли о работе ко всему прочему всегда сопровождали его, где бы он ни был и к этому бы уже следовало привыкнуть, но брюнет не хотел. Ведь в таком случае он и вовсе не сможет жить. Жить в постоянной занятости равно быть постоянно в стрессе. Изуку не уверен, что готов к подобному. Вдруг, едва ли омега завязал на себе пушистый чёрный халат, перевязав им талию — на его телефон пришло уведомление от вполне знакомого контакта. — Можешь говорить? Я хочу позвонить тебе. — высветилось на чёрном экране и брюнет ответил согласием, сразу же отвечая на входной звонок блондина. — Да? Бакуго, ты в курсе, который час? Советую посмотреть на часы. — довольно развязно для себя пояснил Изуку, сразу же остывая, — Что ты хотел? — Доброй ночи, Брокколи. Да, я поздно. Прошу прощения, если ты только начал отдыхать. Но у меня к тебе есть пара вопросов. — слегка неловким голосом проговорил альфа и Мидория почти снял с него все обвинения, ведь кажется Бакуго действительно искренне раскаивался. По крайней мере, так искусно изображать эмоции Катцуки не умел. Изуку это уже понял. — Каких? Я слушаю. — собранным тоном спросил брюнет, выходя из спальни и идя на кухню, дабы что-нибудь перекусить. Открыв холодильник, Мидория был не особо рад полупустым полкам, которые встречали его завидным белым блеском, хотя его так же встречал запакованный в пищевую плёнку обед, которому уже почти два дня. Возможно, он испорчен. Но Изуку всё же достал его, чтобы удостовериться в своих подозрениях прежде, чем выбросить потенциальный ужин. — Наши планы не меняются? — спросил голос на той стороне, вопросу которого Мидория удивился. — Ты о нашей встрече на пляже? Нет. Всё в силе. — удивлённо воскликнул парень, нюхая ужин и хмурясь на слегка кисловатый запах. — Это свидание, Брокколи. — сделал акцент на втором слове мужчина, слегка понизив голос в подтверждение своих слов, — Не просто встреча. По бледному телу с обилием веснушек прошли табуны мурашек, а Изуку поспешно тряхнул головой, ощущая, как его уши краснеют на ряду с шеей, абсолютно игнорируя его желание оставаться спокойным. Он обожал низкий мужской голос. Сам он таким не обладал, хотя очень хотел, но любил вслушиваться в подобный тон, когда говорили рядом. Это была словно услада для его ушей. Настолько, что он и не заметил, как поймал некий фетиш на эту невинную деталь, постепенно начиная наслаждаться уже более развязно. Его фантазия всегда была хорошей, а от того проблем со своевременным контролем самого себя не возникало никогда, по крайней мере, среди людей. Он мог прекрасно удовлетворить себя сам, слушая чьи-то голоса, но он и не думал, что со временем это может стать настолько существенной слабостью. «Хорошо, что Бакуго об этом не знает.» — облегчённо выдохнул омега, всё-таки покорно отвечая: — Как скажешь. — И ещё кое-что. К тебе сейчас придёт курьер. Всё уже оплачено. — поспешно добавил тот же низкий голос, на что, шокированный, Мидория распахнул глаза, упившись ладонями в столешницу кухни. — Что? Курьер? Какой курьер? Ты что-то купил? Зачем? — сбито спрашивал брюнет, метаясь из угла в угол и метая молнии. Он надеялся получить какие-либо объяснения, но вместо них получил лишь мягкий, тёплый ответ: — Сладких снов. — после чего звонок завершился. Через несколько минут Изуку услышал, как в его домофон позвонили и, нажав на кнопку, ответил на женский голос, говорящий, что это доставка. Уже через мгновение ему вручили тёплый пакет, записку и пару красных гвоздик, которые сразу бросились ему в глаза больше всего прочего. Девушка, пожелав приятного аппетита — ушла, после чего омега закрыл за ней дверь и выставил всё полученное на столешницу кухонного стола, разглядывая поочерёдно. В приятно пахнущем пакете был вполне себе сытный ужин, заказанный из небольшого ресторанчика, одну из точек которого Мидория знал воочию. Об этом свидетельствовало лого этого самого ресторанчика. Вторым по очереди являлся небольшой букет красных цветов, аккуратно перетянутый изумрудной лентой и окантованный слюдой. Благо, они не были опасны для его аллергии. Мидория аккуратно повертел между пальцев цветы, сразу же подготавливая для них вазу, куда они и встали спустя несколько секунд. Задумчивый взгляд впился в лепестки, пыльно вспоминая значение этих самых цветов, однако, не найдя в голове подходящей информации, Изуку выдохнул, принимая это ощущение за паранойю от долгого одиночества. — Будто бы Бакуго стал так заморачиваться. Тогда с орхидеей он просто хотел произвести впечатление. — закатил глаза брюнет, слегка огладив бутоны, а после подходя к записке, что была написана от руки и подписана блондином. Это слегка удивило. — «Доброй ночи, Брокколи. Решил, что тебе будет лень готовить себе ужин в такой-то час, поэтому взял тебе домашнюю еду из своего любимого ресторана. Не знаю, в каком ешь ты, но обязательно узнаю в следующий раз. Цветы выбирал с умом, и я прекрасно знаю, что они значат. Именно с таким смыслом я тебе их и преподнёс. А ещё, ты очаровательный-» — Мидория перестал читать её, быстро ударив ею по столу и отойдя на несколько метров. Сердце стучало чаще, чем требовалось, и подобного Изуку от себя точно не ожидал. В его жизни никогда не было такого, чтобы он засмущался от какой-то обычной записки, ведь обычно его не цепляют даже откровенные намёки на секс от кого бы то ни было. Уши заалели нежным красным, а губы поджались ровно до того момента, пока изящная кисть не налила для них красного вина, который тут же был наполовину высушен. — Как старшеклассник. Что за стыд? — пристыдил себя омега, но это не возымело должного эффекта даже после полного бокала алкоголя. Вернув взгляд на белую бумажку, брюнет выдохнул и подошёл, чтобы дочитать послание на ней, переступая через свою, ничем логично необъяснимую, неловкость. — «…и самый прекрасный. Засыпай сегодня пораньше, чтобы потом спокойно встать утром. Спокойной ночи и сладких снов. Твой Бакуго.» — взор уставился на последнее словосочетание, которое словно колокол в церкви отбилось несколько раз в кудрявой голове. Изуку даже перечитал его несколько раз, чтобы точно убедиться, что у него не галлюцинации. — «Твой Бакуго»? Он сарказмом это написал? Наверное да. — успокоил себя Мидория, наливая новый бокал и обещая себе обязательно спросить об этой фразе Катцуки, когда они всё-таки пойдут на их встречу. Или второе свидание. Решив последовать совету альфы, Мидория сперва сытно отужинал, а после, выкинув всё ненужное — приготовился ко сну. Умывшись и приняв душ, после которого он всегда пах втрое больше вишней, чем обычно — Изуку лёг в кровать, укрывшись чёрным одеялом и беря в руки телефон. Проверив социальные сети, брюнет сразу же заметил пришедшее ему письмо, которое вызвало более бурную реакцию, чем обычно из-за, как раз таки, недавней записки. «Наверное ты уже спишь. Значит, прочитаешь утром. Доброго утра) Я заберу тебя завтра на машине до заката. Хочу, чтобы ты понаблюдал за ним уже с берега.» — написал чересчур уверенный в себе мужчина, обладающий прекрасной внешностью и низким голосом, но вместе с тем до дрожи напористым характером. Самое страшное в этом то, что омега не может характеризовать это как однозначно «негативное» качество. Потому, что в нём самом оно тоже присутствует. «Хорошо. Спокойной ночи.» — ответил брюнет, вовсе не ожидая на секундный ответ. «Брокколи? Только не говори мне, что ты работаешь.» — Изуку представил в голове этот уставший, тёплый и по-детски недовольный взгляд, чему невольно усмехнулся. «Нет. Я своё сегодня уже отработал.» — признался парень, запутываясь в одеяло получше. «Тогда… Тебе понравился подарок?» — вопрос был резонным и Мидория с удовольствием на него ответил. «Да. Всё было очень вкусным и приятным на запах. Цветы тоже хорошие.» — улыбнувшись, написал омега, смотря на настенные часы напротив себя. Он любил их в те моменты, когда тревожно просыпался в кровати, думая, что опоздал на работу. А в особенности любил их, когда они в этот момент показывали без часа то время, когда он должен был встать. Ко всеобщей зависти, он засыпал сразу же после получения этой информации. Для счастья ему большего не надо. «Ты ведь знаешь, что они означают?» — вкрадчиво спросил Катцуки, чему Изуку удивился, но честно ответил: «Если честно — нет. Я не помню всех значений. Что-то о красоте?» — поинтересовался брюнет, но после ответа поспешно пожелал спокойной ночи и зарылся в подушку, пряча румяную шею в одеяле. «Не совсем. Они означают очарование, горячую любовь и восхищение.» Изумрудный взгляд смотрел куда-то сквозь несносно жаркую сейчас подушку.

***

Катцуки с улыбкой смотрел, как на его последнее сообщение пришло лишь краткое «спокойной ночи», от которого вовсе не веяло скандинавским холодом, а скорее вишнёвой весной, которую он бы хотел ощутить сейчас рядом с собой в непозволительной близости. Вдыхать этот запах часами. Однако даже так. Одна лишь мысль о том, что у них назначено второе свидание — будоражит кровь настолько, что он сам стал замечать, что его взгляд не смотрит никуда, кроме как на этого хладнокровного, часто смущённого открытыми чувствами, омегу. На его смех, коим он часто завораживается, на его прищёлкивание при недовольстве, на бормотание под нос и закатывание глаз. На его звёздные волосы и драгоценные глаза. На его тонкую талию и в меру широкие плечи. На его длинные ноги и прекрасные веснушки, которые скрываются то за тональным кремом, то за одеждой. Как же он хочет снять с него эту одежду. Хотя бы верх, чтобы вцепиться в шею и искусать её до алых засосов, меток и пульсирующего румянца. — Как же меня угораздило настолько в него…? — спрашивал себя блондин, смотря, как в штанах вновь всплыл бугорок, и, обречённо смеясь себе в руку, альфа пошёл в душ. Как же он хочет его пометить. В шею. Аккуратно, но ощутимо, чтобы услышать сдавленный стон в ответ. Чтобы увидеть, как на него смотрят неверящим взглядом и, зажимая в руке недавний укус — кусают в ответ. Дерзко, резко, но почти невесомо. Так, чтобы на следующее утро альфа увидел там след. Метку партнёра. Пусть она и не останется навсегда, но он будет гордиться и демонстрировать её всем, кто на него посмотрит. Раньше он был против, чтобы его вот так кусали в ответ. Кто бы то ни был. Но теперь, кажется, это стало совершенно иным решением. Не только он хотел оставить свой след. Он хотел, чтобы все видели, что он принадлежит только этому человеку и никому более. Душ окатил его с ног до головы холодной водой и истомой удовольствия, что переплеталась с эротическим смогом. Пред глазами вновь всплыл заманчивый образ в шёлковом чёрном халате, что с ухмылкой на лице держал в кисти бокал красного полусладкого. По телу прошла дрожь.