А он начинал любить непонятное ощущение спокойствия, которое таилось во всей сущности каждого раннего утра, в котором он просыпался. Смотреть на часы, собирать документы по кучкам и полусонными шагами, настолько тихими, что может и не шаги это были, а так — шарканье — идти к машине. Такими были его ранние утра. Одиночные, пустые и, до обезображивания, одинаковые.
Надевший свои штаны, Изуку сонно прошёлся по кухне, задевая уголки кухонной мебели нерадивой тканью, и тихо ругался на это, закатывая глаза. Бакуго даже разочаровался тому, что не сможет высмотреть те покрасневшие отметки на нежной коже, что до сих пор отпечатывались на скрытых бёдрах, напоминая ему о вчерашнем, и вызывали сладостное, тянущее ощущение внизу живота. Он-то этого не забудет. Это была их
первая близость.
С другой стороны, не то, чтобы он ожидал, что омега начнёт ходить перед ним в одном нижнем белье или уж совсем без него. Но ему бы
хотелось это увидеть. Хотя бы одним глазком. Увидеть это так, словно для них — это
норма.
Сейчас же брюнет пьёт кофе, и глядя на это даже не капучино, он слегка морщился вкусу, но продолжал пить так, словно его всё устраивает. Мужчина помнит их первую ночную встречу, когда омега вышел именно за растворимым кофе, а не за хорошим арабским, который, как оказалось позже — предпочитал больше. Он словно нарочно это делал. Занимался утончённым самоистязанием. Имея под боком хорошую кофемашину и всё необходимое в ней — он пил аппаратную мочу. Сейчас же, вместо купленного чая —
тоже предпочёл её. Словно вопреки возможностям — довольствовался малым.
«Когда-то он мог пить только его и не жаловался же, верно?» Иногда казалось, что именно так парень и ответит, если спросить напрямую. Но тот, вероятно, на такой вопрос даже голову бы не поднял, хмыкая и делая глоток.
Да и где бы он был, если бы не этот злополучный кофе?
— Тебе бы поспать. — донеслось до него и, пустынно уставившись на Бакуго, он обречённо выдохнул. Мужчина прав. Как он потом работать собирается в две смены?
— Мне бы выпить. — ох, как нахмурились блондинистые брови. Шутка не удалась. А может и не шутка это была?
Он посмотрел в окно безучастным взглядом, глотая остывшую горькую жидкость. На вкус вода водой, но он продолжал пить даже холодный, не зря же Катцуки ему его делал, пусть и уговаривая на чай, а не на застоявшуюся в закромах кухонных ящиков — муть. Ну да, он лично купил её сюда когда-то, не привозить же ему кофеварку?
Тем временем за окном бушевала погода, срезая целые ветви жгучими лезвиями ветра и стуча каплями по стеклу, будто прогоняя их, чтобы не подсматривали. Чем-то ему это напоминало Коту. Но тот ещё и пробурчал бы. Ах, а вот и гром. Даже с молнией.
— Ты допил? — глянув в пустую чашку, Катцуки заметил на себе недоумённый взгляд и, резво вставая, подошёл ближе, забирая из чужих пальцев посудину и предупреждая, — Мы идём спать. Я не могу смотреть на твоё убитое состояние. Отказы не принимаются.
— А? Погоди, что-?
Вскрикнув, Изуку инстинктивно прижался к блондину, который в момент поднял его со стула, держа руками за спину и под коленями, слегка покачивая, чтобы Мидория успокоился. Он же недовольно уставился на него, поднимая бровь, но не отпуская шею, за которую ухватился, как за спасательный круг. И Бакуго тепло посмотрел на это, промолчав. Слова здесь будут излишними. Раньше он даже невинных действий не приветствовал и всячески уклонялся от них, а сейчас сам может прижаться к нему, пусть и смотря как на врага народа, пока они поднимались по лестнице на второй этаж — в спальню.
Это тешило. Тешило, что между ними трещит толстая корка льда, и пусть твёрдая, как раньше, но одна трещина повлечёт за собой другие и вскоре вся мирная небогладь будет пред его глазами. Он верил в это. Верил, невзирая ни на что. Всему лишь нужно время и его у них предостаточно.
— Я только выпил кофе — это неразумно. — всё-таки сказали ему, когда Бакуго уже был у двери и вежливой улыбкой попросил открыть перед собой её, — Я не усну.
— Я убаюкаю, не переживай. — безапелляционно тянул лыбу альфа, даже не давая возможности как-то откреститься от «нежелательного» сна, — Между прочим, тот кофе, что ты выпил, не такой уж и хороший, сам знаешь. Это тебе не капучино с латте, которые мы постоянно пьём. — ему с выдохом отворили дверь, которую после он закрыл ногой, приближаясь к кровати.
— Погоди, ты что, со мной будешь спать? — выпучив глаза, Изуку сразу сел, как только его положили на матрас.
— Я просто прослежу за тем, чтобы ты точно уснул. — присев рядом, Катцуки легко прикоснулся ко взлохмаченным, ещё со времён их откровения, волосам, по-нежному взлохмачивая их ещё больше, — А то я знаю твою манеру притворяться спящим, мой принц.
Ему не нравился такой расклад. Изуку был готов к тому, что его как «принца» отнесут в кровать, укроют одеялком, да и уйдут, пока он займётся работой или, на крайний случай, дочитает несчастную Маргариту с её Мастером, а теперь ему говорят, что над ним будет дозор? Он маленький ребёнок, что нуждается в нём? Кто вообще сказал блондину, что он хочет спать именно сейчас?
И пока в этой милой макушке крутились шестерёнки — Катцуки молча смотрел на это, поправляя волосы прядями за ушки, удерживаясь от желания чмокнуть эти открытые теперь уши. Хотя тогда бы они покраснели. Но сейчас сон более важный приоритет.
— Может, всё же потом ляжем? Я пока не хочу. — воспротивились ему, устало вздыхая и оборачиваясь на телефон на тумбе.
Бакуго сразу прикрыл его лежащим рядом платком и сверху положил свою ладонь. Для надёжности.
— Не-а.
— Ну Бакуго, в чём проблема пойти мне навстречу? — Изуку знал, что он не прав, поэтому просто не мог твёрдо сказать «нет» мужчине или выпихнуть его ногой под зад, как сделал бы это с кем-то другим, — Я лягу потом.
— Ничего не слышу.
Насупившись, омега даже подумал, что его красноречие сошло на нет, но ведь быть такого не может! У него огромный стаж работы, чтобы в этом проколоться в обычном бытовом разговоре. Может, стоить сменить тактику? Как у него получалось уговаривать Бакуго раньше, если не прибегать к серьёзным взглядам, усмешкам со снисходительным недовольством и тому прочему? Точно. У него есть кое-какие идеи.
Он провёл рукой по чужому бицепсу, легко задевая ноготками кожу и видя простым взглядом, как напряглись от невинного прикосновения мышцы. Он притянул к себе всё внимание блондина, который настороженно и молча наблюдал, как он «блуждает» по его руке, поднимаясь к плечу — и, состроив самое просящее в своём арсенале лицо, которым раньше он просил добавки в тюремной столовой, спросил:
— Пожалуйста…?
— Не пытайся меня разжалобить. — прикусил губу альфа, отворачиваясь, но не одёргивая руку.
Мидория даже не рассматривал вариант того, что этих «невинных действий» может попросту быть недостаточно, чтобы блондин хоть как-то сдал позиции. Чего он ожидал от человека, который вчера ему дрочил без стеснения и совести? Но тогда
что ему следовало сделать, чтобы у него пошли на поводу? Что-то, после чего не было бы обязательного повторного сценария вчерашнего вечера…? Ему стоило действовать решительнее? Но он не помнил даже случая, когда откровенно заигрывал с кем-то.
В его памяти нет инструкций к этому. Он видел, как это делали другие… омеги, желающие завоевать внимание и покровительство, в каком бы отрезке времени это не случалось и где бы он ни был. Но он…? Он тот, кто дарит внимание и покровительство. Так сможет ли он правдоподобно сыграть эту роль «просящего», совершенно ему не свойственную?
«В любом случае, поздно идти на попятную, если я уже начал.» — наблюдать, однако, за смущёнными скулами альфы было умилительно-забавно.
Спустившись гулящим взглядом по телу, он аккуратно перевёл ладонь с плеча на шею, проводя пальцами по хорошо выступившей венке, и видя, как челюсть мужчины напряглась — тот её сжал. Проводя вдоль шеи, он спустился на ключицы, очерчивая косточки ногтями и заигрывающе царапая их, медленно и тягуче, словно заигравшийся в клубок ниток котёнок. На него косо посмотрели, промолчав, но от одного взгляда стало не по себе.
Он спустился вниз, лёгкими касаниями касаясь футболки, натянутой в зоне грудной клетки, а после очертил кубики живота, думая над тем, достаточно ли этого, или ему стоит пойти дальше? Если дальше, то насколько…?
— …Je t'en supplie beaucoup, mon cher…? «Я очень тебя прошу, мой дорогой…?» — нарочито робко поднимая взгляд, Изуку всеми силами пытался сделать те «привычные оленьи глазки», но Бакуго сказал, что даже с просящими изломленными бровями — никакой он не оленёнок. Змей. И самый настоящий.
«Чёртов дьяволёнок.» — ему хотелось накинуться на него ещё когда с ним стали откровенно молча флиртовать, дотрагиваясь до рук и плеч, но он сдержался, лишь отворачиваясь.
Когда прохладная рука стала нежно проводить по его кадыку, забавляясь с ним, а розовые губы смаковали случай торжества над ним в улыбке — едва заметной, но коварно-гордой — он стиснул зубы. Нельзя на это поддаваться. Он повторял себе эту истину почти вслух, но таял, когда руки дошли до груди и пресса. Он наслаждался этим, ему нравилось до сухости во рту и побеления костяшек, но, чёрт возьми, если омега не прекратит свои внезапные попытки его вынудить отступить таким способом, то эти сладкие губы сегодня тоже обретут маковый цвет.
И он даже не извинится.
— …La séduction ne t'aidera pas, mon prince. «Соблазнение тебе ничем не поможет, мой принц.» — блондин опасно развернулся, смотря на то, как застыла чужая рука в раздумьях, судя по всему, идти ли ей дальше, или он уже в её сетях, — Mais si vous voulez dégringoler comme hier, seulement après avoir dormi, dites-le. «Но если ты захочешь покувыркаться как вчера, только уже после сна — только скажи.»
Перехватив руку и приложив к своей груди, Катцуки всмотрелся в застигнутые в неловкости изумруды, которым понадобилось полминуты, чтобы понять смысл его слов и вспыхнуть в своих недрах, как спичка в тропическом лесу, охватывая пламенем лианы, деревья и спокойствие тихой гавани. Конечно, он знал, что не в стиле Мидории было так добиваться своих целей, и, скорее всего, он где-то подсмотрел эти шаловливые движения, но это не отменяет того факта, что он решил использовать на нём именно их.
Неужели он медленно, но верно ломает тернистую защиту неприступного замка его принца? Где он, выглядывая в арочное окно, снисходительно кидает японскую камелию ему под ноги, как награду за хороший труд? Тогда он возьмёт её в руки и преподнесёт к его ногам, зная, что она означает скромное, но всё же превосходство.
Он признаёт, что у брюнета есть власть над ним.
— Забудь о том, что я тебе только что сказал. И то, что я сделал… Тебе показалось. — отрезал омега, выдёргивая руку, но та хватом осталась в нежных руках, — Я пойду тебе навстречу, но лежать ты будешь на другом конце кровати, без одеяла. И чтобы никаких попыток ко мне прикоснуться. Как-либо. — последнее слово он выделил особенно чётко, и, закатив глаза, выхватил свою руку и улёгся на дальнюю половину кровати, укрываясь поднятым с пола одеялом.
— А если не забуду?
— Я сплю. Не тревожь меня.
Послушает ли его он? Прислушается ли? Лишь отчасти. Под одеяло, так уж и быть, он не полезет, но обнять его никто ему не запретит. Мидория может пререкаться, сколько он хочет, говорить что угодно его ледяной с виду душой, но ведь он-то знает, что внутри — пламенно горячее сердце. И пусть его обожжёт. Он уверен, что ему залечат раны.
И едва он захотел исполнить свои коварные планы по сжиманию в объятьях, как Изуку подскочил с кровати и под его непонимающим взглядом полез к своим вещам, стоящим в сумке около шкафа. Поискав там что-то и, видимо, найдя, брюнет вернулся к нему, держа в руках странный бордовый стик, похожий на помаду и слегка смущённо протягивая его ему:
— Держи. Это бальзам с вишней. У тебя губы сухие. Помажь, чтобы не обветривались. Он не косметический. Просто уход со всякими маслами. Цвета не будет. — он протараторил это заготовленной фразой и вздрогнул, когда Катцуки, приблизившись, выразительно выпучил губы.
— Ты что дел- — вскинув бровь, он запнулся на полуслове, переспрашивая, — Ты что, хочешь, чтобы я тебе его на губы нанёс? А как же сон? — с ухмылкой спросил омега, видя ответный молящий «щенячий» взгляд. Что ж, ладно, так уж и быть. — Используй перед тем, как выходить на улицу и по необходимости. Не нужно наносить большой слой. — объяснял он, невольно съёживаясь тому, как эта сцена напоминала одну похожую, уже случившуюся между ними, — Неудобно будет. Готово. Распредели по губам. — увидев, как блондин повторил за ним действие, улыбнулся, вручая стик в руки, — Вот так. Молодец. Держи, это теперь твоё.
— Спасибо. — приняв подарок, Бакуго смазано поцеловал брюнета в щёку.
— Дьявол, ты не исправим.
«Но мне нравится.»
«Но тебе нравится.»
Их мысли были похожи и, посидев в молчании с полминуты, Изуку лёг обратно, выдыхая себе под нос и слыша, как помаду ставят на тумбу. Он укрылся одеялом, прикрывая глаза и прислушиваясь к тому, как рядом ложится мужчина, действительно не взбираясь нагло под его тёплый щит.
Бакуго же смаковал запах вишни, подаренный только что, делая простой вывод, что самая вкусная вишня, которую он знает — лежит сейчас подле него и старается ровно дышать.
Голова едва коснулась подушки, как он сразу же склонил её в сторону тёмной макушки, хозяин которой закутался в одеяло, словно в кокон, приняв позу эмбриона и тихо размеренно дышал, кажется, пытаясь как можно скорее заснуть. Но отчего-то у него это вызывало проблемы. Возможно, всё-таки тот кофе был причиной его нынешней бессонницы, а возможно, что-то ещё. Катцуки не знал. Но он знал, что может ему помочь. Простое и человеческое. Объятья.
Именно простого в жизни порой так не достаёт. И где бы ни искал — не находишь.
— Разве я не говорил, чтобы ты не прикасался ко мне, пока я пытаюсь уснуть? — послышалось спереди, и Бакуго зарылся в бездонный цвет блестящих волос, вдыхая спокойную вишню чуть кислее, чем обычно.
Каким бы спокойным и размеренным не был этот, леденящий струны самой души, тон — он не сможет легко обмануть его и внушить, что всё в порядке. Он может позволить себя обманывать, но не сейчас. Ни тогда, когда в этой защитной позе скрючился его возлюбленный и молча пытается беззвучно заснуть. Ему не нужно слов, чтобы что-то сделать. Ему не нужно ничего, чтобы его понять.
Но он не способен ни на что. Он не может сделать за Мидорию то, что от него требуют сделать, чтобы тот хоть на неделю смог отдохнуть. Как бы он этого не хотел. Он способен подставить своё плечо, чтобы на него положились и, улыбнувшись, тихо кивнули, пока он бы кивнул в ответ и они, стоя вместе — стояли бы напротив всех остальных. Но на его плечо даже не посмотрят. Пройдут мимо. Но обернутся, когда он обнимет за плечи со спины, и тихо содрогнутся в молчании, чтобы после всё равно пойти в одиночку. Без него. В этот раз не обернувшись.
«Почему ты до сих пор думаешь, что сражаешься один? Настанет ли день, когда ты дашь мне возможность стоять рядом?» — он сжал тело сильнее, окутывая успокаивающим запахом и тихо сказал, щекоча носом ухо:
— Когда ты думаешь, что ты один, то объятья — это один из самых действенных способов напомнить, что это не так. — он хотел, чтобы эти слова не просто услышали, а чтобы их начали слушать.
Потому что они ясно воспринимались омегой, как что-то рядовое. То, что он слышал десятки раз и очень редко действительно правдиво видел, что слова обличаются в действия. И Катцуки мог его понять. Чертовски мог. Слова мало стоят. В сущности, они бесценны, но люди научились и ними торговать, продавая пустоту втридорога. И если за словами ничего не стоит, то зачем им верить? Зачем ждать и надеяться, что они не лгут? Наверное, брюнет размышлял именно так.
И самое сложное было в том, что Бакуго не смог бы убедить его в обратном и не стал бы убеждать. Потому что тот — был абсолютно прав.
— Я… — принялся отвечать омега, но замолк на полуслове, шумно выдыхая, — Зачем ты мне это говоришь? Сам ведь спать уложил. — он повернул голову в профиль, постепенно чувствуя, что его сносит с реальности сон. Видимо, он устал всё-таки больше, чем думал.
— Затем, чтобы ты знал, мой принц, что даже если ты будешь чувствовать себя одиноким — у тебя всегда будут мои объятья. — на этих словах омега вздрогнул, отворачиваясь обратно и прикусывая губу, с удивлёнными глазами слыша тихое: — Не забывай о них. — прямо у своей шеи.
Со временем ты узнаёшь многих людей. Многое начинаешь замечать и с высоты своего опыта — многое пропускать сквозь пальцы, выбирая лишь самое ценное. И он научился. Как ни странно — достаточно быстро. И то, как тёплые руки сжали его поперёк талии, а чуткое дыхание то и дело успокаивало размеренными вдохами, едва заметно обнюхивая его, дабы точно убедиться, что с ним всё нормально — наталкивало на мысли.
На мысли о том, что это тоже не пустые слова. Почему-то ему всегда казалось, что все слова поддержки, которые говорил альфа — были искренними. Идущими из сердца, что ли? Он слышал много слов, которыми его приободряли, мотивировали и жалостливо поддерживали, пока он снисходительно отмахивался почти ото всех, устало выходя из-за стола всего этого фарса. Даже смотря в лица людей, что были ему близки — порой он видел там лишь желание выполнить долг. Они словно ощущали себя
обязанными поддержать его.
И он делал вид, что у них получается. Но возвращался домой ещё более разбитым, наливая себе бокал вина и садясь напротив окна или вовсе на балконе, не тревожась о том, что он может заболеть. Потому что и с температурой он продолжит работать. Его не заменят.
И просто смотрел на город. Молча. Иногда со всхлипами. И город безучастно смотрел на него.
Но эти слова… Они слышались ему так, словно
не были сказанными только для
галочки и потому что таков момент. А словно они были бы сказаны в любом случае. Вне зависимости от времени. Сказаны ему, а не кому-либо ещё.
Как он
изголодался по этому.
— Их на сегодня уже было достаточно. — неуверенно отрезал он, отодвигаясь от горячего тела, жар которого ощущался даже через толстый слой тёплой ткани.
— L'amour n'est jamais suffisant. «Любви никогда не бывает достаточно.» — ответили ему, сгребая обратно в охапку и сонно шепча сладкое «спокойной ночи».
Он не мог вспомнить дня, когда так быстро смог уснуть с альфой в своей постели. Когда он чувствовал себя в такой безопасности. Кажется, такого не было
никогда.
А Бакуго хотел, чтобы так было
всегда. Чтобы с ним ему было
действительно безопасно. И, глядя на сопевшего омегу, пообещал себе, что так и будет. Если он хочет стоять равным с Мидорией, он должен стать ему равным. Пусть не Главой семьи, к чёрту вообще эти старческие маразмы. Кто вообще их придумал?
Он будет для него стеной.
Стеной и стрелами.
***
Под светом минувших городских фонарей, которые тихо мерцали позади его Уруса, как звёзды на ночном небе, Мидория возвращается на гоночную трассу — место, где когда-то гремели моторы
его машин и кипела
его живая страсть. В замедленном танце света и тени, каждый оборот асфальтной ленты пробуждал в нём горечь ностальгии и тоску по временам, когда всё было возможно. Когда он думал, что так будет всегда.
Раньше мимо этого места ездил автобус, на котором он приезжал в юности, а сейчас кто знает существует ли этот маршрут. Столько лет прошло.
«Всё так поменялось на самом деле. Но дорога… Кажется, одну её и не коснулось время.» — сейчас людей ещё не было, и вдоволь было пройтись ему по безлюдным тихим вывескам, коих раньше тут и в помине не существовало. Они бы не наскребли тогда столько денег за электроэнергию. Еле договаривались за бензин.
В те дни, в которые он возвращался сейчас, просто проходя по пустынным улочками огромного тихого пространства, едва выйдя из машины — он любил возвращаться не меньше, чем к воспоминаниям о любимых людях. Вот стоит гараж, которым сейчас никто не пользуется, но в котором раньше Монома любил клеить на авто дешёвые наклейки, глядя на машины, выходившие из-под его «творческого пера» с немым восторгом. Токоями смотрел на это с улыбкой, попивая джин-тоник. Вон там, чуть дальше, они с Шигараки впервые выпили соджу. Точнее выпил он, и его потом шатало весь вечер.
— Надо же, сегодня тут будет пробоваться уже новое поколение гонщиков. А когда-то — это было несбыточной и наивной подростковой мечтой. — он улыбнулся, сунув руки в карманы пальто, и выдыхая морозный пар.
А вот на этой асфальтированной дороге они учились делать виражи, поднимая пыль и с улыбками пытаясь в унисон «бибикнуть» популярные в дни его юности песни. Фумикаге снимал это на камеру, а после они в кружке интеллектуалов смотрели, что получилось. Да, были времена.
Они всегда будут с ним здесь.
Но будет ли он с ними?
— Страшно даже думать, что когда-то настанет день, когда я в последний раз приеду сюда. Моя любимая, не забытая мною, трасса. — он вдохнул, горечью улыбаясь и смотря далеко в океан, до которого, казалось, рукой подать, но тот был так далеко.
И в нём отображался полумесяц.
Изначально он хотел позвать с собой Бакуго, ибо это уже была как традиция, что они везде ездят вместе, но когда тот на его приглашение виновато ответил «Прости, у меня работа», то у него даже слов не хватило в первые секунды как-то на это ответить. Разве что после он сказал, что всё понимает и сказав, чтобы тот сильно не перетруждался, что вообще не ему говорить, если честно — отключился. Кто знает, что так побудило альфу окунуться в работу, но судить его за это — прерогатива уж точно не Мидории.
Он услышал позади шаги и улыбнулся, оборачиваясь на стоящего в дутой куртке Фумикаге со стаканчиком чего-то спиртного в руке.
— Давненько не виделись, мой друг. — он махнул рукой, подходя и без слов прося подержать стакан, — Решил-таки посмотреть на новеньких? Я думал, тебя в этом сезоне мы больше не увидим. — вытащив сигарету и поджигая её, альфа прикурил, забирая джин обратно.
Он глянул вниз на Йору, потрепав того по голове и кивнул Мидории со словами «славный малый».
— Есть надежды на тех, кто когда-то заменит нас. — кивнул на ровный асфальт Изуку, вдыхая свежий океанский воздух и развеивая рукой никотиновый дым, который от него сразу же убрали. Он благодарно кивнул.
— Рано со счетов меня списываешь. — усмехнулся Токоями, делая затяжку и с выдохом прикрывая глаза с блаженной улыбкой, — Я намерен этих желторотиков долго гонять, пока не окочурюсь. — проследив, как собака вертится на поводке, Фумикаге смешливо брызнул. Теперь у них есть не только везде срущий Таймс.
Это место для него является вторым домом, который он ни за что не променяет на что-то более приземлённое и обыденное в глазах общества. Это его страсть. Его жизнь. И настолько он привык к шуму колёс, когда Монома выезжает на стареньких авто, чтобы чуть погонять в тишине глубокой ночи, когда город неподалёку спокойным зверем спит, словно в колыбели. Настолько любит их задушевные диалоги с Даби, когда тот, измазанный в машинном масле — приходит из гаража и кивает с благодарностью на молча предложенное крафтовое пиво.
О, нет. Если кому-то не нравится такая жизнь, то это их проблемы. А его рассвет, который он спросонья встречает, едва ли не ночуя здесь — на «Забытой трассе»… Он не променяет его ни на один другой.
Это место
живёт ним.
Он живёт этим местом.
— Тебе уже за тридцать, Токоями. — уклончиво подметил Изуку, ощущая горечь от своих же слов. Порой он забывал, что не одного его не щадит время, — Не будешь же ты бедных гонять до самой своей старости. — он кротко посмеялся.
— Почему не буду? Я никогда не постарею, мой друг. Даже если буду седым ворчуном. — пнув омегу легонько плечом, альфа рассмеялся, делая новую затяжку, — Я буду жить вечно, ха-ха. А ты вообще чего такими словами разбрасываешься, м? — он взглянул в задумчивый профиль, туша сигарету пальцами и выбрасывая в ближайший бак, теребя волнистую макушку, — Тебе-то всего ничего, только молодость началась. Рано ещё думать о своей замене. — он приободряюще улыбнулся и Мидория увидел в этой улыбке звёзды, которые, казалось, жили в ней всегда.
Ещё будучи подростком, он частенько вот так говорил с Токоями. Просил советы, как у старшего брата, и получал их без малейшей тени осуждения. И эта улыбка была всё такой же. Токоями всегда знал, как его приободрить, но, увы, сейчас это что-то из ряда невозможного.
Он не может, да и не хочет говорить это вслух, но он прекрасно всё понимает. Знает, в какой ситуации окажется, едва ли… едва ли отца не станет. Да, это звучит эгоистично и цинично, но всё взвалится на его плечи. И тогда о мечте гонщика…
«Пха-ха-ха… А она у меня до сих есть вообще…?» — он скрыл тоскливую улыбку за ладонью, которую он положил на лицо, оттягивая его вниз и закрывая ею после подбородок. Он смотрел на звёзды.
У него была когда-то мечта. Да. Была. Самая чистая и желанная им. Им, смотрящим усталым по ночам гоночные соревнования. Им, собирающим машинки, которые до сих пор хранятся у него на почётных местах полки. Но где… где она сейчас? Её нет. Уже не было. Остались лишь руины.
Мираж.
— В бизнесе о наследниках думают сразу. — сказал он, выдыхая и смотря на то, как месяц отражается в воде. Расплывчато, но всё также сияюще, как и на небе.
Воздух подхватил его волосы, и они застелили ему глаза, из-за чего он чуть вздрогнул, смотря на Токоями, который улыбнулся, по-братски теребя ему волосы и поддерживающе хмыкая:
— Это тебе не бизнес, друг. Это мечта. А это — увы, разные вещи. — сказал он, и Изуку почувствовал, как его пробрало до костей, — Ну, а пока я буду гонять, дразнить этот мир, как будто завтрашнего дня не существует. — лицо, на которое он смотрел, уже обрисовывали морщины в уголках глаз, но взгляд был всё ещё ясным.
Действительно. Это тот человек, который живёт своей мечтой. И такие люди сияют ярче месяца. Потому что месяц лишь отражает свет от настоящей звезды, но никогда не будет иметь возможности светить сам. Изуку даже завидует.
Завидует тому, что кто-то может
жить своей мечтой. Жить так, как хотел бы жить
он. Как он
мечтал.
— Я загораюсь от твоего энтузиазма. Ты всегда таким был. — чуть посмеиваясь, омега обернулся на вышедшего за ними Моному, который махал им, чтобы те зашли внутрь и не жарились на морозе.
— Энтузиастом? — вопрошал Фумикаге, смотря с забавой, как Нейто пингвинчиком заходит обратно. Холодно.
— Звездой. — Мидория словил удивлённый взор смоляных глаз, что на фоне тёмной кожи смотрелись внеземной красотой, — Спасибо тебе за это.
Он ушёл первым, а за ним хвостиком побежал и доберман, обнюхивая каждую травинку. Фумикаге с улыбкой проводил его взглядом, спускаясь взором на свои наручные часы и допивая джин на улице, слушая первые звуки приезжающих машин. Да, эта трасса всё ещё жива. И что бы не говорил Мидория…
Жива она благодаря таким, как он. Просто у каждого своё место в этой жизни.
— Лично я бы никогда не смог стать главой какой-нибудь компании. Я не рождён для такой роли. — пустой стакан опустился вниз вместе с опущенной рукой, и он посмотрел вверх, на месяц.
Того скрыли тучи.
***
Постепенно людей становилось всё больше, и ближе к середине ночи почти все были либо на трибунах в ожидании зрелища либо у своих автомобилей, на которых сегодня они будут пытаться выиграть заезд. Ранее такие мероприятия, как узнал Мидория, позволяли людям выиграть, однако те не задерживались у них, предпочитая более новые и комфортные условия для своего хобби.
Их никто не держал и все спокойно к этому относились, из-за чего такое масштабное и волнительное событие, как «Заезд новичков», стало просто ежегодной рутиной, где любители гонок, у которых нет возможности «по-настоящему» прокатиться по треку — делали это здесь под голоса трибун, где было полно подростков, и голос Токоями, озвучивающий всё происходящее на трассе и дающий, время от времени, прозвища будущим гонщикам. Вроде «Паука» или «Призрачного».
Это был спектакль. Спектакль, потерявший былое величие и адреналин. Для новых людей такие вещи всё ещё «в новинку», но для них — тех, кто с подросткового возраста варится в этом котле — это не более чем выступление.
— И сколько в этот раз у нас участников? — промямлил Томура, закатывая глаза и выдыхая вкусный пар электронной сигареты. На нюх было похоже на вишню.
— Двенадцать. Было больше, но у тех не оказалось подходящих автомобилей для участия. — пожал плечами Фумикаге, застёгивая куртку на молнию и вздрагивая от мысли, что опять нужно сидеть в маленькой комнатушке с микрофоном, — А свои мы-
— А моих малышек я этим желторотикам отдавать не буду! — стукнул кулаком по столу Монома, на которого сидящий рядом Таймс покосился как на умалишённого. Хотя почему «как»?
Изуку с юмором наблюдал за этой сценой и присматривал за Йору и Таймсом, которые быстро нашли общий язык между собой и, зная друг друга уже очень давно из-за совместных прогулок под руководством Нейто — были уже чуть ли не лучшими товарищами по красноречивым мордочкам. Йору исправно пытался утащить с чужой тарелки корм, причём у самого он был насыпан доверху, а Таймс давал ему хвостом по спине за такие махинации.
Родственная идиллия, ничего не скажешь.
— За твоими «малышками» присматриваю я, Мо. — вклинился в разговор молчаливый Даби, с забавой подстрекая своего, видимо, уже достаточно близкого друга, — То, что ты наклейки «Winx club» на них вешаешь не делает их твоими. — он тыкнул Мономе в плечо и ушёл за его спину, пока альфа обернулся ему вслед с ещё большим негодованием.
— Это
коллекционные дизайны! Где ты ещё видел такой огонь на чьём-нибудь каркасе?! — стуча ногтем по столешнице, Нейто вздулся как надувной шарик, зыркая на преспокойного Даби, который лишь забавлялся с этой картины.
— Ты про те, из-за которых двери нормально не открывались? — закатив голубые глаза, мужчина обернулся на Мидорию, что с лёгкой улыбкой следил за их перепалкой и спросил уже у него, ставя чайник, — Будешь имбирный чай? — Изуку кивнул, сидя у слегка затёртого и явно грязноватого окна.
Его вообще здесь быть не должно, ведь это, по сути — гараж. Однако это место так хорошо облагородили, что оно скорее напоминает ему сельский домик с тусклой оголённой лампой накаливания над головой и её же желтоватым светом. Именно в этом «гараже» они в основном и сидели все вместе, играя в карты, запивая чаем или чем-то покрепче и перебрасываясь взаимными безобидными упрёками.
— Спасибо. — сказал он, принимая заваренный чай и отворачиваясь на потрёпанном Таймсом кресле пыльно-бордового цвета, смотря в окно и на рядом сидящего Томуру. Тот сидел на таком же кресле и, кажется, цвет пыли на нём не был заводским.
— Дурдом «Солнышко». — вырвалось из сухих губ.
— А мне всё как родное. — промолвил он, вспоминая дни с Сумато и Бобом. Было даже весело, — В тюрьме всегда такой же гам стоял. Только с другими персонажами. — на это Шигараки понимающе выдохнул, вспоминая, как он удивлялся тому, что пропавший внезапно на пять лет новичок в строительном бизнесе и появившийся через это же время «Призрачный гонщик» — один и тот же человек.
На встречах он мало обращал внимания на мелких сошек. А стоило бы. Оказывается, среди них был его хороший знакомый. Друг? Может быть, друг. Безусловно, Шигараки восхищается и даже симпатизирует Мидории, но вряд ли они могут стать кем-то больше, чем друзьями. Из них вышел бы удивительный дует, но это усложнило бы жизнь обоим. Он это прочувствовал ещё тогда, когда давал задание Кейго, и когда тот спросил «Почему ты так стараешься ради него?» — не смог вразумительно ответить.
Он просто… хотел работать с ним? У него не было желания позвать того на свидание или, чего уж там, чмокнуть в щёку, как он сделал когда-то. Всё это отошло на второй план, а после и вовсе притупилось. В таком случае, нравился ли ему Мидория вообще? Или это был простой живой интерес? Он не знал.
Просто не знал.
Он считал его милым, красивым и умным человеком. И, казалось бы, этого должно быть достаточно, чтобы осмелиться пригласить его на ужин, но один холодный взгляд из-под ресниц давал понять, что ему откажут. А что будет после с их отношениями? С их дружбой? Всё развалится.
— Как у тебя дела вообще? Мы давно не виделись… — откинув ненужные сейчас мысли, которые путали рассудок, Томура задумчиво протянул, — Кажется… С «Нефритовой ночи»? — в алых глазах промелькнуло понимание, и он виновато проговорил, — Ты, кстати, как после неё…? Ты бледный вышел.
«Заметно было всё-таки… Ну конечно, блять.» — отпивая имбирной сладости, Мидория перевёл взгляд, улыбаясь:
— Всё в порядке. Мне просто стало плохо. — соврав, Изуку тут же решил перевести тему на более интересное ему русло, — Я узнал кое-что о тебе недавно… — увидев интерес, он продолжил, — Это ты помог Кейго «взлететь»?
Томура уже было открыл рот, чтобы в очередной раз уйти от ответа или чуть приукрасить правду, но ждущие честности изумруды полностью отняли у него желание это делать. Он не может прятать это вечно. Да и надобности особо в этом нет, ведь кто-кто, а Мидория, наверное, единственный человек, заслуживающий доверие.
— …Да, это был я, — он не видел больше смысла этого скрывать.
Мидория бы не стал это кому-то рассказывать, да и что в этом такого? Кажется, уже всё «высшее общество» тайком обсуждает этот «успешный успех», не стесняясь в выражениях. И, кажется, оно, пусть и не знает наверняка, но присматривается к тем, кто мог подарить Таками такой «успешный успех» в мгновение ока.
— И ты попросил его заключить со мной договор? — спросили его и, проморгавшись от наваждения, он глянул на Мидорию
молящими и
виноватыми глазами.
И мельком увидел, как на их диалог посматривает Даби.
— Я не-
— Это очевидно, не пытайся. — покачал головой Изуку, делая взмах рукой, — Я прав?
Затаив дыхание, Шигараки нахмурился и отвернулся к окну, что-то обдумывая в голове и выдыхая ещё более устало. Эту привычку он перенял у кое-кого, тоже сидящего в этой комнатушке и, видимо, только делающего вид, что его всё также заботит перепалка с Мономой, как и раньше.
— Что ты хочешь узнать…? — сдался альфа, смотря на потемневшие глаза, в которых больше не отображался блеск лампы, посему они смотрелись, будто вырезанные из камня, а не живыми как до этого.
Вопрос будет серьёзным. «Что ж, не так я представлял нашу скорую личную встречу» — сказал бы он, если бы всё его нутро не восторгалось тому, как поменялся Мидория, откинувшись на кресле и твёрдым голосом спрашивая… нет, не спрашивая.
Приказывая говорить.
— Зачем вам хотеть свергнуть такую влиятельную семью, как Тодороки? — это единственное, что он не мог до конца понять.
Слушать отговорки исполнителя в виде Кейго — это одно. Он всего лишь соучастник, не более. Но что насчёт заказчика? Человека, чьи родители связаны со ступенью повыше, чем они сами? Зачем стране убирать с глаз долой такого выгодного человека, как Энджи Тодороки, а вместе с ним сносить и многолетнюю историю преданной семьи?
Всем ведь понятно, что Шото не потянет планку на том же уровне. Их семья падёт. Пусть не сразу, но так и будет. Можно просто подождать.
Так зачем им это делать? Делать это
его руками?
