Мой (истинный) лучший друг

Такие дни Джисон ненавидел больше всего. Метка горела огнём, и ничто не спасало от этой боли. Сил привычно шутить и улыбаться не оставалось. Хотелось закрыться дома и тихо скулить в подушку, чтобы никто не видел и не узнал. Он раздирал ногтями кожу в районе укуса, пытаясь содрать с себя это пылающее клеймо. Всё тело пробивало болезненными спазмами. Это организм реагировал на секс истинного. С другим омегой. Джисону оставалось только стиснуть зубы и терпеть, глотать дурацкие слёзы и тонуть в ненависти к самому себе. Был один плюс – течек не было уже давно. Как и влечения к другим альфам. Джисон пытался вести жизнь обычного беты, не париться об отношениях и истинности. Но во время гона истинного было совсем невмоготу. Его тело словно горело изнутри. Будто наказание за то, что его альфа отказался от связи, оставив на память горящую метку на шее. Неполноценный. Неправильный. Сломанный. Джисон закрывал уши, но голоса в голове продолжали твердить. Жалкий. Ничтожный. Ненужный. Не такой. И в сотый раз по новому кругу. Всё те же слова и проклятия, которые Джисон посылал самому себе в прошлом. Тогда казалось, что после метки всё станет идеально. Воспалённый укус на шее был подтверждением того, что нет. Когда становилось совсем плохо, Джисон собирал себя по кусочкам и приползал в больничное крыло к своему дедушке. У него были теплые ласковые пальцы и никаких вопросов. – Ничего, милый, – приговаривал он, втирая густую мазь в воспалённый укус, – всё обязательно пройдёт, вот увидишь. Джисону очень хотелось бы верить. От мягкого тона и нежных прикосновений становилось легче. Родители Джисона жили в другом городе и были далеко, задавали дежурные вопросы про «парня» раз в полгода и ничего не знали про метку и разрыв истинности. Джи это устраивало, расстраивать родителей ответом «никогда» не хотелось. Дедушка же – единственный близкий человек в городе – был настроен более оптимистично. – Не все альфы такие, – повторял он, – а за таким прекрасным омегой, как ты, парни толпами бегают. А когда придёт время, подходящий человек появится в твоей жизни и сделает тебя самым счастливым бельчонком в стране. Джисон не отказался бы стать просто «счастливым». Без ночных кошмаров, ноющей метки и ненависти к самому себе. – Милый, ты не против, если повязку тебе наложит мой студент? – спросил его дедушка. Хан покачал головой. Настроение возвращалось в норму. Джисону казалось, что дедушкины объятия способны излечить его от любого недуга. Он ушёл, оставив внука наедине со своим учеником. – Никогда не видел такой ужасной метки, – сказал молодой парень в белом халате. Джисон ничего не ответил. Поднимать голову и рассматривать незнакомца, а тем более поддерживать разговор, не хотелось. – Только в учебниках, – продолжил он, – но я и не думал, что от истинности можно так просто отказаться. – Можно, – сухо ответил Хан. Парень аккуратно и быстро наложил пропитанный мазью бинт на укус и заклеил все большим пластырем сверху. Джисон на автомате накрыл рану ладонью, словно это могло как-то уменьшить боль. – Он изменяет тебе? – не унимался студент. – Мы не вместе, – без особого энтузиазма ответил Джисон, натягивая свитер. Бесконечные расспросы врачей надоели ещё в шестнадцать. Оказалось, что спустя почти три года вопросы всё ещё неприятно бередили старые воспоминания, словно маленький, но болючий заусенец на большом пальце, который задеваешь при каждом случайном движении. Убраться из кабинета хотелось как можно скорее. Впереди было много дел: поспать, поспать, поспать и, пожалуй, ещё поспать. Быть может, придумать ещё несколько шуток, чтобы задеть Хёнджина и заставить его позлиться. Мысли о стискивающем зубы Хване сразу поднимали настроение. Джисон не питал иллюзий о своей популярности. В принципе, ему было плевать. Хуже того, что его истинный сбежал от него, уже быть не могло. Теперь, когда у него остался только он сам, притворяться кем-то другим, чтобы понравиться большинству, Джи не собирался. Хан, охваченный своими мыслями, уже и забыл о дедушкином помощнике-студенте, как в спину прилетело: – Хочешь переспим? – будничным, ничего не выражающим тоном. Джисон, готовый послать шутника на большой и сочный, повернулся на каблуках и застыл с открытым ртом. Парень напротив не был похож на того, кто предлагал секс первому встречному. Да и на медбрата тоже. Скорее на тату-мастера в белом халате. – Что? – переспросил его Джисон. – Мистер Хан не сказал тебе, да? – на красивом (безупречном по меркам Джи) лице появилась лёгкая улыбка. У парня были мягкие на вид волосы светло-лилового оттенка. Прядки лежали аккуратными крупными завитками. Большие, цвета шоколада, глаза смотрели на него изучающе, без всякого отвращения, сочувствия или пренебрежения. Не так, как другие врачи, которые впервые сталкивались с «проблемой» Джисона. Под прозрачными перчатками виднелись узоры забитой кожи. Пальцы и ладони были украшены чем-то цветным. Рисунок уходил вверх по руке, прятался под одеждой и выглядывал на шее. – Не сказал чего? – Есть теория. Если твой организм привыкнет к семенной жидкости другого альфы... – Семенной жидкости? – глупо выдохнул Хан, пропуская половину фразы мимо ушей. – Сперма, – медбрат вздернул бровью и тихо усмехнулся, – выделяется из головки альфы через эякуляцию. Джисон почувствовал, как кончики ушей покраснели. Разговоры о сексе его не смущали. Но, с другой стороны, не так много альф желали поговорить с ним о сексе. Если точнее, то после метки никто не хотел. – Так вот, – продолжил альфа, сложив руки на груди. У него были широкие плечи, и Джисон мог только гадать, какое тело скрывалось под белым халатом. – Если твой организм привыкнет к сперме другого альфы, то метка начнёт заживать и её можно будет перекрыть. – Татухой? – выдал первое, что пришло на ум, Джи. – Другой меткой. – Оу. Сказанное альфой дошло не сразу. Джисон коснулся своей шеи. Наверное, больше всего в жизни он бы хотел, чтобы метка никогда не появлялась на его теле. Расплата за несколько месяцев счастья была слишком высокой. Он помнил всё так, будто это было только вчера: ласковые прикосновения, тёплые губы на шее. Ему всего шестнадцать, альфе – двадцать шесть. Острые клыки, вспышка боли и чувство безмятежности и эйфории. А потом только пустота, холод и ненависть. Сначала к нему. «Неужели ты думал, что я правда буду с кем-то вроде тебя?». Потом к себе. – Ты извращенец или что? – устало выдохнул Джисон, закидывая сумку на плечо. Настроения шутить и веселиться не было. – Ага, – с усмешкой бросил парень в халате, – или мне для того, чтобы натянуть тебя, нужно проявить жалость, как и все остальные? Как и ты сам к себе. У Джисона на секунды дар речи пропал. Он застыл с приоткрытым ртом. – Я не!... – «жалею себя» осталось где-то в горле. Хан задохнулся шумным вздохом, а парень напротив мягко рассмеялся. – Спасибо за предложение, но иди нахуй, – выдавил из себя Джисон, отворачиваясь от медбрата обратно к двери. Связываться с очередным альфой хотелось в последнюю очередь. К тому же, из-за метки течек не было уже давно, и Джи не был уверен, что вообще всё ещё омега, а не какой-нибудь бета. С воспаленной меткой и отсутствием перспектив в личной жизни он уже смирился, а к новым приключениям, в которой фигурировали альфа и «метка», Хан был не готов. Новая глава в книге его жизни когда-нибудь откроется, но в ней точно не будет места для болтливого самовлюбленного придурка. – Обращайся, – вежливо ответил ему альфа. Так, словно отказ его совсем не задел.

***

Чем старше Джисон становился, тем лучше он понимал: большое счастье – большая ответственность. Его легко разрушить, просрать или же просто проворонить по глупости. Истинность во всех детских сказках, что читал ему папа перед сном, была большим даром с небес. Её бережно хранили, защищали и доблестно боролись за неё. В реальности же истинность виделась Джисону большим проклятием. О Феликсе Джи узнал от деда. Тот качал головой и тихо бормотал «безмозглые малолетки». Произошедшее притупило боль в шее. Хан не находил себе места и, освободившись от пар, первым делом побежал в больницу. Хёнджин сидел на лавке перед входом. На нём не было лица. В пальцах он сжимал небольшой белый пакет. Джисон сел рядом с ним. Он был не так давно знаком с Хваном, но ещё никогда не видел того таким растерянным. Поникшие плечи, круги под глазами и искусанные губы. Хёнджин выглядел так, словно не спал всю ночь. – Почему не идёшь к нему? – спросил он Хвана. – Ты знаешь, что он не хочет быть омегой? – сказал Хёнджин, словно не слышал вопроса. – Я был там, когда ему стало плохо. Я, блядь, был рядом и ничего не мог сделать. Хван смотрел перед собой. Его голос был тихим и безжизненным. А Джисон не умел утешать. Чувство вины разъедало его изнутри. Глаза защипало, и он посильнее закусил губу, чтобы хоть как-то отвлечься. В голове повторялся один и тот же вопрос: «а что, если бы Джи не давал ему тех таблеток?». Было бы ли с Феликсом всё в порядке? – Он навсегда останется бетой, если рядом не будет истинного, – выдохнул Хван. Его голос задрожал. Джисон поджал губы. Нужных слов не находилось. Он и сам переживал за Феликса и мог только представить, что чувствовал Хван. – Я его истинный. – Блядь... Джисон почти ненавидел это слово. Он почувствовал, как на шее вновь заныла метка. – Он знает? Хван покачал головой. – Так ты пойдешь к нему? – повторил свой вопрос Хан. Хёнджин посмотрел на запертую дверь. Он сжал пакет пальцами и совсем тихо выдохнул: – Нет.