Мой (истинный) лучший друг

Когда Джисон уходил от Минхо, он уже наверняка знал, что этот человек – самое худшее и коварное существо на планете. Раздражение бурными красками бурлило у него в животе. Относиться с юмором к ситуации не получалось от слова совсем. Губы покалывало, щеки горели, а сердце в груди билось, словно обезумевшая птичка в клетке. Злость растекалась по венам. А причина всему этому в том, что его обманули. Развели как последнего наивного мальчишку.   «– Могу помочь тебе только с одним: информацией про твоего друга или закрыть глаза на кражу таблеток. Что выбираешь?   Чёртов Минхо улыбался и ждал. Он откровенно насмехался, а Джисон, сидя у него на коленях, впервые за последние несколько лет чувствовал себя поверженным.   Он смотрел в глаза парню, с которым всего минуту назад целовался, и видел перед собой вселенское зло, от которого зудели кулаки и зубы скрипели. Оказываться в полной жопе всегда неприятно, но быть в полной жопе ровно через минуту после почти самого лучшего поцелуя в жизни – ещё хуже.   – Может, есть третий вариант? – спросил Джисон, натягивая через силу улыбку. Что-что, а держать мину при плохой игре он умел лучше всего в жизни.   – Может и есть, – хмыкнул Минхо, – но он тебе не понравится. Сначала, а потом, – он осмотрел Джисона откровенно раздевающим взглядом, – а потом очень может быть что даже очень.   Джисону позиция проигравшего мягко говоря не нравилась. Ещё сильнее не нравилось то, каким горячим чувствовалось чужое тело даже через слои одежды. А ещё сильнее то, что сам Джи с какого-то хуя на всё это остро реагировал, даже несмотря на таблетки, которые он регулярно принимал уже на протяжении последних нескольких лет.   – Когда у тебя последний раз кто-то был?   Джисон задохнулся собственным вздохом. Натянутую улыбку сдуло с лица в одну секунду. Тема была больная донельзя. Запрещенная.   – Можешь не отвечать, – понимающе улыбнулся Хо, а потом подался вперед и горячо зашептал куда-то в шею, – у тебя всё на лице написано. А это значит, что третьего варианта не будет и тебе нужно выбрать. Ты или твой друг. Что же важнее, Хан Джисон?   Воспоминание горячей волной обожгло лицо. Джисон быстро потряс головой, желая скорее отогнать эту позорную сцену. Ему никогда не удавалось сделать верный выбор. Это бесило. Будь то выбор «какое мороженое сегодня съесть: ванильное или шоколадное» или «на какой факультет пойти» – Джисон всегда выбирал методом тыка. В ситуации, когда оба выбора неминуемо приводят к жопе, выбирать было ещё сложнее и проверенный годами метод не подходил.   Повесить на себя клеймо мелкого воришки сильных омежьих таблеток для подавления течки было в первую очередь позорно. Это грозило аннулированием пропуска в больницу и полной потерей доверия со стороны дедушки, единственного родного и близкого человека. Подставлять его не хотелось даже под страхом смерти. Но с другой стороны, о предательстве друга и речи не шло.   Больше всего на свете хотелось заполучить монетку, которая каждый раз падает правильной стороной и подсказывает единственно верное решение.   Часы в холле показывали без пятнадцати девять. Теперь главным было успеть заскочить в омежью палату до закрытия проходной. В противном случае его ждала бы ночевка с самым большим уёбком под одной крышей, а не пойти к Феликсу не позволяла совесть. И уже нагретый йогурт в кармане. Второе сильнее. О первом и думать не хотелось.   В омежьем отделении как всегда царила непревзойденно унылая атмосфера, ведь развлечений там было едва ли больше, чем у стариков в домах для престарелых. Посмотреть телек в общей комнате, попиздеть с сокамерниками (зачеркнуто) другими омегами из палаты, посмотреть в окошко или же поковыряться в сухой каше. В целом, ни минуты без веселья.   И даже несмотря на царящую здесь атмосферу уныния, Феликс выглядел особенно мрачно. Книги, которые Джисон приносил ему, лежали на тумбочке нераспакованными, а сам Ликс смотрел в тёмное окно и игнорировал вялые беседы других омег, тогда как каких-то несколько дней назад постоянно переругивался, огрызался, ну или хотя бы демонстрировал отвращение на своём лице. Теперь же лицо его ничего не выражало, кроме легкого недосыпа и тревоги.   – Продумываешь план побега? – вместо приветствия сказал Джисон, мягко бросая йогурт на одеяло Феликсу и присаживаясь на край кровати.   – Если бы. У нас ещё две обязательные недели терапии. Если сбегу, они моим родителям позвонят и пизда, – раздраженно выдохнул Феликс, – и отсюда не выйти без пропуска. Нас в другой корпус врачи за ручку водят. У этих, – он без стеснения кивнул в сторону омег, – настроения суицидальные бывают.   – У меня после этого ебаного дня тоже настроение не радужное, – выдохнул Джи и облокотился о стену плечом.   – Других дней и не бывает, – негромко ответил Феликс и звонко щелкнул упаковкой, разламывая её пополам: на отсек с йогуртом и начинкой. Во втором разноцветные шарики слепились в один большой ком, который невозможно было извлечь без ложечки. Это всегда раздражало Ликса, но не теперь. Посмотрев на разноцветную слипшуюся неприятную на вид кашу, он не испытал ничего, кроме пустоты.   Феликс с каждый днём всё сильнее чувствовал, что он перестает чувствовать вообще. Перепалки с другими омегами вызывали всё меньше интереса. Придумывать новые клички зануде медбрату надоело. Даже ежедневные визиты Джисона уже не радовали так, как раньше.   Дурацкое напряжение не отпускало. Словно предчувствие перед бурей. Феликса медленно убивало ничегонеделанье, собственное бессилие и апатия. Не разговаривать и не видеть лучшего друга (чьё имя нельзя было называть) было почти невыносимо. И если всё остальное – от раздражающих омег до болючих уколов и невкусной еды – меркло и имело всё меньше значения, то разлука ощущалась всё сильнее. Обиды притуплялись, а тоска сжирала заживо. Дыра в груди росла в геометрической прогрессии. Ликс был готов на что угодно, лишь бы это безумно долгое заточение в палате с другими омегами прекратилось.   – Эй, ты меня слушаешь? – Джисон мягко потряс Феликса за плечо. – Ты уже с минуту не отвечаешь мне.   – Йогурт теплый. У тебя губы по краям красные. И взгляд шальной, – сказал Феликс, с мрачным лицом отправляя пластиковую ложечку в рот.   Джисон прищурился и раздраженно цокнул языком. Уязвлённая совсем недавно и не успевшая восстановиться гордость не позволила пропустить фразу мимо ушей. Перед глазами вновь возникло то самое расслабленное лицо и властный взгляд, от которого по всему телу прокатилась волна раздражения.   – С кем лизался? – спросил Феликс, словно не замечая напряжения друга.   – Не твоё дело, – бросил Джисон, проглатывая ядовитый ком.   – Это кто-то из персонала или пациентов? – не унимался он.   – Знаешь, когда у тебя на шее были укусы, я на этом внимание не акцентировал. Так что будь добр...   – Лучше бы молчал, да? – притворно улыбнулся Феликс. – Так сильно понравилось, что ты пришёл только в девять?   – Иногда мне так сильно хочется тебя придушить, – выдохнул Джисон, – какая муха тебя укусила? Ты с самого начала как заведённый.   Феликс отложил йогурт на тумбочку и сложил ладони перед собой на колени. Он перестал притворно улыбаться, и на его лице сразу же проступили следы усталости. Его взгляд был холодным и ничего не выражающим, а губы напряженными и бледными.   – Джисон, что происходит?   – Сейчас или вообще?   – Что вчера здесь делал Хёнджин?   – Не знаю, – пожал плечами Джисон, – мы случайно пересеклись.   – И ты ничего не знаешь?   – Он передо мной не отчитывается.   – Но всё же про него мне рассказал ты, – сделал акцент на последнем слове Феликс. – Всё ещё ничего не знаешь?   Джисон поднял взгляд на Феликса и посмотрел в его покрасневшие глаза.   – Мы. Встретились. Случайно, – повторил Хан сквозь зубы. Его тело сковало напряжением. Тон Феликса задевал и был неприятным. Ему вдруг очень сильно захотелось поскорее уйти из этого места. Всё связанное с Хёнджином за этот безумно долгий день заебало его так сильно, что хотелось просто свалить, и пусть ебутся со своими проблемами сами как хотят.   И в следующую же секунду за такие мысли стало стыдно. Джисон взял Феликса за руку и мягко сжал его холодную ладонь своими пальцами.   – Слушай, Ликс, всё нормально, не волнуйся понапрасну. У тебя был гормональный сбой. Тебе нужен покой.   Но Феликс миролюбивых настроений не разделял.   – Покой, покой, – раздраженно цокнул Ли и освободил свою руку, – он у меня уже в печёнках сидит. Заебало тут сидеть целыми днями. Когда никто не говорит мне, что происходит, – он повысил тон и стал говорить громче, – когда Хёнджин (Ликс произнёс имя тише, словно оно было запрещено), бегает от меня с тех самых пор, как я попал в эту ебучую дыру. А ты сидишь передо мной и пиздишь, что всё в порядке, хотя у тебя всё на лице написано.   Джисон проглотил ядовитый ком в горле. Миролюбивое настроение улетучилось. Для Джи этот ебаный день был слишком долгим и таким хуевым, что ни в сказке сказать ни пером описать.   – Ну так не надо было глотать таблетки, как ебанат, только из-за страха, что твой любимый Хёнджин узнает, что он тебе не просто, блядь, друг, – сказал Джисон ровным, ничего не выражающим голосом, негромко и так, чтобы мог услышать лишь Ликс. А потом без лишних слов поднялся и с ровной спиной ушёл из палаты, в дверях столкнувшись с самым хуевым человеком на планете.   – Прекрасный сегодня был день, правда? – хмыкнул Минхо, укладывая ладонь на плечо Джисона. – Не забудь сдать пропуск на проходной.   Хан резко дернул плечом, сбрасывая руку. Глаза защипало от усталости и ещё чего-то такого, в чём он сам себе боялся признаться. Он зашагал вперед быстро, чтобы никто не увидел его лица. Джи точно знал – хуевые дни заканчиваются. И этот был не исключением.