Мой (истинный) лучший друг

Феликс продолжал дуться на Хёнджина за клевету и балабольство о том, что омега якобы не умеет целоваться (пиздеж!) до тех пор, пока Хван не нашёл одну-единственную на весь город лужу и не наступил туда, замочив кроссовок.   – Лох – это судьба, – философски отметил Феликс, словно это не он позорился как пятиклашка какие-то полчаса назад в переполненном автобусе.   – Да судьба просто пиздец, один прикол за другим мне подкидывает, – посетовал Хёнджин, чувствуя, как пока ещё теплая вода хлюпала у него в кроссовке, – боже, ну почему эти чёртовы трубы всегда прорывает зимой, сука?   Бог к восклицаниям Хвана был глух. Из люка бил гейзер аки поющий фонтан на площади, только вместо музыки был заливистый смех и повторяющееся «лох! лох!» из уст Ликса. Тот убегал в сторону подъезда, а в спину ему летели угрозы «догоню и въебу!» от Хёнджина. Или «выебу». У Феликса времени уточнять не было.   Но для Хвана всё только началось. И если ты наступаешь в лужу, то не жди, что оставшийся день будет хоть немного лучше.   В планах было: чипсы (объесться), властелин колец (посмотреть), Феликс (обнюхать) и поцелуй (протестить). Но, как говорят, если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах. И только Хёнджин успел избавиться от мокрого кроссовка и носка, снять куртку и наконец-то расслабиться в тепле квартиры Ликса, как на пороге его ждал сюрприз – Мистер Ли собственной персоной. Тот, который отец Феликса, альфа и последние полгода смотрел на Хёнджина, как на врага народа.   Обстановка была максимально приближенная к боевой. Хёнджин пробормотал скомканное «здасьте» и свалил в комнату Ликса, пока лицо его отца вновь не стало багровым. Из прихожей доносились отрывки фраз, вроде «что он тут делает» и «папа, перестань», так что Хёнджин уже осматривал, не слишком ли заледенели перила и какие у него реальные шансы перепрыгнуть на свой балкон и не получить пизды. Шансы были, мягко говоря, не слишком оптимистичные.   – Па скоро на тренировку свалит, не парься, – отмахнулся от неозвученного вопроса Феликс. Он запрыгнул на кровать с ногами и похлопал рядом, приглашая к себе. В руках у него была небольшая аптечка и несколько ватных палочек, зажатых между пальцами.   – Куда он ходит? – как бы между делом спросил Хван, уваливаясь на чужую кровать с ногами.   – На бокс, – слетело с губ Ликса легко, а Хёнджин внезапно прямо ощутил, что встреча с тяжёлым кулаком отца Феликса не за горами.   – Давай руку сюда, – скомандовал Ли. Хван, перебирая в голове сотни тысяч сценариев его очень скорой кончины, позволил Феликсу делать всё, что тому в голову взбредёт. А когда что-то мокрое и холодное коснулось свежего укуса и защипало, Хёнджин тихо ойкнул и поморщился.   – Плакса, – хмыкнул Феликс. Он, едва дотрагиваясь, сначала проводил палочкой по контуру ранки, затем дул и только после этого касался свежего укуса, щедро обмазывая его йодом и не забывая дуть на ранку в два раза сильнее.   – Сам ты плакса, – буркнул Хёнджин и закусил губу изнутри. Новые укусы щипало несильно, но их было много и рассыпаны они были по всему предплечью. Зрелище, конечно, не для слабонервных омег, только вот Феликс таким никогда и не был.   – Ты плакал, когда продул. Тогда, на соревнованиях, – тихо засмеялся Ликс в перерывах между «дунуть-помазать-дунуть-помазать».   – Мне было лет восемь тогда, – отмахнулся Хван.   – Вообще-то четырнадцать, – поспорил Ли. Он, закончив со свежими укусами, принялся рисовать небольшие сеточки на уже подживших местах. На третьем-четвертом укусе сеточки превратились в ёлочки, потом в цветочки, солнышки и в конце уже стали банальными письками, большими да маленькими.   – Эй! – заметив письки, шикнул Хёнджин и отнял руки к себе.   – А нечего было себя как еблан вести, – вздернул брови Феликс и закрутил бутылёк с йодом и отставил его на тумбочку, да подальше. Во избежание, так сказать, актов мести.   – Кто ещё себя как еблан ведёт, – сказал Хёнджин и сложил на груди руки, сплошь усеянные йодовыми сетками, солнышками и цветочками (и письками).   Феликс отзеркалил его позу и сложил руки на груди. Его лицо приобрело самое что ни на есть серьёзное выражение. Он промолчал добрые две-три секунды (максимум пять) и с гонором заявил:   – За базар поясняй, пиздло, – дерзко бросил Ли, из последних сил сдерживая вырывающееся «хи-хи» и «ха-ха».   Хёнджин, быстро подметив в «серьезной» мине другана нечто дурное, посмотрел на свои руки и охнул.   – Чё за хуевую поляну ты мне нарисовал?   – Решил, твоим рукам этого не хватало, – всё ещё сохраняя сложное выражение лица, серьезно закивал Феликс, – это в лечебных целях, я в интернете читал.   – Дай сюда йод, мне кажется, твоему лицу не хватает кое-чего...   Хёнджин, наваливаясь на Феликса, потянулся вперед, за орудием возмездия, что мерно покоилось на тумбочке и ждало своего часа.   – Памагииите! – захохотал омега, отбиваясь от Хвана и пытаясь скинуть его с себя. А тот и вправду остановился, будто одним прыжком переместился на другую часть кровати и опасливо покосился на дверь.   – Тихо, придурок, – шикнул на него альфа и огрел шутника подушкой, – твой батя-боксер из меня грушу сделает, если не заткнёшься.   Ликс фыркнул в ответ, словно это была какая-то шутка, но Хёнджин веселья не разделял. Омега отмахнулся от него, но стал говорить потише.   – Не драматизируй, – закатил глаза Феликс, – он просто слегка парится на тот счёт, что ты альфа. Забей, он скоро привыкнет.   – Слегка, – как-то нервно хохотнул Хван.   – Ну, ему придётся привыкнуть, я же буду встречаться с альфами.   Хёнджин склонил голову вбок, просканировал Феликса взглядом и вынес свой вердикт.   – Без шансов.   – Что?   – С отцом на страже и без умения целоваться тебе даже бета не светит, – снисходительно ответил Хёнджин, раскатывая рукава свитера обратно и скрывая следы укусов от чужих глаз.   – Я же сказал тебе, что я умею!..   – И что? Ты пиздел, что тебе письмо из Хогвартса прислали.   – Мне было года три тогда!   – Тебе было тринадцать, – вздернул брови Хван и тихо засмеялся.   – Это другое! – возмутился Феликс и серьезным голосом добавил. – Здесь и сейчас, Хван Хёнджин, давай решим наконец, кто тут пиздло, а кто нет.   Хёнджин нагнал на себя задумчивый вид, словно решал, надо оно ему или нет.   – Ладно, – пожал плечами он, – уже решил, как будешь оправдываться, когда мы оба поймем, что ты пиздло?   – Ой, блядь, заткнись и сядь сюда, – раздраженно бросил Ликс и сам подвинулся к Хёнджину на кровати. Он подмял под себя ноги и сел ровно, словно лом проглотил. – Ладно, начинай, давай уже!   – Не хочу, – сказал Хван, расслабленно откидываясь назад на руки. – Начинай сам.   Феликс, почти сразу растеряв весь запал своей уверенности, как-то стушевался.   – Но...   – Ты будешь торговаться или целовать? Я бы сказал, что такими темпами ты помрёшь девственником, но можешь не благодарить, – отметил Хван и кивнул головой, словно кто-то и впрямь собирался похвалить его.   – Захлопнись, блядь, ты не помогаешь, – шикнул на него Феликс и замахнулся, будто хотел отвесить другу подзатыльник.   – Я и не старался, – пожал плечами Хёнджин, уже откровенно веселясь и подтрунивая над неуверенностью друга.   – Бля, всё, не разговаривай, – приказал Феликс и крепко схватил Хвана за плечи. – Не двигайся!   – Может, не дышать ещё?   – Замолчиии, я пытаюсь побороть рвотный позыв.   – Это самое романтичное, что я слышал от омег. Продолжай в том же духе, и единственным альфой в твоей жизни останусь я.   – Так, всё, молчи! – скомандовал Феликс. – Давай, на счёт три! Раз...   И Хёнджин, не дожидаясь два и три, подался вперед и коснулся чужих губ своими. Сначала просто касание, легкое, невесомое. Совсем детское и невинное, на несколько секунд, чтобы дать Феликсу привыкнуть. Тот словно окаменел, перестал дышать и застыл с распахнутыми от удивления глазами, будто всё ещё не понимал, что шутка уже перестала быть просто шуткой.   – Глаза закрой, – прошептал ему в губы Хёнджин и мягко погладил пальцами по затылку. А потом поцеловал по-настоящему.   И как только их губы вновь сомкнулись — Феликс почувствовал горьковатый, но приятный привкус. От Хвана пахло сигаретами и древесиной. Он целовал его неспешно, аккуратно. Будто боялся спугнуть. Феликс чувствовал, как сердце его билось где-то в глотке. Чужие влажные губы касались его собственных. Казалось бы, простое прикосновение, а все тело реагировало остро. Хотелось прижаться к чужой груди, положить руки на плечи, обнять за шею, притянуть к себе.   Поцелуй был другим. Не как с Джисоном в шутку. Он был глубоким, интимным, таким, от которого становилось тяжело дышать. Феликс чувствовал, как его колени подрагивали от ощущений, потому что Хёнджин кусался. Он мягко цеплял зубами губу и оттягивал на себя, а потом вновь продолжал целовать. У Ликса от таких манипуляций голова шла кругом.   Поцелуй с другом — это всегда шаг в бездну. Феликс остро ощущал, как летел куда-то вниз и что возврата обратно нет и не будет. А ещё было чёткое понимание, что перед ним уже не тот самый друг детства, с которым один велик на двоих, а альфа. Его руки были повсюду: он гладил по бедрам, бокам, забирался пальцами под свитер, ласково проводил по животу, заставляя Феликса подрагивать.   Чужие прикосновения были обжигающими. Феликс ярко ощутил это, когда через голову с него стянули свитер, а голая спина коснулась прохладной простыни. Это нужно было остановить (нужно ли?), но его собственные руки были ему больше неподвластны.   – Ты чувствуешь? – шептал Хёнджин куда-то в губы между поцелуями. – Ты же чувствуешь меня?   А у Феликса не хватало в лёгких воздуха, чтобы что-то ответить. Это было впервые между ними, так, на трезвую голову. Без течек и гона, не когда нужно помочь «по дружбе» или из-за острой нужды. Это началось вроде как не по-настоящему, а продолжалось потому, что хочется.   Хван гладил его бедра, мягко прихватывая за задницу. Феликсу определенно нравилось чувствовать на себе тяжесть чужого тела и язык у себя во рту. В голове туман из-за запаха Хёнджина, который хотелось вдыхать ещё и ещё, пока весь воздух в мире не закончится. Низ живота сводило чем-то горячим, как при течке, только не так ярко и без болезненных позывов. Чужая ладонь двигалась по внутренней части бедра ласково и неспешно, разгоняя по телу омеги приятные теплые волны.   А когда наконец рука накрыла пах и мягко сжала его, изо рта омеги вылетел негромкий стон, который отрезвил Феликса и вырвал его из лап забвения в реальность. Он подскочил, словно ужаленный в зад, и ударил лбом прямо в нос своему, вроде как, истинному альфе. Тот еще не до конца пришёл в себя и от такого искусного мува от своего, вроде как истинного омеги, увернуться не успел. Из носа Хёнджина, как по щелчку пальцев, хлынула кровь.   – Твою мать! – выругался Феликс, подскакивая на кровати и впопыхах натягивая свой свитер обратно задом наперед. Его лицо пылало, как при температуре, во рту пересохло, и сердце билось быстро-быстро. В штанах был ад полнейший, о котором и думать было стыдно. Губы всё ещё были влажными от чужой слюны, на языке – его привкус. По всему телу ощущались чужие прикосновения, от которых дрожали ноги. Ситуация из разряда «пиздец полный», только с пометкой «мы с лд сосались, блядь! блядь! блядь!».   Хван, зажимая нос ладонью, глухо пробормотал:   – Вот поэтому у тебя никогда не будет альфы, придурочный!   – Я случайно!   – Никогда, блядь, слышишь? – повторил гнусаво Хван, запрокидывая голову назад. – Никогда не будет альфы. Ни-ког-да.   – Да я же извинился!   – Нихуя не извинялся, ты, омега.   – Да и пошёл ты нахуй, альфа, – оскорбленно охнул Феликс и бросил в Хёнджина свёрток с ватой, – и целуешься ты хуево, понял. Хуже, чем Джисон.   – Ой, заткнись уже, – отмахнулся от него Хёнджин, – ты стонать начал...   – ХУЖЕ, ЧЕМ ДЖИСОН, – крикнул Феликс и вылетел из комнаты так быстро, что только пятки сверкали, пробурчав что-то вроде «нужно что-то холодное, чтобы добить этого...».