Мой (истинный) лучший друг

За запретный плод всегда приходится заплатить. И время платить по счетам наступает слишком быстро.   Хёнджин на энный день течки проснулся с утра измотанным, голодным, липким от всякого разного, но абсолютно счастливым. Даже тот факт, что ему в ближайшее время придётся встретиться с отцом своего омеги, не делал утренние часы менее приятными. У него на плече безмятежно и сладко дремал Феликс, у которого на шее красовалась свежая метка. Хван ни секунды не жалел о том, что сделал. Разве что из-за того, что его омеге было больно от самого укуса. И немного от того, что всё пошло не по его плану.   Альфа обнял своего спящего уже-точно-парня и мягко коснулся губами обнаженного плеча. Кожа вокруг укуса немного покраснела, но в целом метка выглядела ровно и правильно. Феликс во сне поморщил носом и прижался к альфе ближе. Омега был таким тёплым и ласковым с утра, что Хёнджину было почти жалко оставлять его одного даже на несколько минут.   – Ты куда? – сонно прошептал Феликс. Он приподнял голову с подушки, посмотрел на альфу одним глазком и тихо простонал от боли в пояснице.   – Я на пару минут отойду, мне нужно позвонить, – улыбнулся ему Хван и коснулся губами щеки омеги, на которой были следы-складочки от подушки.   – Возвращайся скорее, – попросил Ликс и закутался в одеяло с головой, оставляя снаружи только голые пятки. Хёнджин наклонился и чмокнул каждую из них, а из-под одеяла раздался приглушённый писк, и пятки через секундочку пропали. Хван расплылся в улыбке и наобум обнял одеяло. Тело под ним тихо заойкало (были задеты стратегически важные места, что пострадали во время акта любви) и зашуршало. Альфа, решив не будить своего раньше времени, поднялся с кровати, взял телефон с тумбочки. На часах было уже столько, что на первую пару они опять опоздали (не то чтобы вообще планировали идти).   С экрана на него смотрел он сам, только с небольшой трещиной у глаза. Феликс ронял свой телефон по поводу и без, посему и экран у него был под стать. Хван набрал код (день рождения Ликса) и открыл контакты. «Грозный Па» был в избранных, рядом с «Па с сердечком» и «мой хванхёнджи». Тоже с сердечком. Хёнджин улыбнулся экрану и машинально погладил телефон по борту. Он полюбовался на это ещё с секунду, а потом нажал на контакт «грозный па» и приложил телефон к уху, ожидая ответа.   Впервые за последние несколько дней захотелось курить. Он примерно знал, что услышит от отца омеги, когда дозвонится. Но нужно было сделать всё правильно. И когда дело касалось Ликса и его семьи, проёбываться было нельзя. Не в случае с Феликсом.   – Да, Ликс, – сонно прохрипел в трубке Чанбин. Его голос звучал необычно мягко и заботливо. Как у отца, который безмерно сильно любит своего ребёнка.   – Это я, – отозвался Хван.   – А, ясно, – после небольшого молчания ответил Бин своим обычным голосом, грубоватым и сухим. Уже более привычным для Хёнджина.   – Я его пометил, – сообщил младший альфа ровным тоном, хотя сам чувствовал, как у него непроизвольно стали дрожать пальцы. В трубке повисло молчание.   – Блядь, – выдохнул Чанбин как-то устало, будто всегда знал, что это когда-нибудь случится, но всё равно готов к такому не был. – Нам с тобой поговорить надо. Вдвоём, – добавил он.   – Я понял, – ответил Хёнджин, у которого не без причины зачесался нос. Примета такая – значит бить будут. Но это только в первый раз страшно, а потом!.. Тоже страшно. И больно.   Чанбин без лишних добрых слов бросил трубку, а Хван облегчённо выдохнул. Худшее было только впереди, но это всё потом. Хёнджин удалил последний вызов, положил телефон туда, откуда взял, и на секунду остановился, чтобы перевести дух. Всё его тело на время разговора пребывало в напряжении, будто бы он был на эшафоте, а Чанбин – его палачом.   На кровати мирно посапывал Феликс, который успел развалиться на всё ложе звездой за то время, пока его альфа тайно перетирал о делах минувшей ночи с его отцом. У Хёнджина лишь от одного взгляда на истинного в груди стало тепло, и нервная дрожь сошла на нет.   Он проник под одеяло к своей паре и прижался к его теплой спине телом. Омега что-то недовольно пробурчал про ледышку, но парня от себя не оттолкнул. Хван провёл носом по его шее и вдохнул новый, изменившийся запах. Уголки губ непроизвольно ползли вверх. Хёнджин чувствовал себя безнадёжно влюбленным и абсолютно счастливым. Он был готов пойти на всё что угодно ради того, чтобы каждый день просыпаться рядом с Феликсом. Его омегой.  

***

  У Чанбина утро началось не с кофе, а с сигареты в центре кухни. Он, без футболки и в одних трусах, выкуривал свою заначку из стратегических запасов а-ля «на чёрный день», стряхивая пепел в какую-то хуйню, которую Уён использовал для пакетиков с чаем.   «Чёрный день» настал внезапно, как и всегда. Чанбин чувствовал, как чёртова злость разливалась по его телу. Он сжимал зубами фильтр от сигареты и сверлил взглядом сахарницу, будто бы она была повинна во всех бедах человечества. Никотин не успокаивал, а только раздражал ещё сильнее. Вкус табака горчил, а единственное, что Чанбин хотел чувствовать у себя на языке, это привкус кожи своего мужа. Потому что у альфы продолжался гон.   Он уже собирался затушить недокуренную сигарету, как Уён поймал его за запястье и забрал её из пальцев. Омега, после душа накинув на ещё влажное тело лёгкий халат, сел на край кухонного стола и поднёс сигарету к своим губам, делая быструю затяжку.   – Засунь в заначку что-нибудь получше в следующий раз, – скривился омега, выдыхая дым в сторону Бина, – дерьмо какое-то.   – Он его пометил, – мрачным тоном сообщил Чанбин, чувствуя, как злость с новой силой начинала разгораться в его груди.   Уён же на новость только пожал плечами и вновь затянулся.   – Ты знал, что так будет. Они хотя бы знакомы всю свою жизнь. А когда ты меня пометил, мы были знакомы сколько, месяц?   – Три недели, – ответил ему альфа, – блядь, я этому сучёнышу...   – Ты что? – переспросил его Уён ласковым тоном и склонил голову в сторону. Он опёрся на стол свободной рукой. Рукав халата съехал по плечу вниз, обнажая часть груди и привлекая внимание Чанбина. Тот будто застыл, а глаза у него вмиг стали чёрными.   – Так что ты сделаешь? – мягко усмехнулся омега и наклонился ближе к мужу. – Скажи, – добавил он тише, почти касаясь губами губ своей пары.   – Блядство, детка, – выдохнул альфа и положил ладонь на обнажённое бедро своего мужа. Он поскользил вверх и забрался под халат. Омега развёл колени в стороны и шумно выдохнул, чуть прогнувшись в спине, когда его член ласково погладили.   – Разве у нас остались презервативы? – улыбнулся Уён, сжимая подрагивающими пальцами сигарету.   – Нет, – прошептал Бин, – те, что ты купил на заправке мне жмут, а последний мы порвали.   – Других не было. А ты требовал, чтобы я приехал, потому что хотел выебать меня «прям ща», – на выдохе быстро произнёс Уён, чувствуя, как сразу два пальца легко проникают в него. Он развёл колени пошире, а одну ногу поставил на плечо своему альфе, не давая тому приблизиться сильнее. Халат на его теле теперь скорее мешался, а для Чанбина и вовсе выглядел как красная тряпка для быка. Ткань спала с одного плеча, полы разошлись в стороны, слегка прикрывая бедра, а пояс, опоясывающий талию, пробуждал в альфе всё самое низменное и животное.   – Когда последний раз мы занимались сексом на кухонном столе? – оскалился Чанбин, вытаскивая пальцы из отверстия и размазывая смазку по бедрам омеги.   – Вчера, – сделал быструю затяжку Уён. Пепел вот-вот должен был упасть с сигареты вниз и держался на честном слове, но на своё драгоценное блюдце омега его не стряхивал.   – Непорядок, – покачал головой Бин, – докуривай быстрее и обновим кухню и сегодня.   Уён усмехнулся и мягко толкнул альфу в грудь ногой, прижимая того спиной к спинке стула. Омега сделал долгую затяжку, выдохнул дым в сторону и наклонился вперед. Он манерно стряхнул пепел на грудь альфы (тот тихо зашипел и дернулся, но остался сидеть на месте).   – Ещё раз будешь курить на кухне, и я затушу бычок о твой язык, – прошептал Уён и бросил окурок в своё блюдце для чайных пакетиков. А Чанбин оскалился нехорошей улыбкой и подхватил омегу под бедра, укладывая того на стол спиной. Следом за этим на пол полетела сахарница (та самая, что во всех грехах виновна), с оглушительным звуком разбилась, а Чанбин без предупреждения вошел в своего омегу и заглушил его то ли стон, то ли всхлип поцелуем.   – Ты такой горячий с сигаретой в руках, – прошептал Бин и цапнул своего омегу за нижнюю губу, – и в этом халате. И без. И вообще в любое время, – выдохнул он и коснулся губами места, где когда-то была метка, впервые оставленная на шее омеги два десятка лет назад, – тогда и сейчас. Всегда.   – Кусай, – прохрипел Уён и поморщился, когда альфа острыми клыками прокусил тонкую кожу на стыке шеи и плеча. Чанбин тихо зарычал и посмотрел на свою пару чёрными, полными животного желания глазами. Метка, отставленная не истинным, держится от силы от нескольких месяцев до года. Чанбин проводил языком по обновлённой метке, которая не успевала исчезнуть, ведь они делали это снова и снова. Потому что этот омега его. Всегда был и будет. Как и он, только его альфа. Сегодня и навсегда.   – Ах, блядь, – горячо выдохнул Уён, чувствуя, как внутри него стал увеличиваться узел, – сука, Бин, быстрее, – попросил он, ощущая, что уже сам на грани. Альфа перехватил его за бедра удобнее, выпрямился и стал двигаться внутри активнее.   Чёртов шелковый красный пояс, повязанный вокруг талии, обновлённая метка на шее и его прекрасный полуобнажённый омега на столе. Чанбин ощущал, будто ему всё ещё двадцать, они с Уёном вновь на заднем сидении его машины, прогуливают пары, и альфа в очередной раз доказывает своему омеге, что никто и никогда не будет важнее него.   У Уёна наверняка наутро будет болеть спина. И задница. И поясница. И шея. И обязательно что-нибудь ещё. Но всё это потом, а пока он прогибается и хрипло шепчет:   – Растяни меня узлом.   Чанбин не улыбается, а скалится, как животное. Ведь желание в нём его пара пробуждает именно такое. Что тогда, что сейчас. Он подхватывает Уёна под задницу, пальцами разводит его ягодицы в стороны и растягивает анус омеги образовавшимся у основания члена узлом.   Уён тихо матерится, хватается за край стола руками, сваливает вниз все остальное, что-то при встрече с полом разбивается, но омеге слишком хорошо, чтобы думать об этом. Он сжимается вокруг члена альфы, ощущает, как его дырка растягивается от проникновения узла, и начинает дрожать от удовольствия.   Триста шестьдесят пять дней в году он примерный родитель и образцовый омега. Но, вообще-то, омега всё это в рот ебал в те самые моменты, когда они с Чанбином только вдвоем и друг для друга.   Бин глубоким толчком проник в омегу и замер, а Уён ощутил, как его заполняет горячая сперма, которой так много, что она начинает вытекать из его задницы даже несмотря на узел. Чанбин наклонился к своей паре, подставил шею и не своим голосом попросил:   – Кусай.   И когда зубы омеги сомкнулись в местечке для метки, Бин крупно вздрогнул и шумно застонал, а узел окончательно запечатал омегу, сцепляя их на ближайшие несколько десятков минут. Чанбин заботливо подхватил своего мужа и донёс его до кровати, как ценное сокровище. А потом почти сразу провалился в сон, до того, как узел успел спасть. Он мирно сопел в шею со свежей меткой, а в его груди не осталось ни капли злости.   Уён ласково гладил альфу по волосам и улыбался. Его Чанбин был его диким зверем, готовым без раздумий бросаться в драку и рубить с плеча, не думая о последствиях. Страстным, преданным, смелым. Таким, в которого Уён влюбился с первого взгляда, и не переставал любить ни на секунду. Омега коснулся губами горбинки на носу альфы. Тот улыбнулся во сне и прижал свою пару к себе ближе.   – Ты лучший мужчина в моей жизни, – прошептал Уён, смотря на спящего мужа, – и я не дам тебе наделать ошибок с Феликсом, – а потом нахмурился и добавил, – и за сахарницу ты мне ответишь.   И ведь ответит же!