***
Выражение лица Чанбина можно было высекать в граните. Он стоял у окна и сверху наблюдал за парочкой на детской площадке. Внизу, там, перед подъездом, Хёнджин стоял на колене перед Феликсом и помогал омеге завязывать шнурки. Смесь злости и вынужденного смирения заставляли желваки на щеках Бина нервно подрагивать. Всему виной его сын, теперь держащийся за руки с самым неподходящим альфой на планете, и его муж, стоящий у Чанбина за спиной и руководящий операцией по спасению личной жизни своего младшенького от чрезмерной опеки любящего бати. – Ведёшь себя, как мой отец, ей богу, – закатил глаза Уён, который с самого утра был в паршивом настроении. После трех дней гона мужа у него болело всё тело: от волос до пяток, а особенно задница. Чанбин возжелал его на каждой поверхности в доме (не мягкой), а теперь стоял, весь из себя такой грозный (но в душе довольный), и караулил детей, собираясь задать им трёпку за непослушание и нарушение договорённостей. А ещё сахарница! Если бы не извинения наутро от Чанбина (с помощью языка), то документы на развод были бы уже на пути в загс. А пока у Бина был испытательный срок. Только вот он об этом ещё не знал. Чанбин от сравнения с отцом своего мужа всегда заводился с пол-оборота или обижался с полдня. Но времени для таких выкрутасов не было – великая битва двух поколений была уже близко. – Я не твой отец, – произнёс он, стиснув зубы. – Если будешь и дальше мешать им быть вместе, то точно станешь, как он. Если я потеряю сына... – Он никуда не пойдёт с ним! – повысил голос альфа, но омега, поддержав тон, перебил его. – Мы с тобой ушли! Вместе. И похуй нам было на запреты. А они, блядь, созданы друг для друга, – горячо произнёс он, а потом выдохнул и уже тише добавил, – как мы с тобой, Бин. Мой отец этого так и не понял, но мы не должны повторять его ошибку, понимаешь? Он взял за руку своего альфу, с которым сбежал, когда им было чуть больше двадцати. С которым они в прямом смысле прошли огонь и воду, лишившись поддержки родителей, с которым не всегда легко, но всегда надёжно и тепло. Без которого у Уёна не было бы ничего, что он имел сейчас – семьи и ребёнка. С которым, оглядываясь назад, он бы сбежал снова, бросив свою старую жизнь, где ему была уготована свадьба с истинным, которому не было дела до омеги, лишь до своего банковского счёта. Чанбину, которого он любил больше всего на свете и которому был благодарен за каждую минуту, проведённую вместе. – Чанбин, – мягко попросил его Уён и погладил мужа по плечу. Альфа был напряжён всем телом, а от прикосновений своего омеги стал таять так быстро, как мороженое в жару. – А что, если он обидит нашего Феликса? – выдохнул Бин, положил голову на плечо Уёну и втянул родной запах, который всегда успокаивал его. На шее у омеги сегодня красовался лёгкий шарфик, прикрывающий свежую метку. Уён никогда не выставлял её напоказ, даже дома. Ведь это было только между ними. И Чанбин ощущал, как ему становится хорошо от одного лишь взгляда на прикрытую шею своего омеги. – Наш Феликс может сам за себя постоять. Он уже вырос, а ты этого так и не заметил, – ласково прошептал Уён и погладил мужа по затылку ладонью, – и Хёнджин хороший альфа, ты знаешь его с самого его рождения. Чанбин пробурчал что-то неразборчивое и развязал шарф, обнажая светлую шею. Бин аккуратно потёрся носом о кожу, не задевая метки. – Не хочу, как твой отец, – сказал он и мягко задел губами укус. Уён тихо зашипел от прикосновения, но мужа не отстранил, – сколько бы раз я тебя ни кусал, это больно как в первый? – Это не важно, – покачал головой омега, – я твой, а ты мой. И пусть природа думает по-другому. Потому что даже если он вернётся, я больше никогда не буду его истинным омегой. Чанбин от слов о другом альфе, истинном Уёна, напрягся всем телом. – Если он вернётся, – холодным тоном сказал Бин, – я его убью. – Никто не найдет нас. Ни он, ни мой отец. Никогда, – быстро прошептал Уён и почувствовал, как чужие ладони с силой сжали его талию. Он обнял Чанбина за шею в ответ и крепко прижался к его телу своим. Его голос, прикосновения, запах были такими родными, что Уён уже и не помнил, как выглядел или пах его истинный. Потому что Бин был для него единственным. Тогда и сейчас. Навсегда. А Чанбин украл его у того, кто был его недостоин. Кто по ошибке природы считался «истинным». – Ебучая истинность, блядь, – выдохнул Чанбин. – У них, похоже, всё по-другому, – улыбнулся Уён и погладил своего ручного полудикого льва по затылку. Он как-то неоднозначно хмыкнул и выпрямился. За его спиной звонко провернулся в замке ключ, а потом и открылась дверь. Альфа напоследок ласково погладил своего омегу по шее рядом с меткой и как джентльмен помог повязать платок. – Не будь с ними слишком строг, – с лёгкой улыбкой на губах попросил Уён. – Он пометил нашего сына при первой возможности, – нахмурил брови Чанбин, – он как минимум заслужил мой грозный взгляд, не находишь? – Ты тоже пометил меня при первой возможности, – напомнил ему омега, – а ещё и заделал мне Феликса. Тогда же, – он шумно вздохнул и быстро зашептал, – а вдруг он тоже!.. ну!.. Я стану дедушкой скоро? – воодушевился Уён, а Чанбин же наоборот, помрачнел. Хёнджин с Феликсом держались за руки. А Чанбин будто смотрелся в зеркало. Сцена, которая разворачивалась добрых двадцать лет назад, повторялась вновь, только уже наоборот. Тогда, на месте Ликса и Хвана, были они с Уёном. С таким же серьёзным настроем, крепко сжатыми ладонями и меткой на шее. Всё повторялось, как по нотам. Только вот у них с Уёном не было ни единого шанса, чтобы быть вдвоем «по-нормальному». А у этих детей – есть. Чанбин смотрел на своего сына добрые несколько секунд. Ликс, не выспавшийся, пытался держать спину ровно, а голову высоко поднятой. В чужой одежде (на размер больше, предположительно Хёнджиновской) с неприкрытой шеей, на которой красовалась ровная, слегка покрасневшая по краям метка. Чанбин свою первую Уёну поставил жадно и торопливо – укусил несколько раз, отчего метка вышла рваной по краям, заживала долго и первое время выглядела так, будто омегу за шею покусала какая-то бешеная псина. – Ты уже всё решил для себя, да? – спросил Чанбин сына. Тот ответил взглядом – дерзким и воинственным. А ещё вцепился в ладонь своего альфы крепче, будто был готов стоять с ним рядом до самой смерти. Чанбин перевёл взгляд на Уёна. У Феликса были его глаза. А грозная складка между бровей и упрямство до смерти от Бина. – Идём, – кивнул Чанбин Хёнджину, указав на комнату сына. Старший альфа ушёл первым, а Феликс нахмурился, всем своим видом показывая, что он против такого расклада. Хёнджин наклонился к омеге и ласково прошептал: – Всё нормально, так нужно, – а потом коснулся губами его щеки и аккуратно расцепил их ладони, – не волнуйся. Для Феликса «не волноваться» было из разряда невозможного. Но он отпустил руку своего альфы, потому что тот сказал, что «так нужно». И когда дверь за его спиной захлопнулась и Хёнджин остался наедине с отцом омеги, сердце в груди Ликса стало тревожно биться о грудную клетку. Всё будет хорошо.***
Чанбин начинать разговор не торопился. Из заднего кармана он достал изрядно потрёпанную пачку сигарет (будто на чёрный день) и спички. Старший альфа приоткрыл окно и быстро затянулся, выдыхая дым на улицу. – Пометил его, значит, да? – сказал Чанбин расслабленно. – Началась течка, – ответил Хван и сел на кровать Феликса. Всё в комнате пахло его омегой. Уютно и тепло, даже несмотря на открытое окно и не май месяц на дворе. – Ему не было больно? – спросил Бин. – Было, – покачал головой Хёнджин и поморщился, – но он сам захотел этого, – а потом добавил, – вы ведь и сами знаете, каково это. Чанбин бросил на него немой вопросительный взгляд. – Метка у вашего мужа, – Хван постучал пальцами себе по шее, – и запах изменился. Он часто меняется. А сейчас он опять пахнет вами, сильно. Чанбин отвернулся к окну, ничего не ответил и вновь затянулся. – Я могу спросить? – отозвался Хёнджин. – Валяй, – бросил Чанбин, уже заранее зная, о чём младший альфа будет спрашивать. – Разве у него нет болезни привязанности? – Есть. Поэтому я каждые полгода ставлю ему метку. – А если не ставить? – Она снова начнётся. – И это никак?.. – с какой-то глупой надеждой в голосе спросил Хван. – Никак, – отрезал Чанбин. – Блядь, – выдохнул Хёнджин и потёр лицо руками, – извините, я не знал. В голове у Хвана всё складывалось в единую картину. Они, будучи не истинными, должны были проходить через это вновь и вновь. – Это тяжело? Жить так? – Нет, – легко выдохнул Бин, – потому что он мой. Уён мой омега. И ебал я в рот истинность. Уголки его губ непроизвольно поползли вверх при упоминании его омеги. – Хочешь? – предложил он Хёнджину, протягивая пачку с последней заныканной сигаретой. – Я тебе, вроде как, должен. – Не хочу, – покачал головой Хван и улыбнулся, – я ему обещал, что больше не буду. – Каков щенок, – весело хмыкнул Чанбин и вновь отвернулся к окну, выдыхая дым в форточку и затягиваясь. Он знал, что ему наверняка влетит от Уёна, причем по первое число. Но сигарета помогала держать себя в руках и здраво мыслить. Ему не хотелось отпускать сына, не хотелось, чтобы он взрослел слишком быстро, но... – Он мой, – сказал Хёнджин, будто знал, что творится в мыслях у старшего альфы, – всегда был моим. Я с ним не расстанусь. Чанбин долго молчал и смотрел в окно, пока сигарета не догорела до фильтра. – Он всегда был твоим, с самого рождения, – начал Чанбин, – Феликс тянулся только к тебе. У него и друзей-то кроме тебя никогда не было. Всё было понятно с самого начала. Хёнджин слушал отца своего омеги, не перебивая. – Я отправил его в деревню после вашего выпускного, потому что хотел, чтобы ты всё понял, – покачал головой Бин и шумно выдохнул, выбросив бычок в окно, – вот же блядство, – добавил он уже тише, – я хотел, чтобы у вас всё было правильно. Не как у нас с Уёном. Он вновь замолчал, подбирая правильные слова. Они не торопились находиться, а сигарета, как назло, уже закончилась. Раскурить вторую было равно смерти от руки мужа. А Бин ещё сахарницу не отработал. – Я могу доверить тебе своего сына? Хёнджин не отвечал. А когда старший альфа повернулся к нему лицом, Хван уже держал в руках небольшую коробочку с двумя гладкими кольцами разных цветов. – Это дедушкины, – сказал младший альфа, – он велел мне отдать их «тому самому». – Это ведь не мне, правда? – хмыкнул Бин. Дурацкая улыбка лезла ему на лицо, а воспоминания о первых пластиковых кольцах для него и Уёна тепло отозвались где-то в груди. – Я хочу сделать Феликсу предложение, – сказал Хёнджин серьёзно. Он крепко сжимал коробку с колечками чуть подрагивающими от волнения пальцами, – когда мы закончим университет, или когда я найду работу... – Нет, – перебил его Чанбин. – Нет? – переспросил его Хван, словно не надеялся на такой ответ и уже было открыл рот, что опровергнуть это, как Бин вновь его опередил. – Не жди окончания. Делай сейчас. – То есть вы?.. – Да, – сказал Бин, – но ты мне всё ещё не нравишься, Хван Хёнджин. Младший альфа улыбнулся и посмотрел на парные колечки. Одно из них светлое, поменьше, как раз на миниатюрный пальчик Феликса. Хван представил, что его омега однажды будет носить его, и в груди стало очень тепло и спокойно. – Вы мне тоже, – сказал Хёнджин и звонко захлопнул коробку с кольцами. – А? – переспросил Чанбин, который всё это время сверлил взглядом последнюю сигарету, что осталась в пачке. – Не нравитесь. Вы мне тоже не нравитесь, – повторил Хван и вновь улыбнулся. А Чанбин отзеркалил его улыбку и замахнулся. – Какой же дерзкий щенок, – хмыкнул он и обнял младшего альфу за плечи, звонко постучав ему по спине, – добро пожаловать в семью, хули. Хёнджин шумно выдохнул от хлопка по спине и поспешил выпрямиться. – Спасибо, отец, – сказал он и улыбнулся, ведь лицо Бина от обращения на секунду искривилось, но быстро вернулось в нормальное состояние. А Чанбин всё же решил, что вторую сигаретку выкурить-таки придётся.