В сиянии Авроры

      Долгие недели, а может быть и месяцы, она жила только ощущениями. Она не могла открыть глаза, и только запахи, вкусы и звуки были ее реальностью. Она изредка слышала пение птиц где-то за окном, раскаты грома и шум дождя. Бывало открывалось окно и тогда до нее доносились запахи поздних цветов, сухих листьев и сырости. Наверно была ранняя осень – так ей думалось.       Кто-то ежедневно приходил к ней несколько раз в день и ухаживал за ней. Кто-то очень и очень знакомый. Она хорошо знала эти вздохи, эти руки, которые к ней прикасались, этот аромат трав, который исходил от этой сиделки. В голове возникало только одно имя – Северус. Она пыталась его сказать, но рот не размыкался, а горло не произносило ни звука. Даже, когда этот человек разжимал ей рот, чтобы влить какую-то сладкую пасту, у нее не получалось произнести ни звука. Она пыталась пошевелиться, но ощущала только боль.       Однажды ей удалось открыть глаза. Были сумерки, но неясно – перед восходом или перед закатом. Помещение, где она лежала, напоминало бедный деревенский дом. Она рассмотрела лишь несколько предметов вблизи – стол, кресло и пару стульев. Она вспомнила свое имя, а вместе с ним и другие воспоминания хлынули к ней. Перед ней возникли образы из гостиной особняка Малфоев – дикие визги Беллатрисы Лестрейндж, пронзительный страшный взгляд Темного Лорда, надменная физиономия хозяина дома, бездонные черные глаза Северуса. Потом ей вспомнилась палата в больнице Св. Мунго, и она снова начала озираться вокруг – не там ли она снова оказалась? Сейчас уже комната погрузилась в полную темноту, но огромная луна, освещающая часть комнаты, позволила ей все-таки убедиться, что она не в палате. Дальше ей вспомнилась Швейцария и две странные женщины, которые рассказывали ей всякие небылицы. А потом в памяти возник величественный Хогвартс, но образы оттуда возникали нечеткие и размытые, что ее сильно расстроило. С сумерками появилась надежда – вот-вот сюда придет Северус и поможет ей все-все вспомнить.       После рассвета она услышала в доме неторопливые шаги, которые постепенно становились громче. Когда отворилась дверь, она хотела было повернуться и привстать, но тело ее совсем не слушалось. Вошедший человек увидел, что она была с открытыми глазами, и кинулся к ней с возгласом «Аврора! Аврора!» и какими-то непонятными речами. «О, Мерлин! Снова этот французский! И снова эта Аврора, сдалась она им всем!» – она кричала внутри себя с отчаянием, а из глаз потекли слезы.       Это был вовсе не Северус. И все же она была очень благодарна этому пожилому господину, который казался ей таким знакомым поначалу. Он брал ее руку в свою и долго гладил, сжимая то сильнее, то слабее. Он ее поил и кормил, залечивал какие-то раны и разговаривал на своей тарабарщине. Еще он вливал в нее какие-то приятно пахнущие зелья, после них у нее получалось шевелить пальцами ног и рук, а затем и делать какие-то движения. Но несмотря на подвижки в лечении, ее отчаяние все усиливалось. Она никак не могла вспомнить, как она здесь оказалась. Последнее, что она помнила, – это то, как она умоляла Северуса простить ее.       К тому времени, как за окном выпал первый снег, она начала вновь ходить. Ее ежедневной прогулкой был путь от кровати до окна и обратно. За окном перед ней открывался завораживающий горный пейзаж, который она не уставала рассматривать. Неужели ее снова заперли в Швейцарии?