В сиянии Авроры

      Северус очнулся, почувствовав сильный приступ тошноты. После того, как его вывернуло наизнанку, он наконец разлепил глаза и туманным взором заметил, что вся трава вокруг него в радиусе одного-двух метров была в сгустках бурой массы. Мгновенно придя в себя, Северус вспомнил, что с ним произшло перед отключкой, и начал усердно трогать свою шею: кровь запеклась, а раны были неглубокие и не кровили. И только в тот момент он понял, что остался жив. Жив, Мерлинова борода! Он резкими суетливыми движениями, доставляющими ему боль, разодрал на себе рукав и увидел, что метки на предплечье не было видно. Какие-то ожоги, бледный шрам. Северус обхватил свою голову руками и, мотая ей из стороны в сторону и раскачиваясь, шептал: «Неужели это все, неужели все кончено, все, все!». Профессор Снейп теперь не сомневался – безумный план Дамблдора осуществился.       Он резко встал, пытаясь оглядеться и увидеть, где же он находится и как далеко он в безпамятстве уполз из лодочного сарая, но потом так же резко сел поглубже в траву, предположив, что его могут искать. Да, все закончилось, но он до сих пор для тех, кого защищал, считается врагом. И только Гарри Поттер, получивший его воспоминания в нужный момент, мог знать всю правду о самом темном из директоров Хогвартса, если, конечно, парень остался жив.       Северус достал из кармана экстракт бадьяна и полил им раны на шее – он был несказанно доволен, что в склянке осталась еще половина зелья. Грейнджер вылила не все, когда пыталась ему помочь после нападения Нагайны. В другом кармане он нашел противоядие Серезоля и крепко сжал бутылек в руках, чувствуя как болезненно стягиваются раны на месте змеиных укусов под действием бадьяна. По чистой случайности он за несколько минут до прихода Темного Лорда в лодочный сарай, сделал глоток этого зелья, которое как раз и подействовало вместе с тем накопленным запасом противоядия, которое он вливал в себя ежедневно в одно и то же время. Северус первый раз в жизни чувствовал себя почти счастливчиком.       Немного посидев и окрепнув, он нашел в себе силы к трансгрессии. Как бы не сложилась его дальнейшая судьба, сейчас он хотел только одного – увидеть Аврору. Он в мельчайших подробностях представил себе маленький деревянный домик на лугу среди величественных швейцарских Альп, и уже через несколько мгновений оказался на пороге этого дома.       Дверь дома была распахнута и Северус осторожно туда прошел. Перешагнув порог, он снова почувствовал приступ тошноты, который на этот раз удалось унять. Северус двигался вглубь помещения, медленно осматриваясь вокруг.       – Ты вернулся?       Услышав справа от себя этот строгий вопрос, Северус остановился. Рядом с ним стоял высокий тощий брюнет с уставшими красными глазами, которого Северус сразу же узнал.       – Надеюсь, не слишком поздно, – произнес Северус и ужаснулся: вместо слов изо рта зельевара слышалось только хрипение и рычание.       – Надеюсь, – кивнул Серезоль, – судя по твоему виду, непросто у тебя вышло сюда попасть. Рядом с лестницей – уборная.       Серезоль протянул гостю какое-то полотнище. Северус кивнул и двинулся в указанном направлении.       Уборная представляла собой маленькую темную комнатку со старой поцарапанной раковиной и зеркалом над ней, стопкой тазов, ведрами воды и отхожим местом в углу. Северус зажег люмос и наконец-то увидел свое отражение. Вся его рубашка с разодранными рукавами была в крови и его рвоте, шея сплошь была в рубиновых рубцах от укусов Нагайны, волосы были в грязи, в траве и еще в чем-то, из носа тоже стекала кровь – эта была совсем свежей, видимо пошла после трансгрессии. Северус содрал с себя одежду и начал аккуратно поливать себя черпаком с водой, которая оказалась ледяной. Северус мужественно терпел, и, когда последние кровавые капли утекли в раковину, надел на себя холщовую рубаху Серезоля.       Приведя себя в порядок, он вернулся в гостиную. Мебель там стояла не так, как он запомнил при первом его посещении этого дома. Диван, на котором он тогда уснул, куда-то исчез. Вместо него там стояли два разных кресла, развернутых к двери. Между креслами стоял столик, на котором прежде высился проигрыватель в окружении нот, а теперь на нем стояли две объемных кружки с жидкостями. Северус занял свободное кресло, с недоверием косясь на кружки.       – Не бойся, это не яд, – донеслось с соседнего кресла. – В одном зелье, которое восстановит твой голос, а в другом обычный бульон, придаст тебе немного сил. Северус выпил один стакан за другим. В одном оказался ароматный травяной настой, который приятно согревал горло. Бульон в другом стакане показался достаточно крепким, а по вкусу был не похож на куриный, скорее всего он был приготовлен из какой-то дикой птицы.       – Волан-де-Морт пал, – со страстью прохрипел Северус, когда закончил со своей маленькой трапезой. Голос его был рычащим и свистящим, но речь была уже более внятной. Северус был уверен, что Серезоль ничего не знал о событиях последних суток.       – Ха! Я это уже слышу второй раз на моем веку, – Серезоль чересчур язвительно прокомментировал сообщение Северуса. – Почему я сейчас должен верить?       – На этот раз точно. Смотри, – Северус закатал рукав и показал ему предплечье. На месте, где была метка, теперь был уродливых очертаний бурый ожог. Серезоль, казалось, с презрением косился на руку Северуса. – В прошлый раз черная метка была на месте, просто была бледнее обычного. Все знали, что он вернется.       – Я вижу ты не особенно расстроен, – легкомысленно ответил Серезоль, – ты же был одним из тех?       В его вопросе чувствовалось презрение, высокомерие и даже угроза тому, кто явно был «одним из тех». Северус со своим фирменным жестом – закатыванием глаз – спокойно продолжил.       – Я был одним из тех, и одним из других.       – Ааа, – протянул Серезоль, догадываясь в чем дело, – шпионить на две стороны – не лучшая участь. И кто тебя так? Те или другие? – Серезоль кивком указал на шею гостя.       – Это была змея Волан-де-Морта, Нагайна, – Северус потрогал рубцы, и словно вновь почувствовал как змея пронзила его шею. – Это не просто змея, это исчадие ада, погубившее и искалечившее сотни магов. Я должен был умереть.       – Если змея выпустила яд при укусах, тут одним бадьяном не ограничишься. Какое противоядие у тебя было?       Северус недоуменно посмотрел на собеседника. Неужели тот не догадывался, какое?       – Противоядие со страницы 276, – тихо произнес Северус, растягивая каждый слог, будто диктуя задание на уроке. Серезоль в ответ понимающе закивал.       – Даже не спрашиваю, где ты достал столько эдельвейсов, но догадываюсь. Сколько ты его принимал?       – Ежедневно. Более года, это точно.       – Ну тогда можешь остановиться. Ближайшие лет десять тебе никакие яды не страшны, – сказав это, Серезоль нервно захохотал. Северус же снова пребывал в недоумении. Хозяин дома резко оборвал свой смех и скороговоркой проговорил: – И где сейчас моя рукопись?       – Уничтожена, – Северус блефовал, он ее хорошо припрятал. В ответ на свои слова он услышал облегченный вздох и продолжил, – но пока жив ее автор, это ничего не значит. Я уверен, что при желании ее можно написать снова, и она станет еще опаснее для своего читателя – с искушением повторить, что в ней заключено, практически невозможно бороться.       Пока Серезоль, кивая, что-то про себя обдумывал, Северус все же решился задать свой главный вопрос.       – Где Аврора?       – Нигде и повсюду, – вглядываясь вдаль, ответил Серезоль.       Северус напрягся и развернулся к собеседнику. Уж не хочет ли он сказать ему, что он не успел, и Аврора погибла? Серезоль глубоко вздохнул.       – Она на прогулке, – отчеканил Серезоль. – Где-то рядом, сидит или бродит, собирает цветы. Она чувствует, что за ней следят, поэтому я за ней больше не хожу, иначе она заходит в такие дебри, что может потеряться. На закате она появится у обрыва, там она дает себя увести и накормить. Аврора слаба, крайне слаба. Боюсь, ты пришел слишком поздно. Кем тебе приходится Аврора?       Северус был в замешательстве. Он хотел было что-то произнести, но как только он складывал губы, изо рта вылетали какие-то мычаще-рычащие звуки. Серезоль первым прервал мучения своего гостя.       – Мой английский не слишком хорош. Я хотел спросить, насколько хорошо ты знал Аврору до ее помешательства? Расскажи мне о ней, какой она была. Я же ее совсем не знаю.       Северус задумался – он еще никогда ни с кем не разговаривал об Авроре откровенно и всегда старательно избегал таких разговоров. Исключение ли ее отец? Северус внимательно посмотрел на своего собеседника, уставившегося куда-то на стену, глубоко вздохнул и начал свой рассказ.       – Я знаю Аврору несколько лет. Она приехала в Хогвартс преподавать астрономию и чтобы продолжить свое исследование. Я не могу сказать, что она сильная волшебница. Аврора хорошо управляется с зельями, прекрасно знает травологию, а вот трансгресирует на «удовлетворительно», боевой магией владеет слабо… – Северус вдруг почувствовал недоумение со стороны Серезоля и, собравшись с мыслями, продолжил, – Аврора ученый до мозга костей, вот что. Знание трав дало ей возможность заметить, что на произрастание многих магических растений, а также на приготовление зелий, влияет звездная переменность. У нее есть толковые статьи в журналах. Я сам с заметной пользой для себя применял ее находки. Не знаю, на какой стадии остановилось ее исследование. Последний год ее пребывания в Хогвартсе не позволил ей в достаточной мере заниматься исследованием.       Северус чувствовал, что говорит отцу о его дочери не как любящий ее человек, а как директор Хогвартса, обсуждая в Министерстве педагогический состав. Северус замолчал и пытался побороть себя – свою робкость, свою жесткость, свое одиночество и свою нелюдимость. Он уперся взглядом в деревянный пол и продолжил:       – Аврора невероятно добра, очень деликатна и тактична. Я никогда не слышал от нее резкостей и грубостей, хотя мое поведение их заслуживало…       Здесь Серезоль оживился, мотал головой и часто бормотал шепотом: «копия мать».       – Она всегда готова помочь и умеет со всеми найти общий язык… а еще ее голос… когда она поет, всем, кто находится рядом, становится легче и… светлее. Все вокруг нее всегда находятся словно в ее сиянии.       – Она копия ее мать, это точно.       В словах Серезоля была и грусть, и восторг. Немного задумавшись, он с отчаянием воскликнул:       – Ну и зачем такое невинное дитя было поражать заклятием забвения? Во что ты ее втянул? Что ей надо было забыть?       – Откуда ты узнал про обливиэйт?       – Она копия ее мать, вот откуда, – Серезоль резко замолчал и скривил губы, – ну а на самом деле все просто – ни одно восстанавливающее память зелье на нее не подействовало и вряд ли уже подействует.       – И что теперь делать? – в голосе Северуса появились ноты отчаяния, он ожидал, что в родном доме ей станет лучше. – Как ей вернуть, если не память, то хотя бы рассудок?       – Я долго об этом размышлял. Когда магия бессильна, надо обходиться обычными способами, найденными маглами. Знаешь, когда маглы лечат друг друга от душевных недугов, в некоторых случаях они стараются как будто бы на сцене снова воспроизвести во всех нюансах тот момент, после которого у человека помутился рассудок. И во время этого представления все острые углы спрямляются, сложности и удары смягчаются... В общем человеку дается возможность пережить снова этот момент жизни, но без потрясений, понимаешь? Они называют это каким-то умным словечком, я сейчас не припомню, но это не суть важно.       – Откуда ты знаешь, что это может на нее подействовать? – спросил Северус после нескольких минут размышлений.       – Я однажды – неосознанно – применил этот метод, и он сработал. И только спустя годы узнал, что так обычно и делают маглы в подобных случаях.       – И это была мать Авроры?       – Ты невероятно проницателен, – Серезоль прищурил глаза. – Аврора не ошиблась, отдав тебе мою рукопись.       – Она мне ничего не отдавала. Я сам ее нашел и забрал, но это уже вышло случайно – я не хотел ничего похищать из этого дома. И все же – что случилось с матерью Авроры?       – Ты уверен, что готов это выслушать? Это длинная история, и она не делает мне чести.       Северус внимательно оглядел помещение и тихо протянул, что он никуда не торопится.       – Ну что ж, раз ты настаиваешь.       Серезоль замолчал, кивая и уставясь в одну точку, будто отматывая назад события в голове, а затем начал свой монолог:       – Я был старшим ребенком в семье чистокровных магов. Здесь, на континенте, как и у вас там на островах, родиться в семье чистокровных волшебников – это все равно, что значит быть избранным. Я имел все привилегии, все возможности, которые так щедро давала мне моя чистота крови, включая огромный доход. Вкупе к этому во мне с пеленок культивировали высокомерие, презрение к маглам и эгоизм. Единственное, что мне было не подвластно фактом моего чистокровного рождения – это знания и магия. Черпать знания и постигать магию мне приходилось самому, и как раз это-то меня больше всего в жизни и интересовало, – старик сделал паузу и с кряхтением поменял позу, закинув одну ногу на другую. – Я прекрасно учился в Шармбатоне. Особенно меня увлекали зелья и, что уж скрывать, яды. Знаешь ли, история моей семьи уходит вглубь веков, и некоторые ее представители прославились приготовлением ядов. Да, и они не гнушались продавать их маглам. Не удивляйся, но «фамильный» яд Медичи – это дело рук моего прапрапра… и еще несколько раз прапрадедушки Филиппа или, как его называли там в Италии, Филиппино. В общем, я решил продолжать семейное дело и изучать яды, писать книги. Сначала я хотел собрать и описать все яды, когда-либо приготовленные моими предками, но позднее идея книги изменилась, какой она в итоге стала – тебе известно, – Серезоль нервно качал ногой, поглядывая то в окно, то на Северуса, – в общем, после блестящего окончания Шармбатона я выторговал у отца кругосветное путешествие. Я прекрасно представлял, чем буду заниматься в этом путешествии, но ему я объяснил, что мне нужно определиться со своим будущим и проветрить мозги после обучения в школе. Если бы я сказал правду, он ничего бы не понял, как не понял и изменений, которые со мной произошли позднее. Отправился я на год, а вернулся через десять лет. Все это время у меня не было никаких материальных забот, я полностью посвятил себя накоплению знаний и увеличению своего опыта. Я стал старше, мудрее, опытнее, сильнее. Самое главное, я понял, что все, что мне было нужно всегда находилось здесь, в Швейцарских Альпах, – он обвел рукой пространство, замолчал и немного задумался.       – И вот однажды летом, когда я копался в лесочке в долине между горами, я услышал чудесное пение. Пела сирена, не иначе. Я инстинктивно двинулся к голосу и из-за кустов увидел это чудо – какая-то магловская крестьянка собирала лекарственные травы и развлекала себя пением. Она была грациозна, изящна, красива, как скромный нежный цветок. И имя было подходящее – Линнея. Я даже удивился поначалу, это имя я часто слышал лишь на севере Европы, но потом вспомнил, как часто я видел северную линнею в Альпах и все сомнения отпали. Стоит ли говорить, что соблазнить девушку-маглу мне никогда не составляло труда. Своей наивностью и доверчивостью она меня и смешила, и поражала. Кроме удовлетворения своей похоти, я получил много ценных сведений от нее в ту неделю, что я провел с ней в наспех наколдованном шалаше. Представляешь, она тогда не умела ни читать, ни писать, но превосходно ориентировалась в окрестностях, знала абсолютно все о лекарственных травах и о тех растениях. Она была деревенской сироткой, весной и летом собирала травы, которые затем сушила и продавала односельчанам и соседям, а остальное время прислуживала за еду то прачкой, то кухаркой, то нянькой. Она жила в каком-то полуреальном-полусказочном мире и думала, что я – волшебный принц. А мне и нравилось показывать свои аристократические манеры перед ней и как бы случайно что-то колдовать. В общем, я позабавился на славу, – он тяжело вздохнул, – а на прощание после страстного поцелуя я оставил ей отпечаток заклятия забвения.       Серезоль снова остановился, и Северус заметил, как тяжело ему было продолжать говорить дальше, словно у него в горле встал ком.       – И все бы ничего, но Линнея не выходила у меня из головы. Я как-то остыл к женщинам, остыл и к светскому миру, который обожал. Еще когда я был с ней, мне подумалось, что как здорово было бы жить здесь в горах отшельником с прекрасной крестьянкой, которая не будет надоедать пустой болтовней и в любой момент поможет с травами или споет, а на душе станет спокойнее. Впоследствии я возвращался к той мысли, она меня словно озарила. Ведь все редкости, что я искал десятилетие для своих ядов, росли здесь, у меня же под носом. А с Линнеей мне было необыкновенно хорошо просто находиться рядом, просто слушать ее пение, – Серезоль снова тяжело вздохнул, а Северус увидел, как блестят слезы в его глазах. – В общем, прошел год, и ноги сами меня привели в тот лес, но пения я не услышал. Я прошел все окрестности, все поляны с лекарственными травами, что она собирала – но и там ее не было. Я рискнул пойти в деревню. Там от деревенских парней, которые похохатывали и переглядывались, кивая на меня, я выяснил, что Линнея последний год сама не своя, не откликается, когда ее зовут, ничего не делает и нигде не работает. Местные неравнодушные женщины иногда помогают ей и приносят еду. И она всем твердит о каком-то черном принце, что скоро вернется. К слову, не перед ними ли тот принц? Они со смехом интересовались друг у друга на местном диалекте, который я неплохо понимал. На вопрос, где ее дом, они указали в сторону ветхой избушки на краю деревни. И с дуракими смешками предупредили, что она живет там не одна, а с младенцем. В тот момент я готов был провалиться в землю от злости на себя. Я хорошо знал, что последствия обливиэйт практически ничем нельзя исправить. Но из того, что сказали эти парни, я понял, что заклинание странно на нее подействовало – она меня не забыла, но рассудок у нее явно помутился. Моя безумная святая Линнея, – Серезоль зажмурил глаза, и зажал пальцами переносицу. Северус же, деликатно отвернулся в сторону, не зная как отреагировать на его сдерживающий слезы жест.       – В общем, я не придумал ничего лучше, чем повторить, когда войду к ней, обстоятельства нашей последней встречи и подтвердить, что перед ней какой-то черный принц из ее грез. Первое, что я сделал, это, конечно, купил ей еды – сыра, молока, хлеба, и немного овощей по цене своего семейного перстня. Разумеется, я объяснил ее соседям, что за такой дорогой перстень этого будет мало, и они будут снабжать продуктами Линнею столько, сколько она еще пробудет в деревне. В доме же меня ждало жалкое зрелище – исхудавшая растерянная Линнея, а на ее руках – голодный и бледный ребенок, Аурелия, дитя похоти и соблазненной невинности. Я повторил ей те слова, что говорил при прощании, назвал ее Линнеей, прикоснулся к младенцу, достал провизию. А она словно засияла – она вдруг все вспомнила и улыбнулась сквозь слезы. Я терпеливо ждал, что сейчас она в отчаянии начнет меня ругать и бить, как это делают разгневанные деревенские простушки, но она только тихо попросила что-нибудь поесть, она уже сутки ничего не ела. В тот момент я понял, что уже никогда не брошу ни ее, ни нашего ребенка. С того момента дерзкая мечта о жизни отшельника могла стать единственно возможной моей реальностью.       Тут Серезоль вскочил и начал ходить перед Северусом туда и обратно, продолжая свой рассказ.       – Мне не составило труда найти место для нашего будущего дома и маглов, которые бы его построили. Потом мы вместе хорошо отпраздновали окончание строительства: я щедро заплатил работягам и от души подлил в выпивку особенное зелье. Думаю, что они до сих пор теряются в догадках, где же провели те полгода. Место это я зачаровал от любопытных глаз маглов, для них здесь непроходимый перевал, смертельноопасная скала. Линнея все то время жила в своей деревне, набираясь сил и воспитывая девочку, которая становилась достаточно упитанной и очень симпатичной. А односельчанам пришлось и вправду поверить в историю про принца, который в итоге увез ее в свое далекое королевство. Линнея и позднее относилась к моей магии с каким-то восторженным почтением и была безумно счастлива, когда увидела проявление магии в дочерях. Собственно, с тех пор я обрел гармонию, стал другим человеком. Все, чем я раньше жил, я в одночасье отверг, я словно прозрел. Все было хорошо, кроме моих отношений с семьей и отцом, – Серезоль наконец-то остановился, налил себе стакан воды, жадно выпил и вернулся обратно в соседнее с Северусом кресло.       – Они тоже почувствовали эти изменения во мне. Мои долговременные отлучки, иногда по несколько месяцев, указывали им только на то, что у меня появилась другая жизнь. Я стал чаще вступать в споры с отцом, указывать всем им на их недостатки и узколобость. Кстати, денег у них я давно не брал, нам вполне хватало моих личных драгоценностей, которые я потихоньку распродавал – они потеряли для меня всю ценность. В общем, в один из споров с отцом – о чистоте крови, разумеется, – я дерзко предположил, что бы он сделал, если бы я сказал, что уже несколько лет счастливо женат на магле из деревни и имею детей-полукровок от нее. Наши взгляды в тот момент встретились, и вдруг он все понял. Он тогда спокойно сказал мне, как бы проверяя меня, что этот спор – не лучший момент для личных признаний. Я ему тогда ответил: «А почему бы и нет, лучшего момента для такого все равно не найдешь». Он с минуту молчал, переваривая все, а потом поступил так, как единственно мог поступить: с дикими ругательствами выгнал меня из дома и прибавил, что старшего сына у него теперь нет. А мне уже в то время меньше всего хотелось быть его сыном, и я был рад, что по крайней мере, обошлось без непростительных. Из своей семьи я продолжил, а вернее заново начал общаться с еще одним изгоем – моей младшей сестрой-сквибом, позором семьи и любимой тетушкой моих детей. Да, как ты понял, я не дал свою фамилию дочерям, я хотел разорвать связь с семьей полностью. Но была и другая причина.       – Проклятие отца? – догадался Северус.       – Предчувствие, что он в тот день меня проклял.       – Интуиция тебя не подвела. Скорее всего он проклял твой брак, а вместе с ним и твоих законных детей.       – Откуда ты знаешь?       – Просто проклятье подействовало на всех детей твоего отца. Густав не может иметь наследников.       – Ааа, этот завистник и интриган, – с досадой проговорил Серезоль. – Ты и его знаешь?       – Не так, чтобы очень хорошо. Но настолько, чтобы уберечь Аврору от его интриг и не дать ему зелье, снимающее то самое проклятье.       – Благодарю тебя дважды. Он, конечно же, все это время был на стороне Волан-де-Морта и выступал за чистоту крови, но больше за свое собственное высокое положение?       – Да. И в этот раз, и в прошлый раз, во времена первой магической войны. Он, кстати, сыграл не последнюю роль во всех злодеяниях Аурелии и ее смерти.       – Ага, значит она все-таки мертва?! – воскликнул Серезоль от неожиданности.       – А ты не знал? – Северус недоуменно вскинул брови.       – Мне так сказали, но я думал это очередная ловушка... И что? Многие думают, что я детоубийца?       – Да практически весь магический мир.       – Ты тоже думаешь, что я убил Аурелию?       – Нет, – без колебаний заявил Северус и, предупреждая следующий его вопрос, продолжил, – Аврора тоже всегда верила в твою невиновность.       Старик помолчал, что-то обдумывая про себя.       – Ты что-то знаешь, но не хочешь мне говорить, – начал издалека Серезоль.       – Да, я хочу услышать твою версию. Где ты пропадал все эти годы?       – Ну что ж, – Серезоль вздохнул, словно прижатый к стене, – до заката у нас масса времени. Но я закончу раньше, и ты еще мне успеешь рассказать про обеих моих дочерей. Ты явно что-то знаешь о жизни и смерти Аурелии и тебе не терпится поделиться, – Серезоль, прищурясь кивал Северусу, а потом пригрозил пальцем, – но не думай, что я забыл об Авроре и заклятии забвения – ты ловко ушел от темы, слушая старика и его воспоминания.       Северус слушал историю Серезоля с большим интересом и необычным для него сочувствием. Заточение старика, многолетняя жизнь практически в рабстве, планирование побега и сам побег, долгий путь домой и жизнь не под своей личиной – все смахивало на россказни плута, только такое вряд ли придумаешь. Тем более, его исповедь объясняла абсолютно все загадки, связанные с Серезолем, его жизнью и делами в последнее десятилетие. Вот только на Визенгамоте доказать его невиновность будет практически невозможно – похоже, что из его угнетателей никто не остался в живых.       После признаний Серезоля пришла очередь откровениям Северуса. Серезоль не моргнул и глазом, слушая то, что удалось отыскать Северусу в архивах Министерства о жизни и смерти его старшей дочери. В конце Серезоль многозначительно кивнул, как бы прекращая дальнейший разговор об Аурелии.       Гораздо сложнее Северусу было рассказывать Серезолю о том моменте у обрыва, который, по мнению Северуса, изменил сознание Авроры. Со словами «я так и думал» хозяин дома поднялся со своего кресла и пошел в сторону лестницы, по пути бросив своему гостю: «Обдумай, как ты встретишься с Авророй. От этой встречи и твоего поведения будет зависеть абсолютно все». Уходя, он бурчал что-то про то, как ему надоело чувствовать себя словно каким-то отцом героини из дешевой итальянской оперы.       Северус закрыл глаза и попытался вспомнить тот солнечный день, когда он так безжалостно обошелся с Авророй. Но перед ним почему-то представало звездное небо и та далекая яркая желтая звезда, которая была для него Авророй. Открыл глаза Северус не сразу: он банально уснул после стольких своих и чужих откровений и признаний. На столике перед ним лежало несколько газет, он торопливо схватился за ту, на которой увидел родной язык. В ней сообщалось об итогах вчерашней битвы в Хогвартсе. Северус ликовал! Все сложилось как нельзя лучше – Поттер был жив! Он бегло пробежал хронологию событий битвы, скрупулезно изложенную репортером, и остановился на развороте с погибшими. Он скривил губы от негодования, читая фамилии, но себя Северус там не нашел. Его фамилия числилась «в пропавших без вести» и «до сих пор представляющих опасность». А это значило только одно – его ждет правосудие, но оно будет в руках тех, кто его ненавидит. Северус чувствовал, что он обречен.       Вдруг на его плечо опустилась тяжелая горячая ладонь.       – Пора, Северус, – шепотом произнес напутствие Серезоль. Северус повиновался этому приказу и встал, вглядываясь в открытую дверь и замечая в последних лучах заходящего солнца одинокую фигуру. Он устремился в дверь, но Серезоль внезапно схватил его за руку.       – Постой, – глаза Серезоля лихорадочно горели, – что ты собираешься делать после? Что тебя ждет?       – Расплата, точно не награда. Мне лучше самому им сдаться. Они все равно найдут способ отыскать меня, мне не удастся сохранить в тайне и это место. Если только ты не применишь обливиэйт.       – Нет, не применю. Нам надо сполна заплатить за свои темные дела.       – Я обещаю, что помогу защитить тебя от обвинений в убийстве Аурелии. У меня есть доказательства, ты это знаешь.       – Хорошо, хорошо, – Серезоль потрепал Северуса за плечо словно перед ним был старинный друг и повел его к выходу.       Весь путь до Авроры Северус прошел будто бы на прямых деревянных ногах, они отяжелели и почти не сгибались, так он волновался.       – Ты вернулся, – тихо и с какой-то светлой печалью в голосе произнесла, не поворачиваясь, Аврора. Северус утвердительно промычал ей в ответ.       – Пойдем, я тебе кое-что покажу, – Аврора взяла его за руку и подвела к самому краю обрыва. – Смотри, как здесь красиво!       Ему вспомнилось, что он уже не раз слышал эти слова от Авроры, но сейчас их произнесла словно не она. Голос был не такой звонкий, а рука не такой нежной и теплой. Это была не та рука, прикосновения которой он отчетливо для себя запомнил. Несколько минут они простояли молча рядом друг с другом, созерцая вечерний пейзаж.       Он смог рассмотреть Аврору. Небольшой ветерок недружелюбно трепал ее потускневшие волосы, лицо было бледным, ее глаза, казалось стали еще больше – так она осунулась за это время. На нее была накинута его собственная парадная мантия, скрывающая тонкую фигуру.       Северус заметил, как постепенно на небе начали появляться звезды, и в эти мгновения он решил, что как раз сейчас лучшая возможность начать действовать. Северус начал свое неторопливое повествование, стоя справа от Авроры.       – Ты однажды сказала мне, что у меня на ночном небе есть двойник – звезда Денеб из созвездия Лебедя. Но себя на звездном небе ты тогда отказалась назвать. Я нашел тебя, хоть эти поиски долго продолжались. Посмотри на ту яркую желтую звезду, – Северус указал рукой направление, и Аврора тотчас нашла взглядом ту звезду, на которую он указал. – Это Капелла, и это точно ты. Смотри, как тепло она сияет, как стройна и изящна. Какой свет она разливает.       Северус следил за ее взглядом – сначала пустым и далеким, а потом, с каждым его словом про нее на небе, становящимся все теплее и все знакомее. Северус не преминул заметить, что ее патронус не случайно коза. Аврора родилась в горах и как горная серна всегда двигается с особой грацией. Напомнил он ей и о символическом значении Капеллы, глазе козочки, которая восседала на плече Возничего. Северус внутри торжествовал, он чувствовал, что с Авророй что-то происходит. Он прекрасно помнил, что в прошлый раз, здесь, на краю обрыва, он не смог держать себя в руках и выпалил фразу, за которую себя долго и часто винил. Он готов был сейчас все исправить и изменить настоящее.       – Ты прекрасна, Аврора… – он прижал растерянную девушку к себе и осыпал торопливыми поцелуями ее губы, щеки и шею, чувствуя, что она улыбается. Она начала смеяться своим светлым звонким смехом так, что мантия слетела с ее плеч. Северус в это же мгновение крепче сжал ее в своих объятьях. Но внезапно она оборвала свой смех, словно вспомнив что-то важное.       – Северус, ты здесь потому что все закончилось? – спросила Аврора с надеждой в голосе, устремив на него снизу свои лучистые глаза. Он кивнул ей в ответ. Она еще какое-то время рассматривала его лицо, словно считая на нем морщины.       – Какой сейчас день? И какой год? – запаниковала Аврора и, закусив губу, продолжила, – Мерлинова борода, сколько же времени я здесь провела? Что я пропустила?       Северус, усадил ее на мантию и, не торопясь, но и не слишком подробно, рассказал ей о событиях последних двух лет. Он послушал и ее воспоминания и соотнес их с эпизодами, происходившими в реальности. Она внимательно слушала и иногда тихо всхлипывала в ответ.       Какое-то время она просидела молча, уткнувшись взглядом себе в коленки и мотая головой. И наконец заговорила:       – Северус, я пыталась стать другим человеком, чтобы ты полюбил меня. И даже приняла для себя другое имя, жила чужой жизнью. Так ты здесь ради меня или ради той, на которую я так похожа?       Голос Авроры дрожал. Северуса поразили ее прямые вопросы, такое быстрое осознание своего недавнего состояния помешательства. Он хотел быть мягче и деликатнее, но его врожденная резкость и ершистость прорывались и сейчас.       – Неправда, ты на нее совсем не похожа, Аврора. Теперь ради нее я сделал все, что мог, все, что обещал себе и Дамблдору, который смог простить меня. Ее сын жив, а она отомщена. Для того, чтобы понять, что прошлое не вернуть, и что я – такой, каков есть, со всеми своими темными делами и мыслями – никогда не смог бы заслужить ее любовь, понимаешь, не просто дружбу, – Северуса трясло, но он продолжал свою пламенную речь, – понадобились долгие годы. И твое появление. Но и здесь, в тот момент блаженства точно на этом месте несколько лет назад, я сумел все испортить. Ты была под заклятием забвения все это время, Аврора. Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь меня простить за все те беды, которые тебе пришлось испытать, находясь под ним.       – Тебе не нужно просить за это прощения, заклятие не подействовало так, как ты хотел. Я помню те минуты с тобой здесь, но мне казалось, то был прекрасный сон. Самый счастливый в моей жизни, Северус, – она потянулась рукой и сжала его ладонь в своей и ему мгновенно стало спокойнее. Северус почувствовал ее тепло, ее мягкость, и в ответ заключил Аврору в свои объятья.       Спустя несколько минут, которые они просидели в тишине, Аврора попросила рассказать ей о тех, кого не осталось в живых за этот период. Она долго расспрашивала о Дамблдоре, Блэке и других погибших. Северус был с ней предельно честен и не скрыл от нее своего участия в смерти Дамблдора, хоть она и совсем разрыдалась, слушая обо всем этом.       – Что с тобой будет, Северус?       – Азкабан. Возможно и похуже.       – Чем я могу тебе помочь?       После минутного разумья Северус ответил:       – Ты мне поможешь тем, если будешь иногда следить за моим домом. Я не исключаю возможности своего возвращения, хотя это и маловероятно. Кроме того, я не нашел более безопасного места, чем мой дом, для твоих вещей. Ты же ничего не забрала, покидая Хогвартс. Все твои телескопы, окуляры, книги, одежда и этот ужасный старинный сундук хранятся у меня дома. За исключением твоего противного кота, разумеется. Он живет в Хогвартсе на Астрономической башне и до сих пор мне ежедневно докучает. – Аврора рассмеялась на ворчание Северуса. – Там же, у меня дома, лежит твое жалованье за последний год. Когда я стал директором Хогвартса, я узнал, что ты до сих пор числишься у нас профессором, и Министерство платит тебе жалованье, которое копилось в директорском кабинете. Я не хотел ни во что впутывать тебя и уволил за непосещение уроков. С хорошим выходным пособием. В общем, этих денег хватит тебе на какое-то время, чтобы где-то устроиться.       Слушая про жалованье, Аврора как-то засуетилась, глаза ее судорожно начали бегать. Это было странно – он никогда не замечал в ней меркантильных интересов. Аврора вскочила на ноги, вскочил и Северус. И только, когда Аврора заговорила, Северус понял причину ее внезапной лихорадки.       – Почему ты молчал, что все это время мой отец сидит здесь в доме? – закричала она. – О, Мерлин! Он же все это время ухаживал за мной! Это был мой отец!       – Аврора, я тебе хотел сказать об этом с того злополучного момента тем летом здесь на обрыве, но ни тогда, ни позже не смог...       Но Аврора, не дослушав Северуса, с возгласами на французском «Папа! Папа!» побежала в сторону дома.       Северусу ничего не оставалось, как укутаться с свою теплую парадную мантию и посидеть немного на краю обрыва, вглядываясь в такое невероятно звездное этой майской ночью небо. Он решил переждать эти мгновения их первой встречи и не мешать семейному единению. Отцу и дочери безусловно было, что сказать друг другу в этот момент.       Засунув руки в карманы мантии, Северус нащупал там острую иглу, часть заколки в виде лилии, которая сразу же привычно кольнула его в палец. Он достал заколку из кармана, покрутил в руке и зашвырнул как можно дальше в бездну обрыва.