***
За панорамными окнами открывается вид на веранду, которая ведёт на пляж к морю. К началу зимы море очень холодное, бушующее. Волны поднимаются высоко вверх и агрессивно бьются о песок. Сама вода темная, отражающая такое же темное небо, что будто укрыто грозными тучами. Даже просто смотря пробирает холод. Мокрый песок и сильный ветер, который пытается разнести его крупицы по всему пляжу. Чонгука этот вид успокаивает, несмотря даже на то, что он давно не видел солнца. Хотя вместе с тем, кажется, отдал бы многое, чтобы сейчас подставить лицо под теплые солнечные лучи. Он прикрывает на секунду глаза и расправляет плечи, обтянутые белоснежной рубашкой. Сзади слышится скрип кровати и хриплый кашель, на который альфа реагирует чересчур спокойно. Хочется ещё немного посмотреть на этот природный спектакль, расположившийся прямо за окном. Но у него, к сожалению, свой собственный и отведена ему там далеко не последняя роль. Чон неторопливо поворачивается к источнику шума и заглядывает в практически серые глаза человека на кровати. Старик держит костлявыми руками края нескольких одеял, что накрывают его. Видимо одного для борьбы с холодом оказалось недостаточно. Сухие губы приоткрыты, щеки впали и морщинистая кожа будто обтягивает череп. Волос практически не осталось и смотрит человек куда-то наверх, далеко не на стоящего поблизости Чона. Чонгук даже сомневается в том, видит ли он его сейчас вообще. А ведь когда-то этот мужчина был высоким, крупным альфой с крепким здоровьем и такими же амбициями. — Кто здесь? — наконец произносит одними губами лежащий в кровати. Парень же просто медленно подходит ближе, сунув руки в карманы черных брюк. — Чон Чонгук, — он становится рядом, не выражая ни единой эмоции. — Чон? Чонгук? — переспрашивает тот, будто первые секунду не верит. — Сынишка Чон Богёма? — ответом служит ещё один вздох альфы. Верно, отец Чон Чонгука — Чон Богём, известный также как второй лидер группировки «Сопротивление». Во всяком случае, был вторым лидером. Вплоть до своей кончины. — Хотел бы я не тебя посмотреть, — лежащий на кровати старик улыбается краем губ, — дорогой племянник, — мужчина, находящийся перед ним, Чон Дживон и что не менее важно, брат его отца. Чонгук поджимает губы. Знал бы кто его самый огромный секрет, наверняка не поверил бы. То, что он сын и племянник лидеров террористической группировки, развязавшей войну, факт далеко не из приятных. Все свое детство папа твердил ему одно: «Твой отец не самый хороший человек и не самый лучший родитель, но это ведь не важно? Я буду любить тебя за двоих, Чонгук-и». В этих словах лжи не было, но была очень большая доля недосказанности. Чон думал отец их просто бросил. Нашел ли новую семью, просто устал от них или что-то ещё, было уже не столь важным. Как потом он понял, отец променял его не на свободу или другую семью, он променял их на цель. Наверное, начать стоит с того, что Чонгук в принципе, не был желанным ребенком. Он был ошибкой или случайностью, несмотря даже на то, что его папа так никогда не думал. Как только омега узнал о своем положении, тут же полюбил крохотную жизнь внутри себя. И потом не соврал, любил сына за двоих. Больше всяких богатств и ненужных побед. Сам же Чон Богём был к такому не готов. Нет, он не убежал куда подальше, как только узнал об этой новости, напротив, старался быть хорошим отцом и мужем. Первые годы он постоянно находился рядом, старался обеспечивать свою семью самым лучшим, однако, понятия «примерный отец» и «лидер террористической организации» часто несопоставимы. Казалось, можно было бы продолжать стараться совмещать эти две абсолютно несовместимые стороны. Но в один из дней, когда их машина взорвалась на заднем дворе дома, он понял, что ничего из этого не выйдет. Потому что одно представление, что там могла оказаться его семья, порождало неописуемый страх. А бойцам страхи противопоказаны. Он собрал вещи и просто поставил перед фактом, что отныне каждый идёт своей дорогой. Цель оказалась важнее. Чон словно бы исчез из их жизни. Никогда не приходил, не показывался и начал жизнь по ту сторону примерной гражданской позиции. Единственное, что каждый месяц на счёт приходила крупная сумма денег, а на каждое день рождения Чонгука в почтовом ящике лежала скромная открытка, со скромной надписью, которая никогда не изменялась: «С днём рождения. Папа». Тогда Сопротивление только начинало свое существование и набирало обороты. Тогда Чонгук думал, что его папа плачет ночами из-за страшных взрывов по телевизору, а не потому что открытки вдруг перестали приходить. Тогда Чонгук думал, что его отец завел новую семью и забыл о его существовании, пока не увидел черный треугольный лист, где было белыми буквами написано, что Чон Богём погиб при выполнении специальной операции. Но что заставило его выронить похоронку, так это изображение черной геральдической лилии — герб Сопротивления. — Я тебя совсем маленьким помню, — начинает Дживон, поддаваясь воспоминаниям. Наверное, подобная ностальгия эффект старости. — Любил на шее кататься, — сухие губы растягиваются в улыбке. — А друга помнишь своего? Как его там?.. Да уже и не важно, — отмахивается старший Чон. — Это моя идея была к тебе подослать. Думал, из тебя выйдет отличный лидер, как и из твоего отца. Только Чонгук не помнит. Не помнит ни отца, ни дядю, и «друга» забыть пытается. Сознание все само стерло, вытравило как не нужную инфекцию. С самого детства он был у себя один. Исключением стали Тэхен и Хосок, можно сказать, его семья. Но был ещё один человек, с которым альфа познакомился ещё в школе. Такой же весёлый, активный и вечно жил жизнь так, будто завтра ее не будет. Если сегодня у него была пачка сигарет в кармане и несколько монет на проезд, то день удался. Старшему такая манера поведения не особо нравилась, но достаточно интересовала. Что Тэхен, что Хосок его не приняли, поэтому он совмещал их дружбу в разное время. Виделись они не часто, но умели весело провести время, выговориться друг другу и этого было достаточно. А потом пришла старшая школа и выбор, куда стоит податься дальше. Чонгук не знал тогда, кем хочет быть, но продолжал усердно готовится к экзаменам. Но его друга это словно не волновало и старший не раз задавался вопросом, как тот может быть так спокоен? В конечном итоге, он все понял, когда во время очередной прогулки этот самый друг показал ему настоящий пистолет. Достать такую вещь обычному гражданскому было очень сложно, с учётом военного времени, когда наличие у кого-то оружия строго проверялось и вызывало подозрения. Но на пистолете была выгравирована та самая черная лилия и сомнений не осталось. Чонгука пытались переманить на ту сторону. «Друг» уверял, что они будут сражаться за свободу, за права и справедливость. Только расширенные зрачки не придавали ему убедительности. Говорил, что он просто перевозит какие-то посылки в определенное места и за это получает большие деньги, а пистолет выдали как самооборону. Смешная только самооборона получается. Чонгук не верил ни единому его слову. Сначала пытался образумить, но знал, что с такими говорить уже бесполезно. Особенно, если подсел он на дозу, которую выдавали как награду за выполнение поручения. Тем более, если бы сдал, то светил бы срок, да и сам под подозрения попал. Поэтому лучшим решением было разорвать общение. Дальше следовала драка, где альфе чуть не прострелили колено тем же пистолетом, но благо, с координацией у него было намного лучше, благодаря ясности ума. Чонгук ушел и не хотел в это влезать, даже если внутри было больно и тревожно. А после похороны. От передозировки. Хотя все ещё сомнения остаются, что возможно, помогли, чтобы убрать лишние следы. Ведь самое главное задание — привести Чонгука в их ряды, он с треском провалил. — Я очень хотел видеть тебя рядом с собой. Но увы, — он вздыхает, хотя звук больше срывается на хрип. — Ты по ту сторону. Но, Чонгук, ты такой же, как и мы. Мужчина сжимает кулаки, но продолжает молчать, только и делая, что наблюдая за чужими высказываниями. В какой-то степени, Дживон действительно прав: такой же, как и они. — Ну и хлопотов ты наделал, мальчик. Самое интересное, что почерк у тебя отца твоего — жесткость и справедливость. Как только удавалось тебе все от армии скрывать, удивительно. Хотя они настолько тормозят, что не заметили даже появления второй террористической организации. Второе «Сопротивление», глава, которого Чон Чонгук. Это началось несколько лет назад. Сначала он был волонтером и много где был, многое видел и делал. У людей со временем меняется мировоззрение. Люди со временем устают. Люди со временем мечтают о спокойной жизни. Люди со временем хотят перемен. Так уж получилось, что самого Чонгука не всегда устраивала политика ни государства, ни Сопротивления. И там, и там была своя пропаганда, свои проблемы, несостыковки. Свои правила и обязанности. И там, и там были свои изъяны. Тогда он подумал, что возможно нужно брать дело в свои руки. Отменить методы террористов и некую политику администрации государства. К счастью, оказалось, что людей с таким же мнением, как и у него самого, безумно огромное количество. Да и к тому же, устроены они в разных организациях. Так и получилось, что за несколько лет Чонгук построил свою собственную империю, крысы которой расползлись по разным клочкам стороны, забрались в каждую щель и верно служили. Тот, кто владеет информацией, владеет миром, разве нет? А у него ее было предостаточно. Конечно, он по большей части, склонялся к способу государственного правления нынешних глав. Раздражали только некоторые аспекты. Своим главным врагами он продолжил считать своего отца и дядю. Поэтому его подчинённые часто помогали армии в выполнении каких-то задач. А если нужно было сделать наоборот, все тут же считали, что это дело рук террористов. Одни думали на других и так по кругу, пока он сам находился за ширмой. Ни о каком Чон Чонгуке никто и не догадывался. Да, возможно Чон Дживон прав — они одинаковые. Оба идут к цели, оба просчитывают каждый свой шаг, оба умеют перекрутить ситуацию в свою пользу. Оба достаточны сильны, чтобы крушить систему. Но методы у них разные. У них разное сердце. Альфа сколько свое не пытался заморозить, а оно, глупое, продолжает биться. С появлением Мин Юнги, так вообще, забилось настолько часто, что кажется могло заманить целую электрическую подстанцию. Именно с появлением Мин Юнги, все стало намного сложнее и проще одновременно. Любимый папа позаботился о том, чтобы его не призвали в армию. В то же время, он был против того, чем занимается его сын. Потому что ровно от тех же действий погиб и отец мужчины. Потерю ещё одного близкого человека по той же самой причине омега бы перенести не смог. Так что всеми силами пытался закрыть собой, зная, что это также влечет последствия. И если от мужа можно было уйти, развестись, то от сына отказаться невозможно. Вовлечение Чонгука в государственную армию порождало неимоверный риск. Однако, тот все делал аккуратно, осторожно и без малейшего изъяна. Вскоре, появились и свои плюсы — доступ к бумагам, архивам и пересчёту техники. Зная, что судная битва все ближе, Чон смог направить некоторую технику в свои личные склады, о которых никто не догадывался. Так и получилось, что у него были свои запасы и ресурсы, которые, к слову, сейчас помогают армии погасить восстание Сопротивления. Ведь большинство истребителей в небе — Чонгука. Ведь большенство ракет, попадающих по засадам врага — Чонгука. Ведь большенство волонтеров и гражданского населения — люди Чонгука. Ведь ферзь на шахматной доске из игры — тоже Чонгука. Получая бумаги с одной стороны, информацию с другой и имея в распоряжении множество душ — учишься играть в тени и не по правилам. У него получалось играть и в свою сторону, и в сторону государственной армии. Однако, как бы возможно гнила не была его душа, но все чувства, слова и эмоции, которые он показывал Юнги ложью никогда не были. И он никогда не сделал бы ничего такого, что могло бы всерьез ему навредить. Некоторые поступки, которые он совершал были вызваны желанием защитить омегу, потому что без помощи они бы вряд ли справились. Красно-синий-красный сигнал в небе, означающий, что пора раскрывать карты. Каждый, кто был в команде Чона, не важно, волонтёр, электрик, военный, террорист, врач, гражданский — все запускали сигнал в небо, и небо над страной окрасилось в красный. Карты раскрыты, цепочка запущена, осталось только ждать, когда произойдет долгожданный финал. — Но ты, мой любимый мальчик, пришел сюда не слушать бредни старого и больного родственника, да? — Я пришел тебя убить. — Ох, будь я моложе, это была бы интересная битва, — он с хрипом смеётся. — Но как видишь, я даже не вижу тебя. Чон Дживон долгие годы был главой Сопротивления, пока его не скосила болезнь. Удивительно, но насколько бы могущественной не была твоя армия, как бы много не было оружия в гаражах и как бы много денег ты себе не присвоил за жизнь — бессмертие тебе это не гарантирует. Все люди смертны и все они будут отвечать за свои поступки. Он уже долгие годы ничего не решает, на его место пришел Чимин. Омега, выбившийся из грязи в лидеры из тени. Потому что он своим ласковым, мягким голосом нашёптывал приказы, которые после были произнесены Дживоном вслух. Никто не догадывался особо, что за этим всем давно уже стоит маленький, милый омега. Чонгук не знал, что Пак Чимин на самом деле, как и он сам, играет не по правилам. Ему доносили, что к главе ходит некий омега, но личность его была скрыта. Поэтому первичное дружеское впечатление, желание помочь и поддержать были настоящими. Кто же знал, что Чонгук может наткнуться на противоположную версию себя? Они с Чимином — игроки в тени, дергают за необходимые нити, чтобы получить желаемое. Мин Юнги, Ким Намджун и Чон Дживон — «игроки», к рукам и ногам которых привязаны нитки. Альфа достает пистолет из-за пояса, снимает с предохранителя и направляет на своего горячо любимого родственника. — Убей меня, — звучит не как провокация, а скорее подобно просьбе. — Мне теперь… ничего не изменить. Осталось отвечать за свои ошибки, хотя было очень весело, — он все ещё старается улыбаться. — Но Чонгук, — старик поворачивает голову в ту сторону, в которой по его предположениям стоит альфа. — Что я, что твой отец, рады, что ты не как мы. После этих слов Дживон вновь поворачивает голову прямо. Незамедлительно слышится выстрел. Точное попадание в сердце. Багровое пятно растекается по белой пижамной рубашке, пропитывается одеялами, серые глаза открыты, из приоткрытых сухих руб доносится последний хрип. Чонгук опускает руку и смотрит себе за плечо на бушующее море за окном.***
Время близится к восьми вечера. Юнги на своей Ауди все быстрее подбирается к тёмному, укрытому ночной пеленой аэропорту. Звуки взрывов, шум и воздушные тревоги не угасают, пусть и стихают, когда он отдаляется от города. Но ему они не мешают. Его встреча с Чимином должна быть приватной. Пак заверил, что кроме него там больше никого не будет. Что помимо проблемы масштабной, есть ещё и личные, которые тоже нужно решить. Оба знают, что решением станет смерть одного из них. Они могли бы дальше продолжать кидать свои немногочисленные ресурсы в бои, жертвовать людьми и подвергать опасности мирное население, но оба понимают, что вариант не из лучших. Они находятся практически на равных, а этот бой может за минуту произвести огромный разрыв и указать на победителя. Конечно, доверять врагу — вершина глупости и Мин это понимает, но вместе с тем, рискует. Как бы то ни было, а терять ему уже нечего. Самое ценное он уже потерял. Мчась сюда, омега не стал переодеваться, да и смысла в этом нет. На нем объемная куртка и штаны черного цвета, которые сильно контрастируют с белой кожей и волосами. За поясом пистолет и огромная пустота в груди, которая заменит собой бронежилет. Пуля не ранит, она просто станет завершающим шагом на пути к долгожданному покою. Машина останавливается около огромного, полуразрушенного здания и младший глушит мотор. Здесь они впервые с Чимином встретились. Здесь он разыграл маленькое представление, чтобы подобраться поближе к армии. Здесь Чонгук не смог пройти мимо просьбы о помощи, чем заплатил собственной жизнью. Хотелось бы истошно кричать в пустоту, чтобы вернуть время назад. Чтобы ещё раз была возможность протянуть старшему руку, дотронуться до его теплой щеки. Раньше он этого стеснялся, собственные чувства отвергал, как что-то ненужное, а теперь бы ни на секунду его не покидал. Сотни раз в день в любви признавался, только бы чувствовать его рядом. Однако мысли о альфе победы не принесут, несмотря на то, что Юнги с ними ни на минуту не расстаётся и где бы ни был, а все равно его внутри себя в израненном, избитом сердце держит. Он выходит из машины и ровным шагом поднимается в пустое помещение. Кажется, что даже если услышит выстрел в спину, не удивится и не обернется. Просто идёт, вверяя дальнейшие события в руки судьбы, она все равно как захочет, так все и повернет. Мин догадывается, где может находиться омега, а поэтому сразу поднимается на верхний уцелевший этаж. Там раньше находился большой зал для ожиданий, а сейчас в одной из его стен зияет огромная дыра, которая открывает вид на город. Возможно, при других обстоятельствах это было бы очень красиво, захватывало дух и в принципе, можно было бы наблюдать долгое время за подобной красотой, но сейчас на это нет ни времени, ни сил. Он выходит от лестницы прямо в зал, где около разрушенной стены спиной к нему стоит Чимин. Волосы омеги перебирает ветер, а сам он не торопится, поворачивается к пришедшему гостю. — Красивый вид, да? — Пак спрашивает словно в пустоту. Где-то ближе к городу видны вспышки, гул и маленькие огоньки пламени. Он наблюдает за этим, будто за представлением в театре, за танцем огня по целым домам. — Вид твоей разбитой головы на асфальте порадовал бы меня больше. — Эх, Юнги, — вздыхает омега. — Ни капли романтичности, — произносит и затем поворачивается к нему. — Как Чонгук вообще решил с тобой встречаться или ты его просто заставил? — Чимин улыбается краем губ, заметив чужое напряжённое лицо. — Знаешь, он так заботился обо мне в больнице, что я стал думать о том, что возможно секс на больничной койке мог бы развеять мою скуку, — ревность и ненависть Мин Юнги витает в воздухе и Паку кажется, что он буквально может ее отличить на запах. Не говоря уже о испепеляющем яростью взгляде. Наверняка, если бы мог, то только им бы одним и убил. Выводить Юнги на ревность так забавно. Действительно интересная игра и ему хочется растянуть этот раунд. — Но потом, к сожалению, он поставил не на ту фигуру и упал с шахматной доски, — омега показывает указательным и средним пальцами идущего человека, а потом резко опускает руку. — Естественно, с моей помощью. Но знаешь, — уголки его губ плавно поднимаются вверх, — будь здесь Чонки с Чонгуком мне бы пришлось сделать действительно трудный выбор, — имя брата режет слух молниеносно. Юнги распахивает глаза, в которых ревность меняется на удивление. — Откуда ты знаешь имя моего брата? — Милый, да я знаю и сколько сантиметров его член, — Пак тихо смеётся. — Трахается он, признаюсь, богоподобно. Хотелось бы конечно, с Чонгуком сравнить, но что есть, то есть, — омега невинно разводит руками. — Удивляюсь ещё тому, что твой брат, в отличие от тебя, тот ещё романтик: милые свидания, ночные поездки за город, красивые подарки. Мечта, одним словом. Только вот мне все это было не нужно. Слишком скучно и слащаво. Раздражало даже. И ведь даже на наших «свиданиях» не уставал говорить о братишке. Звонил, чтобы выгнать тебя спать, говорил, как переживает и волнуется. Мечтал нас познакомить, но опять-таки, трагически погиб в собственной машине. Не напоминает кого-то? — Чимин мило хлопает ресницами. — Удивительно, и их обоих ты прибрал к своим рукам. Так что в тебе такого, Мин Юнги? — Чимин не торопится и медленно походит к стоящему неподалеку омеге. Слегка наклоняется над ухом, что Юнги буквально может услышать, как чужие губы растягиваются в улыбке. — Покажешь? Хватает всего секунды для того, чтобы внутри Мин Юнги что-то перемкнуло. До этого времени он, постоянно спокойный, здравомыслящий и рассудительный, сыпется на глазах, если не на части разрывается. Лимит выдержки иссяк. Два самых дорогих для него имени срывают все предохранители, прогоняют все мысли кроме желания мести. Желая причинить ту же боль, которую чувствовал и он сам. Поэтому сдерживаться больше он не собирается. Мин хватает омегу за воротник и припечатывает к уцелевшей стене. Сжимает, что есть силы, будто так задушить сможет. Чимин больно бьётся затылком и шипит сквозь стиснутые зубы, после чего бьёт парня по животу. Юнги отшатывается назад, рефлекторно сгибаясь и хватаясь за живот, а Пак мгновенно подходит ближе, берет за шелковистые, светлые волосы и несколько раз с размахом бьёт коленом по чужому лицу. Затем за волосы тянет на себя, вглядываясь в лицо, где челка закрывает глаза, а с носа стекает кровь. — Какие мягкие волосы и какой жалкий вид, — выдыхает омега, наслаждаясь запахом крови. — Неужели любовь так сильно ослабевает? Юнги стискивает зубы и отталкивает от себя младшего, вырываясь из хватки, намеревается замахнуться и ударить, но Чимин успевает достать и направить на него пистолет. Мин останавливается, пока тот снимает предохранитель. По его выражению лица понятно, что пока что, младший стрелять ее собирается. Юнги не мешкает, но и не торопится. Откидывает волосы с глаз, вытирает кровь с лица рукавом и также достает пистолет, направляя на предателя. — А ведь в нашу первую встречу ты был так добр ко мне. Помог, выбил место в госпитале и отпускал Чонгука меня навещать, — качает головой Чимин. — Тогда мне казалось, что ты очень сильный противник и мне будет нелегко, но сейчас… — он окидывает его скептическим взглядом, — сейчас передо мной опустошенная оболочка. Чонгук, умерев, с собой и силы твои забрал? — Как ты стал такой мразью? — Мин игнорирует его громкие слова. — Такими рождаются. Ведь действительно, Чимин не должен был родится. Он нежеланный ребенок, он не чья-то любовь, ради которой готовы и войну развязать. Признаться, он любви Юнги к Чонгуку даже завидует. Каждый может наложить на себя руки после ухода любви, но не каждый может найти силы продолжать жить. Как бы он не кричал, что омега слаб, но силы в нем хоть отбавляй. Можно его бить целый вечер и всю ночь, но он бы все равно продолжал вставать. Напоминает его самого в детстве, когда родители напивались и вымещали на нем все свои обиды и проблемы. А потом и вовсе, сбежали не сказав ни слова. Чимин с самых первых лет жизни понял, что доверять людям смерти подобно. И кто скажет обратное — самый большой глупец. Люди друг другу враги по заложенной природой установке. Они уничтожают все живое и что самое безумное, единственный вид, который так жаждет уничтожить себе подобных. Если хочешь выжить, следует примкнуть к сильному, что собственно, Чимин и сделал. Попасть в ряды Сопротивления было легко. Он даже не догадывался, что такие вещи так просто осуществляются, будто просто в банк сходил и карту оформил. Они немедля сами находили всех желающих, обеспечивали едой и крышей над головой. Беспроигрышный вариант для одинокого и оставленного на краю жизни Пак Чимина. Сначала он выполнял мелкие поручения. Собирал различную информацию, шерстил интернет и помогал во всяких мелких делах. Можно сказать, был удобной шестеркой. А после облажался так, что вся жизнь перевернулась. Гуляя ночью около одного из складов с оружием, случайно напал на Чон Дживона, думая что это враг. Даже находящаяся неподалеку охрана была испугана такой резкостью. Он не видел лидера до этого, его лицо и личность известна только приближенным людям для безопасности. Поэтому, когда он понял, что натворил, по спине пробежался неприятный холодок, не означающий ничего хорошего. Но к его удивлению, альфа оценил готовность своего подчинённого биться до последнего и действовать, поэтому наоборот, взял ближе к себе. Чон Дживон относился к юному омеге как к своему ребенку. У самого него создать семью так и не получилось: муж сбежал заграницу из-за опасных дел своего альфы. Выбрал свою жизнь, удобства и судьбу без страха быть убитым завтра. Постепенно Пак получал все больше поручений, больше власти и больше ресурсов. Он умело укреплял позиции организации и сдаваться не собирался в то время как Дживон начал угасать с каждым днём. Однажды Чон решил, что война слишком затянулась, что погибло слишком много людей и ради чего? Сдвигов нет, все словно бы стоит на месте. Он скоро умрет и в этом толка не будет. Нет семьи, нет детей, ради которых он мог бы продолжать строить собственную империю. Лишь только смерть, разруха и хаос. Спустя столько лет те амбиции, которыми он дышал в молодости, сейчас воспринимались не более чем глупым героизмом. Он ничего не добился, прошел только половину назначенного пути, но потерял уже настолько много, что оно того не стоило. У него не осталось ни собственной семьи, ни брата, ничего. Его окружали люди, которым было на него, по большей части, все равно. Там не было ничего кроме страха. Да, он не хотел подчинять людей любовью, так как это глупость, но подчиняя страхом сам превратился в больного параноика. Он намеревался все закончить и сдаться, но Чимин решил иначе. Омега отказался от подобного и решил взять все в собственные руки. Столько лет и жизней было потрачено, что они не должны быть утеряны зря. Он покажет всем, что мальчик с трущоб достоин лучшей жизни, покажет, что сам свою судьбу пишет и добьется того, что с ним будут считаться, его будут любить и уважать. Он поил несчастного старика седативными средствами до состояния овоща, ему оставалось только внедрять ему в голову что-то, чтобы он думал, что это его собственное решение, а не манипуляция. Чимин умело дергал за необходимые нитки, пока сам возвышался среди других. Но обоих из затяжных мыслей вытаскивает громкий свист, проходящий рядом, а следом и земля содрогается от приземления ракеты неподалеку от аэропорта. Чимин по привычке закрывает голову руками, Юнги же не сдвигается с места. Виной тому долгие тренировки на полигоне или недавно приобретенное нежелание жить, он не знает, но мешкать не собирается. Мин стреляет омеге в плечо и рука, держащая оружие, опускает его от прожигающей боли. Чимин хватается за плечо, зло шипя и всматриваясь в кровь на своей одежде. Собирается поднять пистолет второй рукой, но старший мгновенно пинает его в сторону лестницы, где тот летит вниз. Пак в долгу не остается, реагирует так же мгновенно. Бьёт кулаком здоровой руки в лицо и выбивает чужой пистолет, который по такой же траектории отлетает к лестнице. Чимину будто боль и ярость глаза перекрывают. Он забывает, что может попытаться подбежать к оружию и застрелить омегу. Будто даже догадывается, что вряд ли бы получилось. Поэтому продолжает остервенело бить кулаком по лицу, а в довесок пинает в живот, из-за чего Мин падает на пол. Пак садится сверху, не давая шансов встать и продолжает бить. Первые удары и первую кровь на своем лице Юнги ощущает не сразу, словно не понимает, что происходит. В ушах громко звенит, а в глазах темно, даже кончики пальцев словно не слушаются. А ведь действительно: неужели этот тот самый Мин Юнги, который в первую встречу Чонгука скрутил, а сейчас лежит на полу и позволяет себя бить? Сломленный и разрешенный. Возможно, прежняя его версия, не знающая теплоты чонгуковых рук, могла бы встать, но не эта, что без той самой теплоты добровольно на смерть идёт. Но где-то все равно есть люди, которые в нем нуждаются. Где-то там все равно есть дом с котёнком, которого по счастливой иронии, тоже зовут Чонгук. Даже если сам и разрушенный, то других сломать силы тоже найдет. Мин зло спихивает с себя Чимина, но тот успевает ухватиться за чужие волосы, вырывая несколько тонких прядей. Юнги стискивает зубы от боли и с размаху бьёт по кровоточащему плечу парня. Ветер, проникающий в этаж от разрушенной стены, путается в блондинистых волосах, на которых застыли капли крови. Ладонь Пака мертвой хваткой впивается в шею омеги, царапая ногтями до кровавых полос и перекрывая доступ дыханию. Мин наблюдает за огнями и звёздами позади Чимина, за видом на город и вновь теряет способность видеть из-за перекрывающей все темноты. Хватается за руку, пытаясь ослабить хватку, но тот видимо все последние силы в нее вложил. Старший чувствует, как в ушах удары собственного сердца бьются и что есть мочи царапает руку омеги, а ногами толкает от себя. По мокрому полу Чимина откидывает практически к краю бетонной плиты находящейся под наклоном, он чувствует, как ноги сползают вниз, а раненной рукой несмотря на боль хватает Юнги за ногу и тянет на себя. Тот скользит следом, но успевает схватиться за обломок арматуры, повисая над обрывом. Юнги определено точно упал бы с таким весом внизу, но омега почему-то его не чувствует. Только слышит крик и глухой удар с неприятным хрустом. Пак Чимин не удержался. Пак Чимин упал вниз с нескольких этажей прямо на обломки бетонных плит. Юнги, быть может, хотел бы уже отпустить, потому что держаться уже не может. Юнги, быть может, хотел бы уже наконец перестать пытаться быть сильным и обрести долгожданный покой рядом с близкими людьми. Юнги бы хотел, до тех пор, пока не почувствовал чужие теплые руки на своих. Чонгук, держащийся за край стены, рывком вытягивает Юнги на себя и крепко держит, чтобы тот не поскользнулся. Настолько крепко, будто в его худощавом теле заложена бомба, которая может превратить в пыль весь земной шар. Прижимает к себе и уводит подальше от обрыва. Омеге кажется, что он перед собой призрака видит, потому что невозможно такое. Он растерянно смотрит в карие, практически черные глаза, ощущает ладонями тепло его тела и руки у себя на талии. Вечность бы в этих объятьях стоял. Пусть война прекратится, пусть движение планета остановит, пусть стрелки на часах ходить перестанут, он готов каждый день проживать этот миг, где Чонгук такой теплый, реальный. Где Чонгук рядом с ним. Слишком ощутимо для призрака. Может он всё-таки упал и сдался? — Я очень боялся не успеть, — выдыхает старший и целует в лоб. — Каких мне сил стоило найти тебя, — он проводит ладонью по мягкой щеке с ссадинами и ушибами, засматривается на кровь на волосах, но ничего будто не видит. Видит его таким же очаровательно красивым, как и всегда. Только боится глаза оторвать от него. — Это я боялся не успеть, — Мин говорит тихо, будто не до конца верит, что Чон перед ним настоящий. — Я боялся, что… — Юнги подавляет тяжёлый ком в горле и смаргивает не нужные слезы, — что я потерял тебя. — Никак нет, — улыбается Чонгук и продолжает гладить по щеке. — Мой начальник приказал не умирать, а ослушаться его приказа… — Страшнее самой смерти, — договаривает за него младший, не в силах сдержать улыбку.