Власть любой ценой

      Спустя два томительно долгих дня, Чарли, в который раз заснувшая, распахнула глаза и обнаружила себя лежащей на спине в уже ставшей привычной койке, и, не спеша приходить в себя, некоторое время просто буравила взглядом куполообразный потолок. Взгляд вновь стал стеклянным, бессмысленным. Чарли даже не потрудилась принять более удобное для себя положение на боку, и безвольно лежала, как тряпичная кукла, раскинув тонкие ослабевшие руки в сторону.       Но лишь спустя половину часа что-то резко изменилось. Чарли остро ощутила всё то, что происходило внутри неё — пульсирующая головная боль стучала по вискам, голод был настолько силён, что она фактически ощущала каждый миллиметр опустошённого желудка, в горле за долгое время пересохло, пусть на питьё воды раннее приходилось прерываться. Всё тело ломило, покалывало, и словно что-то рвалось из него наружу. Что-то, что трудно удержать внутри.       Вскоре Чарли это поняла. Несмотря на боль и голод, что с каждым её движением троекратно усиливались, сонливость быстро себя исчерпала, уступив место незнамо откуда взявшейся бодрости, словно после всех утренних процедур. Резко потянуло встать и пройтись, размять ставшие ватными ноги. Чарли несколько раз моргнула, и едва ли не задохнулась от резкого, сильного чувства пробуждения, словно после долгого, беспробудного сна.       Это ощущение было ярким. Избавившись от оцепенения, она выставила перед собой когтистые руки, осмотрела ладони с разных сторон принялась сгибать и разгибать суставы. Ощупала сухое лицо, случайно поцарапала кожу коготком, почувствовала саднящую, но терпимую боль, что уже полностью отрезвила Чарли. Затем привстала и медленно, не спеша осмотрела комнату, в которой находилась, уделяя внимания каждому предмету мебели, пока не осознала, что она здесь одна. В душе что-то шевельнулось – ей бы хотелось, чтобы рядом была Изабель. Принцесса уже рот раскрыла, чтобы позвать её, но быстро превозмогла этот секундный порыв – голос всё ещё хриплый и слабый, ей не докричаться.       Но ощущения управления собственным телом оказалось мало, ведь оно никогда не могло в полной мере удовлетворить Шарлотту. Поэтому она вытянула перед собою руку, выжидательно уставилась на ладонь, повёрнутую наружной стороной, напряглась – и над рукой материализовался огненный шар, отчего воздух поблизости мгновенно нагрелся. Зрачки Чарли расширились, на губах возникла дрожащая, но широкая и маниакальная улыбка. Любуясь одним лишь этим огоньком, характерно трещащим, она ощущала единение со своей чистой, практически совершенной магией. В жилах забурлила кровь, всё тело охватило приятное возбуждение. Хотелось большего, новой волны стихийной магии, бьющей из неё, словно струями. Но нет – в Чарли вовремя проснулся разум, твердящий, что она может перегнуть палку и что-нибудь здесь сжечь. А принцесса была на это вполне способна.       Одно ясно точно – она не может здесь остаться, бесцельно лёжа на кровати, словно калека, и игнорировать импульсы. Взыгравшее ощущение силы требовало выхода. И вот Чарли уже на ногах, не обращает внимание на головную боль и голод, ушедшие на второй план, и мечется по палате в поисках своей одежды – эта длинная белая ночнушка, висящая на ней, уже осточертела. Всё ещё по большей части руководствуясь эмоциями, она открывает всё, что можно открыть. И находит своё чёрное платье в одном из шкафов, не набитом склянками и флаконами, чувствует ещё более сильный прилив уверенности.       Правда, одно обстоятельств всё же заставило Чарли на пару мгновений задуматься. Её платье, что было впору и десятилетнему ребёнку, вдруг показалось необычайно просторным. Неужели за эти пару дней она успела так потерять в весе? Впрочем, на это указывали и рёбра, выпирающие теперь ещё сильнее и отчётливее – Чарли всегда была худенькой и лёгкой, словно пушинка, и никак не могла набрать в весе. Но в основном это её не особо волновало, даже не вызывало опасения за собственное здоровье, и Чарли невозмутимо продолжила приводить себя в порядок. Вдруг замерла и усмехнулась, вообразив удивление на лицах тех, кого она повстречает в коридорах – все ведь думают, что для неё даже встать возможным не представляется.       Мысли её словно были услышаны. Едва Шарлотта успела зашнуровать на талии корсет, оказавшийся там же, где и платье, как скрипнула дверь, и на пороге показалась Ария. Пару мгновений – и на её лице отразились разом и удивление, и крайнее замешательство. Чарли, словно позабывшая все прошлые обиды, вереница которых тянулась с самого детства, одарила её холодной, но весьма приветливой улыбкой. — Ты… Тебе пока нельзя покидать комнату, — на мгновение замешкавшись, всё же заявила Ария. — Я рада, что тебе лучше, но… — Мне не просто лучше, — нетерпеливо перелила Чарли, торжественно раскидывая руки в стороны. — Я чувствую себя превосходно! И готова покинуть это место.       Ария смотрела с явным недоверием. В голове не укладывалось, как человек, всего-то пару часов назад казался утратившим волю к жизни, сейчас кажется вполне здоровым и полным сил.       — Всё равно, это кратковременный эффект, — твёрдо сказала она. — На смену этой бодрости вскоре придёт упадок сил, тебе придётся остаться здесь ещё на некоторое время, поправить здоровье.       Что же, она собирается спорить с принцессой, что в сотни раз её сильнее? Судя по решительному взгляду Арии, по сжатым кулакам, так оно и есть. Но Шарлотту несло так, что остановиться она уже не могла. Для неё словно возникла незримая для других опора, поддерживающая и вселяющая силы, каковых раньше не было. А вместе с ними появилась и храбрость. Уж теперь-то она не сробеет, если вновь возникнет Раймонд со своими дешёвыми фокусами, способными напугать только малых детей. Что уж там до какой-то Арии, уступающей ей во всём, не представляющая ровно никакой угрозы?       — То, что ты для себя решила, для меня не имеет ни малейшей ценности, — грубовато, без лишних заигрываний заявила Чарли. Подстраиваясь под настроение этой реплики, она неестественно выпрямила спину и сделав лицо строгим и бесстрастным, этим словно требуя, чтобы с ней считались. — Силами меня наполняет родовая магия. Если ты не заметила, то будь я обычной смертной, давно бы слегла с истощением, но я сильна, являюсь наследницей самого Люцифера. И я буду решать, что и при какой ситуации мне делать, и если мне нужен будет совет, я его незамедлительно попрошу. Но сейчас я в своём уме, и понимаю, что делаю и говорю.       Да, она всегда умела кардинально меняться, в зависимости от настроя того, кто с ней говорит – стоит только собеседнику стать твёрдым и конкретным, она станет подстать ему – исчезнет та детская непосредственность, с которой она произносит речи уже долгое время, словно окаменеет тон голоса, станет слегка надменным взгляд, и наконец в ней начнут видеть не легкомысленное дитя, а истинную принцессу могущественного государства. Как никак, ей скоро двадцать, пусть она и чрезвычайно мала ростом, пусть личико у неё детское. Таковой, кем она представляется внешне, она не является.       Ария глубоко вздохнула и покачала головой, растеряв весь настрой на дальнейший спор. В самом деле, Чарли сильнее, гораздо упрямее, чем кажется поначалу. По правде говоря, её благосостояние и не должно было волновать Третью Принцессу, наверное, будет даже хорошо, если она вновь свалится в обморок – может, больше станет ценить здоровье и перестанет поддаваться резким импульсам.       — Всё же, это было для твоего блага, — негромко сообщила Ария, отходя в сторону и освобождая загороженный ею раннее проход. — Но я не вправе возражать и держать тебя здесь силком.       Чарли, не ожидавшая иного исхода, вновь доброжелательно улыбнулась, высказала свою благодарность и решительно покинула лазарет.

***

      Только захлопнув за собой тяжёлую дверь и сделав пару лёгких шажков в неопределённом направлении, Чарли поняла, что не знает, куда ей идти, а возвращаться а свои покои не хотелось. Но раздумывала она недолго – конечно же, стоит наведаться в Большой Зал, туда, где всегда бывают люди. Все должны узреть свою покровительницу, чтобы у них не осталось ни малейших сомнений по поводу её состояния. С этого дня она не имеет права жаловаться.       Чарли удивилась, когда поняла, что дошла до самой лестницы и не наткнулась по пути на Изабель, свою извечную наседку. Она то думала, что женщина примется убеждать её вернуться в палату, поправить здоровье, или даже применит силу, но, похоже, она уже отчаялась увидеть больную на ногах. — Наверняка нежится сейчас в его объятиях, — вслух пробормотала Чарли и скривилась от отвращения, вызванного собственной мыслью. Она даже думала, что не высказала всего своего недовольства по поводу того, чем Аделфус и Изабель в свободное время заняты, и нужно как-нибудь им это напомнить. Но эта идея вскоре перестала представлять для Чарли особый интерес, уступив место планам на сегодняшний день.       Она до сих пор чувствовала голод и жажду, значит, первым делом следует спуститься к обеду. Его, подумалось принцессе, отлично скрасил бы полный бокал охлаждённой крови, утоливший бы обе эти потребности. Как только эта соблазнительная мысль пришла в голову, Шарлотта зажмурилась от нежного удовольствия, предвкушения сытной трапезы. Пожалуй, стоит полностью привести себя в порядок, и только потом браться за дела, от которых она наглым образом отлынивала долгое время. Нашла себе причину – плохое состояние…       Чарли шла по коридорам, несколько ею позабытым. Впрочем, ничего и не изменилось (чему же, в самом деле, меняться?), и стояла гробовая тишина, нарушаемая по началу лишь цокающим звуком её каблучков. Но позднее к нему неожиданно прибавился другой – тоже чьих-то приближающихся шагов. Но, в отличии от принцессы, шедшей лёгкой, едва ли не летящей, подгоняемой приятными мыслями походкой, человек за поворотом шагал спокойно, неторопливо, явно не спеша и не видя причины спешить. Чарли замерла в то же мгновение, заинтересованно глядя перед собой. Ещё частично пребывая в рассеянности, она не могла и предположить, кто это.       И, к её неописуемой бурной радости, к ней вышла Элизабет – статная и стройная, как и всегда, с непоколебимым и абсолютным спокойствием на чересчур взрослом для её возраста лице. Но эта маска тут же слетела, едва в поле зрения воительницы попала Чарли, которую она ещё утром навещала, беспомощную и с болезненным видом. Сейчас же принцесса превосходно держалась, в глазах её вновь светились огоньки жизни, что в ней и располагало Элизабет, а сероватые губы были растянуты в радостной улыбке. — Чарли? – не сумев скрыть своего изумления, произнесла Элизабет. — Ты… тебе уже позволено?… — Я абсолютно здорова, – громко и уверенно заявила Чарли, неосознанно делая шаг ей навстречу. — И буду сама решать, позволено мне что-либо или нет.       Элизабет в который раз вгляделась в её милое личико, находя это поистине увлекательным занятием – на нём всегда отображалось больше, чем на лицах других. Даже если глаза были живыми, почти ребяческими, то само лицо было поразительно на их фоне бледно, было сухим, словно бумага. Никуда не исчезли тёмные круги под глазами, дрожали натянутые уголки губ. Да и движения были какими-то ломанными, сами конечности казались отёкшими, как позабывшими, как собою двигать. Это всегда смотрелось немного неестественно, но приковывали к себе взгляд не менее эффективно, чем выраженная низкорослость. — То-то ещё вчера ты и встать с постели не могла, – усмехнувшись, сказала Элизабет. Кому-то могло показаться, что в этих словах звучала доля издёвки, но это было не так – искорки спокойного, свойственного ей веселья заплясали в тёмных блестящих глазах.       Чарли, несомненно, уловила их, и настроение воительницы передалось и ей. Пожалуй, рядом с ней она могла на краткое время забыть об обязанностях, о том, что она принцесса и должна вести себя соответсвующим образом – Элизабет внушала доверие, всегда относилась к ней с искренним желанием помочь, выслушать. — А сейчас всё изменилось, и больше свободы у вас не будет. Не знаешь, никто никого не прирезал и не отравил, пока я за вами не следила? Мало ли. — Нет, – вдруг совершенно серьёзно ответила Элизабет. — К счастью, за всеми приглядывала Ария, в перерывах между твоим лечением, и не давала ничему подобному произойти. — А разве могло? – хмыкнула Чарли, совершенно позабыв о кровожадной натуре Изабель и о том, как её разозлили. — Как знать, — вздохнула воительница, и вдруг неприязненно поморщилась. — Есть такая личность, которая могла бы устроить нечто подобное. Ты прекрасно знаешь, о ком я сейчас.       И тут Шарлотта вспомнила – поток воспоминаний, успевших позабыться, с силой нахлынул, и перед глазами начали проноситься чёткие и яркие картинки – Изабель, так трепетно о ней заботящаяся, так рьяно её защищающая, нависает над Элизабет и Арией, захлёбывается своей ненавистью, яростно обещает лишить первую жизни…       Но Чарли, приложив усилие, оборвала воспоминания. Изабель благоразумна, она бы не поддалась импульсам, не потеряла бы контроль. — Она бы не стала, – резко изменившимися хрипловатым голосом проговорила Чарли и её ладонь, словно живя своей жизнью, вцепилась в юбку платья и потеребила её. Но затем принцесса вдруг просветлела и уже более уверенно заявила: — Изабель обо мне заботилась, переживала. У неё попросту не было ни сил, ни времени претворять эти угрозы в жизнь. Да и она уже позабыла о сказанном, а тогда просто сорвалась.       Элизабет вполне могла тактично, никак не выходя за рамки дозволенного в разговоре с наследницей престола выразить свои сомнения, но не было желания разжигаться спор на пустом месте, портить день им обеим. Гораздо лучше согласиться и плавно перевести тему. — Что ж, я верю тебе. Я тоже, вопреки той ситуации, не считаю её безрассудной. Думаю, она действительно тогда переживала, как и все. В том числе и я.       От этой фразы Чарли так и просияла. На щеках явственно почувствовался жар, уголки губ сами собой поползли вверх, растягивая их в широкой, радостной улыбке. И свет, так и источаемый всею ей тоже тронул губы Элизабет мягкой усмешкой. — Я бы могла составить тебе компанию, — вдруг вылетело из уст воительницы, едва в голове зародилась эта необдуманная идея. — Ты ведь спускаешься вниз?       Кажется, к Чарли уже начали болеть щёки, ведь повода перестать улыбаться так и не появилось, а от этой новости улыбка и вовсе в какой-то момент стала шире, и почти полностью обнажила её самые настоящие клыки. Но вовремя осознав, что этим может отпугнуть Элизабет, она несколько смутилась, и губы вновь превратились в изогнутую сплошную серую линию. — Я не против, – наконец сказала Чарли, запрокидывая голову, чтобы смотреть той прямо в глаза, несмотря на все существенные неудобства.       Действительно, мысль провести день в обществе Элизабет её очень прельщала – радость и предвкушение отличного времяпровождения переполняли душу, заряжали энергией на много часов вперёд. Всё складывалось самым что ни на есть удачным образом для Чарли. Она полна сил, перед глазами не возвышаются старинные белые стены лазарета, Элизабет уделяет ей внимание, которого у неё немного – и вот оно, верно разрастающееся в душе ощущение счастья. Этот день не может испортить ничто, показалось Чарли, за мгновение до того, как вся уютная атмосфера канула в небытие.       Вначале она ощутила лёгкое, словно пульсирующее покалывание. Вначале оно практически не ощущалось, было столь неотчётливым, что и поняла Шарлотта не сразу, откуда оно. Но вскоре, когда покалывание стало отчётливее, глаза округлились в изумлении и замешательстве – покалывали её клыки. Вначале лишь передние, но позже это странное, щекочущее и пульсирующее ощущение, что нельзя было назвать даже болезненным, словно разгорающееся пламя охватило весь верхний ряд клыков, и медленно, но верно перебиралось на нижний. — Чарли? – неуверенно позвала Элизабет, только сейчас понимая, что та её не слушает. Всё, что она говорила до, Чарли не слушала.       И, стоило принцессе взглянуть на её лицо, покалывания, начавшее уже доставлять дискомфорт, стало сильнее в разы. Одновременно принцесса ощутила голод, но уже иного рода – она жаждала крови, но уже не той, которой питалась раннее. Жажда испробовать на вкус эту горячую, так отчётливо бурлящую в жилах кровь Элизабет.       Чарли так и застыла, распахнув глаза и слегка приоткрыв рот, попутно ощущая, как на лбу выступила испарина. Она чувствовала в горле металический привкус крови, сводящий её с ума. Взыграли какие-то животные, поистине безобразные инстинкты – ей хотелось наброситься на то, что стоит сейчас перед ней, впиться клыками в кожу и разорвать её так, чтобы алая кровь струёй хлынула из разорванного участка, чтобы на полу возникли её лужи, реки. Услышать болезненный крик, что впоследствии станет лишь жалким хрипом, почувствовать, как её жертва брыкается, но безуспешно – тело её совсем скоро станет обескровленным, холодным, сморщенным.       Она не успела толком понять, что происходит, но готова была поклясться, что где-то в голове отчётливо прозвучал её собственный голос: «Этого не должен никто видеть, отвернись». Тело восприняло это как сигнал к действию, и Чарли, судорожно вздохнув, повернулась к Элизабет спиной. Всю её словно окатили холодной водой – ужасающее наваждение как будто растворилось в воздухе, оставив лишь дикий, животный ужас. — Что? – тут же вскинулась Элизабет, уже с нотками встревоженности и беспокойства. — Всё в порядке, – хрипло выдавила Чарли, поднося руку ко рту. Запустив в рот пальцы, она с ужасом поняла, что туда, где должно быть пустое пространство, упиралось острое окончание клыка. Она осознала всё мигом – её клыки растут!       Вернее, росли. Но, как только она отвернулась от Элизабет, вместе с пропажей жажды крови они перестали расти и пульсировать, даже понемногу стали уменьшаться в размерах, пока не достигли прежних. По ним бежал покалывающий холодок, заставивший Чарли вздрогнуть всем телом, а затем ощутить, как оно похолодело и одеревенело. Разум захлёстывало множество мыслей, ни одна из которых не была обнадёживающей.       Но вскоре она поняла, что действовать необходимо как можно быстрее. Покинув ничего не понимающую Элизабет, напоследок бросив ей что-то невнятное, Шарлотта едва ли не бегом поспешила в свою комнату, на третий этаж, пока сердце колотилось, как бешеное, болезненно стуча о рёбра. Все звуки вокруг просто не воспринимались слухом, слившись в единый бессмысленный гул, и отчётливо звучал лишь кавардак мыслей в голове. Одна из них и указывало Чарли направление – она ведь догадывалась, что произошло. Чем ближе становилась цель, тем быстрее сердце ускоряло свой ритм. В глазах начало темнеть, тело словно покрылось корочкой льда – принцесса не была готова узреть это.       Трясущимися, плохо слушающимся руками Чарли распахнула двери, но замерла на пороге в нерешительности и страхе, когда как от былых приподнятости и уверенности не осталось и следа. Но, стиснув зубы, она всё же приблизилась к зеркалу на ватных ногах, тут же впившись взглядом в своё отражение.       С виду всё было так, как и должно было быть. На неё по ту сторону чистейшего стекла глядела испуганное, бледное лицо, на котором, словно два огонька, сияло широко распахнутые глаза, отображающие всё, что Чарли чувствовала в данный момент – и страх, и злость на того, кто в этом несомненно виноват, и отчаяние, и даже практически угасшая и глупая надежда на то, что она ошибается. Только вот само изображение в зеркале было несколько искажено, что со временем мог заметить любой, кого оно заинтересует – очертания фигуры едва заметно подрагивали, словно от дуновения несуществующего ветра, где-то казались размытыми, затуманенными. Да и само отражение, казалось, источало неяркий свет, части тела словно лишились своих правильных линий, и чем больше Чарли вглядывалась, тем больше оно напоминало ей нечёткое, бледное пятно, из которого выделялись лишь светящиеся в полумраке комнаты глаза. И они уже не казались прежними.       По лбу стекали холодные капли пота, и к нему прилипли несколько чёрных прядей, тут же взмокших. Чарли уже не была уверена, что хочет сделать то, что должно было доказать или с ничтожно малой вероятностью опровергнуть её догадку. Она подошла к зеркалу почти вплотную, дрожащими руками потрогала шею и убрала за плечи копну волос. В то же мгновение зрачки расширились, едва ли не скрыв собою радужки глаз, из груди вырвался судорожный, полный ужаса вздох – на шее, ближе к затылку, красовались две небольшие чёрные точки – вне всяких сомнений, следы от клыков.       Наверное, Шарлотта бы и осталась так стоять, словно древняя статуя, практически не дыша и сверля взглядом места укуса. Пусть она, поднимаясь к себе, уже ожидала худшего, в те минуты перед тем, как жизнь для неё разделилась на «до» и «после», в ней всё ещё теплилась наивная, неоправданная надежда незнамо на какой другой исход. Но теперь всё окончательно рухнуло, и Чарли это медленно осознавала, стоя на трясущихся, грозящихся подкоситься ногах перел зеркалом. Но краем глаза в нём Чарли увидела, как справа образуется серое, постепенно темнеющее и обретающее очертания пятно, окружённое клубящимся, не имеющим запаха дымом.       Чарли даже не нужно было дожидаться, пока Раймонд проявит себя во всей красе. Едва заметив знакомое явление, она дёрнулась, высвобождаясь из сковавшего её ледяного ужаса, стремительно развернулась к ней. Гнев жарким, сжигающим дотла всё на своём пути пламенем обволок душу, сделавшиеся огромными глазами с чистой и истинной ненавистью впишись во внушительную, тонкую фигуру, кулаки сжались до побеления костяшек и кровоточащих ранок на ладонях. — Что ты сделала?! – Чарли не узнала свой голос. Хриплый, словно ей не приходилось говорить долгое время, дрожащий уже не от привычного страха, а от ярости. Она не испугалась и не усомнилась в своих действиях даже тогда, когда Раймонд отбросила все лишние заигрывания и предстала перед ней во всей красе – с кривыми чёрными когтями, которыми она как бы невзначай поигрывала, пепельно-серой, покрытой язвами кожей, неизменной, широкой и не предвещающей ничего хорошего ухмылкой, что прежде вызвала холодные, колкие мурашки по всему телу. — Ничего из того, что помешало бы тебе, милая внучка, — ответила Раймонд своим скрипучим, шипящим голосом. Чарли задохнулась было от захлестнувшего её возмущения, но взяла себя в руки и сжала челюсти до треска. — Я не собираюсь жить жизнь кровопийцы, – размеренно процедила она сквозь зубы, вкладывая в эту фразу всё своё отвращение, презрение и желание повторной, уже окончательной смерти этой твари. — Ты видишь лишь плохое в том, чтобы ею быть, – не дрогнув, спокойно ответила Раймонд, делая шаг ближе. — Но в любом случае, процесс необратим. Уже совсем скоро ты ощутишь нестерпимую жажду чьей бы то ни было крови, будешь покорно отвечать на зов своей потребности, а иначе ослабнешь и превратишься в ничто, мерзкое и жалкое. Ещё через время ты, словно животное, начнёшь явственно ощущать запахи добычи. И когда-нибудь, подойдя к этому самому зеркалу, ты увидишь в нём всё, кроме своего собственного отражения, словно твоя душа попросту исчезла в ужасе от того, что перед нею развернулось. Яд уже начал своё действие.       От этого неутешительного заявления телом вновь завладел холод, и Чарли сглотнула, ощущая, как ком подступает к горлу. Страшилась она уже не мстительного духа, а своей дальнейшей судьбы. — Просто скажи – зачем? – глухо спросила она, и голос её предательских дрогнул. — О, кое-кто, как я посмотрю, вот-вот заплачет, – осклабилась Раймонд, с удовольствием это заметившая. — Не задавай вопросы, ответы на которые уже знаешь, если только ты не столь глупа, как я думаю. Почему, ты думаешь, творений ночи всегда боялись? Потому, что они во много раз превосходят обычных демонов, настолько, что не преувеличением будет назвать их всемогущими, идеально приспособленными к выживанию в любой среде. Ты должна меня благодарить, ведь совсем скоро поймёшь, какой подарок судьбы тебе выпал. — Это мне было не нужно! – прорычала Чарли. — Я и так сильна и могу дать отпор любому живому существу! И уж точно не хочу быть упырём с животными инстинктами, заботящийся лишь об удовлетворении своего голода! — Сильна, – равнодушно согласилась Раймонд. — Но сильна также, как и любой другой потомок Люцифера, и всё потому, что ты используешь лишь самую малую долю своих сил. Вот поэтому ты и проиграла Арии, которая, поверь, не обладает и половиной твоих возможностей. Но когда насыщать тебя будет одна лишь чужая кровь, ты возвысишься над всеми. Научишься использовать за раз всю заложенную в тебе магическую силу, станешь невероятно сильной физически, несмотря на природную хрупкость, продемонстрируешь практически полную неуязвимость. Будешь жить вечно и, если на то пойдёт, столько же и править. — Но смысл от всей этой силы, если меня за такое возненавидят и начнут бояться, как огня? – вздохнула Чарли, опустив голову. — Никто не жалует упырей, особенно если они обитают бок о бок с тобой и в любой момент могут лишиться рассудка? Как я буду править, если меня будут воспринимать как угрозу? Как я завоюю любовь и доверие своего народа?       Улыбка Раймонд вмиг исчезла безо всякого следа. Она надменно вздёрнула бровь и сделала ещё один шаг к Чарли, и на этот раз в её голосе засквозила плохо скрытая угроза: — Зачем же тебе любовь народа, когда у тебя есть непревзойдённая сила? Сила, с помощью которой ты рано или поздно всё же достигнешь уважения, а про сопляка Чарльза никто и не вспомнит? В конечном итоге все будут поклоняться тебе, определять реальность и правду Инфернума будешь именно ты. Не этого ли ты, милая, хотела? — Не таким способом! – в отчаянии возопила Чарли, жмурясь, пытаясь не поддаваться этим красивым, обещающим власть и величие речам. Она на это не соглашалась, не согласится и никогда, ведь с давних пор на всех вампирах клеймо, и это знают все, кто знаком с историей и тёмной её страницей, как раз-таки с этим и связанной.       Затем принцесса в ужасе распахнула глаза, осознав, что от обитателей особняка, особенно таких пытливых, как Изабель, ничего не укроется, и скоро об этом позоре прознают все. Будут ли они и дальше молча соглашаться с лидерством Чарли, зная, что теперь она может потерять контроль от жажды, что она чуть ли не сделала минутами раннее? — У тебя нет выбора! – с жестоким, садистским удовольствием объявила Раймонд, в несколько стремительных шагов настигнув Чарли и, грубовато схватив за подбородок, приковала её взгляд к этим пустым, бездонным глазницам. — По правде говоря, его у тебя не было с самого начала. Ты была рождена для того, чтобы исполнять волю родственной души. Но ты знаешь, как нам прийти к взаимному согласию. — Почему я? – уже не впадая в бурную истерику и не вырываясь, будто от этого зависела её жизнь, обречённо вздохнула Шарлотта. Стиснув зубы, она прикрыла глаза, дабы не видеть нависающего над нею лица твари. — Потому что в глубине души, пусть пока ты этого не осознаёшь, ты такая же, как я.       Внезапно холод отступил, и тело высвободилось из него. Медленно распахнув отяжелевшие веки, Чарли увидела перед собою лишь рассеивающееся у неё на глазах густое тёмно-серое облако, и с некоторым облегчением выдохнула. Но облегчение уже совсем скоро сменило отчаяние – это не сон и не наваждение. В её организм проник яд, что в краткое время навсегда изменит её жизнь, уничтожит надежду на счастливое будущее.       Ненависть к вампирам, живым и голодным мертвецам зародилась чуть более трёх сотен лет назад, и до тех пор своими главными врагами жители Инфернума считали лишь ангелов из глубин лесов. О том, что опасность может зародиться в рядах своих же, никто и помыслить не мог.       Тогда, в тысяча пятьсот сорок седьмом году, смертью была наказана королева Делфина II Инфернум. Причиной к принятию столь жестокой меры послужила её кровавая расправа над крестьянскими детьми на фоне ухудшающегося психического состояния – после того, как её первенец родился мёртвым, королева уверовала в то, что приём чужих детей в пишу поможет ей успешно зачать и выносить последующих наследников, но к сожалению или счастью на момент смерти она так и осталась бездетной. Когда же Делфина Инфернум была разоблачена разгневанным народом, за неё не вступились даже родственник и ближайшие союзники. Сопротивление королевы было быстро подавлено, а сама она была прилюдно казнена, но не получила достойного захоронения – в неизвестном месте была выкопана безымянная яма, куда поместили хладный и изуродованный женский труп, затем присыпали землёй, не удосужившись даже мало-мальски пометить место захоронения. Народ посчитал, что того детоубийца не заслуживает.       Возможно, кровавое прошлое и ненадёжное захоронение и привели к тому, что Дельфина II вернулась через несколько дней. Но в ней не осталось практически ничего от человеческого. О ней говорили, как о чудовище со множеством огромным пожелтевших зубов, спутанными, испачканными комками земли и ставшими пристанищем для омерзительных светлых опарышей волосами, отдающей болезненной желтизной кожей и закатившимися, бешеными ядовито-жёлтыми глазами. Некогда королева, а ныне обезумевший, руководствующийся одними лишь звериными инстинктами вампир добрался до королевства и его жителей. Тех, кого он достигал и из которых с жадностью пил кровь, мигом умирали, и трупы их были сморщенными и изуродованными. Жертвы «охоты» исчислялись сотнями тысяч, так как кровожадное создание оказалось невероятно сильным и неуязвимым, настолько, что против него была бессильна и магия. Практически никому, столкнувшемуся с ней, не удалось избежать смерти от её клыков. В итоге он добрался и до своей бывшей, королевской семьи, но те, будучи потоками Люцифера, не умерли, а стали такими же потенциальными машинами для убийств. С одним же отличием – они остались в рассудке.       «Охота», одно из наиболее кровавых побоищ в истории Инфернума, завершилось лишь спустя долгую, тяжкую неделю. Оружие, упорно выискиваемое теми, кто желал спасти народ и себя самих от гибели, было найдено – им стал острый, смертоносный осиновый кол. Когда ослабшее на солнце чудовище было обнаружено, кол вонзили ему прямо в сердце, вследствие чего оно рассыпалось в прах, развеянный позже ветром, и всё королевство смогло вздохнуть спокойно. Но тех членов королевской семьи, что были обращены, ждала та же горькая участь – народ всё равно боялся их, как огня, пусть они и не зверствовали, не проявляли свою тёмную сторону. И Шарлотта содрогалась от одной только мысли о том, что её, уже королеву, выведут на чистую воду – и придётся ей несладко.       Скорее всего, размышляла она позже, Раймонд повторила судьбу королевы Делфины. Будучи при жизни безжалостным убийцей, пусть и преследующим «благие цели», она так и не осуществила задуманное – избавление Инфернума от всего, что не вписывалось в её идеалы. Возможно, брат не похоронил её должным образом после того, как убил, и Раймонд восстала. Один лишь неясный момент – почему она не лишилась рассудка и не слепо потрошила свой народ, а затаилась в недосягаемости и выжидала появления на свет того, на ком можно в будущем паразитировать? И почему же их две – Раймонд-призрак, что показывается при свете дня, и Раймонд-монстр, проявляющая себя под покровом ночи?       Но Чарли не стала тяготить себя мыслями о ней. Как бы то ни было, сейчас тварь представляет для неё настоящую угрозу, и очень навряд ли инцидент с ней когда-нибудь забудется. Куда важнее сейчас то, что она натворила, и на какие муки обрекла её.       «Но ведь без этого ты, моя дорогая, не встала бы с кровати и не ощутила себя живой и сильной, как никогда прежде!» – упорно твердило сознание.