Что, Кумико не рассказала, где искать папашу, и послала тебя ко мне, да?
***
Ночь. Несмотря на полную луну, вся деревня как будто бы погрузилась в густой беспросветный туман, черный, как вороново крыло, и такой же вязкий и темный, как венозная кровь, которая, едва соприкоснувшись с кислородом, сразу же начинает сворачиваться. В ту ночь крови было много. Артериальной и венозной, ярко-алой и багряно-фиолетовой. Едва заметные капли и целые реки, свежие брызги и бурые пятна, кровь впитывалась в пол, окрашивала стены, попадала даже на потолок. Пульсирующие струйки вытекали из еще живых тел и превращались в коросты на ранах тех, чье сердце уже перестало биться. Кровь была повсюду. Смазанными отпечатками ладоней она оставалась на окнах и на белоснежных бамбуковых дверях, она заливала пол, проникая вплоть до фундамента, пропитывала все вплоть до самой земли. Кровь образовывала скользкие лужи. Кровь капала с потолка. Кровь была даже на листве деревьев, на лепестках цветущих в саду роз, даже на траве, и на той виднелась алая роса, резко пахнувшая железом. Кровь текла из ран, изо рта, из разбитого носа и из ушей с лопнувшими барабанными перепонками. В ту ночь кровь текла даже из его глаз. Тогда он впервые использовал Аматерасу, впервые перестарался с Цукуеми. И впервые сделал больно тому, кого любил больше жизни. — Нии-сан? — дрожащий голос и огромные черные глаза, смотрящие на него — нет, не со страхом, не с ужасом, не с ненавистью — с абсолютным, черт возьми, доверием, от которого к горлу шиноби подступала омерзительная тошнота. Маленькое тельце дрожало. Смотрело на трупы, узнавая в них маму и папу, и переводило взгляд на брата, возвышавшегося над телами родителей огромной мрачной тенью. Смахивая со щек слезы, ничего не понимающий восьмилетка сходил с ума, преданными и обожающими глазами смотря на того, кто наверняка все ему сейчас объяснит. Объяснит и поможет, спасет, уведет отсюда. Защитит. Ведь защитит же? Саске видел, как глаза брата меняются. Как из трех символов вокруг зрачка складываются изогнутые линии, не предвещавшие ничего хорошего. Он все понимал. Он знал, что это было. Но не мог в это поверить. — Ты должен меня возненавидеть. В истошном крике младшего Учихи было что-то нечеловеческое. В нем смешались страх и бесконечная боль, нестерпимая, животная, невыносимая, раздирающая на куски все его естество. То был даже не крик, а оглушительный звон двух отныне навсегда разбитых сердец. Но этот звон никто не услышал. — Спасай свою жалкую шкуру, Саске. В ту ночь даже луна была кроваво-красной. — Ты никогда меня не убьешь. Отныне луна будет напоминать им о той ночи. И о глазах — вы, наверное, подумаете — ненавистных, жестоких, или, наоборот, до смерти испуганных. Но нет. Всего лишь — самых любимых.***
«Доверяй Цунаде так, будто она — это я» — было сказано в письме Кумико. И Аминами доверилась. И выдала ей все как на духу — рассказала про свое детство, про смерть матери, обучение в Храме и жизнь с бабушкой. Про то, как узнала о Конохе и как отправилась в первое в своей жизни путешествие. Рассказала и про письмо. — Вы знали маму? — Не совсем так, — Цунаде поумерила резкость, с которой встретила девчонку изначально. В светло-карих глазах женщины агрессия сменилась плохо скрываемой заинтересованностью, — Я знала о твоей матери. Познакомиться с Кумико лично мне так и не представилась возможность. — Но… — Аминами неосознанно подалась в ее сторону. Любопытство нетерпеливого ребёнка брало верх над сдержанностью вышколенной куноичи, — Но если вы никогда не видели маму, как вы тогда узнали меня? Откуда поняли, что я…? Как…? Почему? Женщина улыбнулась. Дружелюбно, открыто и совершенно искренне: — Я узнала тебя не из-за схожести с Кумико, — хокаге поймала взгляд девушки, и, удостоверившись в собственной правоте, усмехнулась, — Будь на моем месте кто-то другой, он вряд ли бы понял, кто ты такая. Разве что Джирайя. Он, быть может, и сумел бы догадаться. Ну и, конечно же, Сарутоби-сенсей… — Третий хокаге. Цунаде медленно кивнула. Воспоминания бешеным калейдоскопом проносились перед ее глазами. Сколько лет прошло? Десять? Двадцать? Тридцать? Это все было словно в другой жизни. — У меня глаза отца, да? — Что? Аминами видела, как Цунаде за несколько секунд осунулась, утонув в своем кресле, словно сгорбившись под гнетом растревоженных в ее памяти событий далекого прошлого. Она видела, как изменился взгляд медового цвета глаз — цепкий и внимательный, он вдруг стал мутным, едва ли не остекленевшим. Хокаге больше не смотрела на сидящую перед ней девушку. Она смотрела куда-то сквозь нее, и возвращение к реальности далось ей тяжело, если не сказать «неохотно»: — Что ты сказала? — У меня глаза отца? — повторила Аминами, на этот раз пояснив свое предположение, — У мамы они были серыми. У бабушки тоже. — А у Орочимару они именно такого оттенка, — кивнув, Цунаде сумела взять себя в руки, окончательно отделавшись от воспоминаний, несколько компрометировавших ее как хокаге деревни скрытого Листа. Я помню эти глаза. Я видела их слишком часто. И слишком близко. — Расскажите о нем, пожалуйста, я хочу знать все. Цунаде хмыкнула. Ничего не пояснив, позвонила в колокольчик, стоящий на столе, и погрузилась в молчание, которое нарушила лишь после того, как Шицуне принесла зеленый чай и блюдце с песочным печеньем. Сделав глоток, хокаге кивком головы поблагодарила помощницу и, только когда та покинула кабинет, громко вздохнула: — Даже не знаю, с чего начать, — повернувшись к гостье полубоком, женщина устремила свой взгляд в окно — из комнаты открывалась прекрасная панорама Конохи. Цунаде любила свою деревню. И отлично помнила, какой она была почти полвека назад. И каким был он — несчастный сирота, в котором Хирузен Сарутоби с первого взгляда распознал гения. Но Орочимару с самого начала выбрал неверный путь. С легкостью осваивая техники, которые считались базовыми для тюнинов, генинов, а затем и джонинов, все свое свободное время талантливый мальчишка посвящал сначала медицине, но затем — все больше и больше — киндзюцу. Запретные техники влекли его как магнит, непреодолимо, и, как и любого амбициозного подростка, в то время его интересовало только одно — обретение власти, мощи, той самой силы, за которой к нему, спустя почти пятьдесят лет, обратится Саске Учиха. Но об этом позже. Важно, что бессмертие Орочимару тогда еще не интересовало. Захват и порабощение мира — тоже. Он по собственной воле выступил на стороне Конохи во Второй Мировой Войне Шиноби — это событие стало переломным для каждого из учеников Сарутоби-сенсея. Именно тогда, после победы над Ханзо, их и окрестили «санинами». Звание легло тяжелым бременем на каждого из них, и скорое расформирование команды никого из жителей деревни не удивило. У каждого санина должен был быть свой собственный путь. Джирайя стал наставником трех сирот из деревни Дождя, Цунаде с головой ушла в медицину, не подозревая, что вскоре оставит ее, как ей тогда казалось, «навсегда». Орочимару же примкнул к Анбу. — Анбу, — Аминами вспомнила, что слышала это название от Итачи, — Это что-то вроде специального отряда шиноби? Шпионы Конохи? — Что-то вроде того, — Цунаде явно не желала вдаваться в подробности, — Неужто про это тоже пишут в учебниках? — Про это сплетничают в деревнях, — неопределенно ответила девушка, чем вызвала усмешку у хокаге деревни Листа. — Когда станет поспокойнее, быть может тебе удастся познакомиться с Митараши Анко, — женщина задумалась, будто бы взвешивая все «за» и «против», — Да, думаю, это будет интересно. — Кто она? — Лучшая ученица твоего отца. Ну, по крайней мере, была ею, пока он не заполучил в свою коллекцию Саске Учиху. Все было не так уж просто. Работая на Анбу, Орочимару не прекращал изучать запретные техники, все больше погружаясь в безумие, все больше стремясь к тому, чтобы любыми способами отыскать «истинную силу», которую он, по непонятной всем причине, так отчаянно жаждал обрести. Анко была не просто его ученицей. Она была одним из носителей проклятой печати, одной из тех, у кого получилось овладеть змеиными техниками, которые, как все думали до этого, могли передаваться исключительно по наследству, только на генетическом уровне. А потом Орочимару повстречал Кабуто. И, узнав, что четвертым хокаге Хирузен назначил Минато Намикадзе, начал слетать с катушек окончательно и бесповоротно. Эксперименты обезумевшего санина становились все бесчеловечнее. Одержимый идеей воссоздать стихию дерева, он погубил пятьдесят девять младенцев, которые умерли, не сумев пережить слияние с ДНК Хаширамы Сенджу. Выжил только один. Правда, никто не знает, осознает ли сам Орочимару, что его эксперимент все-таки был успешным. Если нет, то оно даже к лучшему. — Он многое делал специально для Данзо, но что именно — не знает никто, — Цунаде отвернулась, и у Аминами возникло подозрение, что «никто» — это, все же, преувеличение. Но настаивать на подробностях она не рискнула. — Почему его не изгнали из деревни? — Этот вопрос мучает меня по сей день, — вздохнув, хокаге перевела взгляд на рамку, стоявшую на комоде у одной из стен комнаты. С несколько поблекшей фотографии на них смотрела команда юнцов, даже не догадывавшихся о том, что судьба санина вскоре сломает каждого из них самым извращенным из всех возможных способов, — Я не успела его задать сенсею Сарутоби. — Вы ведь надолго покидали деревню, верно? — среди книг по истории встречались и биографии самых известных личностей Конохи и страны Огня. Кое-какие факты о жизни Цунаде Аминами знала из них. — Это не означает, что я обрывала связи с теми, кто в Конохе остался. Девушка никак не прокомментировала недвусмысленность этой фразы. На то, что Цунаде и Орочимару долгое время поддерживали достаточно близкие (вопрос — насколько) отношения, в своем письме намекала и Кумико. К тому же, был ведь еще третий санин — Джирайя — наверняка он тоже во всем этом принимал немаловажное участие. Но первый вариант нравился Аминами больше. — Он действительно был гением? — Да, безусловно, — в голосе Цунаде послышалась горечь, — Никто и никогда не преуспевал в запретных техниках так, как сумел преуспеть он. Орочимару, по сути, долгое время вел двойную жизнь. Работая на Коноху, а точнее сказать, на Данзо Шимуру, он путешествовал по самым удаленным уголкам Земли, и везде находил тех, кто интересовал его — искренне, исступленно, но факту — не больше, чем кусок мяса для очередного опыта. Так, в Киригакуре он нашел Кимимаро, потом Джуго, потом подземное поселение клана Ибури. Он пытался «вывести» шиноби, которые были бы приспособлены для подводного боя, создал свою собственную деревню, пытался завладеть способностями гениальных ниндзя Конохи… — На Анко он не остановился? — Аминами не знала, чего, в тот момент, в ней было больше — любопытства или отвращения. Ставить эксперименты на людях из своей же деревни. Пытать их, держать в клетках — и все это делал ее родной отец всего каких-то пару десятков лет назад. — Анко — посредственность по сравнению с тем, на кого твой папочка положил глаз, — поморщившись, хокаге не смогла сдержать язвительной ухмылки, — Ему же во всем нужно было самое лучшее, самое гениальное, самое талантливое. Ему был нужен тот, кого в Конохе боготворили как гения, — она осеклась, — Тогда еще боготворили… В семь закончил академию. В двенадцать стал капитаном отряда Анбу. — Он хотел заполучить Итачи Учиху. Девушка вздрогнула. Едва уловимое движение, незаметно дрогнувшие ресницы, приоткрывшиеся от удивления губы — все это не скрылось от взгляда Сенджу. Но в тот момент она предпочла промолчать. А затем как ни в чем не бывало продолжила рассказ о жизни змеиного санина. Он покинул деревню, когда во время очередного эксперимента над детьми его лабораторию нашел Сарутоби-сенсей. Недолго думая, Орочимару примкнул к Акацуки, хотя в то время про них еще практически ничего не было известно и такой власти, как сейчас, они тогда, конечно, еще не имели. Как это ни иронично, вскоре к запрещенной организации нукенинов присоединился и Итачи. Как выстраивались их взаимоотношения в то время, никто, к сожалению, не знал, но судя по тому, что мальчишка жив, заполучить в свои лапы свою нетленную мечту Орочимару так и не удалось. Пришлось довольствоваться Саске, но, думаю, при всем своем безумии и одержимости, он все же прекрасно понимает, какая пропасть пролегает между способностями братьев. — Сила Учих и их объем чакры — то, чему всегда завидовали другие шиноби, разве не так? Цунаде усмехнулась и не посмотрела ей в глаза. — Силе Итачи могли бы позавидовать все остальные Учихи вместе взятые. — Но его изгнали. — Было за что. Аминами прикусила язык. Расспрашивать об Итачи сейчас было неразумно. — Орочимару до сих пор в Акацуки? — Нет, насколько нам известно, он пробыл с ними не так уж долго, но вот когда ушел… — во взгляде хокаге появилась грусть, — К тому моменту он уже почти перестал быть человеком. Примерно на тот период времени пришлись первые опыты Орочимару, связанные с заменой его собственного тела. Что он делал, чьи это были тела и как все это было связано с тем, что он, одновременно с этим, управлял своей собственной Деревней Звука — точно не было известно никому. Как стало ясно уже сейчас, все это время при нем был Кабуто Якуши, сильно менее важную позицию занимала так называемая Пятерка Звука, ныне уже несуществующая. Орочимару залег на дно, и долгое время о нем ничего не было слышно. Но не так давно он появился вновь, эффектно, как и всегда. Пять лет назад, на экзамене на звание тюнина. Приняв облик ниндзя из деревни Травы, он сумел подавить чакру девятихвостого, проснувшуюся в Наруто Узумаки, а также, наконец-то, смог заполучить то, чего так долго жаждал — он поставил проклятую печать на тело Саске Учихи. Было очевидно, что мальчик, которым двигала слепая ненависть, поддастся на искушение заполучить ту самую «истинную силу». Как следствие — уже после окончания экзамена — Саске покинул деревню скрытого Листа и с тех пор о нем не было никаких известий. Что же до самого Орочимару — одним лишь мальчишкой дело не ограничилось. Заручившись поддержкой деревни Песка, он организовал целую операцию, в ходе которой он фактически сорвал экзамен и напал на третьего хокаге, сумев застать Сарутоби-сенсея врасплох. — Он убил его, — Аминами понимающе кивнула, заметив, что Цунаде до сих пор тяжело это произносить вслух. — Убил бы и меня, если бы не Джирайя, Шицуне и этот маленький прохвост — Наруто. — Он напал на вас, когда вы уже стали хокаге? Женщина отрицательно мотнула головой. Прикусив губу, несколько минут молчала, в бессильной ярости комкая в руках ни в чем не повинную салфетку. — Хирузен использовал Поглощающую Печать Мёртвого Демона — как говорится, клин клином вышибают, и справиться с Орочимару можно было только его же оружием — запретной техникой, но и она сработала не до конца. Оставшаяся часть рассказа Цунаде была краткой. Убив третьего хокаге, Орочимару лишился своих рук, и за исцелением от поглощающей печати попытался было обратиться к ней — легендарной целительнице и своей боевой подруге. Естественно, она ему отказала. Разразившийся после этого бой трех санинов был последним воспоминанием хокаге об Орочимару. С тех пор она его не видела, да и новостей о нем практически никаких не получала. Аминами с легкой улыбкой подумала о том, что каждый человек очень ревностно оберегает свои секреты. Разговаривая с Итачи, она не рассказала ему о том, что было написано в письме Кумико, и ни словом не обмолвилась о своем происхождении. Сам он ничего не сказал о причинах, заставивших его вырезать весь свой клан, да и про взаимоотношения с Саске говорил крайне неохотно. Это не учитывая тот факт, что Учиха не поведал ей о том, что Орочимару, как и он сам, некогда был членом Акацуки, а сейчас, вот уже пять лет как, у Орочимару находится его младший брат. Цунаде полностью проигнорировала все, что касается ее личного отношения к Орочимару, и ни разу не заикнулась о том, что в какой-то момент его жизни помимо экспериментов и всего прочего была еще и Кумико. А ведь хокаге об этом явно знала. И, может, даже больше, чем могла бы предположить Аминами. Но излишне допытываться девушка не решалась. Для первого разговора было вполне достаточно. — Я хочу обучаться у вас целительству. Цунаде приподняла одну бровь, но, кажется, едва ли этому удивилась. — Тебя ведь обучили медицинским техникам, ты сама сказала. — Мне этого мало. — Ты хочешь чего-то конкретного? — Я хочу суметь побороть слепоту.***
— Куда ты? — Никуда. Выйду подышать свежим воздухом. Кисаме пожал плечами и отвернулся к стене. Вскоре его дыхание вновь выровнялось, сердцебиение замедлилось, все тело расслабленно обмякло. Мечник из Деревни Тумана уснул. Итачи же вышел из пещеры, и спустя несколько секунд был уже на верхушке дерева. Сегодня было полнолуние. Луна отражалась в его темных глазах огромными желтоватого цвета бликами, но до небесного тела как такового ему не было никакого дела. — Ты должен стать сильнее и убить меня, — едва слышный шепот сорвался с его губ. Снова. Как в ту ночь. Опять, как и каждое полнолуние. Алая слеза стечет по бледной коже, рваное дыхание шиноби растворится в ночной тишине. А где-то шестнадцатилетний подросток вновь проснется с криком, с его именем, с тем самым прозвищем на губах.Нии-сан.
Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.