Странная рыба в морях далёких планет

      Игла ударила о пластинку, и та поприветствовала Пери бьющимися в конвульсиях саксофонами, перемешанными между собой так, что один никогда не отличить от другого. Каждый из них издавал трещащие, рваные и ломанные визги, образуя собой пулеметную дробь злобного звука, впивающуюся прямиком в самую подкорку мозга и принимающуюся вышкрибать оттуда все что там было ложкой.       И все-таки удивительно: как такой артефакт седой древности, когда космос был пуст, и каждое существо томилось на своей крохотной планетке, лишь поглядывая в небо, с опаской и надеждой, дожил до наших времён и даже остался популярен у некоторых ценителей? Таких как Пери, например.       В её комнате, размеров, может, даже чуть больше, чем нужно было девушке, была целая полка переполненная разными пластинками всех жанров и направлений: тут был и майянский джаз, и маслистый сладж, и дейя-бурума, и аката-транс, и даже такие раритеты прошлых эпох как терра-футуризм или трип-хоп. Своей коллекцией Пери гордилась, и каждый раз, возвращаясь с работы, она обязательно ставила какую-нибудь пластинку.       Сегодня, музыкой ей хотелось прочистить мозги, ибо в них бурлила невыносимо безумная каша, вводящая в апатичную усталость; следствие недавнего потрясения, что внесло в ближайшее будущее слишком много неопределенности. Она была обморочена, совершенно не собрана и излишне напряжена. В её голове роились мысли вчерашнего дня, не давая осмыслять сегодняшний, но и не поддаваясь сами: Пери пыталась переварить их, понять их, но мозг отказывался принимать такую пищу, мозг раз за разом отвергал любые факты, домыслы и догадки, никак не принося никакого ответа.       Впрочем, было нечто, за что мозг зацепился и ну никак не хотел отпускать. Он все вертел эту одну мысль, туда-сюда, сюда-туда, смаковал её и так, и эдак, но когда Пери спрашивала себя: "а почему?", никакого ответа, кроме инфантильного трепета и тёплого покалывание в районе груди, где билось искусственное сердце, не следовало.       Через два часа за ней должна зайти её добрый коллега, человек, с которым ей приходится находится рядом очень продолжительные промежутки времени.       Ляпис. В голове тотчас раздалось множество голосов орущих бесконечные вопросы: а какая у Ляпис фамилия? У неё вообще есть фамилия? А откуда Ляпис? Где-то рядом с Кедукой, но откуда конкретно? Какое солнце, какая планета? Почему Пери этого не знает?       Можно было пойти и спокойно посмотреть её досье (которое Пери видела, вообще-то, не единожды, но чей состав напрочь выпал из её головы), но вместо этого она только нервно ходила взад вперёд по комнате, сопровождаемая саксофонным скрежетом и непрекращающимся ни на секунду дождём, пытаясь что-то там у себя в забетонированной памяти откопать.       Вдруг, музыка взвизгнула: каждый инструмент завыл в истерическом припадке, барабаны затарахтели, а на улице вдарил раскат грома, и это секунда в секунду совпало с параноидальной попыткой себя успокоить откровенным бредом: "Во вчерашнем не было ничего такого, совершенно ничего такого! Очень вероятно, это был просто какой-то странный ритуал с её планеты. Кто знает, какие у них, мута...", тут она себя мысленно остановила и поправила: "генофилов, там обычаи? Может, они как собаки друг-друга обнюхивают, хотя Ляпис, конечно, и не собака".       Тут она резко остановилась, обвела комнату взглядом, будто бы в поисках какого-то ответа извне, и, не найдя оного, ударила себя по лицу.       —О звёзды, какая же я дура! —взвыла она, упав на кресло. То, почувствовав напряжённость девушки, мгновенно включила массажную функцию. Пери решила его не останавливать и мгновенно в нем растаяла. —Наконец-то, к тебе, олуху, проявляют какое-то внимание, а ты дрожишь, как пубертатная сучка! Соберись, Перрис Дотон! —строго приказала она себе и набучилась, но держать это долго не получилось. —Приведи мысли в порядок, приведи себя в порядок! Помойся, причешись, —она провела рукой по своим волосам, которые на ощупь и на вид напоминали стог сена: из-за цвета и того, что торчали во все стороны, как у безумного ученого из допотопных фильмов. —может, даже накраситься?.. В кое-том веке. —Она задумалась. —Нет, это наверное слишком. Я откровенно перегибаю палку и накручиваю себя. Мне просто надо успокоится!..       Она шумно выдохнула и вжалась в кресло, которое работало на пределе своих мощностей: оно все дрожало, гудело, невидимые механизмы стучали по спине Пери, нажимая на нервные точки, разрабатывая их, снимая спазмы. Та искренне пыталась ему помочь: она закрыла глаза и попробовала избавить себя от всех мыслей по средству "колхозной медитации".       Вдох-выдох, вдох-выдох. Пери открыла глаза и посмотрела в окно, за котором был неизменный пейзаж: бушующее море преследовало тебя на Луже везде, где бы ты не находился. Бушующее море и проливной дождь. Они помогли Пери отвлечься: отбросив все мысли про Ляпис, про вчерашний день, про не очень удачный сегодняшний день (Пери никак не могла сконцентрироваться на работе: чуть не пропустила поломку в боте, которая могла привести к катастрофическим последствиям. Повезло: в последнюю минуту разум вернулся к ней, и, стремглав, она принялась все чинить и настраивать. Хорошо ещё, сегодня не было никаких вопросов с гидравликой: тогда, пришлось бы встречаться с Ляпис, и это бы точно закончилось прорывом какой-нибудь трубы с последующим затоплением целой станции), про то, что ждало её через два (уже полтора) часа, Пери устремилась куда-то туда, в морскую стихию.       Лужа... Сколько всего было в этом слове, и сколько всего было на этой планете. На первый взгляд, ну море и море, безумное, необъятное море, на котором никогда не утихает шторм. Ветра ревут, что многие космические корабли сносит и разрывает в воздухе, дождь рушится, что мало какое живое существо может находится под ним без страха смыть себе всю кожу и переломать все кости. Ну лужа и Лужа, но нырни в неё: бесконечно огромный подводный мир, в недрах которого скрываются неописуемые чудовища и неописуемые богатства: чего только говорить про гуалиновые и девентиевые залежи? А ведь это была только верхушка айсберга!       И что ещё её поражало: при таких, воистину, нечеловеческих условиях, при такой ревущей ненависти этой планеты к любым посетителям, те все-равно смогли уверенно встать на ноги (даже если вставать пришлось на созданной самим суше), построить сначала исследовательские центры, потом добыточные станции, потом центры переработки первичного сырья, переработки вторичного сырья, а потом и выстроить целые города с полной инфраструктурой, почти ничем не уступающей обычной колониальной планете... Конечно, в большинстве из них жили или рабочие близлежащих станций/центров, или их потомки, но времена первопоселенцев уже давно прошли: "человеком с Лужи" больше не бедняга, зачатый среди пробующих почту и выросший в совершенно неподготовленных для него условиях, человек с Лужи давно равен человеку с Енны или Те-Берии.       Как же опьяняли эти мысли Пери!.. Стоило только задуматься о том, чего может достигнуть человек, чего он уже достиг и через что он прошел, как она впадала в космогонический экстаз. И надвигающаяся встреча уже не казалось такой страшной. Она решила посмотреть на это с другой стороны.       Ляпис. Кто такая Ляпис? Ляпис — генофил, существо, возможно, когда-то бывшее человеком или как человек зачатое, но сейчас представляющее из себя что-то совершенно другое. Для дыхания она использовала жабры: вторичные для суши, небольшие, на шее (которые вдыхала Пери), и первичные на груди — нужные под водой. У неё было две пары век на глазу, одна из которых была прозрачной и смыкалась диагонально. Да и сами глаза не походили на человеческие: черно-синие точки, пустые и не читаемые, это были глаза рыбы. За тонкими губами скрывались ряды острых как бритва зубов — акульи клыки, которыми можно грызть чуть ли не металл. Между её пальцев были перепонки, натягивающиеся в воде, ступни были нелепо большими и представляли из себя "ласты" в прямом и переносном смысле; Пери оставалось только поражаться, каким образом она умудрялась уверенно ходить ими по суше. За спиной виднелся плавник. Её бледная, синеватая кожа всегда блестела, на ощупь была скользковата, хотя Пери знала наверняка — это была именно кожа, а не чешуя. Модифицированная, сделанная устойчивой к холоду (пока большинство работников, и Пери не исключение, расхаживали в кофтах и штанах, Ляпис довольствовалась чем-то подобным то ли топу, то ли лифчику, да юбкой чуть ниже колена) и пригодной для долгого пребывания в воде, но кожа. А какой Ляпис была внутри!.. Это Пери было трудно даже представить. Нечеловеческий скелет, рыбьи волокна, совершенно по другому размещенные хрящи, отсутствующие у людей органы... И все живое.       Пери же была живой не вся. Сколько процентов в ней было механики? Руки, ноги, глаза (очки носили исключительно декоративную функцию (Пери казалось, что они ей идут)), желудок с кишечником, позвоночник, ребра... сердце, да и не только. Все было трудно припомнить. Пери была больше чем на половину машиной, Ляпис была больше чем на половину рыбой (может, чем-то ещё).       Кто из них дальше от человека?       Эта мысль лишь сверкнула в голове девушки, быстро помутнев под давлением других материй. Чего стоили все эти вопросы человечности по отношению к тем, кто добровольно от людского ушел, когда сам человек не может держаться на выставленных собою требованиях? Да и сейчас девушку заботили немного другие вещи: после того, как она впала в короткий эскапизм и смогла успокоиться, вопрос того, что будет дальше, загорелся с новой яркостью.       А дальше будет час, в который себя нужно было чем-то занять перед приходом Ляпис.       Пери уже готова была опять подорваться чтобы бесцельно бродить взад вперёд, но смогла себя удержать в сидячем положении. Потом задумалась. Не прошло и пол минуты, как весь дальнейший план стал ясен, как дуготское небо на её родной Хомовоте.       Теперь уже она встала с полной осознанностью своих дальнейших действий, первым из которых был хороший душ.       Пери прошла в ванную комнату, скинула рубашку, штаны и нижнее белье, легла на кушетку. Дала голосовую команду: из стен появились механические "руки", которые потянулись к протезам девушки и принялись разбирать её, словно конструктор Лего. Здесь скрутить, там отключить, отсюда снять, тут отсоединить... Провода, крепления, все было отделено и спрятано где-то в стенах, где хранились другие протезы, под все случаи жизни: для дома, для работы, для выходов и для входов.       Теперь, на кушетке лежал беззащитный обрубочек человека. Другая команда. Из стены появился робот, который четырьмя руками аккуратно взял девушку, за зад, за талию, за спину, за голову и понес в ванную, где принялся купать, словно младенца.       Это был совершенно обыденный ритуал, проводимый с завидной регулярностью, и ничего унизительного Пери в нем не видела. Естественно, она могла помыть себя сама: но это заняло бы гораздо больше времени и потребовало бы больше сил. Тем-более, что сейчас на ней были не предназначенные для купания протезы, которые пришлось бы менять. Так что когда механические руки промывали одновременно волосы на голове и на лобке, Пери просто думала, что ей одеть? В первую очередь, что ей одеть к себе.       Робот объявил о том, что закончил и вернул девушку на кушетку. Она продолжала думать (даже попробовала почесать свой затылок, забыв, что нечем), и вдруг, её осенило. На лице девушки прорезалась самодовольная улыбка, полная восхищения собственной гениальности.       Ещё одна команда, и к ней уже приделывали её особые, дизайнерские концы.       Пери получила их как подарок на Кргмха'угррумбрх'ык'ика 5, (чьё название она так ни разу и не смогла произнести правильно, сокращая до более простого и понятного Кргмха, что ей прощали за выдающуюся работу), и по-настоящему этим гордилась. Кроме того, что это был абсолютно заслуженный подарок, вручённый и полученный с гордостью, это был кич, в лучшем значении слова.       Они были темно-зелёные с точками кислотно-желтого и пятнами синего, лакированные и вычищенные до блеска, с предельно черными, светопоглощающими соединениями из гуалина окрашенного хкутой. По рукам проходил рельеф псевдо-вен и костянных наростов, подражая конечностям насекомых. Особого шика предавали небольшое количество шипов и рудиментарных горбочков (что подражали оным на кхчрото), в особенности, на локтях и костяшках длинных, худых семи пальцах (большой, меньший, указательный, отрицательный, средний, безымянный, мизинец, идеальное количество для игры на мгекхе) на руках. Подобный рельеф был и у ног. В себе они совмещали худощавость и силу: большие бедра, выпирающие квадратные икры и крошечный ахил, выглядели очень элегантно. Пальцев было всего два, и они походили на черные когти для раздиранния плоти.       Многие могли упрекнуть её за некоторый гротеск, но сложно отрицать, что они действительно красивы, и более — экзотичны. Пери решила: не только Ляпис должна выглядеть как плод запретной любви далёких существ.       Она осмотрела себя голую с этими протезами. К ним у неё не могло быть никаких вопросов, но к себе... Сказав, что она следит за собой, Пери бы сильно скривила душой. Слишком часто она недоедает, слишком часто чередует это с перееданием. И это не говоря уже о режиме сна: в некоторые недели не набиралось и восьми часов (последствия чего легко было наблюдать прямо сейчас: вокруг её глаз красовались глубокие, темно-фиолетовые пятна мешков). Про регулярные тренировки вообще не могло быть и речи: хоть на станции это и было обязательным, девушка легко находила способы филонить.       Но хорошо же иметь механическую пищеварительную систему! Несмотря на это, всё-таки, тело Пери в замечательной форме. Не идеальное, но кто же до него дотягивался? Кожа здоровая и гладкая, хоть и не по младенчески, жир был только там, где нужно (груди можно только позавидовать) или где он не был заметен, талия напоминала идеальные песочные часы, лобок аккуратно выбрит треугольником.       Но презентовать себя в таком виде она не могла (а соблазн был, и он кидал Пери в краску, так что она его всеми силами отгоняла): она прошла к зеркалу, хлопнула в ладоши, и то открыло за собой гардероб.       Пери понятия не имела, откуда он набрался: она ничего из этого не носила! Весь её фасон состоял из тройки рубашек, двух джинс и кофты, которые носились неделями, а стирались только тогда, когда на этом настаивали, и даже не смотря на сверхтехнологичную стиральную машину, так и не смогли избавиться от некоторых совсем сомнительных пятен. Но в этом безмерном шкафу томилось столько одежды, что глаза просто разбегались, то пытаясь понять, что и откуда это, то понять, насколько нужно быть пьяным, чтобы это надеть.       Пери предприняла искреннюю попытку разобраться во всем этом хламе и выбрать что-то самой, но задание было провалена в первую же минуту: девушке захотелось все достать и сжечь к чертовой матери. Её бесило все: от количества, до внешнего вида этой одежды.       Тогда она снова стала ходить по комнате (все ещё голой, даже без нижнего белья), но на этот раз, не бесцельно: она писала код. Голосовыми командами. И не прошло и пяти минут (слава современным технологиям и тому, что Пери более года назад потратила месяц на настройку системы), как руки из стен сами сделали ей более приличную одежду, использовав как материал висящие в шкафу "мешки из под картошки".       Наряд был готов. Ничего излишне броского, но четко понятно: Пери — не обрыганка с отходной планеты, и не колхозница с аграрной, Пери — состоявшаяся и уверенная ячейка общества, идущая на передовой прогресса. Рубашка с косыми пуговицами, витиевато блуждающими в разные стороны, снежно-белая, с поттёками темно-зеленного и тёмно-синего, а также "брызгами" кислотно-жёлтого (под цвет протезов) на верх, черные джинсы, подчёркивающие рельеф ног и имеющие отверстия для шипов, узкие, но слишком длинные, что к концу они образовывали кучу складов, вниз. Ну и чтобы не умереть от холода на улице: пальто макинтош, с тремя накидками на плечи, уходящими каждый на сантиметров семь ниже другого.       Пери была готова.       До выхода оставалось 27 минут и 32 секунды.