Странная рыба в морях далёких планет

      Ритмичность была законом на С-13D2PGF: каждый, кто ступил на её поверхность своей ногой, щупальцем, хвостом, костылём или что там у вас есть, обязан был её принять. Ритм, ритм, ритм — ему здесь подчинялось все. Ты встаёшь в назначенное время, ешь в назначенное время, работаешь в назначенное время, отдыхаешь в назначенное время и ложишься спать в назначенное время (чему Пери, конечно же, не следовала). Если же твоё сердце желает песни, если оно желает танца — суровый надзиратель в виде дождя, ни на секунду не прекращающего фонить, фонить стенной непролазного статического шума, довольно быстро раздавит эти желания под весом своих капель. На Луже, единственными переменами были только изменения силы бури.       Но Пери умудрилась из ритма выпасть. Она промазала по какому-то такту: может, где-то поспешила, или наоборот, отстала? Она нарушила течение своей жизни, нарушила плюс-минус-позитивное, неизменное расписание своей жизни, и теперь, окруженная ритмом (дождь сегодня разыгрался ни на шутку — он лупил и лупил, лупил и лупил, что даже на превосходно шумоизолированной станции приходилось немного повышать голос, дабы тебя услышали, и множественные работники, пришедшие на законно им положенный обед, получившие долгожданный час отдыха, громко (пытаясь перекричать дождь, стук ложек о тарелки и друг друга), переговаривали между собой, то и дело (но подчиняясь строгому внутреннему ритму), разражаясь возгласами и смешками; раз в несколько минут, компьютерный ассистент оглашал какую-то информацию, новости) жизни, ощущала себя чужой на балу (жизни).       Зачем она пошла? На что она клюнула? И что, чёрт возьми, это вообще было?       То, что она чувствовала вчера, перед встречей, не могло и на секунду сравниться с той рассинхронностью мыслей, которая царила в голове у Пери сейчас. Это было что-то совершенно новое. Это было буйство, это была буря. Буря, такая буря, что происходящее за окном (а за окном лило все сильнее и сильнее, краем уха Пери услышала, что сегодня отменили посадки кораблей менее пятой категории из-за опасности того, что они не выдержат давление), казалось лёгким летним дождичком. Наверное, эту бурю могла понять только... Ляпис.       И почему все всегда возвращается к ней?       Она тихо простонала. Воспоминания и огрызки размышлений накатывали волнами-убийцами, непредсказуемыми, разрушительными и беспощадными, сбивающими все на своём пути и оставляющими после себя только скелеты памяти, раскуроченные и разбитые.       Механический голос прозвенел: "на станции JRT-139836G объявлена тревога — дождь привёл к повышению активности у Гулливеров. Нашей станции ничего не грозит, наша станция..." и бла-бла-бла. Станция JRT-139836G добывала гуалин. Станция JRT-139836G была похожа на башню.       И почему все всегда сводится к фаллическим символам?       Пери поморщилась. Она все ещё понятия не имела, как относится к произошедшему, даже больше — она даже не могла нормально об этом думать. Не думать не могла тоже.       Больше всего ей хотелось просто забыть это, не утруждать себя сложными разборами собственного мозга; каждая часть тела ей беспрекословно подчинялась, а если не подчинялась — её можно спокойно заменить, каждая; кроме серого дружка, непонятного, странного, но незаменимого. Ей хотелось, чтобы вчерашнего алкоголя хватило на то, чтобы память стёрлась, но его, очевидно, не хватило — она помнила. Помнила все. Все, до самой мелких деталей.       Она помнила, как выглядела Ляпис — помнила её лицо, меняющее выражения ещё чаще, чем обычно, помнила, как она дрожала, как тряслись её жабры, как она закусывала губы своими резцами, потом как проходила по этим губам своим языком... Она помнила, как Ляпис пахла — запах рыбы, не только её собственный, но и оставшийся от ресторана, как и запах алкоголя, который они распивали, запах хлора и зажута, пропитывающий её, запах улицы, гуалиновых испарений, старого пластика, ржавого железа... Помнила, какая Ляпис на ощупь: какая у неё гладкая, шелковая, словно без пор кожа, но твёрдая, очень твердая; как тепло и мокро в грудных карманах, какая сложная и нежная текстура её жабр; как пульсировали вены на её...       —Рассказывай, как прошло? —услышала Пери прямо над своим ухом знакомый до зуда голос.       Она повернула своё лицо к подсевшей Аме. Та, как обычно, источала энергию тысячи солнц, в сравнению с которыми теперешняя Пери не тянула даже на крохотную, непропорциональную луну вокруг мерзлой планеты, крутившейся вокруг коричневого карлика.       —Я вижу, не очень. —ответила Аме за неё, обеспокоено рассматривая лицо девушки.       —Не понимаю, о чём ты... —Пери протёрла глаза (как часто делала до того, как заменила их) и уставилась на нетронутую кашу. Она пыталась сыграть на дурочку, заранее понимая, что обречена на провал.       —Ой, да ладно тебе! —она ударила девушку по спине, совершенно не рассчитав силы своей кошачьей руки, что Пери тихо йокнула. —Я видела, —она пододвинулась к девушке вплотную, прямо к самому уху (что Пери пришлось снизить громкость; так, на всякий случай), и прошипела: —как вы выходили.       Все. Теперь пути к отступлению были окончательно обрезаны: можно пробовать вертеться, мешать факты, приврать, в конце концов, но если Аме уже собрала у себя в голове цельную картину (даже если совершенно неправильную), против неё переть сложно, сядь ты хоть на пфекизийский трактор. Да и, в конце концов, Пери была слишком измучена, чтобы противится.       —Ну выходили и выходили, и что с того? —она посмотрела на подругу совершенно пустым взглядом. Только где-то в глубине глаз, хоть они и механические, неживые, лишенные человеческой искры, читалось тихое "помогите"... —Выйти что-ли нельзя...       —Вместе? —на что-то неоднозначно намекала Аме.       Пери пожала плечами. В обычное время, она бы съязвила, сказала бы что-нибудь вроде: "да я бы сама в жизни не пошла", или: "ну не с тобой же". Но нет. Пери уже забыла про то, что у неё спрашивали и всунула ложку в отвратительную на вид кашу. Может, это она такой кажется только после вчерашнего? Раньше она нормально ела эту кашу. Каша как каша. Сейчас почему-то не идёт, хотя ничего такого в этой каше не было. Самая обыкновенная каша, все такую кашу едят, и только Пери поедает её глазами, искренне пытающимися кашу проанализировать. Они высвечивали характеристики каши, но Пери их не читала. Зачем ей читать про кашу? Она все и так читала про эту кашу. Ничего в этой каше такого нет.       —Эй, —Аме легонько толкнула её локтем. —ты только скажи, что она тебе сделала, и я эту рыбёшку на рыбий жир отправлю. Ну или в банку засуну, как шугготов.       Хорошее предложение. Только почему оно звучит так неприятно? Звучит... оскорбительно? Бьёт куда-то, куда ещё ничего (и тем более такие фразы) не било. И почему она опять напоминает про Ляпис?       Пери поднялась, подняла свой поднос и под нос прошипело гадкое:       —Иди к черту...       Она даже не назвала её олухом. Первый признак того, что она совсем "не в себе". И Аме бы не была ей лучшей подругой (по крайней мере, она так сама считала), если бы этого не поняла.       Но что было с ней конкретно? Аме не могла знать. Имеющаяся у неё информация была удивительно, просто катастрофически мизерной. Она заключалась всего в одном факте: вчера, близ "вечера", Пери вместе с Ляпис отправились в город. Куда конкретно? Зачем? Может, они вовсе и не на свидании были: провозили контрабанду, например. Или делала совместный заказ на чьё-то убийство. А что? Эти варианты тоже нельзя исключать!       Пери отсела, но не слишком далеко (что для неё нетипично: в обычное время, если ей что-то не нравилось, она уходила прочь, или показательно, по-детски, забивалась в угол). Туда она шла медленно, часто останавливаясь, с пару секунд стоя на одном месте, а потом продолжая движение, но с чуть другой траекторией. После очередной остановки Пери посмотрела на один из пустых столов (когда возле окон было не протолкнутся, дальние пустовали), застыла, посмотрела в бок, снова на него, сделала два шага, посмотрела на него опять, и только потом села.       "Нет, я этой рыбе оторву её хвост и затолкаю в задницу!"— гневалась Аме, смотря, как её подруга оказывается неспособной даже поднести ложку ко рту, то откладывая её в нерешительности, то роняя в приступе остолбенения. "Что она вообще сделала с бедной маленькой Пери? Нет, это я так просто не оставлю!".       Она было поднялась, чтобы всё-таки заставить киборга все рассказать, может, применив чуточку силы, но остановилась: нет, не пройдет. Пери и так была ужасно твердолобой: она либо радостно делилась всем сама, либо информацию нужно тянуть клешнями, желательно, максимальной грузоподъёмности, но теперь, кажется, это перешло все границы. Она ничего ей не скажет. Тут нужен...       Особый подход.       Тут нужен кто-то, кто лучше всех разбирался в парных танцах, лучше всех разбирался в том, как подстроиться в чужой ритм, как вернуть свой и уйти в пляс. Был ли этот кто-то в переполненной столовой, где разные пляски перемешивались между собой, образуя единый ансамбль, дирижёром которого выступал дождь?       Аме огляделась. Он, точнее она, точнее, они — были. И, видимо, уже приметили, зачем к ним вот-вот пойдут.       —Что-то её совсем разбило. —в унисон заговорили две головы.       —Да это её... —она понизила голос и пододвинулась к уху одной из голов (беловолосой, чья челка закрывала единственный глаз). —Ляпис.       Головы повернулись к Аме: одна с непонимающих выражением, раздраженным, почти переходящим в злобу, словно бы этот факт касался лично её, другая — холодным, рассудительным, отстранённым, чуть ли не наплевательским. Пару секунд, и головы вошли в унисон: перед девушкой предстала та самая Гариет, те самые две слившиеся в единое противоположности, так хорошо все знавшие, так хорошо всех видевшие, и так хорошо во всем разбиравшиеся. И эта, та самая Гариет, понимала, что с Пери.       —Подожди здесь, —строго сказали головы, как для непослушного ребенка, но смиренно: словно бы понимая, что ребенок все-равно сделает по своему. —я с ней поговорю.       Аме кивнула, а Гариет поднялась со своего места и неспешно побрела к столику, за которым продолжала прожигать головные нейроны Пери. Её походка была грациозна, уверена: человек, что так ходит, не может быть неправ, а если и не прав, он убедит тебя в том, что это не так. Это походка человека, способного быть отстранённым, сконцентрированный и расслабленным одновременно, при этом ещё и обдумывая всевозможные варианты развития события. Каков шанс того, что Пери устроит истерику? Каков того, что она расплачется и кинется в объятия? А того, что достанет невесть откуда взявшийся болтер и превратит всех окружающих в фарш, такой же, как им подавали ещё вчера?       Но гораздо больше Гариет казалось, что реакция будет другой, более пассивной.       —Ты как? —она положила свою массивную руку Пери на плечо, но сделала это с такой материнской нежностью, что та даже не вздрогнула, как делала обычно, даже будучи в обычном состоянии. —Выглядишь не очень.       —А? —ей требовалось минимум три секунды, чтобы выйти из астрала.       —Ты выглядишь не очень, —повторила Гариет, разглядывая лицо Пери: —что-то случилось?       —У всех что-то случилось... —промямлила девушка, обратно возвращаясь к разглядыванию каши.       —Но я спрашиваю про тебя. —она настаивала.       —А что про меня? —Пери залезла так глубоко в кокон сознания, что словно бы забывала прошлую свою фразу, только бы не отвечать. Главное — вовремя ей напомнить, пока она действительно не забыла.       —Пери, я вижу тебя насквозь, —она подняла очки с двухглазой головы, глаза которой все ещё отсвечивали каким-то первобытным буйством, не совпадающим ни с тем, как Гариет держалась, ни с тем, как говорила. —что у вас случилось?       —Ничего не случилось... —отмахивалась та.       —А что должно было? —не прощупывая почву, вдарила двухголовая, кажется, поняв, в чем проблема.       Пери заерзала на месте, но не отсела. Она задумалась, но видимо, на этот раз, мысли уходили в подсознание не так глубоко, не так глубоко ныряли в воду, не так высоко лезли по древу ассоциаций.       Да. Случилось. Не случилось. Случилось, но не то. Где-то между.       Пери думала, а Гариет словно бы думала вместе с ней. К ним присоединились ещё и Аме, проводящая свой, мало относящийся к делу, но очень активный мозговой штурм. Киборг поелозила ложкой в каше, набрала в легкие воздуха, и:       —Там... —заглохла, оборвав фразу. Блок. Связи просто обрывались.       —Где? —лишний вопрос, не тот вопрос, но Гариет все-равно его задала.       Пери что-то промямлила. Потом отложила ложку, глубоко вдохнула, выдохнула, потом повторила действие ещё несколько раз. И только потом заговорила:       —Thanzek gé kuúinth, okáity, khaní thazeke gé, ouhm, níle fhéakwen gé tarzeka, Ik-Ik... —Пери перешла на какое-то странное, почти непонятное для Гариет (и полностью непонятное для Аме) наречие со своей родной планеты, возможно, язык своего детства, язык, которым легче всего говорить искренне. —Táku ka-chakhulu...       —Ты про секс? —встряла Аме, подсознательно почуяв "свою стезю". Пери злобно на неё зыркнула, а оба взгляда Гариет киборга только поддержали, так что девушка умолкла и набучилась.       —Kach twe... —Пери кивнула. —Gnésondo. Thanzek beantséсh agsafunn gnésondo. Beantséсh.       —У вас что-то случилось во время процесса? —Гариет говорила серьезно, как о настоящей проблеме, о чем-то, что стоит времени.       —Twe. Ok-káity nayi. —Пери заговаривалась. —Níl féidikcisa liozi ohk mhíkuyinú.       —Ты была к этому не готова?       —Twe. Okáity nayi. —Пери прорычала, злясь на свои же слова. —Twe, okáity níle ch'y gnésondo. Bhíwaku enrudу... eintlé.       —Что это?       Пери умолкла. Думала. В её движения вернулось часть ритма, её движения снова становились понятными, хотя и дёргаными. Пери оживала. Пери думала. Пери все вспоминала, но не в виде огрызков, обрывков и бессознательных образов, а четкой, логичной, пригодной для анализа картины, и теперь заливалась краской, на радость сидящей и за всем наблюдающей (хоть и ничего не понимающей, только на уровне интуиции) Аме. Пери, чуть заикаясь, сказала:       —Chudí.       У Гариет выгнулись брови, кажется, на обоих головах, хоть и видно это было только на одной.       —Прости, я не понимаю.       Пери продолжала краснеть, и повторила, но тише (стеснение), своё странное, звучащее как ветер, что колышет старую калитку, слово: "Chudí". Гариет вспоминала все известные ей языки, перебирала варианты, надеясь найти какой-то аналог. Понимать, о чём говорил киборг и так было сложно, но что это?       —Какая-то отвёртка?.. —головы что-то нашли в своей общей памяти, какое-то древнее, вышедшее из обихода слово. Пери отрицательно покрутила головой, потом остановилась, показала рукой, что не совсем, но близко, близко. Она сложила ладонь колодцем на двух руках и поставила их друг на друга. Головы переглянулись. Кажется, они поняли.       —Ты была не готова к таким особенностям. —Гариет вернула своё спокойствие и теперь даже не спрашивала, но констатировала факт.       —Twe. —подтвердила Пери. Её затрясло. Мысли возвращались туда, мысли возвращались к ней и к нему у неё, возвращались ко всей сцене со всеми её особенностями и подробностями. Возвращались, бессмысленно и беспощадно — Пери отвечала, но Пери все ещё не знала, что об этом всём думать?       —Но ведь она тебе... —Гариет столкнулась с умоляющим взглядом киборга, косящим в сторону "попутчика", и, поняв, что с некоторыми ушами Пери делится информацией не хотела, сама перешла на незнакомый для Аме язык. —Botgana​ chula​'chett​ neang​ chbasa​ dasar​ te​amin​ thommotea​n robang?       —Totwet... —ответила Пери, провожая взглядом показательно поднявшуюся со словами "ну вы и сволочи!" Аме.       —Tavean chenpe?       —Nayi! —Грякнула Пери, мгновенно осознав, самой, без чьей-то помощи, что ответила как-то подозрительно резко.       —Тогда в чем проблема? —не наблюдая лишних ушей, вернулась на общий Гариет.       —Ik níle fhidazi... —Пери легла на стол, отчаявшись в попытках понять, в чем же все-таки проблема.       —Ты к ней что-то чувствуешь?       —У-khu... —промямлила она, оставаясь лежать на столе.       —Мне кажется, я, точнее, мы, —головы повернусь и заулыбались друг другу: на какую-то секунду, каждая из голов стала собой, вернула свою "оригинальную" личность, но только для того, чтобы потом, уверенные в нужде единения, снова слиться, —знаем, что это.       —Что? —глупо посмотрела на неё, или них Пери, чуть приподняв голову.       Гариет заговорщицки моргнула.       —Сколько вы знакомы? —спросила       —Где-то... четыре года.       —Этого обычно более чем достаточно. —головы улыбнулись. —Так может пойдёшь с ней поговоришь?       Пери кивнула. Да, пойдёт.       Девушка встала изо стола и пошла к выходу из столовой. Динамик объявил, что дождь становится неконтролируемый и имеется вероятность того, что на станции станет опасно.