Забудь о зелёной «Волге»

Катя аккуратно сложила лёгкий чёрный платок, убрала его в ящик и тяжело вздохнула: прошедшие похороны она отстояла с огромным трудом. Всё это время она держала за руку Игоря, который, в свою очередь, удерживал под руку Кирилла. Тот совершенно поник и потускнел, его щёки больше не блестели розовым, его звучный голос притих, и расслышать что-либо от и так немногословного парня стало ещё сложнее; хотя, по сути, он ничего и не говорил — только стоял и смотрел не на что-то, а сквозь. Игорь вёз Кирилла туда и назад, увиливая от постов ГАИ, провожал его в квартиру и наблюдал, пока тот не уснёт от бессилия. Смотреть на него было невыносимо больно, и потому взгляд Кати задевал его лишь украдкой, но каждый раз на поблекшем лице было только это совершенно безжизненное выражение, все черты внешности — от уголков глаз до губ — были опущены, точнее, обессиленно притянуты к земле. Скорбящий Кирилл напоминал белую гвоздику, которая сперва скромно ловит каждый солнечный лучик, а потом склоняется вдвое над письменным столом за всего одну ночь, и никакие подкормки уже не могут воскресить в ней жизнь. Это была первая причина для беспокойства. Игорь опустошённо опирался на дверной косяк: ноги в чёрных брюках беспощадно ныли, тёмно-серая рубашка была полностью смята после десятков беспокойных рук, обхватывающих его как самого крепкого на вид, чёрные волосы выбивались из хвоста непослушными длинными прядями-проводами. Из всех друзей и коллег на похоронах Иры он был один, другие наотрез отказались по разным причинам, и каждую из них можно было понять, да ему и самому совершенно не в радость было там, где он оказался. Слушая напевные слова священника, мужчина думал только об одном — произошедшее никогда не будет раскрыто до конца: преступник обвинён посмертно, а вот уже его статус «пострадавшего» вряд ли обретёт какую-то однозначность и точность. Тайну своей смерти Влад унёс с собой в могилу. Это было второй причиной. Но, как это водится, где есть две вещи, там будет и третья. Третьей причиной тянущей боли в сердце Игоря был Слава. За последние месяцы он ни на день не выходил из своего каменного, липко-холодного саркофага, и если раньше его лицо всегда выражало патологическое недовольство, то теперь в нём была только прозрачная безысходность. Казалось, что в его голове роятся сотни, тысячи мыслей, а он не может ни самостоятельно услышать и разобрать, ни высказать кому-то ни одну из них, и вот они опускаются из головы пыльным осадком на душу, не позволяя ей дышать. К своему стыду, Игорь понимал, что сам ни разу не предлагал другу выговориться, облегчить что-то внутреннее, думая, что тот никогда не откроется, тот никогда так не делает, а ведь на самом-то деле ни одной попытки предпринято и не было. — Я должен поговорить со Славой. Погружённая слишком глубоко в прострацию собственных мыслей Катя обернулась: всё ещё склонившийся к дверному косяку Игорь несмело смотрел на неё. — Что? — Я хочу поговорить с ним. На него свалилось слишком много, я чувствую, что ему очень плохо сейчас. Девушка как-то незаметно для себя улыбнулась: наконец-то они вновь принимают друг друга. Чувствуя в этом некоторый эгоизм, она знала, что случившееся в их треугольнике — полностью её вина; Слава и Игорь не смотрели друг на друга, а если и обращались друг к другу — в этом чувствовалась какая-то фальшивость. Они не тянулись, не улыбались, не звонили, и каждое их движение к общей точке казалось новогодним подарком: раненый Слава держал Игоря за руку, Игорь первым бросался к Славе, когда тот хватался за больной живот, если их взгляды встречались, это была тоненькая ниточка, состоящая из опаски и беспокойного недоверия. — А я, наверное, — девушка опустила поверх блузы светлый свитер, — съезжу к папе. Она мягко обняла Игоря и глубоко вздохнула, прижимаясь к его груди. Мужчина опешил: зачем ей уходить, куда? Каждое движение девушки в сторону вызывало в нём тревогу: «А вдруг что-то произойдёт, вдруг на неё нападут, вдруг похитят…» — он этого не выдержит, не вынесет, не переживёт, он сойдёт с ума. — Думаю, вам нужно побыть только вдвоём, — будто читая его мысли, ответила она. Катя грустно улыбнулась и прикрыла за собой дверь.

***

— Это из-за меня всё. Игорь с недоумением насупил брови и обернулся: ещё окружённый уличной прохладой Слава сидел на диване, опустив голову, отросшие волосы закрывали его лицо, но Игорь точно знал, что за ними скрывается. — Почему ты так говоришь? — Потому что это правда… Игорь посмотрел на Славу: на его побитом лице ничего не было. Снова. Но тот факт, что он заговорил первым — главное доказательство того, что всё действительно непривычно плохо. Игорь подкатил к дивану пуфик, на котором обычно сидела во время макияжа Катя, и с обеспокоенным видом сел напротив друга. — Знал бы ты, как я от этого устал, — Слава будто не говорил, а лишь выдыхал слова. — Я просыпаюсь, смотрю в зеркало: а там вот это, — он указал рукой на свои глаза, — и мне не хочется смотреть на своё лицо, я опущу взгляд ниже и увижу швы на своём животе, который всё ещё тянет, и мне кажется, что это чувство никогда не исчезнет, потому что я всё ещё не совсем верю тому, что не умер тогда, у меня не получается это принять. Я включаю телефон и каждый раз, клянусь, каждый раз сообщения Анжелы и Богдана оказываются друг под другом, а мне от этого просто отвратительно. Я приезжаю на работу, мимо проходят люди, красивые девушки, а я думаю: «Блять, даже не смотри на неё». Да и ты посмотри на себя, ты только приехал с похорон девушки, которая погибла из-за меня! Подрагивающие слова становились громче, пока не перешли в нервный, нехороший, нездоровый смех. Плечи мужчины тряслись, подталкивая ладони закрыть панически хохочущее лицо, которое, кажется, могло в любой момент разойтись по швам. Таким взвинченным вспомнить его было очень сложно, если вообще возможно; Игорь попытался осторожно подступиться, заглянуть тому в глаза, но и этого не вышло — лица Славы совершенно не было видно. — Я же делаю то, что хотел, и получаю то, что обязательно за этим следует. Тогда чему я удивляюсь? Разборкам? Убийствам? — Ты не можешь знать, что сделают другие люди, — Игорь выждал момента, когда Слава поднимет голову, и посмотрел на него так спокойно и мягко, как только мог. — Я должен это знать. — Как видишь, это не всегда возможно. Всё, что ты действительно должен — это успокоиться, насколько тебе будет доступно. — Я не могу… Руки Славы, всё ещё слегка прикрывавшие лицо, дрожали, так и подтверждая его слова. Он не мог успокоиться, как и они не могли перестать трястись. Игорь протянул ему руки, но Слава не поддался и не сдвинулся с места. — Пожалуйста, дай мне помочь… — Да не нужна мне помощь! Слава подскочил с дивана на ноги и выпрямился, вытягивая по бокам руки. Конечно, должен случиться настоящий конец света, чтобы ему действительно захотелось получить хоть какую-нибудь поддержку, ну или хотя бы признаться в этом. Однако у Игоря был один талант, который пригождался в жизни, в которой присутствовал Слава — навязчивость и упёртость. — Слав, позволь мне тебя поддержать, пожалуйста. Игорь поднялся с места и, подходя к другу ближе, обнял его, крепко смыкая руки на спине. Слава попытался оттолкнуть мужчину грудью, руками, но ничего не получилось, и его руки опустились, практически упали. Игорю вновь довелось почувствовать в кольце своих объятий стойкое, но одновременно распадающееся пылью существо, которое, кажется, вот-вот окончательно обмякнет и выпадет из рук, разбиваясь о пол. Слава тяжело выдохнул и зажмурил глаза. — Что бы ни произошло, у тебя всегда есть я. — Главное, чтобы и это я не потерял.

***

От высоты переходящего в купол потолка едва не начинала кружиться голова, тёмное красное дерево скрипело под ногами и скоро надоедало взгляду, и Богдан мог поклясться, что за всё время ему так и не удалось увидеть ни одной стеклянной поверхности. Их с Игорем и Славой сопровождали от самого входа, не выпуская из внимания ни на минуту, и с каждым шагом страх перед неизвестностью становился всё менее подконтрольным. Никому из вошедших не дали открыть двери самостоятельно. В кабинете с кремовым покатым потолком, за столом у покрытой лаком деревянной стены с большой неизвестной картиной в широкой рамке, явно упиваясь своим уверенным превосходством, сидел, хотя, скорее восседал, Михаил Рубин. «И этот здесь», — подумал Слава, замечая у стола стоящего Илью Костарева, смотрящего от безделья по сторонам. — Как на картине, — Рубин улыбнулся, — «Три богатыря». Где ж вас таких выращивают? Присаживайтесь, в ногах правды нет. Уголки губ Игоря взбешённо дёрнулись вверх и быстро вернулись назад. — Вы должны сказать мне спасибо, — мужчина по-детски наивно пожал плечами. — За что это? — Слава поднял подбородок и скривил лицо. — Считайте, я уволил самого ненадёжного вашего сотрудника. Вообще, из этого следует мораль: самая уязвимая часть любого человека — то, чего ему не достаёт в жизни. Это может быть что угодно — внимание, время, деньги. Вот у нашего с вами бывшего коллеги это было деньги и долги. У всех есть слабости, но это не самое страшное, — мужчина пронзил стоящих напротив взглядом. — Страшнее то, что каждый из вас носит на шее как ошейник — зависимость. А я, к вашему несчастью, знаю их все. Вот так, без имён… «Один взрастил девчонку с малых ногтей, и теперь разорвёт любого, кто её обидит», — Илья опустил голову и вздохнул. «Другой не остановится ни перед чем, лишь бы его медсестричка встречала его дома с улыбкой», — Игорь мысленно испуганно зажмурился. «Третий, — голос дрогнул, смеясь, — даже упустив дорогое, не подпускает к нему ни своих, ни чужих», — Богдан сжал челюсти. — А четвёртый, — мужчина с наслаждением смаковал каждое слово, — как помешанный высчитывает секунды, граммы, биты, лишь бы всё вышло так, как ему хочется. Вот только есть проблема — тот, кто сильнее, определяет правила и условия. Слава не позволял себе раздражаться, сомневаться, пасовать. Особенно теперь. — Любимые люди — это не слабость и не зависимость. Та девушка, которую убили по твоей указке, была честным человеком, учительницей маленьких детей, ей было всего 24 года, и её мужчина мечтал сделать ей предложение. Она не сделала ничего плохого, она защищала себя, свой дом и свою любовь. — Погоди, мои ребята тоже не сделали ничего плохого, — Михаил постучал пальцами друг о друга. — Они просто не успели, — Игорь скривил губы. — Скажешь — и не думали? Я глухотой не страдаю, и я смог узнать всё. — Да плевать я хотел! Вы посягнули на моё, я же всего лишь повторил за вами. — Это предупреждение? — Слава недоверчиво приподнял одну бровь. — Это вызов, — Михаил медленно улыбнулся. — Если ты его примешь… Мужчина перевёл взгляд на другого, всплеснул руками и громко рассмеялся. И так взвинченный Игорь помрачнел ещё сильнее: его самолюбие было задето. Увидев его раздражённо-обиженное лицо, Илья усмехнулся. — Ох, простите, всё время забываю, что вас двое! — Договаривай до конца, — Богдан процедил слова сквозь зубы, — Рубин. — Вы все до ужаса мне надоели, — тот нехорошо улыбнулся. — Вы как комары, а у меня на комаров аллергия. Давайте, прекращайте свои спектакли, сидите у себя, продавайте угнанные машины и радуйтесь жизни, точнее, тому, что от неё осталось. Если вы продолжите злить меня, то этих поводов для радости станет меньше, вы же это понимаете, так? Слава холодно смотрел вперёд: напротив сидел Рубин, хищно оглядывающий их троих, наивно полагающий, что они готовы сложить оружие, поджать хвостики и убежать, ещё радуясь тому, что сами они живы, хотя и до смерти перепуганы. И пусть последний пункт был действительно правдив, топор войны всё ещё был не закопан: он лежал на поверхности, и к нему уже подступались медленные длинные пальцы. Где-то в стороне, заметный только боковому зрению, стоял Коста — слишком тихий, слишком скрытый в тени, непривычно находящийся поодаль; он тихонько усмехался, глядя на Богдана, но тот даже не понимал, почему. — А ты не злись, — усмехнулся Слава, — купи успокоительных, выпей чаю с ромашкой, помни́ песок на пляже. Не дожидаясь его, Игорь и Богдан направились к выходу. Теперь что-то точно случится, и им от этого никуда не деться.

***

В последнее время Игорь слушал Катю вполуха и корил себя за это. Иногда он слышал голос и изо всех сил пытался сосредоточиться, чтобы найти его источник — тогда на его глазах выцветал из тумана её образ с крупным пучком густых волос и поблёскивающим телефоном в руке, светящийся, одетый в его старую рубашку в крупную клетку, шлёпающий по тёмному ламинату босыми пятками. Она отстригла чёлку, сменила маникюр, купила лосьон для тела с блёстками — он всё это заметил, но не успел ничего сказать, всё время лишь смотрел и боялся, что однажды его любовь отнимут. — Ты такая красивая… Катя обернулась: слова, сказанные Игорем, прозвучали больше как тихое дыхание. Конечно, она уже думала о том, что тот перестал замечать что-то новое в ней, но это было совершенно не удивительно сейчас, пусть и немножко неприятно. Девушка нежно улыбнулась. — Иди сюда, — мужчина подозвал её к себе. Сев на диван, Катя оказалась в его объятиях, пахнущих теплом и самой искренней, самой безусловной любовью. Игорь гладил её плечи, вдыхал аромат её волос и таял сам, закрыв от удовольствия глаза. Отстранившись от девушки, он посмотрел на её розовощёкое лицо. — Я многого о тебе не знаю: не знаю, какое мороженое ты любила в детстве, за какой партой сидела в школе, не знаю, почему ты боишься пчёл и бабочек, почему так любишь спорить с другими, не знаю, как тебя называет твой отец. Однако я знаю и многие другие вещи о тебе: знаю, что ты любишь духи, которые пахнут чистотой, знаю, что ты прогуливала пары по физкультуре на первых курсах университета, знаю, что ты не умеешь сворачивать язык в трубочку. Девушка погладила пальцами его большую руку и улыбнулась, чувствуя приятный тёплый румянец на щеках: то, как Игорь смотрел на неё, порождало в её глазах счастливые искорки, похожие на взрывы конфеты-шипучки из далёкого детства. Его аккуратные прикосновения, его сверкающие глаза напротив, то тепло, которое чувствовалось между ними двумя — всё это наполняло её душу мягким туманом, источающим нежный аромат цветущей россыпи весенних полей. — Я умею, — девушка приоткрыла губы, чтобы продемонстрировать. — Нет, умею я, — Игорь поджал губы и улыбнулся, — а у тебя не получается. Его руки прижали к себе лицо Кати и потрепали его за небольшие щёчки. — Я не уверен во многом, что думаю о тебе, возможно, в чём-то я уже ошибся, и ты сможешь меня поправить, но одно я знаю точно: ты — та девушка, с которой я хочу провести всю свою жизнь. Поэтому… Игорь опустился с дивана на пол и встал на одно колено, доставая из-под подушки бархатную чёрную коробочку. — Выходи за меня. Катя застыла: сердце на несколько мгновений полностью остановилось, и, кажется, весь организм вздохнул и затаил дыхание. Смотрящие на неё снизу-вверх тёмные глаза светились изнутри и ждали, терпеливо и опасливо ждали, искрясь самой честной и искренней надеждой. Открытая чёрная коробочка нервно поднималась и опускалась в одних руках, пока другие руки держали зардевшие разгорячённые щёки. — Конечно… — едва смогли проговорить губы Кати. — Конечно, да! Они с Игорем синхронно подскочили на ноги, и коробочка с кольцом оказалась на ручке дивана: это было уже не важно. Мужчина прижимал к губам руки девушки и целовал их так быстро и влюблённо, будто они могли вот-вот расстаться раз и навсегда. Кате так хотелось обнять его, прижаться со всей силой, что появилась в ней теперь, но Игорь сделал гораздо больше: он осторожно взял её руки и провёл ими по своим волосам, убирая их за уши.

***

Кирилл беспокойно стучал ногой: Слава как-то непривычно задерживался на обеде, а у него было срочное дело. Это было даже странно — ни Славы, ни Игоря нет на месте. Вообще, если быть до конца честным, то комок нервов, которым был всё это время Кирилл, теперь окончательно расплёлся, развалился, рассыпался и теперь напоминал опустевшее, напрочь лишённое чувств и сил нечто; подуй ветер — оно улетит на другой конец страны, начнись пожар — оно растворится в его пламени и останется крохотной кучкой пепла, — Он давно ушёл? — обратился парень к Полине. Девушка только пожала плечами, и в этот момент Слава незаметно появился на месте, словно вырос из земли. Он смотрел в телефон и совершенно не обращал внимания ни на что вокруг, не замечал он и нервно ожидавшего его Кирилла, пока тот не схватил его за руку. Рефлекторно Слава отшатнулся, но поднял голову. — Слушай, Слав, мне нужно с тобой… Речь Кирилла прервала громко открывшаяся дверь, и оба мужчины обернулись на звук: в офис вваливался счастливый Игорь, несущий обеими руками большую картонную коробку, в которой настолько маняще что-то стучало, что Олег потёр руки, а окончательно бросивший пить Богдан протестующе отвернулся. — Мужики, сегодня я проставляюсь! — вошедший тяжело поставил коробку на стол, и все желающие, заглянув в неё, увидели бутылки шампанского, коньяка и водки. — А что за повод? — Клим заинтересованно ухмыльнулся, поднимая одну из поблёскивающих бутылок. — У, армянский… — Этой ночью я сделал моей любимой девушке предложение, — Игорь счастливо улыбнулся и вздохнул. — И она сказала «да»! Уголки губ Славы медленно уползли вниз: не сказать, чтобы он питал какие-то надежды, но эта новость всё равно задела что-то внутри. Смотревший всё это время только на прибежавшего Кирилл обернулся, и они со Славой повернулись и взглянули друг на друга одновременно и совершенно одинаково: опустошённо, отчаянно, разбито. Лицо Игоря светилось от счастья, вокруг него раздавались поздравления и выстрелы пробок шампанского, но ни Слава, ни Кирилл этого уже не слышали.