Мы завладели миром, чтобы в нем
Привольно странствовать и обитать
И Человеком править, как бы всем
Всевышний наш Противник правил сам.
To range in, and to dwell, and over Man
To rule, as over all he should have rul'd.
С другой стороны, до того, планируя искушение Адама и Евы, он говорит о том, что им движет «не чаянье сменить // На Рай — Геенну привлекли сюда, // Но жажда разрушенья всех услад, // За вычетом услады разрушенья; // Мне в остальном — отказано» (hope here to taste // Of pleasure, but all pleasure to destroy, // Save what is in destroying, other joy // To me is lost), и мечтает о том, что действие, к которому он подтолкнет прародителей, вызовет не только их гибель, но и гибель всего мира:Пускай же гибнет мир! Мне, только мне,
Из всех Князей Гееннских, будет слава
Принадлежать! Я за день истреблю
Все то, что именующий Себя
Всесильным непрерывно созидал
В течение шести ночей и дней.
that destruction wide may range:
To mee shall be the glorie sole among
The infernal Powers, in one day to have marr'd
What he Almightie styl'd, six Nights and Days
Continu'd making
Мильтоновский Сатана с гордостью обещает не преклоняться перед Богом, «чье царство сотряслось // От страха перед этою рукой» (Who from the terrour of this Arm so late // Doubted his Empire, that were low indeed). Саурон в «Лэ о Лэйтиан», издеваясь над Финродом и Береном, говорит о том, что его хозяином, Морготом, «были счастья давно лишены // Жадные Боги» (despoiled them of their mirth, the greedy Gods), то есть Валар, наместники Эру, поставленные им управлять Ардой (высшие ангельские силы). Источник поражения мильтоновского Сатаны — Провидение Бога, обращающее против него все его собственные планы, дабы он «Терзался, видя, что любое Зло // Во благо бесконечное, в Добро // Преображается, что род людской, // Им соблазненный, будет пощажен // По милости великой, но втройне // Обрушится возмездье на Врага» (and enrag'd might see // How all his malice serv'd but to bring forth// Infinite goodness, grace and mercy shewn // On Man by him seduc't, but on himself // Treble confusion, wrath and vengeance pour'd). Точно также у Толкина мотив, что все злодеяния Моргота в конечном итоге послужат лишь вящей славе Эру и обернутся добром, появляется в описании Музыки Айнур очень рано, ещё на стадии «Книги Утраченных Сказаний». В «Сильмариллионе» эта идея сформулирована устами Эру следующим образом: «А ты, Мелькор, увидишь, что невозможно сыграть тему, которая не брала бы начала во мне, и никто не властен менять музыку вопреки мне. Ибо тот, кто попытается сделать это, окажется моим же орудием в созидании сущностей еще более удивительных, о каких он сам и не мыслил». Толкиновский мотив блужданий Мелькора в Пустоте — «Часто странствовал он один, в пустоте <…> в одиночестве рождались у него мысли иные, нежели у собратьев его» также восходит к мильтоновскому Сатане, хотя Толкин и меняет контекст этих странствий — у Толкина Мелькор ещё до своего окончательного падения ищет в Пустоте Тайное Пламя, чтобы получить возможность творить независимо от Эру, а мильтоновский Сатана, уже падший, путешествует из Ада через Хаос в поисках Земли. При этом Хаос как персонификация беспорядка у Мильтона гипостазирован — мильтоновский Сатана обращается к его владыкам за помощью против Бога, обещая ввергнуть упорядоченный мир в такое же беспорядочное состояние, что и сам Хаос:» — Вы, Духи или Силы, Нижней Бездной
Исконно правящие: Хаос, ты,
И ты, несозданная Ночь! Пришел
Не как лазутчик, тайны распознать
Владений ваших, и не свергнуть вас;
Негаданно в пустынный здешний край
Забрел я, ибо к свету верный путь
По вашей мрачной области пролег.
Я в одиночку, без проводника,
Во мгле плутаю; не могу найти
Рубеж, где ваше царство темноты
Граничит с Небом. Там, невдалеке,
Возможно, есть места, не столь давно
Отобранные Деспотом у вас.
Туда стремлюсь я; укажите мне
Дорогу, — вас сторицей награжу,
И если мне Захватчика изгнать
Удастся из отторгнутой страны,
Ее верну в первоначальный мрак,
Под вашу руку (в этом цель моя),
И знамя древней Ночи водворю.
Вся прибыль — вам, себе — оставлю месть!»
Ye Powers And Spirits of this nethermost Abyss, Chaos and ancient Night, I come no Spy, With purpose to explore or to disturb The secrets of your Realm, but by constraint Wandring this darksome Desart, as my way Lies through your spacious Empire up to light, Alone, and without guide, half lost, I seek What readiest path leads where your gloomie bounds Confine with Heav'n; or if som other place From your Dominion won, th' Ethereal King Possesses lately, thither to arrive I travel this profound, direct my course; Directed no mean recompence it brings To your behoof, if I that Region lost, All usurpation thence expell'd, reduce To her original darkness and your sway (Which is my present journey) and once more Erect the Standard there of ancient Night; Yours be th' advantage all, mine the revenge.
В «Преображенных Мифах», впрочем, Толкин ввел мильтоновский мотив — Сатаны, путешествующего в Пустоте в поисках Земли, чтобы захватить власть над ней — и напрямую, в оригинальном виде: «Он искал Арду и Манвэ, своего брата, завидуя его царствованию, но оно было мало для его страстей и могущества. Ибо он знал, что этому королевству Эру предназначил наибольшее в Эа величие, и под властью этого трона придут в мир Дети Всевышнего. И в мыслях, владевших им (а лжец всегда лжет и самому себе), он верил, что сможет иметь над Детьми абсолютную власть и быть их единственным владыкой и повелителем, чего никогда не смог бы сделать с Духами собственного народа». В любом случае, именно в Пустоту Мелькор после самых серьезных своих поражений бежал (после прихода Тулкаса) или оказывался низвергнут (после уничтожения Валар его физического тела по итогам Войны Гнева); оттуда же приходили наиболее могущественные его союзники, подобные Унголианте[1]. Не случайно та же Унголианта в «Книге Утраченных Сказаний» первоначально предстает как «изначальный дух Мору, о которой даже Валар не ведают, откуда или когда она явилась», которая, возможно, «явилась она порождением туманов и тьмы на границах Тенистых морей в кромешной мгле, что царила после того, как разлились Светильни, и до того, как воссияли Древа, но более вероятно, что она была всегда». Интересно, что в приложении к «Книге Утраченных Сказаний» слово Мору фигурирует также как обозначение «Первозданной Ночи» — ср. с «Древней Ночью», к которой мильтоновский Сатана обращается с просьбой о помощи в его вылазке против Бога. Что интересно, даже правая рука толкиновского Моргота — Саурон — имеет точную параллель в виде правой руки мильтоновского Сатаны, Вельзевула. Нельзя не указать на то, что одно из оскорбительных прозвищ Саурона — «Тху», «Вонючка»; ср. с Вельзевулом как «повелителем мух». Сатана говорит о Вельзевуле, что тот до своего падения «сияньем затмевал своим // Сиянье лучезарных мириад // В небесных сферах» (in the happy Realms of Light // Cloth'd with transcendent brightness didst out-shine // Myriads though bright) — «ангельское» имя Саурона у Толкина это «Майрон», «Восхитительный» (собственно, «Саурон», «Отвратительный» — прозвище, данное врагами). Интересно, что первоначально имя "Вельзевул" (языческого божества, объявленного с приходом иудаизма демоном) означало "возвышенный владыка", но я не знаю, был ли Толкин настолько хорошо знаком с западносемитским язычеством. Вельзевул — второй в иерархии Ада, на совещании в Пандемониуме излагающий падшим ангелам план соблазнения человека, «предложенный вчерне // В начале совещанья Сатаной» (first devised // By Satan, and in part proposed) также, как у Толкина, согласно «Преображенным Мифам», спокойно-уравновешенный Саурон доводит до ума планы неуправляемо-хаотичного Моргота. Когда Моргот единожды за Первую Эпоху покидает Ангбанд, чтобы соблазнить людей Хильдориэна, Саурон остается его наместником (и до того, во время заточения Мелькора в Валиноре, Саурон исполняет обязанности наместника Ангбанда) — также, как, надо думать, исходя из описанного в «Потерянном Рае», во время путешествия Сатаны на Землю Адом в его отсутствие управлял Вельзевул. Когда Мильтон описывает Вельзевула, поэт говорит, что тот:Вознесся властно, взором зал обвел;
Казалось, поднялся опорный столп
Державы Адской: на его челе,
О благе общем запечатлены
Заботы; строгие черты лица
Являли мудрость княжескую; он
И падший — был велик.
Aspect he rose, and in his rising seem'd
A Pillar of State; deep on his Front engraven
Deliberation sat and public care;
And Princely counsel in his face yet shon,
Majestic though in ruin.
В дальнейшем я буду немало говорить о том, насколько толкиновский Мелькор-Моргот — при сходстве функции (дьявол как бунтовщик против Бога) — непохож на мильтоновского Сатану как личность. Удивительно, что при этом образ Саурона как личности из «Преображенных Мифов» и других толкиновских произведений соответствует мильтоновскому Вельзевулу практически полностью: «В Сауроне еще были остатки добрых намерений, с которых он начинал: его достоинство (и причина падения) в том, что он любил порядок и согласование, и не терпел путаницы и бесполезных ссор <…> способность Саурона соблазнять души и даже ставить их себе на службу, была остатком того, что его первоначальное желание «править» действительно предусматривало хорошее благосостояние (особенно материальное) его «подданных». Но, к сожалению, у Мильтона Вельзевулу как персонажу по композиционным причинам уделяется сильно меньше авторского внимания, чем ключевому злодею-протагонисту произведения. Ещё один яркий мильтоновский злодей из числа приверженцев Сатаны — падший ангел Молох, «изо всех бунтовщиков // Сильнейший и свирепейший» (the strongest and the fiercest Spirit), на совете в Пандемониуме отстаивающий план открытой войны против Бога, предлагая обратить против него самого огонь Ада, созданный им для кары:…обратим
В оружье грозное снаряды пыток:
Пусть на Его всесильный гром в ответ
Гремит Геенна! Против молний мы
На Ангелов Его извергнем смрад
И черный пламень с той же силой; Божий
Престол зальем чудовищным огнем
И серой Пекла — тем, что Он для нас
Назначил.
Turning our Tortures into horrid Arms
Against the Torturer; when to meet the noise
Of his Almighty Engin he shall hear
Infernal Thunder, and for Lightning see
Black fire and horror shot with equal rage
Among his Angels; and his Throne it self
Mixt with Tartarean Sulphur, and strange fire,
His own invented Torments.
При прочтении этого описания мне невольно вспоминается Дагор Браголлах, Битва Внезапного Пламени, в ходе которой была прорвана Осада Ангбанда и чаша весов в войне Моргота с нолдор и эдайн склонилась на сторону первого: «Тогда Моргот внезапно обрушил на равнину огненные реки, и потоки огня хлынули с Тангородрима вниз, стремительнее, чем балроги, и захлестнули Ард-гален. Железные горы изрыгнули пламя многих ядовитых оттенков, и смертоносный дым навис в воздухе». Когда Мильтон описывает деятельность другого падшего ангела, Маммона, мильтоновский Ад предстает перед нами, подобно толкиновскому Ангбанду, как фабрика и шахта в одном флаконе:Под горой
Поставлены плавильни; к ним ведет
Сеть желобов с потоками огня
От озера. Иные мастера
Кидают в печи сотни грузных глыб,
Породу разделяют на сорта
И шихту плавят, удаляя шлак;
А третьи — роют на различный лад
Изложницы в земле, куда струей
Клокочущее золото бежит.
Nigh on the Plain in many cells prepar'd,
That underneath had veins of liquid fire
Sluc'd from the Lake, a second multitude
With wondrous Art found out the massie Ore,
Severing each kind, and scum'd the Bullion dross:
A third as soon had form'd within the ground
A various mould, and from the boyling cells
By strange conveyance fill'd each hollow nook.
Сюжет о обращении большинства людей к поклонению Морготу присутствовал ещё в «Книге Утраченных Сказаний»: «Слуга Мэлько, названный «Фукиль, или Фангли» пришел в мир и, явившись среди Людей, совратил их, и они вероломно напали на Илькоринов; так произошла Битва Палисора, в которой народ Эрмона бился рядом с Нуином. По «А» «фэй и те из людей, что помогали им, были побеждены», но в «В» говорится, что «победа не досталась ни одной из сторон»; и Люди, совращенные Фангли, бежали и впоследствии образовали «дикие и свирепые племена», поклонявшиеся Фангли и Мэлько». Но в нем людей соблазняет слуга Моргота — как в англосаксонской поэме, приписываемой Кэдмону, которой, скорее всего, вдохновлялись (или, по крайней мере, держали её в уме) и Мильтон, и Толкин, людей соблазнял один из падших ангелов, посланный дьяволом для этой миссии. В итоговой версии у Толкина, на мой взгляд, «кэдмоновский» мотив заменяется «мильтоновским» — Моргот лично отправляется в Хильдориэн. Плодотворен для рассмотрения и образ балрогов — ближайших слуг Моргота[2]. Их огненная природа перекликается с огненной природой самого Мэлько-Мелькора-Моргота, выраженной ещё в «Утраченных Сказаниях"[3], да и в целом образ демона как огненного создания стандартен для христианской (и не только!) культуры. Но нельзя не отметить следующее занятное обстоятельство. Как справедливо отмечал пользователь Moricar в своей статье про балрогов на примере балрога Мории (Проклятия Дурина), балроги обладают сходством с саламандрами, а те с рептилиями[4]. Какой разряд ангелов в христианском богословии — а балроги в окончательной версии Легендариума стали из порождений Мелькора «падшими ангелами"-умайар — символически соотносится и с огнем, и со змеями? Процитирую на этот счет православный сайт «Азбука»: «Термин «серафим» происходит от древнееврейского слова «сараф» с несколькими значениями: «жечь, испепелять», «огненный, пламенный». Есть версия, что это слово также связано в этимологическом отношении со словом «змей, дракон, грифон <…> В христианской письменности серафимов принято считать наиболее приближенными к Богу среди всех ангельских сил»"[5]. У Мильтона Сатана из подражания Богу, окруженному поющими ему хвалу серафимами, окружает себя свитой падших серафимов точно также, как у Толкина балроги (падшие майар) составляют свиту Моргота:Один, как самодержца грозный сан
В Аду ни с кем не делит, окружив,
Из подражанья Богу, выход свой
Великолепьем царским и кольцом
Горящих Серафимов
Alone th' Antagonist of Heav'n, nor less
Than Hells dread Emperour with pomp Supream,
And God-like imitated State; him round
A Globe of fierie Seraphim inclos'd.
У врат, затворяющих Ад, мильтоновский Сатана встречает стерегущих их Грех и Смерть, и Сатана убеждает их отпереть ворота, обещая взамен отдать мир им во власть. Точно также Мелькор привлекает себе на помощь Унголианту (о её параллелизме с мильтоновским Грехом я уже писал), без помощи которой он не мог бы безнаказанно проникнуть в Валинор и убить Древа Валар, обещая накормить её светоносными камнями нолдор, поглощая которые (и выпив жизнь Древ), Унголианта возрастает в силе и выделяет взамен непроглядную и наводящую на всех ужас тьму — трудно придумать лучшую метафору для абсолютно бессмысленного разрушения. Соблазнив Адама и Еву, Сатана объявляет Греху и Смерти, что он дарует им свою власть над падшим миром:Вы государству Адскому и мне
Бесценную услугу оказали <…>
Шлю наместниками вас
На Землю; небывалые права,
Что мне принадлежат, — вам отдаю
Всецело.
Amply have merited of me, of all
Th' Infernal Empire <…>
My Substitutes I send ye, and Create
Plenipotent on Earth, of matchless might
Issuing from mee.
В первоначальной версии истории Затмения Валинора, содержащейся в «Книге Утраченных Сказаний», «ссоры воров» — Мелькора и Унголианты — нет. Напротив, в «Сказании о Солнце и Луне» утверждается, что «Мэлько владел севером, а Унгвэлиант югом», причем на юге «плетет свои тенета Унгвэлиантэ» и «стелются дымные испарения, слишком плотные, чтобы сквозь них просочилось хоть какое-то сияние». Этот мотив сохраняет и в иных ранних текстах Толкина, причем избавляет юг от власти Унголианты мореход Эарендиль, убив паучиху и развеяв мрак, которым она опутала эти земли[6]. Фигура Эарендиля — героя, убедившего Валар прийти на помощь страдающим под властью Моргота эльфам и людям — прямо отсылает к Христу[7]. Победа Эарендиля над Унголиантой у Толкина на символическом уровне может изображать любимый мотив христианства — победу Христа над смертью. Разумеется, не прошел мимо этой темы и Мильтон — у него Бог-Отец, обращаясь к Богу-Сыну, говорит ему, что:Грех, и Смерть,
И Гроб зияющий, одним ударом
Твоей руки победной, о Мой Сын
Любимый, будут сброшены сквозь мрак
Пучины Хаоса и канут в Ад.
at one sling,
Of thy victorious Arm, well-pleasing Son,
Both Sin, and Death, and yawning Grave at last
Through Chaos hurld, obstruct the mouth of Hell.
У Мильтона Бог-Отец говорит, что Грех и Смерть напитаются за счет падшего рода человеческого так, что едва не лопнут (nigh burst). Кроме того, ещё когда Сатана встречает Грех и Смерть у ворот Ада, первая жалуется ему, что и порожденная ею Смерть, и живущие у неё во чреве монстры угрожают сожрать её, и их удерживает лишь то, что и они в таком случае погибнут[8]. В поздних версиях Легендариума Толкин, по-видимому, склонялся о том, к версии, согласно которой «скончалась она давным-давно, когда, терзаемая неутолимым голодом, пожрала наконец саму себя». Надо отметить, что роль Унголианты у Толкина сравнительно с ролью Греха и Смерти у Мильтона расширена — если у Мильтона Грех лишь отпирает для Сатаны запертые врата Ада, то у Толкина именно с помощью Унголианты Мелькор убивает Древа. У Мильтона Сатана проникает в Эдем, охраняемый ангелами, в виде клубов черного тумана (black mist) — у Толкина именно Унголианта окружает себя и Мелькора «плащом тьмы». Отдельно надо отметить, что в одной из версий («Затмение Валинора» из «Кольца Моргота») Мелькор заставляет Унголианту помочь себе, угрожая в противном случае заживо замуровать её в её же собственном логове: « — Выходи! — воскликнул он. — Ты нужна мне и не откажешь мне. Или ты будешь служить мне, или я погребу тебя здесь, и ты истлеешь под черным камнем». У Мильтона Сатана, путешествуя к вратам Ада, готов вступить в битву со Смертью, стражем врат, чтобы заставить его отворить их, и уже затем переходит к уговорам, достигая в итоге с Грехом и Смертью соглашения. У Мильтона Сатана, добравшись из Хаоса до упорядоченного мира и приняв облик верного Богу ангела низшего чина, встречает ангела Солнца Уриила и просит указать ему местоположение Адама и Евы, говоря о своем желании лицезреть прародителей, а также выражает свое одобрение низвержению падших ангелов в Ад[9]. Эта сцена выглядит как завуалированное издевательство Сатаны над Уриилом. В том же ключе выглядит описанная Толкином сцена ложного покаяния Мелькора перед Манвэ, Королем Арды и высшим из Валар, после заточения в Мандосе, когда он сделал вид, что хочет исправить свои ошибки и помогать живущим в Валиноре эльфам, Детям Эру: «В мыслях отвергнув раскаяние, он (как и Саурон впоследствии) совершает фарс аскезы и покаяния. От этого он получает некое извращенное удовольствие, как от осквернения чего-либо святого» («Преображенные Мифы»). И Уриил у Мильтона, и Манвэ у Толкина не распознают обманщика в том, кому доверяются. Ложное покаяние Мелькора перед Манвэ (а позднее — Саурона перед Эонвэ, к искренности которого есть вопросы), которое приводит его (как позднее — Саурона) лишь к впадению в ещё большее злодейство, напоминает эпизод из «Потерянного Рая», где Сатана, проникнув в Эдем, в какой-то момент задумывается о раскаянии, но затем отвергает его именно исходя из того, что «От клятв // Смиренья показного очень скоро // Отрекся б я, присягу объявив // Исторгнутой под пытками. Вовек // Не будет мира истинного там, // Где нанесла смертельная вражда // Раненья столь глубокие. Меня // Вторично бы к разгрому привело // Горчайшему, к паденью в глубину // Страшнейшую» (ease would recant // Vows made in pain, as violent and void. // For never can true reconcilement grow // Where wounds of deadly hate have peirc'd so deep // Which would but lead me to a worse relapse // And heavier fall). У Мильтона заблуждение Уриила объяснено тем, что «незримое же Зло // Сокрыто от невинной Доброты» (while goodness thinks no ill // Where no ill seems). Аналогично у Толкина доверие Манвэ к Мелькору объяснено тем, что "…сам Манвэ зла был чужд и не мог понять его сути, и знал он, что изначально в помыслах Илуватара Мелькор был во всем равен ему. Не постиг Манвэ глубин сердца Мелькора и не ведал, что давно уже в этом сердце иссякла любовь". Но также как у Мильтона Уриил затем, уже после проникновения Сатаны в Эдем, разоблачает врага, увидев его искаженное страстями лицо, и отправляет против Сатаны Гавриила, у Толкина Манвэ в конечном итоге узнает о роли Мелькора в Непокое Нолдор и отправляет за ним в погоню Тулкаса. У Толкина Мелькор скрывается от погони и отправляется за Унголиантой. У Мильтона Сатана готовится сразиться с Гавриилом, но на небе появляется созвездие Весов, и Сатана видит свою чашу высоко взлетевшей («взвешен и найден легким»), и временно отступает (чтобы вернуться позже в виде черного тумана и вселиться в змея). Эпизод с появлением созвездия, предвещающего поражение Сатаны (пусть иного созвездия и в ином контексте), присутствует и у Толкина относительно Мелькора: «И высоко на севере, как вызов Мелькору, Варда укрепила и подвесила корону из семи лучезарных звезд — созвездие Валакирка, Серп Валар и знак рока». Во время столкновения с Гавриилом и его отрядом ангелов Сатана с ужасом понял, что после падения уступает в силе даже низшим из верных Богу ангелов[10]. Это напоминает эпизод из «Преображенных Мифов», где после поражения в Войне Могуществ и падения Утумно плененный Мелькор понимает, что ослаб и теперь не может, как раньше, укрощать Манвэ одним лишь взглядом. Интересно, что у Мильтона и Толкина отчасти совпадает даже схема объяснения причин падения дьявола. У Мильтона Сатана, согласно рассказу ангела Рафаила Адаму, восстает против Бога, когда приказывает всем ангелам склониться перед Богом-Сыном; как вопрошает сам Сатана, «Платить // Подобострастья дань и падать ниц // Перед Одним — безмерно тяжело; // Но разве не двукратно тяжелей // Двойное пресмыканье?» (Knee-tribute yet unpaid, prostration vile, // Too much to one, but double how endur'd, // To one and to his image now proclaim'd?). У Толкина отсутствуют прямые (внутри текста) указания на тождественность Эру христианскому Богу (с соответствующей схемой «Отец — Сын — Дух Святой», которую использует даже антитринитарий Мильтон), и, как следствие, нелепо ждать у него прямого воспроизведения этого мотива, но зато есть мотив зависти Мелькора к Манвэ как Королю Арды, на чье королевство (и главенство среди Валар) он претендует, незаконно именуя Королем Арды себя (например, в беседе с Хурином): «Мелькор (изнутри Эа) подлинно становится злым лишь после осуществления Эа, в котором он сыграл великую и могущественную роль (и первоначально согласованную с Планом Эру). Лишь ревность Манвэ и жажда править всеми Эрухин свели его с ума» («Фрагменты о эльфийской реинкарнации»). Сатана у Мильтона, взбунтовавшись против Бога, уводит свои войска на север и по образцу горы, с которой Бог-Сын, также именуемый Мессией, был провозглашен повелителем над ангелами, устраивает собственную «гору собрания» (Mountain of the Congregation), где собирает вокруг себя своих сторонников и начинает войну. Точно также у Толкина Мелькор, оспаривая власть Манвэ, уходит на север, а в качестве горы-противовеса Таникветиль, священной горы Манвэ и Варды, можно рассматривать Тангородрим, трехглавую гору, воздвигнутую им после бегства из Валинора, под которой расположены подземелья Ангбанда. У Мильтона присутствует эпизод, где в разгар торжества демонов по случаю возвращения Сатаны после искушения Адама и Евы Бог карает сторонников Сатаны — в Аду вырастают подобные Древу Познания деревья, плоды которых внешне привлекательны и вызывают у демонов, превращенных Богом в змей, неодолимое желание вкусить их, но отвратительны на вкус: «Лишь только оборотни голод свой // Пытались безрассудно утолить, // Как лживый мякиш в пастях мнимых змей // Горчайшим пеплом становился вдруг» (they fondly thinking to allay // Thir appetite with gust, instead of Fruit // Chewd bitter Ashes, which th' offended taste). Любопытно, что в «Лэ о Лэйтиан» возвышающие в тронном зале Моргота колонны сравниваются с губительными деревьями, чье плоды - проклятье, а их ветви подобны змеям, корчащимся от боли:Они поднимались стволами дерев,
В отчаянье корни свои уперев,
Тень от них — смерть, и проклятье — плоды,
Их ветви, как змеи, сплелись от беды.
they towered like trees into the air,
whose trunks are rooted in despair,
whose shade is death, whose fruit is bane,
whose boughs like serpents writhe in pain.
Я не буду подробно разбирать — просто отмечу — совсем уж тривиальные параллели между мильтоновским Сатаной и толкиновским Морготом (и в целом, с одной стороны, падшими ангелами у Мильтона и умайар Моргота у Толкина) вроде того, что и тот, и другой стремятся одновременно привлечь на свою сторону разумных созданий Бога (людей у Мильтона, людей и нолдор у Толкина) и навлечь на них гнев высших сил (Бога у Мильтона, Эру и Валар у Толкина), чтобы лишить их помощи и/или теснее привязать к себе — поскольку эта черта восходит к внелитературным, религиозным представлениям о дьяволе. В целом, на мой взгляд, в данной части я перечислил основные сходства между Сатаной у Мильтона и Морготом у Толкина как литературными персонажами. В следующей части первого раздела пойдет речь о различиях между ними, причем немаловажных. [1] По данному вопросу всячески рекомендую статьи пользователя Moricar: https://ficbook.net/readfic/9799709/25214550 https://ficbook.net/readfic/9799709/25214560 https://ficbook.net/readfic/9799709/25214576 https://ficbook.net/readfic/9799709/25214591 [2] См. статью пользователя Moricar о балрогах — https://ficbook.net/readfic/9931243 [3] См. статью Харта о культе Моргота Первой Эпохи — https://ficbook.net/readfic/9728878 [4] https://ficbook.net/readfic/9931243/25554841 «Патрик Г. Винн и Кристофер Гилсон верно заметили сходство с системой Парацельса («гномы» (gnomes) и пигмеи у Толкина, кстати, тоже были). Но огонь по Парацельсу соотносился с саламандрами. А, как подсказывают автору статьи интернет-энциклопедии, саламандры как род отличаются обильно выделяемой слизью, увлажняющей их шкуру. У змей же, вопреки стереотипам, нет желёз для выделения слизи, нет их и у ящериц, хотя, по словам самого же Толкина, именно на них походят драконы. Конечно, автор статьи всего лишь выдвигает гипотезу. Ему неизвестно, знал ли Толкин о таких особенностях и припоминал ли детали старых сказаний. В конце концов, саламандры — не рептилии, а Толкин — не зоолог». [5] https://azbyka.ru/serafimy [6] Подробнее см. статью, посвященную Унголианте в паблике «Всё о мире Толкина» — https://vk.com/@702067609-ungoliant-pramater-shelob-i-paukov-sredizemya. [7] Достаточно упомянуть следующий эпизод из «Сильмариллиона», где во время Нирнаэт Арноэдиад, Битвы Бессчетных Слез, вождь людей Дор-Ломина Хуор говорит королю Гондолина, убеждая его отступить с поля боя: «Однако ж, если выстоит город еще немного, тогда из дома твоего явится надежда для эльфов и людей. Вот что я скажу тебе, владыка, в смертный мой час: хотя расстаемся мы сейчас навсегда, и не увижу я вновь твоих белокаменных стен, от тебя и меня родится и взойдет над миром новая звезда. Прощай!». Здесь он предвидит то, что Эарендиль, спаситель эльфов и людей, родится от дочери Тургона Идриль и сына Хуора Туора. Сравнение Эарендиля со звездой отсылает к пророчеству Валаама, которое в христианстве толкуется как пророчество о Христе: «Вижу Его, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова и восстает жезл от Израиля, и разит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых» (Числ. 24:17). Иисус в Новом Завете сравнивает себя с утренней звездой (Откр. 22:16). [8] Страшилища вокруг меня рычат И лают непрестанно; каждый час Должна их зачинать я и рождать Себе на муку вечную; они, Голодные, в мою утробу вновь Вползают, завывая, и грызут Мое нутро, что пищей служит им; Нажравшись, вырываются из чрева, Наводят на меня безмерный страх, Умышленно тревожа каждый миг, И нет мне отдыха, покоя нет! Но сын — мой враг, проклятый призрак Смерть — Сидит напротив, подстрекая псов, Готовый, за отсутствием другой Добычи, мать свою — меня пожрать, Когда б не ведал, что с моим концом И он погибнет. These yelling Monsters that with ceasless cry Surround me, as thou sawst, hourly conceiv'd And hourly born, with sorrow infinite To me, for when they list into the womb That bred them they return, and howle and gnaw My Bowels, thir repast; then bursting forth A fresh with conscious terrours vex me round, That rest or intermission none I find. Before mine eyes in opposition sits Grim Death my Son and foe, who sets them on, And me his Parent would full soon devour For want of other prey, but that he knows His end with mine involvd. [9] Влечет Меня всего сильнее — Человек, Любимец Божий, баловень Творца, Создавшего все эти чудеса Для Человека. <…> да возгласим хвалу Зиждителю Вселенной; Он изгнал Врагов мятежных правосудно в Ад, Создав, дабы утрату возместить, Счастливый род людской. Творец премудр! but chiefly Man, His chief delight and favour, him for whom All these his works so wondrous he ordaind <…> The Universal Maker we may praise; Who justly hath driv'n out his Rebell Foes To deepest Hell, and to repair that loss Created this new happie Race of Men To serve him better: wise are all his wayes. [10] Зефон ответил доблестно: " — Твой страх Свидетельствует, что из нас любой, Слабейший, может грешного тебя, А стало быть — бессильного, — сразить!» Thy fear, said Zephon bold, Will save us trial what the least can doe Single against thee wicked, and thence weak.