К чему приводят фанты

      — Сэр, дело в том, что я… — Гарри вдруг серьёзно посмотрел на профессора, — … петь не умею.       — Вот как, — Снейп иронично выгнул бровь. — То есть чтец и танцор из вас ни больше, ни меньше профессиональные?       — Это другое, вы не понимаете.       — Да куда уж мне.       — Я сейчас начну, только вы, пожалуйста, не смейтесь, — Поттер всем видом показывал свою озабоченность, нервно теребя в пальцах край футболки.       — Поттер, подумайте головой! Вы хоть раз видели, чтобы я смеялся?       — И то верно, — Гарри задумался. — Тогда не улыбайтесь, не шевелите своими гибкими бровями, не поджимайте губы и не закатывайте глаза.       — Дышать можно?       — Дышать можно.       Снейп было вновь хотел приподнять упомянутую бровь, но, проследив за взглядом Поттера, в тот же момент расслабил мышцы лица.       — Поттер, пойте уже.       Гарри сделал глубокий вдох и на выдохе начал петь.       — Ti amo, in sogno       Ti amo, in aria        Ti amo        Se viene testa        Vuol dire che basta lasciamoci        Ti amo, io sono, ti amo.       Не так давно Гарри услышал эту песню по радио и сам в неё влюбился. Итальянского он не знал, но выучить песню и её перевод смог довольно быстро. Тогда он не мог и помыслить, зачем вообще это делает.       — In fondo un uomo        Che non ha freddo nel cuore       Nel letto comando io       Ma tremo davanti al tuo seno       Ti odio e ti amo.       И сейчас, тихо и зачастую с неясным ему придыханием, исполняя её перед Снейпом, Гарри очень надеялся на то, что профессор не поймёт ни слова. По крайней мере, он старался убедить себя в том, что не хочет этого.       Снейп, как и обещал, никак не выражал своих эмоций. Просто смотрел на Поттера. Гарри даже не был уверен, что тот дышал.       — E' una farfalla che muore       Sbattendo le ali.       L'amore che a letto si fa        Prendimi l'altra metà.       Поттер уже пожалел о том, что попросил Снейпа никак не реагировать. Почему-то стало жутко стыдно. Странно, ведь он не испытывал это чувство ни когда читал похабный стих, ни когда танцевал идиотский танец. Пьяный дурман отпускал, и трезвость внезапно озарила голову Поттера. Почему именно сейчас?! Голос Гарри дрогнул, но он продолжил петь, невзирая на протестующие крики его сознания.       — Oggi ritorno da lei        Primo Maggio, su coraggio        Io ti amo e chiedo perdono        Ricordi chi sono        Apri la porta a un guerriero di carta igienica…       На этом юноша решил закончить. Он всё также стоял перед зельеваром, не смея поднять на него взгляд и глупо топчась на месте.       — Вы, действительно, думали, что я не распознаю ваше пьяное состояние? — вкрадчивым голосом заговорил Снейп. — И что я поведусь на весь этот фарс?       Поттер громко сглотнул и вытер взмокшие от волнения ладони о свои джинсы.       — Как вы могли понять, — продолжал мужчина, — я применил к вам отрезвляющее заклятье во время вашего выступления. Но вы продолжили петь, даже будучи трезвым. Итак, вопрос. Зачем?       Гарри изо всех сил старался сжаться и стать невидимым. Где эта мантия-невидимка, когда она так нужна? Он непроизвольно отходил всё дальше от профессора и вздрогнул от неожиданности, когда коснулся спиной стеллажа.       — Молчите, значит, — Северус поднялся со своего места и стал приближаться к Поттеру. — Несколько минут назад вас было не заткнуть.       — Я… — Гарри не мог вымолвить и слова. Голова с каждой секундой становилась всё тяжелее.       — Вы ворвались ко мне в комнаты, потревожили мой покой, несли тут какой-то бред, признавались в любви, устроили концерт, а сейчас строите из себя святую невинность? — Снейп уже практически вплотную подошел к гриффиндорцу, вконец растерявшему остатки своей храбрости.       — Посмотрите на меня, в конце концов! Я не медуза-горгона — в камень взглядом не обращаю.       Гарри с большим трудом выполнил приказ профессора. Заглянув в чёрные глаза напротив, он так и замер, не смея пошевельнуть даже пальцем.       — Обращаете, — шепотом отозвался Поттер, еле шевеля губами, — но на медузу совсем не похожи.       — Благодарю за высокую оценку моей внешности, — сквозь зубы проговорил Снейп. — Спрашиваю в последний раз, зачем вы пришли сюда?       — Чтобы признаться вам в любви, — немного осмелев, чуть громче ответил Гарри. Всё-таки перепалки с профессором всегда возвращали его к жизни.       — Признались?       — Даже на нескольких языках.       — Поттер, скажите честно. Я не буду вас убивать, — Снейп устало потер глаза. — Вы проспорили кому-то?       — Нет.       — А что тогда?       Поттер смотрел на зельевара, широко раскрыв глаза. В этот вечер профессор показал себя совершенно с другой стороны. Гарри, хоть и пребывал в далеко не трезвом состоянии духа и тела, но ему было действительно весело и абсолютно… Не одиноко. Снейп не выставил его за порог, не проклял, а вытерпел весь этот концерт, с самого начала зная, что Поттер был в стельку пьян. Он даже шутил с ним, и, Гарри мог поклясться, несколько раз улыбнулся. Гарри столько раз хотел выразить мужчине свою благодарность и никак не мог на это решиться. А ведь его бы, скорее всего, выслушали и даже не стали бы оскорблять. И сейчас, если он расскажет всю правду, то никогда больше не увидит того Снейпа, живого, настоящего, без маски противного мерзавца. Поттер почувствовал, как кровь приливает к его лицу. Ведь для себя он уже решил, что скажет дальше.       — Я же уже говорил вам, — Гарри нервно провёл рукой по своему мохнатому уху. — Ti amo. ***       — Да, мы. Почему вы так удивляетесь? — Рон по-хозяйски начал рыскать по шкафам, поочерёдно доставая нужные ему ингредиенты.       — Потому что я никогда не готовил!       — Подайте, пожалуйста, вон ту кастрюлю, — Уизли кивнул на стоящую рядом с мужчиной посуду. — И вы считаете это оправданием?       Люциус кивнул. Затем аккуратно взял кастрюлю двумя пальцами и передал её Рону.       — Малфои не готовят.       — Даже два оправдания? — парень удивлённо покачал головой. — И вон ту длинную ложку.       Люциус кивнул ещё раз и подал Рону желаемое.       — У меня и так достаточно дел, помимо готовки.       — Неужели три оправдания? — Рон уже успел разложить на столе всё, что могло им понадобиться. — А теперь возьмите куриные яйца и разбейте их в тарелку.       Малфой с недоверием посмотрел на Рона и взял яйца.       — Разбить? — уточнил он на всякий случай.       — Да-да, — отозвался Уизли, уже вовсю насыпая муку в огромную миску.       — Ну разбить так разбить, — пожал плечами Люциус и со всего размаху начал кидать яйца в тарелку.       — Стойте! — Рон от резких звуков сыпанул куда больше муки, чем требовалось, и не в миску, а на себя, и подбежал к Малфою, хватая того за руку.       — Не трогай меня, ты измарался, — Люциус попытался вырваться из мучного захвата Рона.       — И это мне говорит человек с желтком на подбородке?! Нужно же было отделить яйцо от скорлупы, осторожно разбив его о край тарелки!       Люциус таки вырвал свою руку и мазнул ей по испачканному подбородку. Стало только хуже, но Рон решил промолчать.       — Нужно было точнее формулировать!       — Головой нужно было думать!       — Не тебе мне об этом говорить, Уизли!       — Какие-то претензии?       — Да! Какого чёрта мы вообще делаем?!       — Пироги домашние печём, чтобы поправить здоровье некоторым неблагодарным слизеринцам!       — О, неужели! Пироги у нас что? Волшебные?       — А вот и волшебные.       — Это почему же?       — Потому что сделаны будут с любовью и заботой!       Люциус пару раз моргнул. Рон последовал его примеру.       — Так, — Малфой очистил тарелку от содержимого и взял ещё одно яйцо. — О тарелку, говоришь, надо разбить?       Рон, удивившись такой неожиданной смене настроения хозяина Мэнора, утвердительно кивнул.       Убедившись, что Малфой справляется, парень вернулся к своей муке.       Когда все ингредиенты были добавлены, оставалось только самое главное — замесить тесто.       — А теперь, — Рон указал на наполненную кастрюлю. — Месите!       — Магией, я полагаю? — Люциус спрятал за спину руки.       — Магии здесь не место. Иначе не будет никого эффекта. Руками, пожалуйста. Можете, кстати, их не прятать. Я уже у вас их видел.       — Аргументируй, что не будет эффекта! — Люциус не сдавался.       — Не могу.       — Почему?       — Я ухожу.       — Куда?!       — Вон в тот дальний угол кухни.       — Зачем?!       — Сколько же у вас вопросов. Пойду резать капусту для начинки. А вы — месите!       И Рон, не дожидаясь ответа, стрелой метнулся в дальний капустный угол.       Малфой тыкнул пальцем в жижу перед собой. Жижа сразу же к нему прилипла.       — Если ЭТО меня поглотит, я вернусь с того света и не оставлю от тебя живого места! — крикнул он вдогонку рыжему и отважно погрузил обе руки в тесто.       Через несколько минут Рон вернулся и увидел следующую картину: Малфой, с закатанными рукавами, по локоть в кастрюле, усердно мял тесто. Его лицо покраснело от натуги, а волосы постоянно мешались, скатываясь с плеч. Возвращение Уизли он даже не заметил.       Рон, сдерживая улыбку, обошёл Люциуса, наклонился к нему со спины и осторожно собрал его волосы в хвост.       Малфой чертыхнулся.       — Уизли! Кто ж так подкрадывается!       — Я думал, вы меня заметили, — нисколько не смущаясь, соврал Рон. — Кажется, вам волосы мешают. Ленты нет у вас?       Люциус несколько секунд поразмыслил.       — У меня в заднем кармане.       — Сами достанете?       — Я скорее сам провалюсь в эту кастрюлю, нежели выну из неё руки.       — То есть мне вам помочь? — Рон, держа Малфоя за волосы, чувствовал какое-то очень странное наслаждение ситуацией.       — Помоги.       — Пожалуйста?       — Пожалуйста! Только перевяжи их уже! — всё-таки сдался Люциус.       Рон запустил пальцы в карман его брюк.       — Тут нет, — он на всякий случай пошарил рукой еще раз.       — Значит, в другом, — крепко сжав зубы, произнёс Малфой.       Рон залез в соседний карман и сразу достал оттуда чёрную ленту, очень похожую на его собственную.       С горем пополам перевязав волосы Люциуса, которые оказались настолько гладкими, что постоянно выскальзывали из рук, Рон от него отошёл.       — Я думаю, вы достаточно потрудились, — он одобрительно кивнул, — вытаскивайте руки.       — Как?! — будучи на грани срыва, простонал Малфой.       Рон пробормотал заклинание, и тесто полностью отлепилось от рук Люциуса.       — Нельзя же магией, — опасно прищурился мужчина.       Рон покосился назад, на всякий случай ища пути отхода.       — Уже можно! Месить с ней было нельзя.       Люциус кинул взгляд на принесённую Роном капусту.       — Давай начинать лепить или следующая партия пирожков будет уже с мясом, — угрожающим тоном сказал он, и Рон поспешно начал выкладывать тесто. ***       Гермиона, очутившись в комнате, куда привела её Беллатриса, не увидела ровным счётом ничего.       — Темновато здесь, не находите?       — А, издержки прошлого. Постоянно забываю, что мрак мне не особо и нравится, — Беллатриса махнула палочкой в сторону окна, распахнув тем самым тяжёлые шторы.       — Луна, конечно, светит, но всё равно недостаточно.       — Привередливая какая, — ведьма наколдовала дюжину свечей и подвесила их под потолком. — Так светло тебе?       — Д-да, довольно романтично.       Беллатриса странно на неё покосилась. Чёрный кожаный диван, вычурное чёрное фортепиано, высокие окна в готическом стиле и несколько картин на стенах, изображающих самые изощрённые сцены казни — именно так выглядела «романтичная комната».       — Странные у тебя представления о романтике.       — Так свечи же! — тыкнула пальцем в потолок Гермиона.       — И правда. Они и из склепа сделают райский сад. Иди садись на диван.       Понятливую девушку не нужно было просить дважды.       Беллатриса же направилась к фортепиано. Откинув клап, она провела рукой по клавишам, не издав при этом ни звука.       — Такие, как я, не предпочитают Моцарта, — на всякий случай решила уточнить Гермиона.       Лестрейндж усмехнулась.       — Я почему-то так и думала, — и без всяких прелюдий начала играть.       Первые ноты прозвучали настолько ярко и неожиданно, что Гермиона вздрогнула. «Всё-таки Бетховен» — подумала она. Музыка заструилась под пальцами Беллатрисы, мгновенно заполняя всё пространство, как воздух наполняет воздушный шар. Была ли то магия или всего-навсего профессионализм исполнительницы, но тело Грейнджер было вмиг атаковано сотнями тысяч мурашек. Дышать становилось тяжело — весь кислород будто вытесняла мощная энергия то ли самой музыки, то ли ведьмы, её создающей. Ибо музыке было недостаточно этой комнаты, она хотела прорваться дальше, захватить, поработить как можно больше, лишая всех и каждого возможности думать, двигаться и даже дышать.       Гермиона откинулась на прохладную спинку кожаного дивана и прикрыла глаза. На её сознание будто наложили Империо: его плавно кружило, резко мотало, подбрасывало, затем подхватывало и уносило с безумной скоростью в неведомом направлении. Тяжесть и лёгкость, волнение и спокойствие, тревога и доверие, угнетение и счастье… Всё смешалось в один беспрерывный круговорот, из которого не было выхода. Паника, едва зародившись, тут же была поглощена странным чувством вседозволенности и, неизвестно откуда взявшимся, желанием власти. Наэлектризованные кончики пальцев покалывало, всего лишь на миг Гермиона успела обрадоваться тому, что она всё ещё могла чувствовать своё тело. Но клавиши вновь прозвучали жёстко и яростно, и безответный страх накрыл Гермиону с головой. Скованное цепями тело не поддавалось её владелице. Заключение невольной продлилось недолго, музыка уже сменила гнев на милость. Облегчение, благодарность и… Любовь.       — Любовь и страх соединились, — пересохшими губами прошептала Гермиона.       Музыка прекратилась.       — Что ты сказала? — голос Лестрейндж доносился до неё, как сквозь слой плотной ваты.       — Ничего, — девушка открыла глаза. Всё постепенно возвращалось на круги своя. — Я первый раз в своей жизни не могу подобрать слов, чтобы выразить своё восхищение.       Беллатриса с громким стуком закрыла клап.       — Всё равно терпеть не могу играть.       — Мне кажется, зря.       — О, ну конечно. Стать известной пианисткой всегда было моей мечтой. Ты меня раскусила, — с издёвкой произнесла ведьма.       Гермиона хотела было ей ответить, но вовремя прикусила язык.       — Ты прекрасно меня развлекла сегодня. Но. Поигрались и хватит, — Беллатриса поднялась со своего места. — Теперь скажи мне, девочка. Что это значит на самом деле? Она подняла свою кисть и пошевелила пальцем, на котором сверкнул чёрный бриллиант, отразив неяркий свет свечей.       — А что? У предложения есть ещё какие-то значения?       — Не нарывайся. Отвечай, — голос с каждым её словом становился всё более жестким.       Гермиона не отводила глаз от Беллатрисы. Она прекрасно осознавала — стоит ей сделать хоть одно неверное движение, и её тут же выкинут в окно. К удивлению самой Грейнджер, этого ей совсем не хотелось.       — Это значит, — она выдержала секундную паузу. — Что я хочу взять вас в жёны.