You slowly enter
Cause you know my room
And then crawl your knees off
Before you shake my tomb
Спустя четырнадцать часов и одну короткую пересадку в Торонто я глотнул раскалённый воздух Каира, сходя с трапа самолёта. Пьянящий восторг схлынул, уступив место долгожданной переполняющей свободе. Пройдя все стандартные досмотры, я вышел в зал прилёта и принялся искать знакомое лицо среди толпы встречающих людей. Крупный кареглазый мужчина стоял в отдалении и со скучающим видом разглядывал потолок аэропорта, в тот момент я обрадовался так сильно, словно поймал Санту с поличным и присвоил все подарки. Джинсовая рубашка плотно облегала его округлившийся живот, который неумолимо нависал над пряжкой ремня, поверх была надета текстильная жилетка с кучей карманов, забитых до отказа всякими безделушками, вместо платка на голове красовалась ковбойская шляпа. — Салáх! — крикнул я звонко, и замахал руками, обозначая своё прибытие. — Габи-рáис! — гулкий баритон заставил окружающих людей подскочить, и араб радостно махнул в ответ, а затем раскрыл объятия. Я ринулся к нему также, как и всегда, когда был ещё ребёнком. Тогда он ловил меня, отрывал от земли и кружил, заразительно хохоча, громко восклицая что-то на арабском, сейчас же мы крепко обнялись и расцеловались, как дальние родственники после долгой разлуки. С годами Салах набрал пару десятков лишних килограммов, отрастил приличную бороду, у глаз растянулись мелкие паутинки морщин, годы брали своё, но это было неважно. Важно то, что он находился здесь и сейчас, как всегда ждал и встречал, и был тем самым нетленным символом начинающихся каникул. Я смотрел на него с трепетом и восторгом, боясь перебить, не желая прерывать этот нескончаемый поток позитивных эмоций. Он подхватил мой чемодан и уверенно покатил на выход, я вышагивал рядом и не мог перестать улыбаться. Он с заметным акцентом рассказывал про жену и целый выводок детишек, про выросшую стоимость парковки и долгое ожидание, про надвигающуюся жару и пустынные бури. — Вы, наверняка устали, сразу поедем домой? — спросил Салах. — Да, вымотался. Может перекусим, что скажешь? — Голодны? Тогда действительно стоит поесть, — он частенько обращался ко мне умилительно-почтительно, так повелось с самого начала, хотя я требовал, а последние годы откровенно угрожал, чтобы он перестал это делать даже в шутку. Но Салах не мог избавиться от привычки, пришлось смириться. Изначально Эвелин хотела жить в Старом Каире, поскольку там сконцентрирована вся историческая часть города, но жильё в районе ветхое, безопасность под вопросом, поэтому Мельхиор приобрёл для сотрудников несколько квартир и зданий в более подходящем месте — Гарден-сити. Район состоял всего из нескольких кварталов, включая набережную Нила: тихие, усаженные деревьями улицы, пышные зелёные сады и элегантные декоративные дворцы в европейском стиле делали его привлекательным местом для покупки жилья. Мы зашли в уютное кафе неподалёку от дома Иви, Салах заказал кошари, необычная смесь риса, макарон, чечевицы и пряностей в томатно-уксусном соусе, я же ограничился кофта: по-простому тефтельки и картошка фри в хлебной лепёшке. После перекуса мы долго пререкались кто кого угощает, в последний момент мне удалось перехватить официанта и подсунуть свою кредитку на оплату, чем вызвал крайнее недовольство Салаха. Расстались мы непосредственно у входа в дом, условившись встретиться завтра на раскопках, поскольку после плотного обеда меня безудержно начало клонить в сон. Квартира Эвелин была комфортабельной: две спальни, одна из которых принадлежала мне, гостиная, небольшая кухня, огромные окна от пола до потолка увеличивали пространство. Одному жильцу этого было предостаточно, тем более, по словам матери, она здесь только ночевала, пропадая на раскопках или же в хранилище за изучением находок. Я вкатил чемодан и, не тратя время на разбор вещей, тут же отправился в душ, чтобы освежиться. Долгий перелёт и семичасовая разница во времени высосали все соки, а смена климата заставляла безудержно потеть. Горячие струи воды привели в чувство, но вкупе с плотным перекусом разморили ещё сильнее. Я наспех вытерся и переоделся в домашние шорты и футболку. В принципе можно было вообще не брать чемодан, здесь находилось превеликое скопище летних вещей и обуви, но из-за плана пришлось набить его под завязку одеждой на любую погоду и случай. Чайник привычно шумел и бурлил, закипая, выбрасывая пар из носика. Я заварил белый чай, кондиционер работал на полную мощность, разгоняя плотную нависающую духоту. Потоки прохладного воздуха щекотали кожу, слизывали капли оставшейся после душа влаги, холодили икры и пальцы. Из кухни я проследовал в свою комнату, притормозил в гостиной у широкой стены, чтобы по привычке рассмотреть фото, коих на ней висело великое множество и каждая в отдельной рамочке. Эвелин изредка пополняла коллекцию или меняла фотографии, комбинируя их в хитроумный, известный только ей, генеалогический орнамент. Вот восьмилетний я у Сфинкса в арабском платке, улыбаюсь во все тридцать два, вот мы с Салахом в шахте лет пять назад, измученные и пыльные, нас в тот момент сверху щёлкнула Эвелин. Вот она с Фабрисом на открытии выставки в честь находок в пирамиде Тети, как раз два года назад был прорыв в раскопках, благодаря найденным скрытым камерам и нишам. Вот целая серия общих семейных фотографий с празднований дня рождения Рафаэля, мы по традиции каждый год фотографируемся при параде всей семьёй. Вот наша общая фотография с братьями, Эвелин в шутку называет её «пирамида Лугару»: кадр сделан сбоку, основанием служил Лукас, совсем мальчишка, распластался на животе, ухмыляется фирменной улыбкой, ноги болтаются в воздухе, сверху на нём лежит Микаэль, строит какие-то дикие рожи с высунутым языком, на голове два высоких хвостика, как у девчонки, на самом верху братской конструкции восседаю я, какой-то сонный и грустный в тёплой пижаме. Словно шах на подушках, держу Мику за футболку, чтобы не свалиться. Внизу подпись «мои мальчики, октябрь, 2005 год». Да, мне здесь около пяти, значит Мике десять, а Лукасу пятнадцать. И от этого фото как-то по-особому нежно защемило в груди, раскрылась спящая светлая грусть по тем временам, по невинности и безмятежности, по тому великому незнанию и отсутствию забот. И вот он я сейчас, молодой мужчина двадцати двух лет, стою здесь и точно так же не знаю, что меня ждёт впереди. Я допил чай одним глотком и прошёл в комнату, водрузив пустую чашку на тумбочку, улёгся на такую мягкую и желанную кровать, немного потупил в телефон, написал всем, что успешно прибыл на базу, дополнительно написал матери, что лягу вздремнуть. Я отключился до следующего утра, ни разу не проснувшись и не увидев ни одного сна.***
Проснулся я от сосущего чувства голода, в квартире было тихо, на прикроватных часах отображалось начало десятого, вероятно, Иви уже уехала и решила меня не будить. Догадка подтвердилась полчаса спустя, когда под магнитом на холодильнике обнаружилась записка. Размашистый почерк гласил, чтобы я завтракал и приезжал сразу на место, прилагалась даже наспех нарисованная карта, где место раскопок обозначалось крестиком, как пиратский клад. На плите ждал воздушный омлет с томатами, а в холодильнике ждала своего часа внушительная стопка пухлых оладушек. Хоть Эвелин и не любила готовить, но выходило просто и вкусно, наверное, это какая-то особая материнская магия, подвид магии старшего поколения, которой владела Нана. Тут же на столе лежали ключи от машины, видимо уехала вместе с Салахом, позаботившись о моём комфорте. Температура к полудню поднималась до тридцати пяти градусов Цельсия, я предусмотрительно надел старые льняные шаровары, хлопковую футболку и сандалии, в кроссовках не было смысла, также прихватил бейсболку, не хотелось получить солнечный удар в первый же день. От дома до места раскопок на машине можно добраться меньше, чем за час, я врубил музыку и кондиционер на полную мощность. Немного потолкавшись в каирских пробках, с ветерком долетел до Саккары за сорок минут, отбивая пальцами бит на руле, подпевая Чино Морено из Deftones. Настроение было отличным, наверное, впервые за несколько месяцев. Я проехал плодородную долину Нила, вдоль каналов с мутной водой, миновал роскошные плантации финиковых пальм, пока дорога не начала резко забирать вверх. Пейзаж менялся — вокруг простирались только песчаные барханы, зелень отсутствовала как таковая, скучный пейзаж разбавляло только ярко-синее небо. Сразу вспомнился недавний сон и… Акеру. Я невольно задумался как он там сейчас, всё ли у него в порядке? Припарковавшись за небольшой безымянной пирамидой, я нацепил солнечные очки, бейсболку, после чего двинулся знакомым маршрутом по некрополю, не забыв прихватить бутылочку питьевой воды. Воздух был раскалён до предела, лёгкие наполнялись и высушивались изнутри в считанные секунды, я старался дышать короткими вдохами, постоянно припадая к бутылке с водой, надеясь, что акклиматизация пройдёт быстро. Здесь частенько проводилось несколько раскопок разными группами в один период, часто мелькал Захи Хавасс, но сейчас в Саккаре было безлюдно, поскольку сезон закончился ещё в марте. Только Эвелин с Салахом работали до июня, пока жара окончательно не вступала в свои права, выдворяя непрошенных гостей из пустыни. Салах был неизменным руководителем раскопок Мельхиора, общался с рабочими и решал проблемы локального уровня, в то время как Эвелин была просто консультирующим египтологом, хотя оба понимали, что Иви негласно была выше по должности, поскольку отчитывалась напрямую Фабрису. Мать приняла тот факт, что главный здесь Салах и некоторые полномочия стоит делегировать для лучшего результата, за столько лет совместной работы они идеально притёрлись и называли свои рабочие отношения не иначе как партнёрские. Я как-то спросил Салаха как ему работается на вампиров, не грех ли это, на что он коротко хохотнул и ответил, что ему плевать кто на самом деле Фабрис и Мельхиор, хоть сам дьявол, пока они платят хорошие деньги. И мне нечего было возразить, жена и девять детей, которых нужно было содержать, не тот случай, когда задумываешься о возвышенном, в насущных вопросах, пожалуй, не всегда есть место для веры. Я заметил её издалека, стоящую на возвышенности, прижимающую панамку к голове одной рукой, второй она активно жестикулировала и что-то громко говорила Салаху. Вокруг толпились местные рабочие. Маленькая, пухленькая и энергичная, как вечный двигатель, мне не нужны очки, чтобы узнать вдали этот силуэт. Она была похожа на капитана пиратского корабля, который кричит: «Свистать всех наверх! Полундра!». Мать тоже заметила меня и, махнув рукой, пошла навстречу. Мы молча обнялись спустя почти полгода, знакомый сладкий аромат парфюма пощекотал нос, ненавязчивый, но такой «её», что всегда ассоциировался только с Эвелин. Её русые вьющиеся волосы до плеч сейчас были собраны в пучок и спрятаны под головным убором, как обычно, из одежды льняной комбинезон и футболка, сверху светлая хлопковая мужская рубашка. — Выспался, соня? Подумала, что и сегодня не приедешь! — она отстранилась и мягко обхватила меня за плечи, рассматривая. — Боги, какой ты красивый! Я рассмеялся, смущённый внезапным комплиментом, и поцеловал мать в пухлую щёчку. — А ты ожидала, что я стану уродливым горбуном? — Ой, не говори ерунды! — она отмахнулась и, взяв меня под локоть, направилась к шахте. — Как успехи, что-нибудь нашли? — Да, камера с несколькими деревянными гробами, предполагаю, принадлежат к Новому Царству. Места в гробнице очень мало, хотела сначала сделать рентген, не вытаскивая их на поверхность, но видимо придётся-таки поднять, законсервировать и потом отдать доктору Сефи на рентген. Вход расчищали два месяца от песка и щебня, хорошо, что не разграбили, было бы обидно потратить столько сил и в итоге не получить ничего. Я слушал, не перебивая, лишь подойдя к рабочим, отвлёкся и поздоровался, многие годами работали с Салахом и Эвелин, так что практически все лица были знакомы, а их было около ста человек. Я подрядился помочь поднять гроб, его погрузили на специальную прямоугольную платформу и четверо мужчин должны были слаженно тянуть верёвки несколько метров наверх, чтобы поднять находку. Когда гроб оказался на поверхности и был снят с платформы, Иви взяла кисть и начала лёгкими движениями сметать песок, мне же вручила некое подобие клизмы, сдувать мелкие песчинки, которые не могут подхватить ворсинки. У Эвелин был свой личный наборчик археолога: несколько шпателей фирмы «Маршаллтаун», кисти разного размера и жёсткости, бамбуковые палочки, сито для просеивания песка и другая мелочёвка. Мать была очень педантична и своими инструментами, если и делилась, то только с избранными. Теперь находку аккуратно отнесли в палатку и промаркировали, вечером всё будет доставлено в хранилище для консервации. Консервация представляла собой покрытие поверхности гроба специальным раствором, чтобы дальнейший рентген и открытие крышки не повредили хрупкую древесину и внутренности. К концу рабочего дня, как только солнце коснулось горизонта, было извлечено ещё два деревянных гроба, Эвелин и Салах вместе уехали в хранилище, отвозить и оформлять находки, я же решил прогуляться по некрополю. Напоследок мать попросила сильно не задерживаться, чтобы мы могли вместе поужинать и поболтать. Сумерки наступали очень быстро, на город неминуемо опускалась ночь, в тёмном небе зажигались первые звёзды. Я неспешно добрёл до пирамиды Тети, усыпальницы фараона шестой династии, которая была построена примерно четыре с половиной тысячи лет назад. В наши дни она больше напоминала холм или насыпь, мало походя на пирамиду в общепринятом смысле. Вход в неё был не на высоте, а у основания и уходил вниз, благо не слишком глубоко. В детстве я лазил в более маленькую пирамиду, принадлежащую какому-то вельможе, мы с Эвелин тогда отправились на групповую экскурсию. Согнувшись в три погибели, держась руками за стены, переставляя ноги по ступенькам самодельной деревянной лестницы, я несколько десятков метров спускался под неудобным углом прямиком вниз. Внутри той пирамиды не было ничего интересного, обычные серые стены, из-за наплыва туристов не смог пройти внутрь камеры, только успел зацепить небольшую статую у стены. До сих пор вспоминаю свет в конце лаза, когда выбирался обратно на поверхность. Время к усыпальнице было безжалостно, но подземные камеры и коридоры, напротив, сохранились в прекрасном состоянии. Внутри стены были исписаны молитвами, текстами пирамид, как их называют. Жаль, что к моменту первого открытия она была частично разграблена, но, несмотря ни на что, Эвелин смогла обнаружить интересные находки, скрытые от чужих глаз. Именно тогда, два года назад…***
Я прилетел в начале апреля, досрочно закрыл сессию и решил, что заслужил продолжительный двухмесячный отпуск. Лукас, конечно, был не в восторге от такого решения, но в итоге уступил. Конечно, я не надеялся, что он будет верен мне весь период отсутствия, да и разве мог я что-либо ему запрещать. Поэтому, не зацикливаясь на неприятных мыслях, улетел на каникулы, где Эвелин в первую неделю нещадно эксплуатировала меня в качестве личного ассистента. В тот год повторно начали исследовать пирамиду Тети, поиски увенчались успехом, но далеко не сразу. Благодаря матери было найдено несколько потайных камер и сердабов, она как сыщик исследовала каждый уголок, искала любую трещинку или зацепку и в итоге нашла стену другой плотности из камня и гипса. Археологи часто находят не то, на что рассчитывают, это разочаровывает, но только не Эвелин Максвелл. Она страдает какой-то тяжелейшей формой оптимизма, даже если поначалу расстраивается, то потом с усиленным энтузиазмом продолжает изучать, искать, раскапывать. Расчистка пути заняла больше времени, чем ожидалось, потому я удачно застал открытие последней комнаты. Чтобы не тратить силы на разрушение стены, за которой не факт что будет что-то интересное, для начала решили взглянуть одним глазком стоит ли игра свеч. Рабочие просверлили в середине стены отверстие, сверло уходило вглубь, но не выходило с другой стороны, пришлось взять другое, стена в итоге оказалась около сорока сантиметров толщиной. После чего через отверстие просунули гибкий шнур на конце которого была камера с лампой. Внутри отчётливо виднелись несколько статуй, оружие, глиняные сосуды, как итог, стену аккуратно убрали. За пару недель все находки были извлечены и отправлены в хранилище, а когда сердаб был полностью расчищен, Иви заметила ещё одну потайную дверь с иероглифами. Переведя написанное, мать подозвала Салаха и что-то горячо зашептала ему на ухо. На следующий день Салах предусмотрительно взял нескольких проверенных рабочих и после того, как плита входа в тайную комнату была демонтирована, отправил их ждать в коридор, помощь могла ещё понадобиться, а вот присутствие не требовалось. В помещение мы зашли втроём, и то, что ждало нас внутри, было необычно: спёртый воздух, тёмные, практически чёрные стены, исписанные иероглифами-молитвами, на потолке стандартно выдолблены звёзды, а посередине стоял каменный, прямоугольный саркофаг. — Это что, белый мрамор? — озадаченно спросил я, освещая фонарём находку. — Откуда он вообще здесь? — Возможно это то, что мы искали последние десять лет… — И что же? Тайная усыпальница мистического фараона? — пошутил я. В плотной темноте комнаты, которая еле рассеивалась лучами наших фонариков, Эвелин выглядела до дрожи пугающе: глаза расширились и горели азартом будто два факела, грудь тяжело вздымалась, по виску бежала капля пота, ко лбу прилипли прядки волос. — Вампир… — то ли выдохнула, то ли шепнула она, переводя взгляд на меня. Глаза полезли на лоб, я только и мог, что открывать и закрывать рот, как рыба на берегу. Конечно, я осознавал, что Мельхиор спонсирует раскопки не по доброте душевной и что у них есть свой интерес, сама Иви ранее упоминала, что было найдено несколько листов папируса, в которых упоминались «дети ночи», и она ищет подтверждение тому, что они существовали и в Древнем Египте. Но то, что Фабрис замахнулся на поиск древнейших — не укладывалось в голове. Если мне не изменяет память, самому древнему вампиру на текущий момент около тысячи лет и выглядит он, мягко говоря, не очень, жизнь его конкретно так помотала. Вампир, которому больше четырёх тысяч лет, который не питался должным образом — что-то за гранью фантастики, он должен был бы истлеть за столько времени в заточении. — Это невозможно, даже если предположить, что это действительно вампир, внутри вряд ли что-то осталось. Если его бальзамировали, то вообще пиши-пропало… — Скоро узнаем, — её голос дрожал от предвкушения, она облизнула губы и направилась к мраморному саркофагу. — Может сначала рентген сделаем? — опасливо предложил Салах. — Нет, если внутри есть металл, мы не знаем, как это отразится на нём… Или ней… Попытки сдвинуть плиту втроём не увенчались успехом, Салах был вынужден вновь прибегнуть к помощи рабочих. Когда преграду устранили, мы втроём прильнули к саркофагу, буквально тыча фонарями внутрь как на допросе с пристрастием. Я предварительно сделал глубокий вдох, опасаясь подхватить что-нибудь, и скончаться от «проклятия фараонов», из-за которого якобы выкосило экспедицию Картера. Мы молчали и не могли отвести глаз, внутри лежал мужчина. Он был одновременно похож на мумию и шарнирную фарфоровую куклу. На лице покоилась ритуальная маска, сняв которую, смогли рассмотреть черты лица. Белый, словно каменное изваяние, утопленное в гроб, очень худой на грани анорексии, заострённые черты лица, впалые щёки, руки и грудь, обтянутые тонкой кожей. Длинные седые волосы разметались по основанию саркофага. На шее и запястьях было подобие ошейника и браслетов, руки скрещены на груди. — Чёрт возьми, никогда подобного не видел. Серебро, как думаешь? — я указал на металл. — Похоже на то, видимо хотели не убить, но обездвижить, — на автомате ответила мать. — Но всё равно нужны исследования, вдруг это орихалк, — пошутила она. Она попросила Салаха подержать её фонарь и сделала несколько фото на телефон. — Он отлично сохранился. Невероятно, — Салах наконец подал голос. — Нужно как можно скорее его вытащить и отвезти в лабораторию. И немедленно сообщить Фабрису. Возможно он не мёртв, а просто в анабиозе. — Этот гроб весит несколько сотен килограмм, если не тонну, как будем его извлекать? Плюс он широкий и не пройдёт в проход, надо либо расширять отверстие, либо менять упаковку, — задал резонный вопрос я, игнорируя предположение о возможном «спящем» вампире. Казалось, что из нас троих я единственный мыслил рационально. — Побудьте здесь, я поднимусь наверх и позвоню Фабрису, заодно скину фото, решим, как лучше действовать, — в спешке бросила Эвелин, растворяясь в темноте сердаба. Мы с Салахом вновь склонились над белоснежным мужчиной. Я вглядывался в его черты и пытался представить, как бы он выглядел четыре тысячелетия назад. — Как думаешь, пациент скорее жив, чем мёртв? — иронично спросил я начальника раскопок. — Он точно выглядит неважнецки, — хмыкнул Салах. — Но само его обнаружение уже является прорывом. Похоже, что он не бальзамирован, а это значит месяцы, если не годы изучения. Фабрис сделает невероятные открытия и получит доступ к ценнейшей информации, возможно даже узнает откуда появились «дети ночи». — Думаешь, он использует это во благо? — Как знать. Мисс Максвелл говорит, что он ищет лекарства от вампиризма и ликантропии, это благая цель. Но так ли это на самом деле... Я кивнул, соглашаясь с мнением старого друга. Салах отошёл к дальней стене камеры, освещая иероглифы, пытаясь прочесть написанное, я продолжал пялиться на останки, как в голову пришла она. Идиотская мысль. Интересно, каков он на ощупь? Быстро, пока никто не увидел, я протянул руку и приложил пальцы к груди, в район сердца. Не знаю, что я ожидал услышать, у вампиров оно всё равно бьётся еле-еле, а здесь пациент давно без сознания. Кожа была твёрдой и гладкой, как камень, на секунду и правда подумалось, что это статуя, похожая на человека, но дотронувшись до волос, убедился, что нет, тонкие и седые локоны, на удивление мягкие. Когда-то он был живым, без сомнений. И по какой-то причине был заточен в этот странный нетипичный саркофаг с оковами из серебра, спрятанный от всех на долгие века. — Кто же ты такой? — прошептал я, дотрагиваясь до плотно сжатых пальцев. Эвелин вернулась минут через двадцать и сообщила, что Фабрис вылетел частным рейсом, так что мы вынуждены будем ждать ещё около пятнадцати часов. Салах вновь позвал рабочих, тяжёлую крышку задвинули на место, по периметру комнаты поставили лампы освещения, также дополнительно оставили охрану. Фабрис Ренье действительно появился на следующий день, как всегда лучистый, галантный и воодушевлённый. Мы пожали руки, я в очередной раз восхитился утончённой красотой вампира. Одет он был в лучших традициях голливудских фильмов: белая рубашка с коротким рукавом, бежевые узкие брюки, ремень в тон высоким сапогам до колена, сверху тёмно-коричневый жакет, на голове была широкополая шляпа. Бледная кожа густо намазана солнцезащитным кремом, тугие кудри предусмотрительно забраны в хвост. Казалось, что Фабрис собирался на прогулку по фешенебельному центру, но никак не в подземные лабиринты пирамиды. — Ах, mon cœur, я в нетерпении, скорее веди меня к нашему спящему красавцу, — чистый и переливистый голос Фабриса, обращавшийся к Эвелин, ласкал слух. Каждый раз я невольно представлял нежный весенний ветер, путающийся в волосах, вот на что был похож его тембр. — Может всё же дождёмся остальных? — уточнила Эвелин. Фабрис в начале встречи сообщил, что команда собирает дополнительное оборудование и прилетит незамедлительно, если подтвердится догадка. — Он действительно не похож ни на что ранее мной виденное. — С каких пор Эвелин Максвелл тормозит у финиша? — едко пошутил вампир. — На тебя не похоже, неужели совсем не интересно? — Ты мне платишь не за интерес, а за профессионализм. И в случае с неизведанным, предпочту дождаться тех, кто разбирается лучше меня в подобном. — Меня тебе недостаточно? — в мелодичном голосе проступили металлические нотки, Фабриса задело замечание матери. Она опустила взгляд и плотно сжала губы, явно подбирая нужные слова. — Ты главный, тебе решать, сделаю как скажешь, — ответила она ровным тоном, продолжая смотреть вниз. Глава Мельхиора лишь удовлетворительно хмыкнул и направился ко входу в пирамиду. Сегодня в комнате было светлее, рабочие закончили перебрасывать дополнительное освещение, сдвинули крышку и покинули комнату. Фабрис склонился над мертвецом и долго вглядывался в его лик. Надев перчатки, осторожно ощупал лицо, шею, спустился к рукам, сложенным на груди. Он никуда не торопился и был собран, я прежде никогда не видел его таким. Эвелин и Салах молча наблюдали за вампиром, я же изучал стены, пытаясь прочесть написанное, рассматривал наполнение камеры, сосуды, оружие, маленькие статуэтки богов-покровителей Саккары. — Уверен почти на сто процентов, что это древний. Немыслимо… Я и не надеялся на успех, — он отошёл от гроба и взглянул на Эвелин. — Нам нужно ещё одно подтверждение. — И какое же? — мать напряглась, это считывалось с позы и улавливалось в голосе. — Кровь. Нужно дать ему немного крови и посмотреть будет ли реакция. — И что ты предлагаешь? — Иви всё также настороженно смотрела на начальника. — Договаривай, Фабрис, не заставляй меня теряться в догадках. — Думаю, юный Максвелл мог бы пожертвовать немного крови для нашего эксперимента, — он улыбнулся, сверкнув белоснежными клыками. Вампир нарочно звал меня по фамилии Эвелин, как бы подчёркивая, что я только её сын, её плоть и кровь. — Но это явно не здесь стоит делать, согласись. Хотелось бы всё же доехать до лаборатории, где есть оборудование, нормальное освещение, стерильность. И Габриэль пока не дал своего согласия, кровь может дать кто угодно, рабочие, например, или взять из запасов, — рассудила Иви. Руки всё ещё были скрещены на груди, она была абсолютно не в восторге от такого предложения. — Ох, mon cœur, — Ренье закатил глаза. — Ты так любишь всё усложнять! Конечно, мы сделаем это не здесь, но кровь из запасов не подойдёт, нужна живая, молодая, вкусная, — последние слова он произнёс по-особому нежно. — Такое угощение любого поднимет из могилы и заставит сердце заходиться от наслаждения, а у юного Максвелла кровь самая подходящая из всех присутствующих, я чувствую её аромат, он наполняет эту комнату и будоражит. Все трое повернулись и вперили взгляды в моё лицо, и каждый из них резко отличался от другого: от испуганно-напряжённого до голодно-хитрого. Я сглотнул и осторожно сказал: — Раз так, думаю, немного крови никому не навредит, да?***
Древний был аккуратно и неторопливо извлечён Салахом и Фабрисом из мраморного плена, переложен в узкое подобие деревянного гроба, чтобы мы имели больше мобильности. Выносили вчетвером, когда сумерки опустились на город, чтобы солнечные лучи не повредили хрупкую кожу, погрузили в грузовик, не забыв перетянуть ремнями для фиксации, и направились прямиком в лабораторию. Здание лаборатории, по совместительству хранилище, располагалось недалеко от площади Тахрир, всего два этажа, небольшое и компактное, содержащее только необходимое оборудование и ценнейшие находки. Все прочие «безделушки» отправлялись на изучение в Каирский музей, с которыми у Мельхиора было подписано соглашение. Салах помог поднять находку и, извинившись, сказал, что ему нужно домой, решать семейные вопросы. Мы с Фабрисом осторожно извлекли тело из деревянного бокса и водрузили на высокую кушетку под яркие лампы. Вся комната состояла из белого цвета, прозрачного стекла, стерильной чистоты и больше походила на операционную. Запястья и шея были освобождены от серебряных браслетов, пациент осмотрен на предмет скрытых украшений или металла, и только убедившись в полном отсутствии оных, мы сделали рентген. Все органы были на месте, выглядели иссушёнными, но целыми, никаких аномалий. Ренье протёр губы древнего спиртовой салфеткой, после чего открыл новую и стерилизовал мой палец. Острое одноразовое лезвие неприятно разрезало подушечку и на поверхности образовалась ярко-красная полоска крови. — Что ж, приступим, — молвил вампир, давя на палец, размазывая кровь по губам мертвеца. Порез был достаточно глубоким, кровь щедро струилась на белую кромку губ, окрашивая в алый, словно жидкая помада. В любой другой момент я бы посмеялся над ассоциацией, но сейчас было жутко от того, что именно моя кровь могла пробудить спящее нечто. Когда Фабрис был удовлетворён количеством донорского материала, то отвёл меня к процедурному столу, чтобы обработать ранку. Быстро, пока никто не успел очнуться, он как заправский вор оглянулся на Эвелин, после чего сунул мой палец в рот и моментально закатил глаза, тяжело дыша. Его язык настойчиво лизал порез, казалось Фабриса слегка трясёт от подобного угощения. Я оцепенел от неожиданного и интимного действа, это было настолько непредсказуемо, что только и оставалось наблюдать за искрой чужого довольства, испытывая при этом неловкость и едва уловимое возбуждение. Сердце колотилось с удвоенной скоростью, кислород покинул лёгкие и всё вокруг заполонил вакуум. Вампир отгораживал меня от матери, в тот миг я полностью находился в его власти, и потому, что несчастный палец оказался в плену мягких губ, и потому что эти дивные карие глаза были непозволительно близко. Никоим образом нельзя было в них смотреть сейчас, иначе бы он окончательно зачаровал меня, и последствия были бы губительными. Но так хотелось окунуться в них, чёрт возьми, хотя бы на долю секунды, будто дьявол на плече нашёптывал «взгляни, не бойся, ничего не будет…». Я зажмурился так сильно, как только мог, с силой прикусывая губу, стараясь не поддаться искушению. Ренье разомкнул губы, напоследок ощутимо лизнул порез, тихо посмеиваясь. Он продолжал держать запястье цепкими пальцами, медлил, будто раздумывал над чем-то. — Божественная сладость. Это будет наш маленький секрет, — прошептал он, склоняясь так близко, что дыхание обожгло ушную раковину. — Остатки сладки? А вы искусный лжец, господин Ренье. Ведь это не было спонтанным решением, не так ли? — спросил я с оскорблённо-напускным видом. Он довольно засмеялся и беззлобно ответил: — Думайте, как пожелаете, юный Максвелл. Итог от этого не изменится. Вампир, наконец, отпустил руку, протёр порез новой спиртовой салфеткой, распределил немного заживляющей мази, едва касаясь, и приклеил пластырь. Он первым вернулся к находке, я же взял паузу перевести дух. Слишком по-животному и в то же время по-джентельменски вёл себя Фабрис, нарушил границы как бы невзначай и взял то, что ему не предназначалось. Остатки видимо были и правда сладки, если он пошёл на такую маленькую гнусную подлость. — Есть результат? — спросил я на подходе, но никто не ответил. И только подойдя ближе, я увидел, что у матери и Фабриса на лицах застыло напряжение. Взгляд метнулся к древнейшему и да, результат был и, пожалуй, превосходил ожидания. Мертвец дышал, грудь чуть-чуть вздымалась, рот приоткрылся и на щеках проступил еле заметный румянец. — Оно живое, — процитировал я фразу из фильма «Франкенштейн», первое, что пришло в голову. — Что дальше? — спросила Эвелин, устремляя вопросительный взгляд на Фабриса. — Понятия не имею, не предполагал, что реакция наступит так быстро… — подумав, он добавил. — Выйду на воздух, наберу Ривза, внутри плохо ловит сеть. Поделюсь результатами и скажу, чтобы срочно собирал оборудование, команду и вылетал сюда. — Может не стоит оставлять нас одних? — тревожно спросила она. — Он в коме, Эвелин. Спал несколько сотен веков, такая микроскопическая доза крови не поднимет его, перестань нагнетать! — Фабрис всплеснул руками и хлопнул дверью. Мы с матерью переглянулись. — Что ж, будем надеяться, он не восстанет как Дракула и не сожрёт нас, — заключил я и подошёл к матери. — Очень бы не хотелось, конечно, такого исхода. — Ты рада? — спросил я. — Такой дивной находке? И да, и нет. Странное чувство, будто мы пробудили древнее зло. — Думаешь, он как Имхотеп? — хохотнул я. — Но у нас нет книги мёртвых, заклинания подходящего тоже нет. Хотя ты можешь прочесть «Плач Исиды по Осирису», вдруг подойдёт? — я шутил, пытаясь приободрить её. «Мумия» был нашим любимым фильмом, хотя Иви приходилось сдерживаться, чтобы не комментировать каждую ошибку или несостыковку в археологии или истории Древнего Египта. Она натянуто улыбнулась и шумно выдохнула, повертела головой, разминая шею и плечи, после чего отошла к столу с браслетами и другой принесённой мелочёвке из саркофага. Не стоило ей докучать, поэтому я отошёл в противоположный конец комнаты и принялся рассматривать фотографии и дипломы на полках шкафа, своего рода сборник достижений Мельхиора, хотя в Египте и ряде других стран они были зарегистрированы как Микур. Я так глубоко погрузился в свои мысли, что не сразу увидел, как на стене возникла тень, вырисовывая чужой силуэт, а когда заметил и повернулся, ожидая увидеть Фабриса, встретился с тёмно-алыми глазами. Безумными, пылающими, голодными и ужасающими. Я инстинктивно отпрянул и только успел выдохнуть «мама», как оживший мертвец набросился и больно сжал в объятиях, острые зубы погрузились в левое надплечье и начали быстро вгрызаться в плоть, разрывая кожу, нещадно поедая меня как свирепый зверь. Я орал от дичайшей боли, колотя и брыкаясь что есть мочи, но на деле вампир оказался сильнее, все удары не причиняли никакого вреда. Закричала Эвелин где-то там, вдалеке, я уже проваливался в забытье, испытывая какое-то умиротворение и избавление, глаза затянуло красной пеленой, рассудок мутнел и наступила тёплая нега. Руки сами потянулись к пожирателю, зарылись в волосы, я обнял его как самого страстного любовника в последний раз, предвкушая свой конец, теснее прижимаясь к холодному стану. В сознании яркими вспышками начали мелькать хаотичные картинки из детства, и я подумал: «Так вот как проносится жизнь перед глазами». Меня вырвал из рук голодного зверя одним резким движением Фабрис, встряхнул и поставил на ноги, Эвелин тут же поднырнула под руку, вцепилась в талию. — Выходите в соседний кабинет, запритесь, я разберусь, — скомандовал он. — Габи, держись, — кричала мать, вцепившись в меня чуть ли не сильнее древнего вампира. Я еле держался на ногах, то и дело норовил распластаться, голова шла кругом, тошнило и собственное тело вышло из-под контроля. — Мам… Я кажется умираю… — Нет-нет, всё будет хорошо. Помощь уже в пути… — рыдала она, упорно таща меня в кабинет. Мы каким-то чудом ввалились внутрь, и Иви заперла дверь, после чего склонилась надо мной. На смену предобморочному состоянию пришли конвульсии, трясло так сильно, будто вломило под тысячу вольт, я отключился, умирая от яда древнего вампира.***
Очнулся я в больнице, через сутки пьяный от обезболивающих и наркоза, вынырнул из вязкого небытия и приоткрыл глаза. Обстановка палаты покачивалась, белоснежный потолок перетекал в стены, а те в пол, настолько глаза были в расфокусе, капельница торчала из сгиба локтя. Заметив, что раствор подходит к концу, мутное сознание решило, что воздух попадёт в вену и летальный исход гарантирован. Попытки позвать кого-то на помощь, не увенчались успехом, как в кошмарном сне голоса не было, из горла вырывался невнятный сиплый шёпот. Прибежала медсестра, я даже не смог разглядеть её, женщина средних лет, сняла опустевшую склянку с раствором и успокоила, сказав, что я молодец, после чего я улыбнулся и отключился. Многим позже мне сказали, что опасности не было, никакой воздух не попал бы в вену, что я паникёр и идиот, но именно в тот момент неадекватности мозг решил, что мы непременно умрём и нужно немедленно звать на помощь. Дни сменялись однообразной мозаикой в калейдоскопе, я спал, ел, после чего снова спал. Если кто-то и навещал, я этого не помнил. Заметное улучшение самочувствия наступило через неделю после инцидента, я, наконец, смог сесть в постели без головокружения и даже принять посетителей. Первой, конечно же, была Эвелин. Она еле сдерживала подступающий гнев, рассказала, что чуть не разорвала Фабриса на тысячу кусочков и не перемолола их в блендере за безответственность. — А что было после того, как я потерял сознание? — поинтересовался я. — Сначала меня чуть инфаркт не хватил, пока не пришёл Фабрис, я вызвонила врача Мельхиора, описала ситуацию, перетянула место укуса самодельными жгутами как смогла, но яд уже попал в кровь. Шанс выживания был минимален, за такой период времени он медленно и верно скапливался в клыках, несмотря на замедленный обмен веществ из-за анабиоза. Потом явился Ренье, — она не сдержалась и скривилась, отчего я развеселился. — Уложил вампира-шатуна, нацепив на него браслеты и ошейник, сам не пострадал, подлец. Ну а после подхватил тебя на руки, и мы на машине поехали в больницу, благо в Каире у дружественного клана есть связи и лекарства, это замедлило интоксикацию. После прилетела команда вместе с доктором Райс, она уже была готова делать переливание крови, но благо сумела-таки нейтрализовать яд вампира. — Что, кстати, с ним стало? Эвелин закатила глаза и злобно фыркнула, ещё немного и из ноздрей повалил бы пар как у китайского дракона. Видимо разговоры о восставшем убийце единственных сыновей лишь сильнее разогревали бурлящую злость. — Хорошо всё с ним, подробности пусть Фабрис рассказывает, я даже знать ничего не хочу, — она демонстративно отвернулась, выпятив нижнюю губу, упрямо хмуря брови. — Будь по-твоему, — я съехал ниже и прикрыл глаза. — Вздремну немного, ладно? — Конечно, отдыхай, поправляйся, — мать поцеловала меня в лоб и присела на стул. Её пальцы приятно поглаживали руку, отчего наступило приятное расслабление, и погружение в сон было очень быстрым. Следующим визитёром был Фабрис. Он бодро вплыл в одиночную палату, словно яркое солнце, я практически сгорел и ослеп от его великолепия. — Юный Максвелл, как ты? Врачи говорят, стремительно идёшь на поправку! — он с энтузиазмом рассматривал меня. Я же с удручённым видом взирал на главу Мельхиора и не разделял его оптимизма. — Средней паршивости, господин Ренье. Это же так буднично, когда восставший вампир вгрызается в тело и жрёт вас, даже не познакомившись предварительно, — я шутил, но тон был каким-то невесёлым. — Не волнуйся, я обо всём позабочусь, подлатаем, будешь лучше, чем прежде! — в голосе прибавилось оптимизма, он с жаром обещал мне светлое будущее. — Не сомневаюсь, иначе вас со свету сживут, — я плотоядно улыбнулся. — Кхем, что ж, в твоих словах есть доля правды, — он стушевался, но быстро вернул прежний боевой настрой. — Кстати! У тебя сегодня ещё один посетитель. — Салах? Так что же он сразу не зашёл? — я приподнялся в кровати, готовый увидеться со старым другом. — Не угадал, — вампир загадочно улыбнулся. — Минутку, — после чего вышел в коридор и вернулся в компании мужчины. Действительно, такого я предположить никак не мог. Мой визитёр выглядел гораздо лучше, чем в первую встречу. Взгляд осмысленный и виноватый, цвет кожи из белого стал отдалённо напоминать бледно-смуглый, алые глаза успокоились и стали цвета спелой вишни, волосы приобрели сероватый пигмент и даже немного блестели, высушенная плоть стала объёмнее, он заметно прибавил в весе, но работы ещё предстояло много. Я потерял дар речи и рассматривал древнего вампира во все глаза, боясь пошевелиться, ненароком вызвать его реакцию. Он в свою очередь заинтересованно рассматривал меня. — Не бойся, он тебя больше не тронет. Стало значительно лучше, мы отпоили и вывели его из стрессового состояния, пока ты восстанавливался, — произнёс довольный Фабрис, гордо глядя на древнего. Я недоверчиво взирал на обоих, кто знает, может Ренье привёл его закончить начатое, докушать блюдо, которое поможет восстановиться быстрее. Тощий вампир, считав моё напряжение, тут же опустился на колени и сложил руки, как бы моля о прощении за содеянное, низко опустив голову, говоря что-то на неизвестном языке. — Что он сказал? — спросил я недоумённо. — Понятия не имею, — развеселился Фабрис, пожав плечами. — Эвелин пока не в состоянии с ним беседовать, так что дадим ей время. Но он как ни странно понимает нас, только сказать ничего не может. Надеюсь, это временно. Страх отступил, видя, как виновник искренне кается, я даже не смог как следует разозлиться, не было ни сил, ни желания. Поймав взгляд тёмных глаз, жестом подозвал его к себе и улыбнулся. Он так ярко и по-детски расцвёл в ответ, что моя улыбка стала ещё шире. — Габи, — представился я, тыкая пальцем себе в грудь, после чего вопросительно указал на нежданного визитёра. — Акеру, — ответил он с акцентом и облегчённо выдохнул.***
Домой я вернулся не слишком поздно, идеально подгадал и прибыл прямо к ужину, заодно избежал пробок в центре города. Иви сделала заказ в китайском ресторанчике, чтобы не тратить время на готовку. Лапша была вкусной и острой, мы уплетали её в темпе, периодически дыша ртом, чтобы остудить горящие языки, и сквернословя от остроты пищи, после чего по традиции сели смотреть фильм. В детстве, когда она возвращалась с раскопок, мы раскладывали диван в маленькой гостиной на втором этаже, заваливались всей гурьбой, накрывались пледами, не забыв предварительно захватить вредный перекус, и смотрели «Мумию» с Фрейзером и Вайс. Все трое мальчишек облепляли мать и наслаждались этим временем, иногда к нам присоединялся Рафаэль и казалось, что мы самая обычная семья. В такие моменты я был счастлив. Мы болтали о разном: семья, работа, мои планы на будущее, но было это как-то поверхностно, будто не были честны до конца, и этот аромат лжи прочно висел в воздухе. Так пролетели почти три недели, если быть точным, около двух с половиной. Я исправно ходил с матерью на раскопки и помогал как «в поле», так и в лаборатории. Трудились шесть дней в неделю, по пятницам давался заслуженный выходной, рабочие пили чай в деревне неподалёку, играли в Го, мы же уезжали на пляж. Поднимались рано утром, ехали сто пятьдесят километров от Каира практически по прямой, проводили день у моря и возвращались поздно вечером обратно. Купался я либо в футболке, либо в рубашке, светить своими шрамами на спине желания не было, рассказывать матери о произошедшем — тем более. Утром четверга что-то дёрнуло меня спросить, не изменились ли планы, может стоит сходить куда-нибудь ещё. Она загадочно улыбнулась и сказала, что море отменяется так как меня ждёт приятный сюрприз. Я удивлённо поднял брови и спросил: — Это что-то новенькое. Что за сюрприз? — Если скажу, то испорчу всю неожиданность. — Не люблю сюрпризы, тем более, вдруг мне не понравится. Да и в честь чего дарить подарки? — Ну-у-у… — протянула мать, но всё же уточнила. — Это не совсем подарок, скорее неожиданный визит. И вот тут интуиция выстрелила, в грудь будто прилетело пушечное ядро, смяло внутренности, меня аж подбросило. Я рывком оказался рядом с Эвелин, склонился над ней и процедил. — Кто? Говори! — Габи, ты чего? — пролепетала она и вылупила полные непонимания глаза. — Отвечай на вопрос! — прорычал я, хватая её за руку. — Лукас позвонил и сказал, что хочет приехать, навестить нас, у него отпуск образовался, — на одном дыхании выпалила она. — Блядь! Блядь, сука! — застонал я, чуть ли не ложась на стол. — Когда он прилетает? — Сегодня после обеда… — Твою ма-а-ать, — интонация спикировала вниз, и я ринулся в свою комнату. Нельзя было медлить ни секунды. Чемодан был разобран только наполовину, я в темпе принялся заталкивать в него всё, что попадалось под руку. В проёме двери появилась бледная Эвелин и не менее бледными губами тихо произнесла: — Габи, что происходит, что ты делаешь? — Собираю шмотки и сваливаю, — злобно бросил я. — Но почему? Что случилось? Я остановился, надо было взять себя в руки, хотя бы немного прояснить ситуацию. — Послушай меня, — я подошёл к матери и взял её за плечи, пытаясь придать голосу спокойный тон. — Тебя это не касается, это только между мной и Лукасом. Поверь, тебе не надо знать подробности, — быстро добавил я, предупреждая возможные вопросы. — Так будет лучше для всех. Я сейчас соберу вещи и уеду, не скажу куда и на сколько, так нужно. Я не могу и не хочу больше оставаться в семье, мне необходим перерыв, чтобы обдумать и принять взвешенное взрослое решение касательно будущего. Не волнуйся, я всё предусмотрел и учёл, переживать не о чем. Я отпустил её и продолжил набивать чемодан, вытащил поддельные документы и амулет из тайного отсека, переложил в верхний карман, чтоб были под рукой. — Вызови мне такси до аэропорта, — бросил я, оттаскивая багаж к входной двери. — Нужно уезжать сейчас же. — Я сама тебя отвезу, — мать на удивление быстро взяла себя в руки и теперь говорила спокойно и чётко, без колебаний. — У тебя работа, сам справлюсь, — ответил я, снимая домашнюю одежду, натягивая то, в чём приехал. Она чуть помолчала, но всё же добавила, схватив ключи от машины, скидывая домашнюю обувь. — Есть то, о чём мне нужно тебе рассказать. Это касается уже моего будущего, которое затронет всех.