ГЕРОИ
— Ну что? Думаю, пора заканчивать, — подводит итог Мейсон. — Мы сегодня хорошо пообщались. Кто хотел, тот и высказался. — Эй, Барб, твой дружочек сегодня не пришёл, — улыбается Грэг. — Кокнула его так же, как муженька? «Когда уже ты, наконец, сдохнешь?» — думаю я. — Грэг, мысли материальны. Не стоит так говорить. — Что хочу, то и говорю, Мейсон! Слышится стук каблуков. В спортивный зал заходит Эмиль, немного хромая на правую ногу, и берёт пустой стул для себя. Все замечают отсутствие бинтов на шее и руке. — Здравствуй, Эмиль. Видно, что Мейсон напрягается так же, как и я. Нас напугал детектив Блэр, который сказал, что будет ждать Эмиля на улице. Как он его пропустил в зал? Почему не остановил? — Ты сегодня поздно, мы уже закончили. Время 10 часов. — Я не говорил ещё, — голос металлический, голос взрослого человека. Ошибок в словах нет. Из кармана Эмиля торчат белые наушники. — Придурок, тебе же сказали, что на сегодня всё закончено! Не успел — твои проблемы. Не задерживай нас тут всех! — Это будет недолго, Грегори, — на зубах нет брекетов. Эмиль плохо выглядит: очень уставшим и потерянным. Как будто он несёт на своих плечах груз всего мира. — Клёво выглядишь, придурок, отличные татухи. Что ты сделал с голосом? — Грэг тоже понимает, что Эмиль сегодня другой. — Подучил грамматику? Научился правильно говорить слова? — Пора заканчивать спектакль. Я переглядываюсь с Мейсоном. Мы до конца не верили в слова детектива, но, кажется, он оказался прав. Эмиль выглядит, как стальная глыба, как бомба, которая вот-вот взорвётся. — О чём ты хочешь поговорить, Эмиль? — Мейсон, как может, убирает волнение из голоса. — У меня есть девушка. Мы вместе уже много лет, но я так больше не могу. На удивление, Грэг сидит мирно и не перебивает Эмиля. В другой момент парень давно бы уже вставил свои пять копеек в слова инвалида. — Мы живём в гражданском браке восемь лет. Я никогда не женюсь на ней. Лейла больна. В детстве она упала с качель и ударилась головой. Мозг повредился. Её память обновляется каждые сорок минут. Каждые сорок минут она меня забывает. Каждые сорок минут я влюбляю её в себя снова. — Как вы познакомились? — Я долго Её искал по всему миру, но пришёл к ней во сне, а потом она увидела меня наяву, в автобусе, и узнала. В голосе Эмиля слышится боль. — Почему ты хочешь с ней расстаться? Ты её не любишь? — Я должен её любить. Она ведь так похожа на Неё… Когда я увидел Лейлу, то чуть не умер. Нет, двойников не существует. Спустя годы после разложения наши тела возрождаются и вновь приобретают знакомые черты. Я уверен, это Её тело, Её внешность, но не Её душа. Я очень сильно любил Её, но Лейлу я не люблю. Я ничего не чувствую к Лейле, потому что так надо. Так правильно. Очень давно мы любили друг друга, но Она ничего не чувствовала ко мне. Теперь идёт моя очередь. Эмиль говорит о двух женщинах. О какой-то незнакомке из прошлого и Лейле, что так на Неё похожа. — Лейла никогда не станет Ей. Я говорю себе это каждый день. Собираюсь уйти от неё каждый день, но не могу. Она ведь так на Неё похожа… — Эмиль вытирает мокрые глаза. — Дело не в болезни Лейлы. Я уже привык представляться ей каждые сорок минут. Мне кажется, я мучаю её, обманывая. Я всё думаю: вот завтра будет лучше, завтра всё изменится, и я полюблю Лейлу. Но наступает завтра, а любовь не приходит. — Почему ты с ней, Эмиль? — спрашивает Мейсон. — Потому что Лейла похожа на Неё, — слеза вытекает из чёрного глаза. — Я любил Её больше всего на свете.***
— Какая душераздирающая история, Эмиль! Прям хочется плакать, но слёзы не текут! — А что тебя может заставить заплакать, Грегори? Я сажусь ровно на стуле. Все смотрят на меня. От добряка Эмиля ни осталось и следа. Все понимают, что теперь я смогу ответить Грэгу. — Герои не плачут, Эмиль. — Как раз таки наоборот. Герои плачут, потому что знают, за что получили этот титул. Я один расстрелял несколько сотен тысяч людей и получил награду. Я один устроил геноцид и получил за это награду. Меня не мучают кошмары по ночам, потому что я не сплю. Я сам создаю кошмары и никогда не сплю. А ты в 2010-м году убил маленького мальчика в Афганистане и попросил сослуживцев сфотографировать себя на фоне трупа. Маленький мальчик не приходит к тебе в кошмарах, Грегори? За его убийство ты стал героем? Грэг подтягивает к себе вытянутые ноги: — Что… что ты несёшь? — Правду, которую ты всячески скрываешь ото всех, но теперь они все, — я показываю на людей, сидящих в кругу, — знают это. Теперь они нас не слышат. Это сон. Личный кошмар Грэга. Парень замечает, как меняются вокруг краски, и не понимает, что происходит. — Сейчас ты спишь, Грегори. Тебе снится кошмар. — Но… я не хочу спать. — Я хочу, чтобы ты спал. — Кто ты, блять, такой?… — Меня зовут Эмиль, и я ветеран войны. — Какой, нахер, войны?… Какой, нахер, геноцид ты устроил?… — Я участвовал в двух войнах. Я защищал свою Родину. Первая война полностью изуродовала моё тело, она сделала из меня инвалида и урода. За свой подвиг я получил Железный крест. Вторая война полностью изуродовала мою душу. Я отправлял в газовые камеры евреев, цыган, русских, поляков. Фюрер наградил меня вторым Железным крестом. И вот теперь войнам пришёл конец. — Бред… Ты же воевал в Ираке! У тебя железка в башке, и ты несёшь чепуху! — ещё немного, и у парня польются слюни из беззубого рта. — Я никогда не воевал в Ираке. Я всегда защищал Германию. Встаю со стула, чтобы показать свой истинный облик: — Мне отпилили ногу, потому что не смогли её спасти, — на оголённой щиколотке выглядывает не татуировка, а дерево. — Никакой анестезии, никаких обезболивающих. По живому мясу холодной пилой, — показываю правую кисть. — Осколок нельзя вытащить, он удерживает кости. Мне запретили сжимать кулак, — сжимаю прямые пальцы, — потому что потечёт кровь, а из-за потери крови я могу умереть, — на рукав куртки капает красная жидкость от осколка, прорезающего плоть. Грэг морщится от уродства моего лица и вида такого количества крови. — Как видишь, глаз я тоже потерял, — засовываю указательный палец в то место, где должен быть правый глаз, и ноготь появился у меня во рту. — Вот, Грегори, как становятся героями. Я подхожу к молодому человеку вплотную — парень врастает в стул. — Не трогай меня… Пожалуйста, не трогай меня. Я… я всё понял, Эмиль. Я больше не буду оскорблять тебя. Больше не буду говорить, что я герой. Только, пожалуйста, не трогай меня… — Маленький мальчик в Афганистане молил тебя о пощаде? Грэг мотает головой. — Он даже и звука не успел издать, как ты его расстрелял. — Прости меня… Прости меня, пожалуйста… — Грэг плачет. — Нет смысла молить о пощаде и просить прощения. В Шлангенхёле дети молили меня о пощаде, но я их не слушал. Я делал всё для Германии. Меня не остановили измученные, невинные глаза мальчиков и девочек. Как ты думаешь, твои мольбы меня остановят? — Нет… — Верно.***
Я просыпаюсь в машине и слышу крик в спортивном зале. Упустил его! Опоздал! Бог Снов прошёл мимо меня. В зале все люди окружают один стул. — Он мёртв. Вызовите «скорую»! — просит Мейсон. — Что случилось? — подбегаю я с пистолетом в руке. — Грэг умер. — Как это произошло? — Эмиль пришёл. Вы что, детектив, не видели, как он заходил? — Нет, он не заходил… никто не заходил на собрание… Мейсон взирает на меня, как на идиота, но Пифон действительно не входил в зал. — Здесь нет второго входа, — констатирует Мейсон. Не человек. Силуэт. Бог всемогущ, и двери ему не помеха. — Грэг сидел неподвижно, он заснул. Мы пытались его разбудить, а потом у него из глаз и носа пошла кровь. На коленях появилась эта фотография, — Мейсон показывает фото: на картинке изображён труп и позирующий солдат в экипировке. — Эмиль сказал, что Грэг убил мальчика в Афганистане. Месть свершилась. Пифон отомстил не за себя, не за насмешки над собой. Бог Снов отомстил за погибшего мальчика. — Где сейчас Эмиль? Куда он делся? — спрашиваю я. — Его больше не видели. Он исчез. Звонит мой сотовый. Лиза. — Где ты?! Ты смотришь телевизор?! Тебе звонили? — Слишком много вопросов. Что такое? — Пироманьяк сбежал из тюрьмы. — Как… — мне становится трудно дышать. — Он сжёг тюрьму и всех людей, что были там. Всё сгорело дотла, Джим, и следа ни осталось. Жертв намного больше, чем в больнице Святого Петра. Ты отправил маньяка в самую дальнюю тюрьму, где поблизости нет ничего, кроме лесов? Так вот, Джим, эти леса сейчас горят. Пожарные не могут потушить такой объём возгорания. Пламя сжигает всё на своём пути: животных, птиц. Даже земля горит. Огонь идёт к городу. Лиза отключается. Я обхватываю голову руками. Мурир воспламенился. Я должен был усилить охрану в тюрьме, а не поехать убивать Эмиля. Этих жертв можно было избежать. Только что я убил сотню людей и подверг опасности целый город. Кто важнее: обычные люди или отмеченные? Город не должен сгореть из-за моей мести.***
Я вру ей восемь лет. Она не знает, кто я. Свет в её комнате горит, она включила ночник, сейчас ляжет спать. Нет, я не поднимусь в квартиру, не лягу рядом с ней. Я отправлюсь в свой мир, в Мир Снов. Я приснюсь ей. Так не хочу её терять. Больше шестидесяти лет я искал Её, но это оказалась не Она. Как Лейла похожа на Неё: чёрные кудрявые волосы, карие глаза, тонкие губы. Это всего лишь оболочка, которая сводит меня с ума. Я мечтал Её увидеть и упасть на колени, чтобы умолять о прощении, но это оказалась не Она. В похожем теле нет Её души. Завтра я приду к тебе наяву. Завтра я полюблю тебя снова.