12 ЛЕТ
Тюрьма «Вейтинг» представляла собой огромную холодную глыбу, где мне предстояло жить ближайшее десятилетие, даже больше. При заселении в камеру меня облили сильным напором воды и вручили тюремную серую робу. Я сидел один в камере, и меня это радовало. Время. Что может дать время? Осмысление. Нет, оно ко мне так и не пришло. Морис создан для того, чтобы изнасиловать девушку в переулке и отсидеть срок. Что за бред! Это вовсе не жизнь! Зачем мне нужен Морис?! Зачем я стал Морисом?! — Шлюха! Это шлюха разрушила мою жизнь! Я её не насиловал! Она первая предложила секс. Почему? Почему жертва она, а не я? — Эй, Беллами! — охранник стукнул дубинкой по решётке. — Чего тебе? — рявкнул я на него. — Чего мне? Как ты со мной разговариваешь? — Как положено, — я подошёл к решётке и схватился за прутья. — Чего тебе надо, ниггер? — Ах, ты мразь… — охранник ударил дубинкой по моим пальцам. — Мне нужно, чтобы ты заткнулся, грязный извращенец. Хватит орать! Я сел на пол. Кажется, этот придурок сломал пальцы. — По делóм тебе, Беллами. Здесь ты никого не поимеешь. Тебя уже поимела девка. Никому тут нахуй не нужна твоя личность ебаная! Я встал и протянул руки сквозь решётку: — Только после того, как я разорвал её на куски! Она не поимела меня! Я выйду отсюда и сделаю это ещё раз с ней. Её раны заживут, а я снова разорву её. У неё снова будет течь кровь и заливать мои руки с членом. Я пришёл в этот мир насильником, им же я и подохну. Снова удар дубинкой. На этот раз по рукам. Я здесь неделю. Одну грёбаную неделю.***
3 месяца спустя
— Беллами, тебе письмо, — сказал чёрный охранник. Я встал с койки и подошёл к решётке. — Волшебное слово, Беллами. — Иди на хер, Джордж. — Тогда не получишь, — он вертел передо мной конвертом. — Это ошибка. Мне некому писать. У меня никого нет. — Не-а. Ошибаешься. Думаю, это начало длинной, а может, и короткой переписки. В любом случае, это должно быть интересно. — Дай сюда конверт! — я протянул руку сквозь прутья. — Я сказал: волшебное слово. — Повторяю: иди на хер. Не буду любезничать перед ним. — Увы, Беллами, — ниггер порвал конверт перед моими глазами, — я просил по-хорошему. — Чёрный еблан… — Эй, ещё одно слово, и пойдёшь в изолятор. — Только если с тобой, сладенький, — я свесил руки в локтях через прутья, — люблю большие и чёрные, — облизал языком губы. — Запомню это на будущее, Беллами. Охранник ушёл, а я нагнулся и подобрал клочки конверта. В моих руках полно мелких бумажек. Я сел на койку и принялся собирать пазл. В конверте оказалось письмо. Пока я составлял общую картину, то заметил, что почерк очень красивый, вероятно, женский, в слова пока не вчитывался. У меня есть тайная поклонница, которая верит в мою невиновность? Когда письмо собралось, я понял, что это не поклонница. Это шлюха. Здравствуй, Морис. Я надеюсь, тебе нравится твой новый дом. Я надеюсь, что ты надолго там задержишься. Я пишу тебе не для того, чтобы поиздеваться, а для того, чтобы удостовериться: жизнь Мориса Беллами складывается так, как полагалось. Мои раны уже зажили, не переживай. Моя особенность тела справляется со своей задачей превосходно. Ты был таким привлекательным на суде. Твои озлобленные голубые глаза до сих пор запечатлены в моей памяти. Спасибо фотографу, он сделал отличные снимки. Нашу историю напечатали в газете. Прости, я вырезала твою фотографию и теперь каждый вечер рассматриваю тебя. Не знаю, ответишь ты мне или нет, просто знай, я не против переписки. Мои сёстры-монашки говорят, что зло нужно прощать. Возможно, я тебя когда-нибудь прощу, но Бог тебя никогда не простит, Морис. Я взял в руки клочки письма и стал пожирать их: — Шлюха! Тварь! — я орал на весь этаж и разрушал свою камеру. — Тебе всё сошло с рук! — слюни вылетали у меня изо рта. — Почему я не затрахал тебя до смерти?! Ты должна была подохнуть у того мусорника! Из соседних камер пошёл гул, заключённые ничего мне не сказали. Они все понимают: несправедливость — самый страшный суд. Через три дня я попросил листок и ручку: — Джордж, я хочу написать письмо. — Имей в виду, Морис, все письма мы читаем перед отправкой. — Ты читал то письмо, которое принёс мне? — Конечно. — Значит, ты понимаешь, что я обязан ей ответить. Через пятнадцать минут я сидел на полу и писал. Джесс… Я до сих пор ощущаю запах твоей яблочной жвачки. Я думал, что после моего заточения в тюрьму, меня одолеют молоденькие поклонницы, но, к сожалению, я запал только тебе в душу. Твой приобретённый Бог знает, что ты шлюха? Он пускает тебя в своё Царствие? Если бы я был дьяволом, то разорвал твоё тело на куски и кинул по кусочку на второй, седьмой и восьмой круги Ада. Божественные стены не защитят тебя от дьявольского гнева. Возможно, я тебя когда-нибудь прощу. Но имей в виду, мы оба отправимся в Ад, и уже там у меня будет привилегия. Поверь мне, дьявол встанет на мою сторону. Охранники прочитают письмо. Пускай. Ничего плохого в нём не написано. Я ей не угрожал. Все ждут, что я запугаю её, но мне это неинтересно. У нас особые отношения с Джесс, они построены на ненависти и жестокости. Вопрос лишь в том, кто на самом деле жертва?***
7 декабря 1986 год
Она не писала. Она больше мне не писала. Прошло уже три месяца, а я так и не получил от неё ответа. В церкви же можно писать, почему она не пишет? Она не могла забыть про меня. То, что у тебя глубоко в душе, не забудется до самой смерти. — Беллами, танцуй. Тебе письмо. — Блять, наконец-то! Джордж не отдавал мне конверт, издевался: — Мы с ребятами давно ждали это письмо, и, ура, оно пришло, — охранник вертел белым конвертом перед моим лицом. — Дай сюда этот блядский конверт! — Сегодня 7-е декабря. Письмо написано вчерашним днём. Только от тебя зависит, когда ты его прочитаешь. Только от тебя зависит, посажу ли я Мориса Беллами сегодня в изолятор. — Чёрная свинья! Дай, сука, мне конверт! — я ударил ладонью по железным прутьям. — Значит, — Джордж открыл камеру, — не судьба прочитать письмо сегодня. Охранник избил и выбил пару зубов, я же успел укусить его за ногу. Джордж отправил меня в изолятор. — Конверт будет ждать тебя на подушке в камере. Запомни, что она написала 6-о декабря. Ты прочитаешь письмо только через месяц. — Еблан ниггерский… — я не мог встать с пола, мне сломали все рёбра и отбили почки. — Когда я выйду отсюда, то оторву твои чёрные яйца! — Удачи, Беллами. Джордж закрыл дверь, и она открылась ровно через месяц. Мне не оказали медицинскую помощь, меня не кормили, никто не заходил в изолятор. Сломанные рёбра срослись как попало, синяки и ссадины исчезли с лица. Когда меня вели к камере, от моего тела шёл шлейф вони, а за спиной я слышал: «Его не было месяц, а щетина даже на дюйм не выросла». На подушке лежал конверт. Я раскрыл его и начал читать письмо от 6-о декабря. Тюрьма тебя не исправит, Морис. Тюрьма для тебя — не наказание. Я знаю, что совершаю грех, но Бог простит меня. А вот ты никогда меня не простишь. Я больше не хочу с тобой переписываться. Я уничтожила последнее воспоминание, что связывало меня с тобой. Я выкинула вырезку из газеты с твоей фотографией. Не пиши мне больше. Прощай, Морис. Что это значит? Полгода в церкви изменили её? Чушь! Джессику ничто и никто не изменит! — Шлюха! Не смей отрекаться от меня! Не смей меня забывать! Твои раны зажили, но я приду и нанесу тебе новые! Твой новый Бог не спасёт тебя! — Заткнись, Беллами! — кто-то крикнул мне из камеры напротив. — Как же хорошо и тихо было без тебя! — Пошёл на хуй! На прогулке я выебу тебя по полной! Жалкий скот, ты смеешь на меня орать? Папочка вернулся, ублюдки! — сказал я, обращаясь ко всем заключённым. — Вы все пожалеете, что сидите со мной в одной тюрьме.***
Весна 1987 год
Почти год я сидел в «Вейтинге». Чего я ждал? Это моя судьба? Всю жизнь просидеть в тюрьме? Письмо Джессики от 6-о декабря было последним. Я не стал ей отвечать на него. После прогулки, вернувшись в камеру, я обнаружил, что вместо моей койки стоит двухъярусная. — О, Беллами. Ну как погулял? — спросил Джордж. — Что всё это значит? — У тебя появился сосед. — Какой нахер сосед? Я живу один. — С этого момента нет, Морис. У моей камеры появился здоровый чёрный парень, он был выше и крупнее Джорджа и, само собой, меня. — Познакомься, это Стивен Дорн, твой сожитель. — Блять, как это мерзко звучит! — Привыкай, Беллами, — охранник завёл чёрную дылду в мою камеру. — Ну что, голубки, знакомьтесь и привыкайте друг к другу. — Джордж, когда его от меня отселят? — Никогда, Беллами. Помнишь, ты как-то сказал мне, что любишь большие и чёрные? — Нет, не помню, — соврал. — А я запомнил это. Охранник закрыл камеру, и я заметил, что новичок сидит на нижней койке: — Эй, давай вали отсюда! Я сплю внизу. Дорн поднялся и не тронулся с места. Он был выше меня на две головы. — За что ты здесь, Морис? — спросил ниггер. — За изнасилование. — Сколько уже сидишь? — Год. — Ты знаешь, что насильников не любят в тюрьмах? — По себе судишь? — пошутил я. — Да, — серьёзно ответил Дорн. — Что же ты за такой насильник-неудачник, раз тебя насилуют в тюрьмах? — Кто сказал, что меня насиловали в тюрьме? — За насилие на воле платишь насилием в тюрьме. — Ты отплатил, Морис? Я громко засмеялся: — Ко мне подходить боятся, придурок, про какое насилие ты говоришь? — Самое страшное не физическое насилие, а моральное. Дорн забрался на второй ярус и отвернулся к стене. Ночью я проснулся от того, что Дорн трёт своим членом о моё лицо. Я ударил его и рванул к решётке, стал колотить о прутья. От шума проснулись все остальные заключённые, но они не сказали ни слова. Я разбил руки в кровь, но никто не пришёл на помощь. Дорн схватил меня за заднюю сторону шеи и ударил лицом о решётку. Эту ночь я запомнил навсегда. Стивен Дорн насиловал меня, как я насиловал Джессику Смит. До самого утра я не смог заснуть, кровь из задницы так и не останавливалась. Насильник пришёл за насильником. Следующей ночью всё повторилось. Если раны Джессики со временем зажили, то мои не заживут никогда. Каждый день я ходил с синяками и кровоподтёками на запястьях и шее. Каждый день кровь с трусов пропитывала мои штаны. Со мной никто не разговаривал. Все смотрели и понимающе кивали. Ночью очень хорошо слышны стоны отчаяния. Спустя неделю каждодневного насилия я замолчал. Мне нечего говорить. Мне не с кем говорить. На прогулке я подслушал разговор двух заключённых. Оказалось, что Дорн — педофил, и это его не первая ходка в тюрьму. Негр изнасиловал восемь девочек. Младшей было четыре годика, старшей — одиннадцать. Всех детей Дорн убил. Ещё два года назад я сам насиловал детей, но исключительно мальчиков. Морис Беллами платил своим телом за грехи Отца Габриэля. За насилие платят насилием. Есть такая штука — апелляция. Каждый имел право обжаловать свой приговор. В том числе и я. С тех пор, как ко мне подселили Дорна, я очень изменился, замкнулся в себе. Если так и продолжится дальше, я снова наложу на себя руки. Моё первое прошение комиссия выслушала, но не приняла. Я сказал им, что изменился, что всё понял, но это их не растрогало. Я не смогу терпеть насилие еще тринадцать лет.***
1988 год
— У меня начались проблемы со здоровьем. — Мистер Беллами, что Вас беспокоит? — спросил председатель комиссии. Что меня насиловал негр вот уже год. — Мне стало тяжело работать в мастерской. Силы меня покидают. Суставы болят, и очень сильно хрустят кости. Раньше со мной такого не было. Медсестра говорит, что это из-за недостатка витаминов. — Вы можете получать необходимые витамины в медпункте. — Там нет таких. — Мистер Беллами, Ваши жизненные показатели в норме, Ваше здоровье не под угрозой смерти. — Тогда почему мне плохо? Главный комиссии не ответил на мой вопрос. Он взял в руки листок: — Ваше прошение было передано мисс Смит. Нам пришёл её ответ. Желаете его услышать? — Непременно. Иисус провисел на кресте долгих шесть часов. Его убило лишь копьё. Морис Беллами несёт свой крест два года, его ещё не прибили к кресту. О каком копье может идти речь? — Вам есть что ответить на это, мистер Беллами? — Я уже год прибит к кресту. Отказано. Я вернулся в камеру, где меня ждал Дорн. — Сука! Набожная шлюха! Она повернулась на своих церковных бреднях. Господь Бог, бла-бла-бла, распятый вонючий Иисус с грязными патлами! — Тебе отказали, Морис? — спросил Дорн. — Не твоё дело. — Мы живём вместе. Мне важно твоё эмоциональное состояние. — Чтобы знать, как лучше меня трахать в очередной раз? — Мне нравится, когда твоё тело напряжено, — сокамерник подошёл совсем близко и трогал мою спину и живот. — Я сломаю её. Она даст мне разрешение выйти досрочно. Бог ей не поможет. За год половой жизни с мужчиной можно стать геем. Дорн не сделал из меня гея.***
1989 год
Блядская шлюха. Монашеская одежда не скроет отсутствие нижнего белья у тебя. Крестик на твоей шее не помешает мне сдавить её. Я знаю, что по вечерам ты оголяешься и покидаешь Господа. Я знаю, что ты продолжаешь ходить на дискотеки. Мусорный контейнер так и стоит на своём месте? Сколько парней тебя ещё поимело там, Джесс? Ты продолжаешь разрушать свою жизнь, не делай то же самое со мной. Зачитал вслух моё письмо председатель комиссии. — И Вы думаете, что после такого мисс Смит переосмыслит Ваше поведение, мистер Беллами? — спросил главный по апелляции. — Вы должны переосмыслить её поведение, — ответил я. — Она пудрит Вам мозги. Она может писать всё что угодно. Просто проследите за ней. Посмотрите, куда она отправится завтра после вечерней службы, и поймите, что она просто обманывает Вас. — Что я ещё должен сделать? Освободить Вас? — Пойти на хер. Отказано.***
1990 год
— Вы уже четыре года находитесь в «Вейтинге». Что Вы поняли за это время, мистер Беллами? — За насилие платят насилием. — Отказы мисс Смит Вы воспринимаете насилием над собой? — Начиная с 1986-о года, жизнь имеет Мориса Беллами во все щели. — Охранники говорят, что Вы стали тихим. Больше не слышны крики и оскорбления из вашей камеры. Больше Вы не нападаете ни на кого и перестали быть постоянным обитателем изолятора. Я закрыл глаза. Моя камера стала для меня личный адом. — Людям свойственно меняться, господин председатель. — Время лечит, мистер Беллами? — Лечит не время, а люди. — Что Вы сделаете первым делом, когда выйдите из тюрьмы? Тишина. Я молчал. — У Вас есть мысли о месте? — Джессике? Председатель кивнул. — Я думаю, что месть ни к чему. — До этого Вы утверждали, что именно мисс Смит виновна в том, что посадила Вас в тюрьму. Вы называете себя жертвой, а не её. — Я много, чего говорю. Никто не знает, о чём я думаю. — О чём же Вы думаете? — Я не создавал себе такую жизнь. Мориса Беллами создали мне. — У Вас возникают мысли о суициде? — Нет. — Вы ходите на службу к священнику? Многим заключённым он помогает. — У меня была когда-то вера. В другой жизни. Сейчас я атеист. Отказано.***
1991 год
Тюрьма создана для того, что изменить человека. Она даёт время для понимания себя и своего поступка. Тюрьма «Вейтинг» — обитель ждущего человека. Чего же я жду? Ко мне на прогулке на трибуну подсел заключённый. Я знал, что его звали Джеффри. — Очень часто молчанием можно сказать многое. Я ни с кем не разговаривал. Многие думали, что я онемел, или Дорн что-то сделал, чтобы заткнуть меня. Я говорил раз в год — мой голос слышала приёмная комиссия. — Скажу тебе правду, Морис. Спустя где-то несколько недель твоего пребывания в тюрьме все поняли: и заключённые, и персонал, что в вашей истории жертва ты, а не пострадавшая. Девчонка водит всех за нос. Да, возможно, где-то ты перегнул палку. Но изнасилованная уже привела свою душу в порядок, а ты до сих пор нет. Девять лет будут длиться очень долго. Каждый здесь чего-то ждёт, Морис. Именно поэтому тюрьма носит такое название. Я знаю одно: выйдя на волю, жизнь меняется. Не потому, что мы отвыкаем от жизни вне стен. Там, за толстыми стенами и колючей проволокой, жизнь продолжает идти, а мы, запертые здесь, остаёмся неизменными. Мы не сожалеем о содеянном. Ведь, если бы мы не совершили это, кто знает, что произошло или не произошло в мире. Джеффри ещё посидел со мной до конца прогулки. Больше он не произнёс ни слова. Я знал, что его камера находилась по соседству с моей. Сегодня вечером Джеффри вновь услышал скрип моей койки.***
1992 год
Отказ.1993 год
Отказ.1994 год
Отказ.1995 год
Отказ.1996 год
Отказ.***
1997 год
— Жизнь — удивительная вещь. — Чем же, мистер Беллами? — спросил председатель комиссии. — Жизнь не может быть без страданий. — Вы страдаете? — Я смирился. Я смирился с жизнью Мориса Беллами. — Почему Вы обращаетесь к себе в третьем лице? — Мне так легче. Морис — просто персонаж, мой персонаж. Я понимал, что такими выражениями ставлю на себе крест. Насильник ещё и шизофреник. — То есть, Морис — всего лишь маска? — Моё лицо открыто. За одиннадцать лет я не постарел ни на год. — Морис — не единственный Ваш герой? — Я очень удивлюсь, если Морис окажется самым важным персонажем. Председатель что-то записал, а затем достал конверт: — У меня ответ на Ваше прошение… — Нет, я не хочу слышать его. — Вам всё равно, что здесь написано? — удивился председатель. — Неважно, что думают обо мне другие. Важно, что я уже принял решение. — Какое? — Мне осталось сидеть три года. Я их отсижу. Я давно уже прибит к кресту, осталось дождаться копьё. — Когда Вы выйдете за пределы стен, что Вы сделаете? — Морис Беллами исчезнет. Появится кто-то другой. Начнётся новый сегмент. — Что такое сегмент? — История.***
Август 1998 года
Уважаемая комиссия! Я, Джессика Смит, прошу вас выпустить на свободу заключённого Мориса Беллами, приговорённого в 1986-м году на четырнадцать лет за изнасилование мисс Д. Смит, досрочно. Я, будучи вменяемой и психически здоровой, а также отдающей отчёт своим желаниям, прошу Вас немедленно освободить мистера Беллами. Уважаемая комиссия, я больше не в состоянии каждый год отвечать на апелляции мистера Беллами. Я надеюсь, что двенадцать лет не прошли даром для Мориса. Председатель зачитал письмо Джессики. — Что скажете, мистер Беллами? — спросил главный по досрочке. — Мой срок подойдёт к концу через два года. — Вы отказываетесь от досрочного освобождения? — Я готов отсидеть полный срок. — Мне приятна Ваша позиция, мистер Беллами, но мы должны учесть пожелания мисс Смит. — Её до сих пор консультирует адвокат? — Что, простите? — Адвокат. На суде её консультировал адвокат. Судя по данному письму, он продолжает работать с ней. Его зовут Тимми. Фамилии я не знаю. У председателя зашевелились желваки на лице: — Ни о каком адвокате нам неизвестно. Мужчина взял моё дело, что-то записал и поставил печать. Мой срок подошёл к концу. Я зашёл в камеру, чтобы попрощаться с Дорном. — Что от тебя хотели? Ты же не подавал апелляцию в этом году. — Меня выпускают. — Ещё же рано. — Самое время. Дорн подошёл ко мне и, схватив за подбородок, поднял мою голову к своим губам: — У нас ещё должно было быть два года. — Не судьба. Появился охранник и открыл камеру. Я оттолкнул Дорна. — Беллами, на выход, — сказал человек в форме. Джорджа уже нет. Он перевёлся в другую тюрьму пять лет назад. Выйдя в коридор, я остановился у камеры Джеффри: — Когда придёт время, — прошептал, — расскажи мою историю. Тебе поверят. Когда меня не станет, я передам привет твоим родителям. Они благодарны тебе, Джеффри. Мне вернули мою одежду, в которой я насиловал Джессику. Одежду, в которой меня приговорили к четырнадцати годам тюрьмы. Насилие не победило. Оно осталось ждать в тюрьме. Куртку я оставил, сейчас слишком жарко. — Девятиэтажный дом возле собора Святого Семейства, — сказал охранник Саймон возле металлодетектора голосом моего брата, — седьмой этаж, квартира 23. — Спасибо. Я вышел из главного входа и направился к воротам. Спокойный и молчаливый Морис остался позади. Его невидимая душа заточена в камере со Стивеном Дорном. О, да. Правосудие свершится, Джесс.