ДВА ЛЮГЕРА
2 мая 1945 год
Старшему сыну: 60 лет
Младшему сыну: 52 года
Фюрер мёртв. Покончил жизнь самоубийством вместе со своей женой Евой. «Как романтично» — сказали бы мои родители. Доктор Геббельс мёртв. Покончил жизнь самоубийством вместе со своей женой Магдой, перед этим лишив жизни своих шестерых детей. Зачем они это сделали? Они не могут жить в мире без фюрера. «В один день наше терпение закончится! И тогда мы заткнём Евреям их грязные, лживые рты!» — сказал однажды Йозеф. Он оказался прав. Мы заткнули рты. Очень многим, но не всем евреям. Миллионы погибли. Мы убили миллионы евреев. В моей руке пистолет. Советские войска уже в Берлине. Мы покинули Вевельсбург два месяца назад и перебрались в столицу. Каждому выдали по ампуле. Каждый знал, что делать. Томас уже использовал свою. В моей руке пистолет. Моя рука тряслась. Мне всегда было тяжело отнять чью-то жизнь, но почему так тяжело убить себя? В дверь постучались. — Я занят! Уйдите! Дверь открылась, и зашёл брат. — Я сказал, что занят, — убрал пистолет в кобуру, встал из-за стола и направился к нему. — Уйди! — Надо поговорить. — Не сейчас. — Ты не сделаешь это, — он закрыл за собой дверь. — Что? — Сядь и успокойся. Надо поговорить. Я сел за стол. Брат занял место напротив, поставив рядом с собой чемодан. — Что тебе? — Заткнись и слушай меня! — брат в очередной раз пугал меня. Пугал точно так же, как мать. — Год назад я нашёл череп. Он исполняет желания. — Что ты несёшь? Что ты выдумываешь? — Я сказал тебе заткнуться, Удо! — он ударил тростью по полу. — Хоть раз в жизни можешь меня выслушать? Или оставить тебя одного? Возможно, завтра утром я приду и обнаружу твой труп, если ты всё-таки осмелишься себя убить. Он знал, что до утра я не смогу застрелиться. — Однако как бы ты не хотел, но мне нужна твоя смерть, — брат поднял на стол чемодан и достал из него череп. — Я загадал желание. Мы будем жить. Но за эту жизнь надо умереть. — Ты убьёшь меня? — А ты меня? — Нет, конечно, — я потряс головой, словно отгоняя ужасные мысли. — Вот и я тебя не убью. Значит, мы оба застрелимся. — Что… что ты хочешь? Что ты задумал?… — Я не хочу умирать, Удо. Ты понимаешь, что война проиграна, и остались считанные дни, когда советские войска придут сюда и убьют нас. Ответь мне, ты заслуживаешь смерть? — Я не сделал ничего плохого. — Вот именно. Ты не убил ни одного солдата. Так зачем тебе умирать не в своё время? — Они не будут задавать мне вопросы перед убийством. Им всё равно, кто я. Главное, что на мне чёрная форма и Железный крест. — Мы унесём свои истории в могилы. О нас никто не узнает. Мы будет жить дальше. — Как? — Я загадал желание — иную жизнь. Мы не будем стареть, Удо. Мы останемся такими же. Мы оставим себе наш возраст на лицах. — Я… не верю тебе. Это же невозможно… Откуда ты знаешь, что желание исполнится? — Не веришь? — брат поднял единственную бровь. — Удо, ты семь лет работаешь в Аненербе в оккультном отделе. Ты столько всего видел, и ты не веришь мне? Тебя уже нечем удивить? — Что нас ждёт дальше? — Мы станем теми, кем хотели. У нас будет власть, возможности. У нас будет всё. Что ты хочешь делать? — По… помогать людям. После войны все люди мертвы. Я хочу им помочь. Я хочу снять военную форму. — Отлично. Белый халат доктора тебе пойдёт. — Но… нас же узнают. Нам не убежать от правосудия. — Не узнают. Никто нас не узнает. Я буду с тобой. Я буду помогать тебе. Мы вместе, Удо. Я тебя не брошу. Пора стать братьями, которыми мы не были. Пора поддерживать и защищать друг друга. Мы — семья. Я не отступлю от тебя. А ты от меня? — Ты — мой младший брат, — слеза скатилась ниже монокля. — Я никогда тебя не брошу. Я буду всегда с тобой. — Рад слышать эти слова, — брат убрал череп в чемодан. — А мне можно загадать желание? — Только через шестьдесят лет. — Почему? — Потому что ты его уже загадал. Я второе желание смогу загадать только через пятьдесят два года. — А когда я успел загадать желание? — какой-то обман скрывался во всей этой затее с черепом. — Поверь мне, успел. Пистолет с собой? — Да, — проверил кобуру. — Пойдём. Я хочу сделать это на улице. Мы вышли из моей комнаты и направились на улицу. — А что будет с черепом? Куда его деть? — Это огромный соблазн, когда у тебя в руках артефакт, способный исполнить любую прихоть. Мы его не возьмём. Мы всего добьёмся сами в новой жизни. Мы проживём её так, чтобы ни о чём не сожалеть. — Он достанется советским войскам. Вдруг они тоже загадают желание? — У них есть всё. Зачем им ещё больше? Они даже не поймут, что это за череп. Не думай об этом. Пускай он живёт своей жизнью. Стеклянная голова выполнила своё предназначение. Артефакт нам не нужен. Брат пошёл к сараю и поставил в него чемодан с черепом. В воздухе пепел и пыль. Многие строения в Берлине разрушены. Потребуются годы, чтобы восстановить столицу. Я хотел уехать из Германии куда-нибудь далеко — не хотел больше быть немцем. — Твой жетон при тебе? — спросил брат. — Да. А твой? — Я его уже давно выкинул в реку. — Почему? — Долгая история. Он испортился. — Я стану доктором, верно? — вспомнилось. — Да. — А ты? — Я не буду человеком. Хочу покинуть своё тело. Я пронёс на своей плоти слишком много боли. — Я буду видеть тебя? — Разумеется. Я поправил на себе форму и достал из кобуры Люгер. Он заряжен. Достаточно одного патрона. Брат пригладил воротничок рубашки, отбросил трость и вытащил пистолет. — Ты будешь первым, — сказал он. — потому что ты старший, а потом я. А если брат меня обманет? Мы никогда не любили друг друга. Что он задумал? Он просто хочет убить меня таким образом. Младший не застрелится после старшего. — Почему мы не можем застрелиться одновременно? — спросил я. — А какая разница? Мы что, муж и жена? Хочешь, я могу быть первым? Или… ты уже привык всегда быть первым? — Ты уверен, что желание исполнилось? — Абсолютно. Череп засветился. Об этом писали в книге. Точно так же он светился, когда ты загадал желание, — брат снял пистолет с предохранителя. — Что я загадал? — Чтобы родители умерли.***
— Что?! — от удивления у брата слетел монокль с глаза. — Да, Удо, это ты убил родителей. — Я был в замке, когда они умерли! Что ты несёшь?! — Из твоей комнаты вышла женщина, видимо, очередная невеста. Со злости ты сказал, чтобы родители умерли. Я понимаю тебя. Терпеть их все эти годы невыносимо. В это время я стоял у двери с чемоданом. Артефакт засветился. На следующий день у меня появилось дикое желание поехать в Циттау. Голова Отто была сожжена, а голова Беаты размозжена о лобовое стекло машины. Какая ирония, ты не находишь? У нас с тобой у обоих проблемы с головами: ты — вундеркинд, а я — идиот. — Ты — монстр! — Удо откинул свой пистолет в сторону. — Нормального человека не поставят комендантом в концлагерь! Я видел, что ты делал там! Какой кошмар! — он вцепился рукой в жидкие волосы на висках. — Какой кошмар ты творил в лагере! Я не буду ничего делать! Я не буду ничего делать для тебя! Живи сам своей новой идеальной жизнью, но без меня! Всё, Бруно! Это конец! Я лучше сдохну! Пускай меня убьют, застрелят, казнят на глазах у толпы. Хватит! Я умру за идеологию, но не за тебя. Нас больше ничего не связывает! Мы больше не братья Морицы! Удо сделал шаг в сторону. — Стоять. Я не отпускал тебя, — угроза не пистолетом. Достаточно одного моего голоса, и брат послушается меня, потому что боится больше всего на свете. — Подними Люгер. Встань на место. Надень монокль. — Я не буду! — Война проиграна. Ты что, не видишь? Наши идеалы. Наша элита. Наши обещания. Где они? Они мертвы. Убиты. Самое сложное в жизни — вовремя уйти. Без сожаления. Куда мы пришли? Куда нас привели ИХ обещания? К этому, — я показал на разрушенные здания вокруг, — к разрушенной стране. — Не мы ли сами выбрали себе идеалов? — обиженно спросил полковник без монокля. — Именно мы и выбрали фюрера, Удо. И где он? Ни у Гитлера, ни у Геббельса не будет могил. Всё кончено. — Всё ещё можно изменить. Мы должны следовать идеологии. — Немец, — я улыбнулся от ненависти. — Ты всегда будешь идеальным немцем. Эти чувства заложил тебе Отто. — Ты тоже немец! Но из нас двоих только ты жёг евреев в печах! — Пока ты бубнил себе под нос ненавистные слова по поводу евреев в штабе, еврейская чума плавилась в моих печах. Удо, ты только на словах немец, а я — на деле. Но папочка не напишет обо мне в своём журнале. — Сволочь! Какая же ты сволочь! Ты всегда был таким! Ты всегда был самым жестоким человеком в мире! Я никогда тебя не прощу… — Тебе шестьдесят лет, Удо, а ты ведёшь себя, как обиженный мальчишка. На что тебе обижаться? Чем тебя так обидела жизнь? Ты взял от неё всё. — Моя жизнь была бы другой, если бы тебя не было! — В этом-то и дело, Удо. Ты не можешь без меня. Моё желание заключается в том, что мы с тобой связаны. Я долго думал, что конкретно загадать, ведь череп исполняет желания, как ему захочется. Поэтому я сформулировал в одной фразе всё, что мне так необходимо. Я стал Богом, и с этого момента ты подчиняешься мне. Ты выполнишь всё, что я тебе скажу. Ты не имеешь права отказать мне. Иначе… — Иначе что? — брат сделал шаг ко мне и встал правым боком. — Ты поплатишься. Так что лучше мне не перечить. Отныне ты не Удо Мориц. Ты — доктор Моро. У меня отличная фантазия, несмотря на мою идиотию. Я даю тебе шанс. Ты влюбишься. Ты так сильно влюбишься, что захочешь жениться. О, я подобрал тебе идеальную любовь, которую ты никогда не забудешь. Девушка с безумно светлыми глазами. — Зачем ты так поступаешь со мной?! — седые усы не мешали слюням вылететь изо рта. — Доктор Моро будет вторым сегментом в череде других. Их будет много. Обещаю. Ты проживёшь яркую жизнь. — Что я тебе сделал плохого?! — Ты родился, Удо. Брат вытер слёзы и поднял с земли пистолет, надел на глаз монокль. — Знаешь, как правильно стрелять? — спросил я. Удо засунул ствол Люгера в рот, сделал вдох и выстрелил. Его тело упало на бок. Мой брат умер. Моё сердце не забилось чаще. Я спокоен. Моё сердце билось ровно. Я не испытал жалость. Я не испытывал равнодушие. Мой брат умер. — Встретимся на той стороне. Держа в левой руке Люгер, я засунул ствол пистолета в рот. Он холодный. Я нажал на курок и услышал шум в левом ухе. Боль пронзила мою голову. Она не сравнилась с той болью, которую я испытывал с 1917-о года по 1942-й. Та боль ни с чем не сравнилась. Её у меня забрала Коротышка. Она же забрала у меня душу и сердце. Я не оставил после себя незавершённых дел. Я не оставил после себя ни одного человека. Я — последний. Если бы у меня была могила, на ней бы росли подсолнухи. Если бы мне поставили крест, на нём выбили следующие слова: «В моей смерти прошу винить мою жизнь». У меня никогда не было могилы. У меня никогда не было креста.