ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

МОИ ДРУЗЬЯ

Уже наступила весна. После смерти Пауля Фухса и Германа Фальке прошло двадцать пять лет. Куда дели их трупы, я не знал и не хотел знать. После полудня я пошёл на кухню. Столовая была пуста. Заглянул в холодный цех: кухарка нарезала кочаны капусты. — Герр комендант, Вы что, пришли с проверкой? — Ингрид, где твой жених? — Я тут, штандартенфюрер, — подал голос Мартин откуда-то снизу из-под стола, чистя картошку на суп. — Ты что, прячешься от меня? — Никак нет. Просто Ингрид не любит, когда я топчусь у неё под ногами и мешаю. Я удивлённо посмотрел на кухарку. — А что? Женщина я нехуденькая, места на кухне мне нужно много. Пускай скажет спасибо, что я вообще разрешаю ему приходить ко мне в рабочее время. — Мартин, давай закругляйся. Мы с тобой уезжаем. Пришло время эксплуатировать тебя непосредственно, как водителя. — Ого! — сержант дочистил картошку и бросил её в кастрюлю с водой. — Я уже и забыл, как водить машину. — Тебе нужна помощь? — спросил у Ингрид. — Нет-нет, — кивнула кухарка. — Я позову заключённую, которая мне всегда помогает на кухне. — А чего она сейчас не здесь? — Она у Наделя была, но думаю, что уже освободилась. Мартин, не заставляй герра коменданта ждать. Солдат помыл руки и развернул завёрнутые рукава формы: — Я полностью в Вашем распоряжении. Мы вышли на улицу, и я закурил: — Ты вообще машину проверяешь хоть изредка? — Раньше проверял каждый день, но последнее время — всего пару раз в неделю. — Бензина много? — Полный бак. А куда мы поедем? — К моим друзьям, — я коснулся нагрудного кармана в области сердца. По приказу Параз заранее узнал, где живут Франческа Стибиц и Корина Требс. Даже спустя двадцать пять лет я помнил, как Лис и Ястреб рассказывали о своих возлюбленных. Пауль должен был жениться на Корине в Ганновере, а Герман приглашал нас на обед в Майсен. Фельдфебели умерли в 1917-м году, и даже по прошествии двадцати пяти лет их девушки остались жить на прежних местах. — Мы поедем в оба города? — спросил Мартин, заводя кюбельваген. — Да. — Куда сначала? — В Майсен. — Он дальше от Бранденбурга, чем Ганновер. — Я знаю. Мы потом из Майсена поедем в Ганновер. А уже оттуда вернёмся сюда, — водитель начал считать в уме. — Не переживай, Ингрид оставит для тебя порцию ужина. — Больше шести часов только в пути. У меня от непривычки задница затечёт. — Прости, но мне это важно. Мы больше проведём времени в дороге, нежели на месте. Мне всего лишь нужно отдать кое-какие вещи. Это займёт не более пяти минут. — Как скажете, герр Бруно. Проехав почти двести семьдесят километров, через три часа мы оказались в Майсене. Красивый город, с учётом того, что здесь когда-то жил молодой брюнет с изогнутым носом. Дом номер 35 находился неподалёку от высокой церкви. Герман говорил, что его родители религиозные люди. — Не заглушай мотор, я скоро вернусь, — вылезая из кюбельвагена стало понятно, что у меня затекли не только ноги, но и спина от трёхчасовой поездки. Я постучал в дверь, и мне открыл пожилой мужчина. Старик увидел мои погоны и выпрямился. У него был такой же крючковатый нос. Несомненно, это отец Германа. — Штандартенфюрер, здравствуйте. — Добрый день. Вы — отец Германа? — Да, так точно. — Я служил с Вашим сыном, — протянул ему левую руку. — Для меня это было честью. Глаза Фальке старшего погрустнели, он вспомнил умершего сына: — Спасибо. Спасибо Вам большое. — Подскажите, Франческа тут живёт? — Да. Только её нет дома, она пошла в магазин. — Давно? — Скоро должна прийти. Вы хотели видеть Франческу? — Да, но я подожду её на улице. — Нет, что Вы! Проходите в дом! Мы с женой будем рады! — Спасибо, но не стоит. Не хочу Вас смущать, — я указал на своё лицо. Отец Германа не стал возражать. Я сел на лавочку и дал знак Мартину, чтобы он заглушил мотор машины. Пока у меня было время, я закурил. Да, всё-таки Майсен — прекрасный город, Герман с Франческой хорошо смотрелись бы на его улочках. Через пятнадцать минут к дому подошла полная женщина в светлом платке на голове, в руках она держала небольшую коробку. — Франческа? Женщина обернулась и посмотрела на меня: — Герр офицер, добрый день, — фройлен смутилась от моего внешнего вида. Она была маленького роста в сравнении с Германом, должно быть доходила парню до плеча. Из-под платка выглядывали тёмные поседевшие волосы. — Я служил с Германом. Мы были друзьями. Франческа улыбнулась. Воспоминания о любимом человеке даже после его смерти вызывали улыбку, а не слёзы. — Давай сядем? Я не отниму у тебя много времени. — Как скажете, штандартенфюрер. Мы сели. Я повернулся к ней здоровой частью лица, чтобы она меня не боялась. Как заговорить с женщиной? Я всегда их избегал из-за своей неловкости и внешности, а теперь мне нужно высказаться двум главным женщинам двух моих самых близких друзей, одна из которых сидела сейчас передо мной. — Франческа, я… я был там вместе с Германом. Он умер у меня на глазах. Женщина покосилась и поджала губы: — Мы даже не увидели его труп. Незадолго до боя Герман прислал письмо, оно оказалось последним, а потом нам сообщили, что отряд, в котором он служил, полностью погиб неподалёку от Дрездена. Я несколько лет сомневалась, что он умер. Шли годы, война уже закончилась, а Герман так и не возвращался. Я думала, вдруг он потерял память и не может вспомнить, где его дом. Забота о его родителях отогнала от меня такие мысли, ведь, кроме девушки их мёртвого сына, у фрау и герра Фальке никого нет. — Он был отличным солдатом. До конца войны он бы смог повыситься до гауптмана. — Герман писал мне про своих друзей, — Франческа посмотрела на церковь. — Одного звали Лис, а другого — Змей. В каждом письме он рассказывал мне о них, они были дороги ему. Тогда я написала, что давай пригласим их как-нибудь к себе в Майсен на обед, и он ответил, что ребята согласились. Но тот обед не состоялся, гости не приехали. Герману сейчас бы было сорок девять лет. Столько же и мне исполнится через полтора месяца. — Штандартенфюрер, — Франческа посмотрела на меня, — Вы — Лис или Змей? — Меня зовут Бруно, но ребята прозвали меня Змеем. Эти пресмыкающиеся хладнокровные, но моё хладнокровие проявлялось на поле боя. Я всегда держал себя под контролем, не давал волю чувствам. Герман стоял справа от меня, когда его застрелили. Он погиб в доме, но мы не могли оставить его там, поэтому Лис взвалил тело на спину и потащил на себе, а потом начался миномётный обстрел. Все умерли, Франческа, только я остался… в живых, — я повернул к ней обезображенную часть лица, и её глаза заблестели от слёз. — На Вашем месте мог быть Герман. Я бы хотела, чтобы так было. — На запланированном праздничном обеде Герман собирался сделать тебе предложение, — я полез в нагрудный карман, достал оттуда половинку жетона с именем «Герман Фальке» и передал Франческе единственное доказательство того, что её возлюбленный мёртв. — Он надеялся, что ты согласишься. Фройлен Стибиц взяла в обе руки половинку жетона и провела большим пальцем по имени Ястреба. Я встал с лавочки, пряча страшное доказательство того дня на своём лице: — Ты права, Франческа, я должен был погибнуть вместе с ними. — Нет, я не то имела в виду, штандартенфюрер, — оправдывалась женщина. — Всё верно. Мы пообещали друг другу, что если нам суждено умереть, то мы умрём вместе на одном поле боя, но я не умер. Я продолжаю жить вот уже двадцать пять лет, а они — нет. Они оба со мной, — коснулся нагрудного кармана, — они заставляют моё сердце биться, — я вспомнил, как Герман в последний раз улыбнулся, когда Пауль подшутил над ним. — Про меня тогда написали в газете, а их имена даже не упомянули. Знай, Франческа, что Герман Фальке был самым смелым человеком, которого я встретил в жизни. Он — герой. Из уважения к моим погонам женщина встала с лавочки: — Я бы согласилась стать его женой. — Прощай, Франческа. «Прощай, Герман» — мысленно сказал я и направился к машине. — Ганновер? — спросил водитель. — Да. Мне хватит трёх с половиной часов, чтобы прийти в себя после этой встречи. Я и представить не мог, что это будет так сложно: говорить женщинам в глаза то, что не успели сказать им их любимые мужчины. Дом Корины Требс мы долго искали. Мартин спросил адрес у пятерых прохожих, и все они говорили разные места. Лишь одна женщина поведала нам, что родители Фухса давно уже умерли, а бывшая невестка Пауля живёт в стареньком домике на окраине города. Это не дом, а землянка: крошечная дверь и одно окно, даже труба не выходила из крыши. Пауль никогда не говорил, что живёт настолько бедно. — Что-то мне кажется, что здесь никто не живёт. — Если ты не можешь жить в таком доме, Мартин, это не значит, что другие тоже не могут. Я вылез из автомобиля и направился к дому. Меня встретил сад из яблонь и черешни. Пахло сладостью. Я не съел ни одного фрукта, но из-за дыры в глазу почувствовал во рту вкус и яблок, и ягод. Это прекрасно. Сзади дома небольшой огород: морковь, капуста, картошка, огурцы — всё, что нужно. Один сарай, из которого выходили куры. В воздухе присутствовал запах молока и навоза, корова почуяла меня и замычала. Рядом лес, чьи деревья доставали до самого неба, а город так далеко. Завидую Паулю, он провёл детство и молодость в замечательном месте. Я бы продал свою квартиру в Дрездене и с удовольствием бы переехал сюда. Я люблю одиночество: тут этого сполна. Интересно, Пауль с Кориной здесь бы женились? Это была бы самая красивая свадьба. Из землянки никто не вышел. Корина должна слышать звук мотора машины. Это похоже на затворничество или страх. Тот, кто находился внутри дома, не хотел выходить наружу. Я побоялся постучать в дверь, она слишком старая и хрупкая. — Корина! — закричал. — Корина или кто-нибудь! Может, она спала? Я подошёл к окошку и постучал ногтями по стеклу: — Корина! — шебуршание в землянке. Определённо, она дома. — Корина, я слышу тебя. Меня прислал Пауль. После нескольких секунд тишины дверь дома открылась, и на улице появилась высокая темноволосая женщина. Она была изумительной красоты. Тело Корины скрывал сарафан, а на плечах — тёплая шаль, ноги босые. Удивительно, как такая женщина жила в землянке. Я уверен, Корина не немка, немки не могут быть настолько красивыми. — Герр офицер, — деревенщина не разбиралась в званиях. — Вы что-то сказали про Пауля? Вы имеете в виду Пауля Фухса? Вероятно, это ошибка. Пауль умер много лет назад на войне. Корина пристально смотрела на меня, не отводя взгляда. Даже моё лицо её не пугало. Фройлен Требс очень сильная и статная женщина. Она старалась быть гордой наравне мне, однако я знал Корину совсем другой: молодой девчонкой, безумно влюблённой в рыжеволосого стрелка маленького роста. — Меня прислал Лис, Корина, я — Змей. Строгое лицо женщины расслабилось, и на чувственных губах появилась улыбка: — Я никогда не видела Ваше лицо, но знаю Вас. Вы — пулемётчик. Пауль прикрывал Вас с левой стороны. Где бы мы ни были, Пауль всегда стоял слева от мена, а Герман — справа. Только не на поле, обстрелянном миномётами. Тогда они оба были от меня справа. — Он смеялся и смущался, когда ты в письмах звала его «Лисичкой». Это прозвище одолжил у тебя Ястреб, Герман часто так подшучивал над Паулем. — Германа тоже не стало? — Он умер первым. А затем — мы с Паулем, почти одновременно. Ростом Корина даже выше, чем я предполагал, она доставала мне до подбородка. Кожа на женском лице загорелая, с грубыми морщинами, глаза не карие — кофейные. Я и не знал, что кофе может быть настолько красивым и притягательным. Мы стояли у двери в землянку, это место даже крыльцом нельзя назвать. Просто несколько досок лежали под ногами на земле. — Как он умер? — Вы тоже не видели труп? — Тоже? А что, с Германом то же самое? — Да, к сожалению, а может, и к счастью, — обвёл рукой всю правую часть и лица, и тела. — Я выжил, и вот, что стало со мной. — Значит, от их тел ничего не осталось. Сказать ей или нет? Не знаю… — Пауль… бежал справа от меня, — я опустил голову, — миномётный снаряд попал прямо в него. Я выжил, потому что весь удар твой жених принял на себя. — Хорошо, что Вы выжили, герр офицер. В 1917-м году нам прислали весточку о том, что Пауль погиб, — Корина обняла себя руками и прислонилась спиной к двери. — Фрау и герр Фухс не выдержали этого горя. Мы помогали им, как могли, но пережить собственного ребёнка очень тяжело. Сначала мать Пауля задохнулась в бане, а потом и его отец отравился крысиным ядом. Они с Паулем, я знаю. — А ты как пережила всё это? — Похоронила потенциальных свекровь и свёкра, — Корина покачала головой. — Я не могла их бросить, понимаете? Так получилось, что мы с Паулем практически вместе росли. Он мне даже не нравился поначалу, — она заулыбалась. — Вечно скачущий и прыгающий мальчишка, к тому же рыжий и в веснушках. Постоянно находил приключения и дёргал меня за косички. Когда его забирали на войну, он попросил приглядывать за родителями, а в первом же письме с фронта признался мне в любви. Вот так получилось: война разделила нас, а мы полюбили друг друга. Я жила не здесь, а в близлежащем посёлке. Его снесли с земли бомбардировщики в 1914-м году. Родители погибли, и я переселилась сюда. В каком-то смысле мы с Вами, герр офицер, похожи: мы оба выжили, — чуть помедлив, Корина продолжила: — я ждала Вас. Всегда думала, что один человек, но должен был выжить. И вот однажды он придёт и расскажет мне о моём Пауле. — А в итоге рассказываешь мне ты о нём. — А мне больше не с кем говорить. Пауля и так все знали и любили. — Ты скучаешь по нему? — Я вижу его каждый день. В каком-то смысле он всегда был и будет со мной. — Вы бы сыграли свадьбу здесь? — Да. Это даже не обсуждалось. Пауль уверял меня, что его друзьям здесь понравится. — Он был прав. Мне действительно здесь очень нравится, — я полез в нагрудный карман и достал половинку жетона. — Он сам разломил свой жетон, — передал Корине часть Пауля. — Лис знал, что когда-нибудь я верну тебе его. — Спасибо, — Корина держала железную половинку в длинных пальцах. — Я ждала это двадцать пять лет. — Пауль хотел назвать сына Бруно. Он сказал, что Корина не будет против. Это были его последние слова. — Бруно… Да, красивое имя. Бруно Фухс. Хорошо звучит. — Ладно, — я начал отходить от Корины, — не буду больше тебя задерживать, я и так тебя оторвал от дел. Мне было приятно, наконец-то, с тобой познакомиться. Пауль очень сильно тебя любил. Надеюсь, я выполнил его последнюю просьбу, — я сошёл с деревянных досок и ступил на траву. — У меня не было дел, — сказала вслед мне женщина. — Я специально никому не открываю дверь, потому что мы боимся. Не хочу стать во второй раз вдовой. — Мы? — переспросил я. Корина приоткрыла дверь землянки и сказала внутрь: — Выйди, пожалуйста. Она замужем? Кого она прятала? Я повернулся к Корине лицом, и из землянки вышел небольшого роста мужчина с поседевшими рыжими волосами и бородой. Его лицо полностью в веснушках, а глаза блестели зелёным цветом, белый шрам разрезал левый глаз. — Пауль…? Так выглядел бы Пауль Фухс, если в его жизни не было миномётного обстрела. — Меня зовут Тронте, штандартенфюрер, — голос такой же, как у Лиса, немного грубее из-за возраста, — я — брат-близнец Пауля. У меня закружилась голова. Фухс никогда не говорил, что у него есть брат, тем более, близнец. А сейчас я видел перед собой постаревшего Пауля. — Я не открываю дверь, потому что Тронте могут забрать на фронт, — объяснила Корина. — В документах числятся два Фухса, но после 18-о года с войны вернулся один из них, — Тронте обнял жену. Они смешно выглядели: Корина на целую голову выше мужа. — Я увидела Вашу машину и подумала, что Вы приехали за Тронте. Я всем говорю, что живу одна, а куда делся брат Пауля, мне неизвестно. Но я подумала, что Вам нужно его увидеть. — Где… — у меня онемел язык от неожиданности, — где ты служил, Тронте? — В танковом батальоне, штандартенфюрер. Толстая броня техники спасала меня множество раз. Корина видела Пауля каждый день. Она всё-таки вышла за него замуж. Я подошёл к Тронте и обнял его со слезами на глазах: — Спасибо тебе, что вернулся с войны. Береги Корину, — я отпустил близнеца Пауля, и женщина дотронулась до моего плеча. — Змей, как Вас зовут? — Бруно. У Корины с Тронте нет детей, но в их жизни был человек по имени Бруно, который однажды приехал к ним и вернул Пауля Фухса домой. Я сел в кюбельваген и приказал Мартину ехать в Шлангенхёле. В моём нагрудном кармане остался только один жетон — целый. Проехав два часа и пару раз засыпая, я попросил Мартина остановиться возле какой-то небольшой речки. Вновь заболела голова, а таблеток у меня с собой нет. Я подошёл к воде и наклонился, чтобы умыться. Вокруг небольшой лес, и Мартин встал возле одного дерева, чтобы справить нужду. — Извините, герр Бруно, я уже три часа терплю, — застегнув пуговицы на ширинке, водитель подошёл ко мне. — Опять голова? — Сегодня тяжёлый день. Слишком много событий. — Может, нужно было ехать в разные дни? Даже я, если честно, немного устал. — Оба фельдфебеля были со мной во время войны. Я должен попрощаться с ними в один день, потому что и Герман, и Пауль погибли друг за другом. — Значит, вот, почему сначала Майсен, а потом Ганновер? — Первым был Ястреб, затем — Лис, — я достал из кармана жетон с надписью: «Бруно Мориц. 20 апреля 1893 год. Циттау. Восьмой Саксонский пулемётный батальон, Лейпциг». — А после — я. Я встал в полный рост и вспомнил, как в детстве мы с Коротышкой бросали ветки и сучки в речку. Теперь вместо деревяшки цинк. Даже не стал снимать жетон со шнурка, железка полетела далеко-далеко и ударилась о воду. — Офицер бы меня прибил, будь я на Вашем месте. — У меня есть второй, — достал из-под воротничка рубашки жетон на серебряной цепочке и показал Мартину. — А чем он отличается от того, что Вы выкинули? — Того солдата больше нет. Он умер вместе со своими товарищами на поле боя 2-о мая в 1917-м году. Теперь его место занял полковник, и новый жетон я проношу до самой смерти. Я оглядел речку. Если вдруг кто-то найдёт жетон, пускай подумает, что солдат утонул, и его тело течение унесло далеко-далеко в глубь подводных вод. Я не знал, скольких людей расстрелял из пулемёта, знал наверняка, что в концлагере уничтожил больше недолюдей, а это уже совершенно другой подвиг.