ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

ТИК-ТАК

1. Удо 2. ? 3. Отец Габриэль: 1950-е — 1986 (30 лет) 4. Виктор Стрелков: 1986-й год 5. Морис Беллами: 1986 — 1998 ? 6. Ноно: 1998 — 2008 ? 7. Артур Роуч: 2008 (2011) — 2015 8. Сеера: 2015 — 2016 Я отхожу от доски и сажусь в кресло, которое выдвинул из-за своего стола. Что-то не сходится. Я не знаю, точных дат существования каждой личности Сееры. Всё это наброски, предположения. Сколько лет существовала каждая личность? Неужели священник-педофил действительно жил тридцать лет? А Морис всю жизнь провёл в тюрьме? Какой смысл в насильнике, который находится в заточении? А в музыканте-гее? Он идёт сразу же после Мориса, значит, это точно 1998-й год — год, когда Беллами вышел из тюрьмы. Майк, парень на скейте, сказал, что в последний раз видел Ноно в 2008-м году, получается, тогда появился Роуч, но объявился искусствовед только в 2011-м на кладбище в… Израиле. Израиль… Как Артур туда попал? Я начинаю вспоминать. Что рассказывал Бен? Что такого было в тот день? Одет просто, но одежда дорогая. Куртка. На Артуре был костюм, а сверху — куртка! В Израиле жарко. Зачем так много одежды в стране, где всегда тепло? Когда Крауч рассказывал о первой встрече с Роучем, я и представить не мог, что это было не в Америке. Почему Бен утаил от меня правду? Окей. Идём дальше. С Артуром более менее всё понятно, с Сеерой — тоже. Возвращаемся назад. Габриэль сменился Виктором в 1986-м году. Педофил буйствовал тридцать лет, значит, появился в 1956-м. Когда он насиловал Теда? Вспоминай! Вспоминай! Что говорил Пифон? Теду сейчас шестьдесят три года, родился он в 1953-м, значит, Святой Отец насиловал его в конце 50-х или начале 60-х. Но что было перед этим? Должно быть восемь личностей. У меня снова их семь. Есть некто, кто был перед Габриэль и после Удо. Кто этот №2? Почему мне кажется, что он так важен? Есть ещё одна деталь. Возраст. Сеера не старел, ему всегда было шестьдесят лет. У каждой личности один возраст. Почему? Пифон говорил, что загадал желание, когда ему было пятьдесят два года, в этом же возрасте он и остался. У них разница восемь лет, значит, Удо было шестьдесят. Снова всё сходится. Младшему было пятьдесят два, старшему — шестьдесят, когда… когда всё и началось. Вопрос только, какой это период? Габриэль — в 50-х, перед ним кто-то ещё. Минус шестьдесят. Больше века назад. Как минимум, конец ХIX века. 1890-е. Невозможно. Сеера не любит евреев, Удо — немецкое имя. Война? Удо участвовал во Второй Мировой войне? А Пифон? Он тоже немец. Ветеран войны… Что если Пифон всё-таки ветеран войны только не в Ираке? Геноцид… Господи, кто они такие? — Всё-таки ночью твою голову посещают странные мысли. Мысли, которые не приходят к тебе днём. Он сидит на стуле спиной к доске и разглядывает через плечо надписи, которые я нанёс. Сегодня Пифон выглядит ещё хуже, чем вчера. Свет настольной лампы еле-еле освещает его лицо, но я вижу, что Бог Снов нездоров. У него неестественно белый цвет кожи и чёрные круги под глазами. Я оглядываюсь по сторонам — это не сон. Пифон пришёл ко мне в реальности. — Зачем тебе это? — он кивает на доску. — Хочу понять, что за человек был рядом со мной на протяжении нескольких дней. — Ты хочешь понять его, Джеймс, чтобы наутро навсегда уйти из участка с чистой совестью. Так сказать, заполнить пробелы. — Верно. От появления Пифона ничего хорошего не жди, но я стараюсь держаться спокойно и не бояться его. — А где твоя подружка? — Пифон смотрит на место, за которым когда-то сидела Лиза. — Ушла. Её рабочий день закончился. — Она не уйдёт из твоего разума, пока ты сам этого не захочешь. — Ты знаешь? — Что ты поехал мозгами? Пф. С самого начала. Я тебе завидую. У меня тоже хорошее воображение, но я не способен настолько реалистично выдумывать людей. А мне бы так хотелось представить человека, которого нет рядом со мной, — Пифон вытягивает правую ногу и сморщивается от боли. — Я тебя ни в коем случае не осуждаю за Лизу. Она действительно была тебе нужна. — Я ездил к Муриру. Надеюсь, что поступил правильно. Я выхожу из игры. Зачем ты пришёл ко мне? Пифон встаёт со стула и подходит к доске. Чёрным маркером исправляет то, что я уже написал. 1. Удо 2. 3. Отец Габриэль: 1956 — 1986 4. Виктор Стрелков: 1986 год 5. Морис Беллами: 1986 — 1998 6. Ноно: 1998 — 2008 7. Артур Роуч: 2008 — 2015 8. Сеера: 2015 — 2016 Он стёр знаки вопросов и написал точные года появлений Отца Габриэля и Роуча. — Умный ты парень, Джеймс, — Пифон возвращается на своё место у доски. — Всё верно. — Я ничего не знаю о двух первых личностях. — Я тебе многое рассказал про Удо, добавить мне нечего. Более того, ты видел его в морге. Что касается второго сегмента… Он был хорошим человеком. Удо хотел стать им, и я выполнил его просьбу. — Он? — Я принёс ему слишком много боли в тот момент. Наверное, потому, что хотел, чтобы брат понял, что я чувствовал в подобной ситуации. Каково это: держать на своих руках труп? — Когда это было? Какие года? Пифон тяжело вздыхает — ему трудно дышать: — Очень-очень давно. — Когда не стало Удо? Он застрелился. Я помню дыру от пули в голове. — Тогда же, когда не стало меня. — Он — самоубийца? Пифон кивает. — Зачем ты пришёл? Змей сверлит меня взглядом. Я ещё сильнее врастаю в своё кресло. От ответа Бога Снов сейчас зависит моя судьба. Тот кошмар, что мне приснился, где мы были с Натали в парке… Тот, кто был тогда в виде чёрного силуэта, пришёл за мной в реальности. — Ты должен умереть, Джеймс. Его ответ меня не удивляет, ведь я ждал, что он так скажет, но почему-то на душе становится страшно. Я и так планировал лишить себя жизни после Сееры, но всё откладывал, а теперь настал мой черёд. Пифон произнёс вслух то, чего я боялся, а назад дороги уже нет. — Убей меня. За этим ты и пришёл, — спокойно говорю. — Нет. Достаточно смертей. Я не хочу повторять то, что когда-то сделал: подчистить за собой следы, убить всех, кто когда-либо называл меня по имени и знал в лицо. Ты сам себя убьёшь, Джеймс, — Пифон встаёт со стула и собирается исчезнуть. — Стой! А как же доказательства? — Твой труп? Хочешь меня обмануть? Я так не думаю. Ты не из таких людей, Джеймс. — Но… но у меня может не получиться. Вдруг в последний момент я не сумею? Не решусь? Застрелиться? Повеситься? Порезать вены ножницами? Спрыгнуть с крыши участка? Способов так много, и я не знаю, какой выбрать. — Мне нужна твоя душа. В каком состоянии будет твоё тело — всё равно, — Пифон подходит ко мне, и я разглядываю его мёртвенно-белое лицо. — Тебе нужен стимул, верно? Даю час. Ровно через час ты должен умереть, иначе пеняй на себя. — Иначе ты меня убьёшь, или что? Так себе стимул. Пока я не вижу угрозы от Бога. — Не тебя, — его лицо становится ещё серьёзнее. — Натали же снятся сны. Она может не выбраться из своего кошмара. Помоги ей. Пускай мы не вместе, но я не допущу, чтобы моя жена пострадала из-за меня. — Не приплетай её в эту историю. — Уже поздно, Джеймс. У каждого своя роль, — Пифон отходит от меня и чернеет. — Всё-таки сыграем напоследок! — сквозь тьму кричит металлический голос. — Я хочу, чтобы твоё тело было в целостности и сохранности. В своё время мы использовали фенол. Один укол в сердце, и человек умирает, — оболочку полностью поглощает тьма. Мужчина в камуфлированной куртке исчез. — Думай, Джеймс. Время пошло. На часах полвторого ночи. Если через шестьдесят минут я не умру, Натали никогда больше не проснётся. Это самый ужасный стимул. Один укол. Мне нужен укол. Эвтаназия.