ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

НЕБЫТИЕ

Накинув на плечи пальто и проверив наличие пистолета и удостоверения, я мигом бегу вниз на первый этаж. — Детектив, срочный вызов? — спрашивает дежурный. — В участок никакие звонки не поступали. Я пропускаю его вопрос мимо ушей и иду к выходу. — А я уж думал, хоть сегодня будет спокойная ночь, — бурчит себе под нос полицейский за постом. Кажется, что сегодня будет самая главная ночь. Я сажусь в мустанг и завожу его. Что мне делать? У меня меньше часа, чтобы убить себя. Как это сделать? Эвтаназия. Мне нужна чёртова эвтаназия! Судебные медики хоть и изучают трупы, но лекарства, чтобы умереть у них нет. У медсестры Кэтрин тоже подобного ничего нет. Врач. Мне нужен врач. Моника? Нет, у неё дома есть обезболивающие, но не убивающие. Ближайшая больница в сорока минутах езды от участка. Сорок минут? Мустанг доедет быстрее, но после многодневного ливня и ночных заморозков на дорогах опасно мчаться на высокой скорости. Я достаю телефон и открываю дорожные карты. Что-то же должно быть поблизости! Адская машина уже разогрета, осталось только нажать на педаль газа. Мне нужен смертельный укол. Не даром Пифон сказал именно слово «укол». Я должен играть по правилам. Где меня могут усыпить? Двадцать минут езды отсюда — то, что нужно. Круглосуточная ветеринарная клиника «Доктор Джек». Я вбиваю в гугл название и первое, что выдаёт мне интернет это: Джейкоб «Джек» Кеворкян — популяризатор эвтаназии. Прозвища — «Доктор Джек», «Доктор Смерть», «Доктор Суицид». Я вдавливаю педаль газа и еду умирать. Двадцать минут. У меня в запасе ещё полчаса. Вывеска горит ярким светом над дверью в подвальное помещение. Я захожу внутрь, колокольчик над дверью звенит. Маленький коридорчик, белые стулья, стеллажи с кормом и лекарствами. Дама с таксой ждут, когда их вызовут. У собаки опухла морда, видимо, кто-то её укусил. — Здравствуйте, — говорит девушка за ресепшеном, — Вам подсказать что-нибудь, мистер? Я подхожу к стойке и вытираю пот со лба. Кажется, начинаю нервничать. — Мне нужна эвтаназия, девушка. — Для животного? — Да. — А где оно? — Что, простите? — Вы хотите усыпить животное. Я спрашиваю Вас, — она перелазит через ограждение и смотрит вниз, — где животное? Без питомца меня не пропустят ко врачу. Я краем глаза смотрю на часы на стене. Начало третьего ночи. — У меня в кармане, — сую руку во внутренний карман пиджака и нащупываю удостоверение. — Оно очень маленькое, что помещается в карман. Девушка, мне срочно нужно к доктору. — У нас всего два врача в ночное дежурство. Покажите сначала Ваше животное мистер, и я оповещу о Вас докторам. Девчонка понимает, что никакого животного у меня нет, а я, скорее всего, похож на больного в припадке. — Хорошо, Вы меня раскусили, — достаю удостоверение и показываю работнику, — девушка, я — детектив полиции, пожалуйста, пропустите меня ко врачу. — Для эвтаназии? Кого? Рядом с Вами никого нет. Я не пропущу Вас, мистер детектив. Прошу, покиньте клинику, или я вызову настоящих полицейских. Я опускаю голову и думаю. Двадцать три минуты остаётся. Господи, прости, ты видишь, я не хотел этого. Достаю пистолет и угрожаю им девушке. — У меня есть удостоверение и пистолет. Я — настоящий полицейский. А теперь прошу, проводите меня к доктору. Это не займёт у Вас много времени. И, пожалуйста, не смейте вызывать сюда копов. Я сам скажу доктору, когда именно позвонить в полицию. Рука у меня трясётся от нервов. Я знаю, что не выстрелю — пистолет на предохранителе. Нет, не поэтому. Потому что я не убиваю людей. Медсестра выходит из-за стойки, и я перевожу взгляд на даму с таксой. Та ещё сильнее прижимает к себе больного питомца. — Кто его так укусил? — спрашиваю я. — Змея заползла во двор, — отвечает испуганная хозяйка. — Змея? Да, она жалит очень глубоко. — Пройдёмте за мной, — просит работник. Я опускаю руку с пистолетом и иду по коридору за девушкой. Четвёртый кабинет слева. Белая дверь. — Доктор, к Вам пациент, — обращается девушка к человеку в кабинете. — Срочно? — спрашивает тот. Я поднимаю пистолет на девушку в синей форме работника. — Да. Очень срочный. — Заводите питомца. Я хватаю за локоть девушку и шепчу: — Поступите разумно. От Ваших действий сейчас зависит судьбы многих людей. Не звоните копам. Лучше помогите бедной таксе. Она кивает и уходит, а я захожу в белый кабинет. — Здравствуйте. А где Ваш питомец? — за столом доктор, о чьи скулы можно порезаться. — А… это… — он замечает пистолет в руке. — Меня зовут детектив Блэр, — я наставляю на врача оружие, — извините, но мне нужна эвтаназия. — Не имею права. В нашем штате запрещена эвтаназия людям, тем более, в клинике для животных. — Доктор, — я читаю фамилию у него на бейджике, — доктор Надельстон, сделайте мне укол, иначе придётся нажать на курок. — Если Вы хотите умереть, не проще ли застрелиться? — О, нет. Это гораздо сложнее, — снимаю пистолет с предохранителя. Надельстон, услышав звук, понимает, что я не шучу. — Не хочу, чтобы меня потом судили за убийство. — Не будут. Обещаю. — Снимите верхнюю одежду и закатайте рукав рубашки. Мне нужно подготовить препарат. Время 02:14. — Доктор, я должен умереть в 02:30. — Так не терпится? — Если не умру ровно в половину третьего, я убью Вас в это время. Надельстон уходит за препаратом. Я снимаю пальто с пиджаком, закатываю рукава рубашки. Ветеринар прав, его могут обвинить в убийстве. Я достаю телефон и открываю камеру, нажимаю кнопку «Запись». — Меня зовут детектив Джеймс Блэр. Сегодня 11-е ноября 2016-о года. Время 02:15 ночи. Сейчас доктор Надельстон, ветеринар клиники «Доктор Джек», введёт мне эвтаназию, и я умру. Это добровольное решение. Прошу в моей смерти никого не винить. Каждый может считать меня психопатом, и отчасти вы будете правы. Я должен это сделать. Ведь, если не сделаю… я не знаю, что произойдёт дальше. Доктор Надельстон будет делать мне укол, потому что я наставил на него пистолет. Уверяю вас, он до последнего отказывался. История, которая началась 29-о октября 2016-о года, закончится 11-о ноября. Сегодня. Простите меня за всё. Я выключаю запись и кладу свой телефон на стол доктора. Надельстон заходит в кабинет из лаборантской со шприцами и ампулами. — Лягте на кушетку. — Это будет больно? — Нет, Вы ничего не почувствуете. Я ставлю пистолет на предохранитель и убираю оружие в пальто. Забравшись на кушетку, начинаю сильнее нервничать, а доктор смотрит мои вены. — У нас мало времени. Я введу Вам большую дозу. Сколько Вы весите? — Сто шестьдесят три фунта. — Препарата будет достаточно. — Это произойдёт сразу? — я ложусь на спину, и Надельстон проводит пальцами в перчатках по венам правой руки. — Три укола. Смерть наступит после третьего. — Док? — Что? — Когда моё сердце остановится, возьмите сотовый и наберите номер, что открыт на экране. Это мой полицейский участок. Трубку поднимет дежурный. Скажите, чтобы забрали моё тело. И скажите, чтобы Кит не вскрывал его. Не хочу, чтобы в кишках лазили. — Хорошо. Я всё передам. — Я записал видео на телефон. Вас не посадят. Надельстон делает первый укол. Пока я ничего не чувствую. Прошло меньше десяти минут. Время 02:24. — Это седативный препарат. Вы успокоились. Болевые ощущения ушли. Сейчас я сделаю второй укол, и Вы погрузитесь в глубокий сон, как при наркозе. А после — ещё один укол, который вызовет остановку сердца. Вы ничего не почувствуете. Вам не будет больно. Доктор готовит второй шприц и второй препарат. Ощущения у меня в организме странные. Понимаю, что вот-вот умру, но страха перед смертью нет. Доктор прав: я абсолютно спокоен и расслаблен. — Детектив Блэр, Вы готовы? Вы точно уверены? После второго укола Вы заснёте и разбудить Вас я смогу только через пару часов, а ответ мне нужен сейчас. Мне делать Вам третий укол? — Да. Доктор кивает, и иголка снова касается моей кожи. Я не чувствую укол. Надельстон хорошо их делает. Безболезненно. Время 02:28. Я начинаю засыпать. Картинка плывёт перед глазами. Цифры на часах разобрать уже невозможно. Я должен умереть в течение двух минут. Закрываю глаза. Понимаю, что нахожусь ещё пока в своём теле. Чувствую покалывания в сердце. Это не больно. Слышу, как оно бьётся всё медленней и медленней, а после стук вовсе прекращается. Теперь передо мной тьма. Кроме беспросветной темноты, ничего не вижу. Я умер. — Я долго шёл по коридорам. Кругом, как враг, таилась тишь. В угрюмом сне застыли вещи. Был странен серый полумрак. И, точно маятник зловещий, звучал мой одинокий шаг. И там, где гущи сумрак, хмурый мой взор горящий был смущён. Едва заметной фигурой в тени столпившихся колонн я подошёл, и вот, мгновенный, в меня, как зверь, вцепился страх. Мгновения страшные бежали, и набегала полумгла, и бледный ужас повторяли: «Ты — мой». В темноте я слышу его голос. Этот тембр навсегда останется у меня в памяти. Я открываю глаза и вижу перед собой малиновые Броги и подвёрнутые джинсы. Я лежу на полу на боку, а Пифон стоит надо мной. — Очнулся? — у него скрещены руки на груди. — Д-да… — еле-еле выдавливаю из себя и поднимаюсь с пола. — Супер, — он опускает руки вдоль туловища. — Пойдём. — Куда? Лампочки на потолке холодного света. На стенах зелёно-серая краска, обшарпанная. Под ногами — старые доски. Я оборачиваюсь назад — дверь с руной. Впереди — коридор, в конце снова дверь. По обе стороны от меня — двери, на расстоянии нескольких дюймов друг от друга. Коридор с дверями. Я знаю, что это за место. — Это небытие. — С чего ты взял? — с улыбкой спрашивает Пифон. — Ты рассказывал мне про это место. — И что ты помнишь? — За этими дверями человеческие души, которые не попали ни в рай, ни в ад. — Верно. Всё-таки тебе нравился старина Эмиль, раз ты с таким интересом слушал его рассказы. — Почему я в небытие? Я смирился со своей смертью. — Ты сам сюда пришёл. Каждая душа однажды покидает тело. И однажды настанет час каждого из нас. Джим, ты здесь потому, что я так захотел, — Пифон стоит рядом со мной и кивает вперёд. Нам надо идти. — Значит, ты решаешь судьбу моей души? Я не достоин ни рая, ни ада? — А кто достоин по-твоему? — Тот, кто делает хорошие вещи, попадает в рай, а кто совершает зло — в ад. — Логично. А что ты сделал хорошего в своей жизни, Джим? — Я… я помогал людям, спасал людей. — А скольких не спас? Скольким людям ты не помог? Больше. Их гораздо больше. Не знаю, почему, но я чувствую холод. В коридоре нет окон и щелей, но холодный воздух откуда-то поступает. На мне та же одежда, в чем я лёг на кушетку: брюки, рубашка с подвёрнутыми рукавами и ботинки. В такой одежде я умер. Пифон, кажется, не чувствует холода. Его греет вся та же камуфлированная куртка. — Я задам тебе другой вопрос, — Змей замирает и останавливает меня. — Какое зло ты совершил? — Не знаю. Я, правда, не знаю. — Могу сказать тебе наверняка. Одно хорошее дело ты всё-таки совершил, и оно имеет важное значение, — Пифон идёт дальше, и я следую за ним. — Какое же? — Ты — Фенрир. — Что это значит? — Очень многое. — Послушай, хватит говорить загадками! Я уже умер! Могу я знать правду хотя бы сейчас? Бог Снов останавливается возле одной двери с горящей руной и кладёт на неё руку: — Знаешь, что внутри? — Комната. — Буквально шесть с половиной на шесть с половиной фута. Очень маленькая. Там тьма и одиночество. Как думаешь, что становится с душой в таком месте? — Пифон убирает руку и прислоняется к двери спиной. — Не знаю. — Душа становится злой. Даже несмотря на то, что при жизни это был добрый и порядочный человек. Одиночество и темнота сводят с ума. Я знаю, о чём говорю. Я был уже там. — Крауч был в подобной комнате? — Да. Он провёл там совсем немного времени. Сколько? Кажется, сутки? Он вышел из комнаты потому, что появилась дверь, которую мы с тобой открыли. — А как же ты выбрался из своей комнаты? — Я попал сюда потому, что моё сердце перестало биться. А потом меня прооперировали, и некоторое время я находился в коме. То есть, по факту я не умер. Но, поверь, этого времени было достаточно, чтобы понять, что больше я сюда не хочу возвращаться. — Это комната для меня? — А? Эта? — Пифон указывает на дверь и смеётся. — Эта комната уже занята, её постоялец находится в заточении семьдесят три года. Я пришёл освободить её, но взамен должен отдать душу. — Рокировка? — Именно. — Как ни крути это будет моя комната. — Увы, я не хотел этого. В «Кофаре» написано, что комната в любом случае не должна пустовать. Запертая душа обретёт свободу, но взамен кто-то иной продолжит страдать за неё. — Кто там за дверью? — Взрослый человек в детском обличье. — Как Эмиль? Только наоборот. Он был ребёнком в теле взрослого мужчины. — Каюсь, я позаимствовал это у Неё. — Я буду заперт там, пока не откроется дверь? Пока на меня не произойдёт рокировка? Пифон кивает. — Надеюсь, моё тело кто-нибудь похоронит. — Ты уже в морге, на секционном столе Кита. Время в небытие идёт совсем иначе. Сейчас уже 7 утра. Я мёртв уже больше четырёх часов, а здесь нахожусь от силы минут десять. Я киваю Пифону в знак того, что понимаю, к сожалению, это не сон, а правда. Я умер, и моя судьба уже решилась. — И что ты будешь делать дальше? Уничтожишь мир? — Зачем? — удивляется Пифон. — У меня никогда не было таких желаний. — Кстати, о желаниях. Где он? — Уничтожен так же, как и «Кофар». Джим, таким вещам не место в мире людей. Старинные вещи — опасны. — Ну, конечно! Болтай! Что бы ты и не воспользовался черепом! — А кто сказал, что я им не воспользовался? Повисло долгое молчание. Какой ужас он мог загадать? — Ты загадал желание? — Пару часов назад. Вскоре, как ушёл от тебя. А после этого череп исчез, растворился, как Рудольф Эрлих меньше недели назад. — Этого хотел Сеера. Он хотел уничтожить артефакт, а ты его поэтому и убил. — Удо было нечего загадывать, а у меня было желание. Я слишком долго шёл к этому, и наконец решился. — Напомни мне, ты говорил, что именно ты откопал череп, верно? — Да. — Ты изучал его несколько лет, чтобы понять, как он работает? — Я преувеличил. За год узнал о нём всё, что мне необходимо. — Откуда? Пифон наклоняется ко мне и в лицо говорит: — Аненербе. Полезная штука. Я смог провернуть всё это под носом у Удо. Я кое-что вспомнил. Есть одна важная несостыковка. — Значит, изначально череп принадлежал тебе? — Скажи вслух, к чему ты клонишь, Джим, — он раскусил меня. — Чтобы загадать желание, череп должен тебе принадлежать. Когда ты его откопал, кто передал тебе артефакт? — Никто. Я нашёл череп, но первым загадал желание Удо. Скажем так, невольно. Он даже не понял, что совершил. А уже потом я загадал желание на нас двоих. Вопрос о принадлежности и передачи прав на череп — фальшь? — Да, Джеймс, любой, в чьих руках артефакт, может загадать желание. — А как же Эрлих? — Старый жид был начитанным и верил во все книжки, которые читал, но не во всех книжках написана правда. Какой-то очень умный тип, — Пифон показывает пальцами в воздухе кавычки, — написал, что, якобы, ты умрёшь, если дотронешься до хрустального черепа, который тебе не принадлежит. Рудольф в это верил. Хотя, может, этот тип правильно написал. Ведь тогда бы каждый смог загадывать свои желания. К тому же телохранитель Оливера умер, когда коснулся черепа. Рудольф знал об этой трагедии. На самом деле, парень взорвался потому, что над ним подшутили коллеги: засунули маленькую взрывчатку ему в карман. Шалость оказалась фатальной. Оливер решил, что это знак, поэтому и рассказал как-то о случившемся Рудольфу. У каждого человека должна быть цепь на шее, Джим. — Как же тогда взорвался Эрлих? — Его убил я. — Инсценировка под взрыв? — Было эффектно, согласись! От жидовской свиньи и кусочка не осталось! Кстати, ты интересовался, что произошло с Джессикой Смит? Так вот она умерла точно так же. Я стёр её с лица Земли, как и Эрлиха. — Сеера… — Он был в квартире Джессики за несколько минут до её смерти. Он жаждал убить девушку, но не решился. Удо не убийца. В этом вы с ним похожи. Удо убил только одного человека. — Себя? Пифон отводит лицо и говорит в сторону: — Он сделал это от безвыходности. Я загнал его в тупик. Брат ни за что бы не убил себя, если бы я тогда не сказал ему всё, о чём думаю. Знаешь, что странно? Удо выпустил только одну пулю из своего пистолета. Ты выпустил только одну пулю из своего пистолета. И та, и другая пули пронзили тело Удо. Ты и он стреляли только в одного человека. Странно всё это и очень занимательно. — Что ты загадал сейчас? — Ты поймёшь меня, Джим. Я поступил так, как поступил бы любой на моём месте. Не могу бросить его. Не могу смотреть, как он умирает, — левый глаз Пифона слезился. — О ком ты? — Каждый оставляет наследие после себя. И мы с Удо его оставили. В наших детях течёт наша кровь. — Детях?! — от шока я отступаю от Змея и прислоняюсь к стене. — Филипп — замечательный. Он хорошо рисует, прям, как его дед. Мой сын — талантливая и творческая личность, как я и мой отец. Художник, музыкант, доктор. Папа был прав: нас никогда не поймёт общество, оно нас не примет. — Филипп… Филипп… — я судорожно повторяю имя. — Он не виноват, что такой. Он такой потому, что его отец — я. Филипп в точности повторяет мою судьбу. Он замыкается в себе, он одинок, но у него есть девушка, что любит его. Все считают Филиппа монстром, но не я. Он — мой сын, и я люблю его. Я жмурю глаза. Нет… только не это. — Мурир… твой сын. Он — твой сын… — Удо невзлюбил его. Брат видел, что творит Филипп. Он постоянно нелестно отзывался о нём. Говорил, что у такого, как я, разумеется, родится монстр. Я закрывал глаза на то, что делает пироман. Родителей не выбирают, Джим. Филипп не виноват, что его отец — я. — А Сеера? Я боюсь услышать ответ. Кто знает, какое наследие оставил демон. — Ты сблизился с Удо. Вы стали друзьями практически сразу. Неудивительно, — Пифон улыбается. Это добрая улыбка, будто Змея поглощают воспоминания. — Мой брат по-отечески к тебе относился, хотя, признаться честно, сначала он тебя невзлюбил. Удо никогда бы тебя не тронул. Мы не трогаем своих людей. — Кто его ребёнок? — У Удо дочь. — Дочь? — я прокручиваю в голове все личности демона. — От Джессики Смит? — Ребёнок насилия. Удо не смирился с тем, что совершила Джесс, но и отомстить не смог. Предубеждения, знаешь ли. А вот я отомстил за племянницу. Дочь Удо. Племянница Пифона. Кузина Мурира. — Как её зовут? — Её фотография висит в офисе, где проходили выставки Роуча. Письмо, которое она написала отцу, спрятано в квартире. Я помню лицо брата, когда тот впервые увидел девочку в кленовом саду детского приюта. При жизни Удо отрицал смысл женитьбы, он не хотел иметь детей, но, увидев дочь… в тот момент я понял, что из него выйдет хороший отец, в отличие от меня. Меня взбесило это осознание, и я отнял ребёнка у него. Я сам воспитал девочку. Я любил её, как дочь, которую так хотел при жизни, но которой у меня никогда не было. А когда она выросла, пришёл Фенрир, и я исчез из её жизни навсегда. — Нет… прошу… это не так… — страх заставляет меня сесть на пол. — Я ненавижу каши. Терпеть их не могу! При жизни только от их внешнего вида и запаха меня тошнило, но ради неё каждое утро я заглушал старую травму. Мы делили одну тарелку каши на двоих. Она была в розовом платье, когда Фенрир забирал её из приюта. Я учил девочку танцевать, и она танцевала на своей свадьбе. Я заложил в неё любовь к музыке, и Фенрир купил домой проигрыватель. Она мечтала побывать на море, и Фенрир показал ей настоящее море. — Нет… Это неправда. Моя жена. Натали Блэр. Дочь Удо. Племянница Пифона. Кузина Филиппа. — Она стерпит любую боль, потому что это её дар. Я закрываю лицо руками и плачу. Натали говорила, что она сирота, что не знает своих родителей. Это оказалось правдой. Но теперь я знаю, кто её отец и мать. Более того, знаю и других её родственников. Я вспомнил слова Сееры у себя в квартире. Он сказал, что никогда не потянул бы на своих плечах инвалида. А незадолго до смерти демон попросил меня вернуть жену, потому что я нужен ей. Сеера относился ко мне, как к сыну, потому что его дочь — моя жена. Он всегда спасал мне жизнь, потому что я нужен его дочери. Ребёнок насилия. Боже, что пережила моя Натали? — Джим? Джим? — зовёт Пифон. — Ты правильно поступил, когда загадал желание. Её жизнь зависела от твоего решения. Ей оставалось совсем недолго. Её жизнь была в твоих руках. Ради любимого человека я бы поступил точно так же. — Так почему ты так не поступил?! Почему вы оба не загадали желание?! К чему весь этот цирк с черепом?! Натали мучилась слишком долго, вы могли раньше вылечить её, загадав это долбанное желание! Если вы оба так любили её, почему не спасли?! — Так бывает, что на отчаявшийся шаг идёт другой человек. В жизни так бывает, Джим. Это желание должен был загадать ты. — Я не верю. Это ложь. Это всё неправда. — Твоё право верить или нет. — После всего произошедшего в моей жизни появились вы, а Натали исчезла! — Вспомни больницу Святого Петра. Удо не спас людей. Почему? Потому что они должны были умереть в том пожаре. Ситуация с Натали такая же. Один человек не вмешивается в её жизнь, второй — воспитывает, третий — спасает. Только так. Одна ошибка — Натали умрёт. Никто из нас троих не хотел, чтобы она умерла. — Я до сих пор её люблю, — вытираю слёзы и сопли, — но вернуть не смог. — Удо умер 2-о мая 1945-о года. Он был первым, затем — я. Он был умным парнем, любимчиком, гордостью. Всегда на несколько шагов впереди меня. Я улыбался, когда брат умирал, стоя в витрине. Сейчас я считаю, что поступил глупо. Не стоило мне злорадствовать. Я вроде бы вырос, прожил больше, чем положено, но так и остался ревнивым, наивным и эгоистичным ребёнком. Я встаю с пола, отряхивая брюки, и подхожу к двери. Пифон преграждает мне дорогу. — Эта дверь не для тебя, малыш. — Как это?! — Твоя та, что в конце коридора. Я поворачиваю голову направо и вижу белую дверь с горящей на ней руной: — Мне казалось, небытие должно быть нескончаемым, а здесь всего один коридор. — Думаешь, куда ведут эти двери в обоих концах? Коридоров больше, чем ты думаешь, а небытие — необъятное. — Ты что-то не договариваешь… Что-то ещё скрываешь от меня… — Джим, ты и так узнал сполна за эти минуты. История, что началась две недели назад, изменила мою жизнь полностью. Я многое узнал, но также многое потерял. После всего услышанного сейчас от Змея я чувствую себя никчёмным, опустошённым. Всего два человека за четырнадцать дней изменили мою жизнь, и, более того, эти два человека имеют отношение ко мне. — Признаться честно, я скучаю по Эмилю. — Серьёзно? — Мне нравился добрый здоровяк в бинтах. Он был смешным, умным, начитанным, наивным. Он вкусно готовил. Мне не хватает его стряпни. Я думал, что нашёл себе друга. Думал, что Эмиль заменит Сееру, заполнит пустоту утраты демона. Оказалось всё иначе. Ты заменил Сееру, но другим способом. — По правде и мне нравилось быть Эмилем, — Пифон приподнимает уголки губ. — Возможно, таким бы я и был, если… если бы моя жизнь сложилась иначе. Хочу, чтобы ты знал, Джим, я совершил много плохих поступков, признаю их все, но я старался быть хоть немного хорошим. Я старался делать добро людям, которые мне дороги. Пифон вытирает слёзы рукавом куртки, и я отмечаю, что его лицо совсем побелело, а чёрные круги под глазами стали ещё темнее. Здоровяк похудел, даже высох, словно жизни в его теле совсем нет. — Мой папа умер от тоски. Я всё-таки не выдержал третий инфаркт. Операция дала отсрочку на несколько дней, но моё сердце остановилось навсегда. Сегодня умрёт один человек. Сегодня в морге будет один труп. Я вопросительно смотрю на Бога Снов. — Я уже умер, Джеймс. Прям перед тобой. Я сделал всё, что было в моих силах. Моя совесть чиста. Я умер от тоски. — Но ты не можешь умереть! Ты же… Бог. — Я — человек. Всегда им был и умер, как человек. — А как же Оазис? Как же отмеченные? Ты же Хозяин! — Оазис в надёжных руках, — Пифон кивает с закрытыми глазами. — Она справится. Она — умница. — Она?… — Королева, что поднялась с колен, вытерла пальцами губы и надела на голову корону. Сломленная и великолепная. Она сделает Оазис другим. Я уверен, что ты сможешь посетить бал. Почему он говорит так, словно я не умер? Словно я не останусь в небытие… — У меня есть дар? Скажи мне! Я — дарованный или сумасшедший? Не хочу, чтобы меня мучил этот вопрос в темноте. Что он ответит? Поймаю ли я его в ловушку? — В детстве у Удо была собака, Сеера же приручил себе волка. Каждый человек особенный, Джим. У каждого свой дар, и ты не сумасшедший. — Лишь один вернётся к жизни, так? Мы оба умерли, но в небытие останется один. Пифон улыбается, а морщины режут его кожу. Даже умерев, он продолжает свой спектакль. Моё тело в морге, но душа в руках Бога Снов. Куда ведёт дверь, которую мне предстоит открыть? — Я ничего не знаю о тебе… — А зачем тебе это? — Кто ты? Кем был рождён? Почему умер? — Рассказы… Они ничего не скажут, Джим. Своё мнение обо мне ты уже сложил за неделю общения со мной. Противоречивый. Да, пожалуй, такое определение подходит под меня. Я с детства хотел стать музыкантом и за всю жизнь написал лишь одно произведение. Оно осталось в пианино, на котором однажды было сыграно, а сам инструмент канул со временем. У композиции нет названия, её слышал только один человек на свете. Мне было сорок девять лет, когда я написал мелодию, когда написал шедевр. — Она утеряна? — Как и два человека, которые находились в кабинете в новогоднюю ночь. В глазах Пифона грусть. Почему я вижу сейчас другого человека? Почему он кажется мне абсолютно другим? Я действительно ничего не знаю о нём. Когда умер Сеера, я злился на себя из-за того, что так и не понял, что за человек был рядом со мной. Со временем разобрался, кем был демон, но кто же такой Бог? — Джим, настало время прощаться, — Пифон протягивает руку со змеёй. — Я не знаю, как тебя зовут… — говорю первое, что приходит в голову. — Знаешь, — он ухмыляется, — и уже давно. Мне нужно пожать ему руку и проститься, а я не хочу, потому что не готов его отпустить. — Ты найдёшь меня там, — Пифон касается левого нагрудного кармана куртки, — где я говорил тебе правду. — Я… я не понимаю… — протягиваю руку и жму татуированную кисть. — Ты потом всё поймёшь. Пифон кивает на белую дверь с горящей руной в конце коридора. Мне пора. Я иду по коридору, не зная, что ждёт меня по ту сторону. Небытие давит. Здесь очень тяжело находиться. А это всего лишь коридор. Тогда, каково остаться в тёмной комнате в полном одиночестве наедине со своими мыслями? Я подхожу к двери и кладу пальцы на ручку. Последний раз оборачиваюсь на Бога Снов — он смотрит на меня. — Пора просыпаться, малыш. Я открываю дверь и переступаю порог. Шаг во тьму. Задыхаясь, просыпаюсь с криком, разрывающим моё горло. Приглушённый свет лампочки надо мной. — Матерь Божья! — голос Кита, судмедэксперта. Мне холодно. Очень холодно. Под своим телом чувствую ледяной металл. Я сажусь, и с меня на колени спадает белая ткань. Полностью голый, под тканью на мне ничего нет. — Джим, какого хера происходит?! Ты же… мёртв! — «Бульвар Драума»! Квартира на первом этаже. Он там… — в мои лёгкие резко поступает воздух, и я хватаю его ртом. От обилия кислорода грудная клетка не может успокоиться. — Он там… Я в морге. Я сижу на секционном столе. — Кто? О ком ты говоришь? — Который час, Кит? — 8 утра. Когда я кричал, мне было больно потому, что все мои органы резко начали работать. Судмедэксперт сидит на полу, поджав к себе ноги. Его лицо белее, чем простынь, которая меня накрывает. Доктор видел всякое на своей работе, но оживший труп, думаю, навряд ли. — Я был мёртв почти шесть часов. — Джим… Джим, — Кит поднимается с пола и подходит к секционному столу, — я не понимаю, что происходит. Видео на твоём сотовом. Это же.. это суицид. — Он умер, — нервы натягиваются на моём лице. — Он остался в небытие. — Кто? — Моя одежда, — я убираю с себя ткань и встаю со стола. — Кит, где моя одежда?! — Куда ты собрался? Мне нужно тебя осмотреть. — Со мной всё в порядке! Некогда, Кит. Я метаюсь по моргу в поисках одежды. Подойдя к раковине, смотрю на себя в зеркало — в отражении живой человек. В это время из шкафчика Кит достаёт мой костюм с обувью и пальто. Я поспешно одеваюсь. — Джим, скажи хоть слово. Я сейчас с ума сойду… — Я жив. Он мёртв. — У тебя сердце не билось пять с половиной часов, а теперь ты выглядишь как ни в чём не бывало! — Это не так, — заправляю рубашку и застёгиваю брюки. — Очень многое со мной произошло, — проверяя карманы, ключей от машины и пистолета не обнаруживаю, как и вещей Сееры. — Копы пригнали на стоянку мустанг? — Не знаю, кажется, да. — А где мои остальные вещи? — Дежурный наверняка знает. Джим, твоя смерть поразила всех в участке. Никто в это не верил, когда поступил звонок от ветеринара. — Доктора не трогали? — Допрашивали, насколько я знаю. Я поправляю на себе одежду и кое-что замечаю. Замечаю отсутствие. — У меня было кольцо на мизинце. Где оно? — Кольцо? А! Я снял его, когда раздевал тебя. Медик лезет в шкаф и достаёт оттуда маленькое колечко. Я надеваю серьгу демона на палец и чувствую силу теле. — Кит, спасибо, что не вскрывал меня. — Ты знал заранее, что очнёшься? — Нет. Просто не хотел, чтобы ты копошился во мне. Я накидываю пальто на плечи и выхожу из морга. Первое, что нужно — это ключи от мустанга. Затем — отряд из нескольких человек. Я должен приехать за ним. Я должен забрать его тело. На первом этаже у дежурного забираю свои вещи: беру всё, кроме пистолета. Полицейские смотрят на меня и крестятся. «Мы поедем к нему, мы заберём его» — говорю я очкам, пачке сигарет с зажигалкой, мобильнику и помятому листку — вещам, что всегда были с Сеерой. На «Бульваре Драума», в квартире на первом этаже, Эмиль Бакланд рассказал мне о существовании небытия. Тогда он сказал правду. Он говорил о Пифоне, который придёт за каждым из нас, но в итоге сам Бог Снов жил в квартире на первом этаже дома на «Бульваре Драума». Бульвар Мечты. Бульвар Сна.