ОДИНОКИЕ
Скорая увезла Эмиля в морг. Я поехал за ними спустя пятнадцать минут. Пока медики выгружали тело, сидя в мустанге возле морга, я набираю номер Эвы. — Не разбудил тебя? Прости, что так рано. — Нет, я не сплю. Собираю вещи. — Ты уезжаешь? — Тебя это удивляет? — Если честно, то нет. Уезжаешь навсегда? Из здания выходит Кит, чтобы встретить медиков. Судебный эксперт кивает мне. Кажется, он пришёл в себя после моего восстания из мёртвых. — Я не хочу сюда возвращаться, Джим. — А родители? — Приняли моё решение. Мы договорились видеться по праздникам. Они будут приезжать ко мне, а не я к ним. — Друзьям сообщила? — Только Мелиссе. Написала смс. Не могу слышать её депрессивный голос. Не хочу услышать упрёк в свой адрес, бросая её в такой тяжёлый момент. Но, Джим, о себе я тоже должна переживать. Я выбираю будущее, а не прошлое. — Да, я понимаю тебя. Извини, что ворошу прошлое, но ты не помнишь, чтобы Артур передавал что-то твоему отцу? — Моему отцу? У него лишь одно увлечение. Артур по праздникам дарил Винтерам дорогой алкоголь и пирожные. — Старинные вещи, Эв. Артур мог тебе не говорить об этом. Так называемые секретики между зятем и тестем. — Говори конкретнее. — Награду. Если братья существовали в одно время, у Удо тоже должен быть крест. — У отца ящик в гараже с отреставрированным оружием. Как-то раз они с Артуром стреляли из пистолета по мишени. У Роуча отлично получалось. А награды… кажется, папа что-то находил. Тебе ответ нужен срочно? — Ну… так, просто любопытно… — Я перезвоню через две минуты. Эва отключилась. Скорее всего, Кит уже начал внешний осмотр трупа. Время 10:25. Жена Роуча перезванивает через три минуты. — Железный крест 1-о класса с Первой Мировой, — слышу я голос из трубки. — Вот как. Скорее всего, поломанный крест Бруно того же времени. — Артур отдал его моему отцу даром. Это даже не было подарком. — Роуч говорил, откуда у него эта награда? — Купил на рынке или на барахолке. — А как выглядит крест? — Не знаю, наверное, как крест. Я в этом ничего не понимаю. Папа сказал, что не реставрировал его. Эта штука была в идеальном состоянии. Да, и ещё, Артур добавил, что крест достался солдату не за убийства, а за храбрость. Почему-то отец запомнил эту фразу. Награда Удо. Всё-таки оба брата были награждены почётными Железными крестами. Сеера никого не убил так же, как и Удо. В этом он был настоящим. Артур не хотел хранить в памяти период настоящий жизни, поэтому избавился от своих воспоминаний. — Хорошо. Спасибо, я тебя понял. Кстати, куда переезжаешь, если не секрет? — Сан-Франциско. — Вау! Почему туда? Из-за погоды и вечного солнца? — Мы поженились там с Артуром. Разумеется, не по-настоящему, а по нашей легенде. Мне кажется, если и начинать новую жизнь, то в городе, где никогда не был. — Номер мобильника сменишь? — Не можешь меня отпустить, детектив? — в голосе Эвы сарказм. — Будешь названивать? — Нет, что ты! Я не маньяк. Просто… просто как-то случайно нас свела жизнь… И ты… Нас с тобой связал Артур. — И теперь, когда его нет в живых, ты не можешь отстать от меня, — это не упрёк, это констатация факта. — Верно. Ты очень красивая, Эв. Я не вкладываю в данную фразу сексуальный подтекст. Ты, правда, красивая. Думаю, Роуч был с тобой счастлив. — Тебе пора найти девушку, Блэр, — в интонации Винтер улыбка, — тогда ты перестанешь засматриваться на чужих жён, даже бывших. — Думаешь? Это не так просто. Моё сердце занято. — Боже, Джим… — Это не ты. Не переживай. — Ну вот, — она огорчённо усмехается, — а я уж думала. Слышится звук закрывающейся молнии. Эва собирается в аэропорт, а я ей мешаю. Пора заканчивать разговор. — Артур меня не любил, но хотел остаться со мной. Я узнала это вчера вечером. Пифон приходил к ней. — Ты бежишь из города, потому что боишься? — Нет, я поверила ему. Прислушаться к его совету — это вариант. Из здания снова выходит Кит, на этот раз покурить. Он зовёт меня рукой, я показываю, что скоро подойду. — Я нашёл убийцу Артура, — на том конце трубки продолжительная тишина. — Эв, всё закончилось. — Значит, для этого мы с тобой познакомились, чтобы всё это наконец-то закончилось. — Ладно, Эв, мне… пора идти работать. Желаю хорошего полёта и мягкого приземления. — Прости, что была груба с тобой поначалу. — Да всё нормально. Не вбивай себе в голову. — Спасибо, Джим, что был рядом. — Я желаю тебе удачи. Пускай новая жизнь принесёт счастье, а не горечь. Береги себя, пожалуйста. — Всего хорошего, детектив, и не будь одиноким. — Прощай. Я отключаюсь и выхожу из машины. — Ну как? Обратно не зовут? — спрашивает Кит. — Не понял. — На тот свет. — А, ты про это, — я посмеиваюсь и чешу волосы под шапкой. — Нет, кажется, моё время ещё не пришло. — А тот раз был ошибкой? — Демонстрацией. Кит тушит очередную сигарету и серьёзно смотрит на меня: — Что за чудиков ты постоянно ко мне возишь? — Что с телом? — Он изменился. Судмедэксперт ведёт меня в морг. Издалека замечаю тело, лежащее под белой тканью. На этом же столе ещё пару часов назад лежал я сам. — Тот человек, которого мне привезли, умер от остановки сердца. Я отметил для себя, что он перенёс недавнюю операцию на органе. Под бинтами, помимо новых швов, старые белые рубцы. Умерший, видимо, страдал сердечными проблемами. Не помню, чтобы Эмиль на что-то подобное жаловался, в отличие от Пифона. — Помимо прочего, у того человека было множество ран и отверстий в теле. — Живот? — Ага, он самый. — От чего те раны? Передо мной на столе лежит тело, полностью покрытое белой тканью. Лицо Эмиля я не вижу. Как теперь он выглядит? — Что-то похожее на крупную шрапнель. Это точно не пули. Дыры неправильной формы, и все разные: какие-то мелкие, какие-то крупные. — Осколки чего-то? Он говорил мне про миномётный обстрел. — Возможно, — Кит задумывается, — в любом случае, отрицать не буду. — У него были какие-то проблемы с глазом. — Правый глаз — стеклянный. Правый глаз — чёрный, левый — синий. — То есть, он умер естественной смертью? — Совершенно верно. Остановка сердца. Пифон умер от тоски. — Но, — эксперт хватается за край ткани, — уже этот человек, — он кивает на труп, — умер неестественной смертью. Я клянусь, что прошло не более одной минуты, как тело, лежащее здесь, словно подменили. Я даю разрешение, и медик оголяет труп до пояса. Глаза закрыты, точнее, левый глаз. На правой стороне лица большая дыра. Нет глаза, нет скулы. От лба почти до самого уголка рта огромное отверстие, а возле самих губ опять же с правой стороны белые рубцы. У Эмиля на этом месте прямо, под глазом на скуле, были вырезаны цифры. Сейчас же их не на чем вырезать. Ухо также повреждено. На виске грубый шрам. Там осколок, который нельзя вытащить, я помню, что Эмиль мне рассказывал о себе. На шее множество тонких шрамов в перемешку с кусочками металла или железа. От шеи, спускаясь по правому плечу на внешнюю сторону руки, идёт вереница мелких и крупных осколков, вросших в кожу. Заканчивается всё массивным куском железа на кисти, который продолбил кости. Все эти шрамы закрывали змеи на теле Эмиля. На груди нет новых швов, только старые неаккуратные рубцы. Видимо, кто-то наспех или неопытный проводил операцию на сердце. Помимо ранее видимых дыр на животе, также имеются зашитые разрезы брюшной полости. Шрамы слишком глубокие и, такое ощущение, что обрывистые. Всё выполнено неаккуратно, будто мясник резал тушу. — Это ещё не всё, — говорит Кит, стоящий подальше от меня. Я делаю шаг вправо и встаю напротив нижних конечностей. У Эмиля была татуировка на правой ноге. Я оголяю голень и вижу пристёгнутый протез к коленке. Дерево массивное и поношенное, крепления заржавели. — Джим, ты когда-нибудь видел такие протезы? — Если честно, я никогда не видел протезы вживую. Мне казалось, что они выглядят по-другому немного. — Это нога будто из другого века. Сейчас такие не делают. Посмотри на ступню. Едва различимые вырезанные буквы: «М.Л.» Что такое М.Л.? — Это его инициалы? — Кит кивает на труп. — Нет. Его зовут иначе. Думаешь, это инициалы? — Первое, что пришло в голову. А зачем что-то вырезать на дереве? — Чтобы запомнить. — Или пометить, — предполагает медик. — Ты сказал, протез из другого века. Эти буквы могут быть чем-то вроде маркой? — На современные протезы ставят марки. Думаю, что и раньше так делали. Джим, это нога качественная и недешёвая. — Значит, этот «М.Л.» делал настолько хорошие и дорогие вещи, что помечал их. — Считаешь, что это инициалы протезиста? — Другого на ум не приходит, — я пожимаю плечами. — А вторая нога? — На месте. — Особенности ноги такие же, как от ношения сапог? — Ага. — А его осанка? — Плохая. Если сравнивать с тем, кого ты привёз мне до него, то у этого позвоночник ушёл в сторону. Это могло произойти из-за особенности походки. Вероятно, он опирался на что-то, когда ходил: костыль, трость. Продолжительность такого хождения велика, поэтому позвоночник искривился. Трость. Вот, в чём был смысл трости. Вот, почему Сеера говорил мне про неё, делал акцент именно на трости. — От чего он умер? — Выстрел, — Кит приближается к столу с трупом. — Такой же, как и у того, другого, что я тебе привозил? — Абсолютно. Кит открывает Пифону рот и запрокидывает голову трупа. Дыра от пули насквозь. Я замечаю, что у мертвеца отсутствует много зубов с правой стороны. На макушке, как и у Удо, огромная дыра от пули. — Странно всё это, — судебный медик снимает перчатки и выбрасывает их в мусорку. — У него повреждения только на правой стороне, левая совсем не тронута. — От взрыва могут быть такие повреждения? От взорвавшегося снаряда? — Не знаю, Джим. Мне непонятны обстоятельства. Если это снаряд, то куда он упал? Если бы он попал в человека, то после себя бы такие повреждения не оставил. Этим ранам много лет. Человек жил с таким лицом и без ноги. Брюшную полость я не вскрывал, но держу пари, что пары органов там нет. В данном случае это самоубийство. — А они не могли, этот человек и другой труп, застрелить друг друга? — Если только стоя на коленях. Неправдоподобно, Джим. Я склоняюсь к суициду. Кто они? Родственники? Товарищи? Друзья? Почему смерти настолько идентичны? Первым застрелился старший брат, затем — младший. Они лишили себя жизни, чтобы вступить в новую. — Это пистолет? — Ты имеешь в виду пулю? Да. — Какие пистолеты были у нацистских офицеров? — Х-м-м. Люгер. А при чём тут это? — Не при чём, — я качаю головой, чтобы доктор больше не расспрашивал меня. — Дашь минуту? — Окей, — Кит поправляет халат и покидает морг. — Значит, вот, каким ты был настоящим? — спрашиваю я у трупа. — Теперь понятно, какой смысл ты вкладывал в бинты, что носил будучи Эмилем. Надеюсь, ты не будешь против, если твоё тело кремируют, а прах развеют? Или захоронить урну? А? Как думаешь? Не хочу, оставлять тебя тут. Может, кладбище автомобилей? Как думаешь? Там я впервые тебя увидел. Ладно, я ещё подумаю. Обещаю, что приеду за тобой. За мной должок, — кладу руку ему на грудь и шепчу в левое ухо, которым он слышал. — Спасибо, что воспитал племянницу, Бруно. Я выхожу из морга на улицу в полном изнеможении. Неужели и вправду всё кончено? Всё закончилось, но воспоминания остались. Пифон стал таким, каким был на самом деле: инвалидом. Мне жаль человека, на котором практически живого места не осталось. Мне страшно от осознания того, что сейчас он в небытие. Бруно никогда не встретит Удо на том свете. Я иду в сторону полицейского участка, но мой путь прерывается, когда звонит сотовый. Неизвестный номер. — Слушаю? — говорю в трубку. — Детектив Блэр? — Он самый. Кто мной интересуется? — Меня зовут доктор Майлз. Я — руководитель ожогового центра клинической больницы Хопкинса. К нам в начале одиннадцатого утра привезли сгоревшего мужчину в тяжёлом состоянии. Девушка, что доставила пострадавшего, дала мне Ваш номер телефона и попросила сообщить, что проявила милосердие. — Скажите точный адрес, где находится Ваша больница. Я сейчас приеду.***
— Я бы хотела завести счёт и положить на него деньги. Сотрудник банка осматривает меня с ног до головы. Да, разумеется моя рассечённая бровь бросается в глаза, но чувака привлекает чёрная кожа. Почему на подобные должности берут расистов? — Не могу Вам ничем помочь, — мужик переводит взгляд с меня на компьютер. — Сорян? Почему? — я облокачиваюсь на стойку. Сумка с деньгами и вещами стоит на полу у моих ног. — Такими вещами занимается другой сотрудник, — он кивает на соседнее окно, в котором рабочее место пустует. — К тому же система с ночи ещё не загрузилась. Прилизанный толстый мужик в белой рубашке стебётся надо мной. Он тупо не хочет меня обслуживать. — Счёт на имя: Джеймс Блэр. Сумма: двадцать четыре миллиона долларов. Наличными. Сотрудник усмехается и даже не отрывается от монитора. Я нагибаюсь над грязной сумкой и вытаскиваю оттуда куски денег. Поочерёдно на стойке появляются одинаковые пачки, перевязанные резинкой. — В мире неважен ни белый, ни чёрный цвет, только зелень. У сотрудника от удивления расширяются зрачки, и першит в горле: — Повторите, пожалуйста, на чьё имя мы заводим счёт? — Джеймс Блэр. Стучат пальцы по клавиатуре: — Как мне можно к Вам обращаться, мэм? — Марра. Фамилии у меня нет. У нашего народа фамилия не передаётся по наследству. У женщины остаётся собственное имя, к которому присоединяется титул замужества. Хауса — странный и загадочный народ, а мой предок падок на хрустальные дары. Поэтому у меня только имя, ведь демон так и не сделал предложения руки и сердца. Авария сильно потрепала мотоцикл, но одну поездку он ещё выдержит. От шлема толку практически нет — стекло разбито, но в целях безопасности я его надеваю. Нет, не из-за безопасности, я просто не хочу, чтобы меня напоследок оштрафовали. Сумка за моей спиной стала гораздо легче, однако один кусок денег лежит где-то между рубашек Сееры. После аварии моя голова пришла в норму, но вот живот. Кажется, я сильно им ударилась, когда приземлилась на асфальт. Периодические боли и так мучают меня несколько дней, но сегодня они другие. После аварии они стали другими. У всего этого особый смысл. На причале стоят шесть яхт. Шесть белых красавиц. Моряки готовятся к зиме. Скоро воду закроет лёд, и уже никто никуда не отправится. Яхты залягут в спячку и проснутся, когда в небо выйдет весеннее солнце. Не успеешь оглянуться, как наступит Новый год. Не хочу праздновать, уже не хочу. Я стою на причале, расслабившись на чёрном мотоцикле. — Подсказать что-нибудь? — из яхты выходит загорелый красавец в спортивном костюме. — Сколько? — я киваю на монстра за его спиной. Яхтсмен смеётся и потирает руки, на запястьях которых трясутся золотой браслет и дорогие часы с кожаным ремешком. — Сейчас не сезон покупать яхту. У Вас есть место, где её хранить? — Мне не нужно её где-то хранить, я буду плыть на ней. — В зиму? — Я не боюсь холода. — Горячая женщина? — Совсем немного. Пока, — достаю из сумки кусок денег и показываю яхтсмену. — Достаточно? — Я покупал её за гораздо меньшую сумму. Мужчина подходит и берёт пачку из моих рук. Отсчитывает купюры и отдаёт мне. Двести тысяч баксов. — Миллион — слишком много. Я и без твоих денег богач. Оставь себе на жизнь. — Мне не нужны деньги, тем более, такие огромные. — Альтруизм в крови? — Совсем чуть-чуть, — показываю пальцами. — Сегодня я спасаю миллионы людей. — И тебя кто-нибудь отблагодарил? — Нет, — улыбаюсь. — Можно я скажу тебе спасибо? — Я ничего не сделала. — Ты спасла людей. Кажется, я в их числе. — Твоя благодарность будет экскурсией и подробным рассказом о том, как управлять этой штукой, — показываю на яхту за его спиной. — Ты собираешься сейчас же отправиться на ней в плавание? Может, выпьешь чашку кофе со мной? Меня зовут Джордж, — красавец протягивает руку. Он симпатичный, в него запросто можно влюбиться. Обручального кольца на пальце нет — богач одинок, и, увы, таким он и останется. — Не хочу оставаться на земле. Джордж убирает руку и виновато улыбается: — Прости. — Мотоцикл тебе не нужен? — Этот? — он касается рукой сиденья. — Я его немного помяла, но починить будет не проблема. — Мотоцикл? А что? Обмен, конечно, неравный, но, судя по всему, агрегат довольно дорогой. Окей, я беру его. Я отхожу от мотоцикла и вешаю чёрную сумку на плечо: — Не забудь купить новый шлем. Этот я полностью разбила, — дотрагиваюсь до руля. — Он служил мне верной службой. Если у транспорта и есть душа, то у этого мотоцикла она чёрная, как и у его Хозяина.