ОАЗИС. АКТ II. СИМФОНИЯ ПЕЧАЛЬНЫХ ПЕСЕН

МИЛОСЕРДИЕ

— Предупреждаю, зрелище не из приятных. — Он не в реанимации? Доктор Майлз ведёт меня в особую палату, где, кроме аппаратов, ничего нет. — Его жизни не угрожает опасность, однако жизнью это состояние назвать невозможно. Кровать завешана специальной прозрачной полиэтиленовой занавеской. Она настолько толстая и помятая, что на матрасе видны лишь очертания человека. Я насчитываю пять аппаратов, провода которых соединяются в одно место — на пациенте. — Готовы? — спрашивает главный врач. — Я так понимаю, этот запах горелого идёт от него? — указываю на кровать. — Это не самое страшное, детектив. Руководитель ожогового центра отодвигает занавеску, запах сожжённой плоти набрасывается на меня. От ужаса моё лицо не перекашивается. Мне жаль, по-человечески жаль. — Они приехали в начале одиннадцатого. Побитая машина, кажется, каршеринг. Девушка кричала, звала на помощь. Из здания выбежали санитары с носилками, пострадавшего тут же отвезли в операционную. Девушку всю трясло, она плакала, не понимала, что вообще происходит. Разумеется, диспетчер на посту охраны мне всё сообщил. Когда я спустился на первый этаж, подумал, что ей тоже нужна помощь: у неё был рассечён лоб, и лицо залито кровью. Ожогов на смуглой коже я не обнаружил. Девушка ничего толком не сказала, лишь взяла одну из салфеток, которой вытирала лицо, и ручку у охранника и переписала номер из телефонной книжки. А затем просила передать Вам фразу… — Я проявила милосердие, — повторяю то, что уже услышал от Майлза. — Да, — вздыхает доктор. — Вы его… прооперировали? Простите, я не знаю, как правильно описать то, что Вы делаете в подобных случаях. Он лежит полностью перебинтованный. Бинты должны же быть белого цвета, но они чёрно-коричневые — они пропитались его плотью. Это не человек, это мумия, пролежавшая в земле многие годы. — На нём не было одежды. Ни один кусочек не прилип к плоти. Врачи вкололи безумную дозу обезболивающих, но такую боль невозможно притупить. Кое-как всеми возможными препаратами мы обработали ожоги, но… простите, мне тяжело говорить. Я видел многое, видел даже полностью сгоревшие останки, но этот человек… он был жив всё время. Санитары видели, как пострадавший ворочался и стонал от ожогов, пока они везли его в операционную. Хирурги пытались с ним заговорить, но он не реагирует. — Что у него с глазами? — я слишком долго смотрю в них и не решаюсь спросить. — Вытекли. Такое случается при сильнейшем возгорании. Он ослеп. — Что под бинтами? — Кошмар — одним словом. Кожи нет, мяса осталось очень мало. В некоторых местах плоть сгорела до костей. Он уже нечеловеческого цвета. Он чёрный, как тлеющий уголь. Мне казалось, что от него исходит дым, но так всегда было, только это уже дым тления. Остатки — скажем так. — Во многих случаях, когда сгоревший остаётся в живых, мы срочно же делаем пересадку кожи, но проблема в том, что в данном случае кожу не на что пересаживать. — У него не будет шрамов, — замечаю отсутствие правой ноги: осталось бедро. — Что с ногой? — Он уже поступил с ампутацией. — Последний раз я видел его с ногой. — Когда ампутация была сделана, сказать очень сложно, потому что ран не видно, а кровь не текла. Я оглядываю аппараты, которые, не прекращая, пищат: — Что с ним будет? — Ничего, детектив. Он останется в таком состоянии. Аппараты поддерживают в нём жизнь: сердце, лёгкие, почки и так далее. Отсоединить их — пациент не проживёт и пары минут. — И так теперь будет всегда. Капельница подсоединена к левой руке. Вещество булькает в пакете. — Что Вы ему вливаете? — Обезболивающие. Вода. Она убивает его ещё сильнее, проникая непосредственно внутрь. Врачи его спасают, не зная, что тем самым убивают. — У него был рак. Это как-то отражается? — Это очень смелое предположение, но я думаю, что при таком масштабе возгорания от раковых клеток ничего не осталось. Мурир и до этого воспламенялся, однако огонь не побеждал рак. — Вы часто повторяете про масштаб возгорания. Неужели он настолько сильно мог гореть? — Детектив, об огне я знаю, может, не всё, но многое. Я видел, при каких обстоятельствах люди выживали, а при каких нет. Этот человек не мог выжить, даже с учётом того, что его потушили. Такое резкое и обильное тушение водой тоже повлияло на его состояние. — Его тушили водой? — Да, он был весь мокрым. Мурир сгорел от воды. Они с Моникой попали в аварию? Откуда взялась вода? Откуда взялась вода, от которой пироман не смог уклониться? Марра… — Вы знаете этого человека, детектив? — Да. — У него есть родственники? Мне нужно доложить им о случившемся, нужно решить вопрос, касаемо его судьбы. — У него никого нет. — А та девушка, что привезла его? — Просто проявила милосердие. — А его имя? Надо же как-то к нему обращаться. — Он слепой. Он глухонемой. Его зовут Филипп. Он не слышит этот разговор. Он не чувствует, что в палате находится не один. Меня мучает один вопрос: что загадал Пифон? Чтобы Филипп выжил в аварии? Чтобы вода его не убила? Бог Снов поступил, как отец, а значит он загадал что-то связанное с сыном, но что? Забрал дар? Сделал Филиппа обычным человеком? — Это очень интересный случай, детектив, признаюсь честно. С учётом того, что в городе бродит поджигатель, это весьма интересно. Я всё утро смотрю новости, но о поджогах и пожарах не говорят. Что если этот пациент будет единственным выжившим после встречи с пироманьяком? — Если отключить аппараты, он умрёт? — я перевожу тему. — Да, несомненно, — с печалью произносит доктор. Кажется, он понимает, к чему я клоню. — Отключайте пациента от аппаратов. Это моё решение, как родственника и как полицейского, — я отхожу от кровати и направляюсь к выходу. — Но, детектив… — В городе больше не будет поджогов. Пироманьяк покинул руины. Я выхожу на улицу и сажусь в машину. Моника… Что же ты наделала? Из внутреннего кармана пальто достаю мобильник и набираю номер человека, который должен узнать об окончании операции. — Тед? — Джим?! — на том конце трубки удивление. — Привет. — Какого… Мне позвонили рано утром из твоего участка и доложили, что ты умер! Это что, шутка такая?! Вы там совсем охерели?! Я уже выпил с утра полбутылки бурбона! — Тед, со мной всё в порядке. Ложная тревога. — Скажи мне то, что знает только Джим Блэр. — Ты думаешь, что у тебя голосовые глюки от виски? — Скажи немедленно! — Эмиля больше нет. Он умер ночью. Тяжёлый вздох Теда: — Ты его? — Нет, он сам. Тело уже в морге. Он умер, Тед. Твои призраки прошлого мертвы. — И… — бывший начальник вспоминает своё прошлое, — и как… как всё это было? — Отец Габриэль существовал на протяжении тридцати лет. С 1956-о года по 1986-й. На его счету десятки мальчиков. Он делал это не по своей воле, Эмиль приказывал. Зачем? Так и осталось тайной. Я знаю их имена, их настоящие имена. — И что ты хочешь сказать? — Что мы ничего не знаем о нашем мире, Тед. Он полон тайн, о которых мы даже не догадываемся. Эти двое были лишь частью, но есть и другие. Я уверен в этом. — Эти двое оказались самыми страшными. — Значит, страшное уже позади, — немного помедлив, я продолжаю: — пироманьяк мёртв. — Ты это уже говорил, Джим. — Нет, я заблуждался. Я видел труп. Знаешь, кто его победил? Женщина, — завожу мустанг, — а я всего лишь проявил милосердие. Она спасла всех нас. — Мы обязаны ей. — Никто не узнает о её поступке. Я собираюсь уже отключаться, как Тед кричит в трубку: — Эй-эй, Джим, погоди! — Да, что? — Ты видел нового комиссара? — Нет. Я толком-то и не был в участке. — Он должен был приехать сегодня к девяти. Говорят, мужик хороший. — Может, приедет к полудню? Он — начальство, а начальство всегда опаздывает. — По мне судишь? — в голосе смешок. — Ты редко опаздывал на работу. Скорее, я на неё не приходил. — Он одобрит твой уход, вот увидишь. Он поймёт. — Посмотрим. — Его фамилия Элвис. Я выезжаю на шоссе и думаю, куда мне ехать. Кажется, что я уже всё сделал, но что-то ускользает от меня. Звонит телефон. Может, Тед что-то забыл? Нет, это не комиссар. Какой-то незнакомый номер. — Алло? — Мистер Блэр? — голос мужской. — Вас беспокоят из банка. — О, нет, кредиты мне не нужны! Спасибо, меня всё устраивает. Сейчас они снова предложат какие-то безоблачные годовые и проценты. Знаю — проходили. Или, наоборот, мошенники скажут, что с карточки сняли деньги. — Мистер Блэр, — всё никак не унимается сотрудник банка, — я должен сообщить, что на Ваше имя открыт счёт. — Что? — из-за открытого окна и шума ветра плохо слышу телефонный разговор. — На Ваше имя открыт счёт, и положена сумма в размере более двадцати миллионов долларов. — Что?! — На Ваше… — Погодите. Повисите на линии, — я отъезжаю в сторону и паркуюсь. На всякий случай даже закрываю все окна в автомобиле. — Да, извините, ещё раз. Можете продолжить? Вы сказали положили… двадцать миллионов? — Если быть точным: двадцать четыре миллиона. Какая-то ошибка. Такое невозможно. Блин, всё-таки это мошенники! — Вы знаете, как-то не верится. Такое по телефону не сообщают. — Я понимаю Ваше недоверие, мистер Блэр, но дело в том, что положивший записал голосовое сообщение и просил Вам его отправить. — А кто положил? — Женщина. Она сказала, что Вы всё поймёте, когда прослушаете послание. Вы готовы его услышать? Женщина? Что это за богачка? Я не знаю никаких дамочек с такими суммами денег. — Да… — неуверенно отвечаю. — Тогда я включаю Вам сообщение. После того, как прослушаете его, звонок автоматически прекратится. Всего Вам хорошего, мистер Блэр. Долгий сигнал в трубке и щелчок. Долгий набор, словно набор номера на телефоне. Тишина. А затем голос. «Привет. Это я. Надеюсь, ты меня узнал. Прошло уже достаточно времени с нашей последней встречи. Если вкратце, то у меня всё хорошо. Я ездила к родителям, так сказать, повидалась со стариками. А теперь вернулась, но ненадолго. Возможно, через час-полтора снова уеду, и ты меня больше никогда не увидишь. С собой я забрала то, что необходимо: вещи Сееры. Демон оставил мне твой номер телефона, но я побоялась, что ты станешь названивать, поэтому решилась на такой трюк. Это я покончила с Муриром. Я обещала Сеере сделать это и сделала. Я выполнила его просьбу. Пообещай мне, что не будешь искать Монику. Я отпустила её. Она не виновата, что любит его. Моника — хорошая девчонка. Я открыла счёт на твоё имя. В центральном банке ты сможешь их найти. Джим, это деньги Сееры. Думаю, что они принадлежат тебе. Как-то демон обмолвился, что специально не тратит их, чтобы они достались сокровищу — очень важному человеку в его жизни. Также он добавил, что бабки не спасут этого человека, но только так Сеера может сказать, что значит для него сокровище. Я не знаю, кого имел в виду демон, но уверена, что ты найдёшь этого человека или заберёшь деньги себе, да и сам Сеера был бы не против. Опережу тебя и отвечу: себе я взяла совсем чуть-чуть на исполнение своей мечты, не переживай за меня. Джим, у нас с тобой было одно общее — демон с кровавым лицом. Возможно, я так и не смирилась с его утратой… Тут, кажется, лимит, поэтому мне стоит заканчивать. Кстати, ты носишь демонские очки? Блин, они такие классные! Надо было всё-таки отжать у тебя их! Ну да ладно. Гоняй на мустанге с ветерком, Джим, этот красный дьявол любит скорость». В трубке снова треск, а затем длинные гудки. Сообщение закончилось. Двадцать четыре миллиона долларов. Мне некуда их тратить. Если только… передать деньги истинному наследнику. Я пишу Эве смс, не хочу тревожить её в аэропорту звонком. «Где находился офис Роуча? Где проводились выставки?» Я кое-что вспоминаю из её рассказа, когда только с ней познакомился. Эва кое-что упомянула, и это имеет огромный смысл. «Центральный район. «Улица Гранд Авеню». Трёхэтажное здание, два этажа — стеклянные. «Музей Шабе». Я должен кое-что увидеть своими глазами. Одну картину.