«Hoping mistakes will fade with the sun
But no surprise, they never do»
Он добавлял громкости стерео пока не загудели стекла, и резко втопил педаль газа в пол. Прохлада трепала волосы, свист ветра и шорох покрышек сливались в белый шум, дополняя музыкальный гул в салоне. Насчет концертов и, в особенности, так горячо любимых Керри репетиций — в себе Джонни никогда не сомневался ни на йоту. В любом до невозможности неадекватном состоянии, с закрытыми глазами и переломанными пальцами Сильверхенд мог выложиться в разы лучше, чем остальные. Никакие репы ему не сдались — только трата времени и нервов. А вот косорукому Евродину и вечно обдолбанному Генри размяться не мешало, к девочкам же он не имел претензий. И сегодня Джонни имел полное право отдыхать и развлекаться, пока от увеселяющих субстанций не провалится в лишенный бредовых сновидений глубокий коматоз. Внутри бушевало уничтожающее все живое неуправляемое пламя, что заставляло его каждый раз срываться с места и без причины и цели нестись сломя голову в неизвестном направлении. Оно становилось топливом его перманентной ярости и ненависти. Двигало, заставляло чувствовать живым. Медленно выжигало его. Он въехал в провинциального вида Ранчо Коронадо в сопровождении топота сотен воображаемых лошадок под капотом — у особо недовольных в окнах замигал свет. Джонни было плевать, его не заботило сейчас ничего. Единственное его желание — нажраться в слюни и найти компанию на вечер. Забыться. Сбежать.*
Двери Посмертия приветливо перед ним распахнулись. Легендарный наследник канувшей в Лету Атлантиды ничем не уступает предшественнику — все такая же дыра для дворовой шпаны, играющей в боевиков и героев. Толпы разномастных наемников и нетраннеров сбиваются стайками в углах клуба: кто-то тихо шептался, заключая мутные сделки, зеленые мамкины головорезы восторженно обсуждали заказы, меряясь кто выловил пожирнее; находились и просто залетные любители криминальной романтики, готовые найти нового знакомого с выгодой. Одно радовало — никаких пиджаков. Местные обитатели подобно натренированным ищейкам унюхают даже органично вписавшегося в сброд корпората. Очередного потерявшегося, судя по звукам, как раз добивают в длинных и темных коридорах бывшего морга. Шум и гам, густой алкогольный дух, нотки пороха и беспредела — атмосфера большой непутевой семьи, в которой каждый, только придет время, готов всадить тебе за привлекательную плату нож в спину. Но все же здесь точно есть и те, кто тебя своей же спиной и прикроют. Дом, милый дом. Сильверхенд забарабанил ладонями по стойке, устраиваясь на стуле, и украдкой поглядывал в сторону скрытого от посторонних глаз закутка. Королевское ложе, внезапно, пустовало. Джонни хмыкнул, криво растянув губы. Мамочки рядом нет — отдыхаем. Клэр подносила стопку за стопкой, и вечер стремительно сливался в слайд-шоу: бутылка текилы в левой, стопка — в правой; сосущиеся парочки в засранном углу толчка; сломанная сигарета в пальцах; самодовольная ухмылка в зеркале. Голова приятно гудела в предвкушении настоящего праздника души и тела, где вместо шоколадного торта — леденцы от старого знакомого, а заместо персикового сока — кактусовая водка. Приятная щекотка вибрировала в жилах, в кровь вливалось химии через край, и она давила изматывающую злость и отвращение, дарила взамен легкость, будила зуд и жажду иного рода. У диванчиков в шумной компании заливался звонким смехом парень — розовые кудри, драные джинсы, короткий топ. Юркий и подтянутый, ебало — сойдет. Пацан залпом допил свое пиво и, махнув рукой, убежал в сторону стойки за добавкой, догонять изрядно подпитых дружков. Вернуться обратно ему — не судьба. Дорожка. Колеса. Водка. Снова порошок. Красноватая капсула на чужом языке. Пальцы исчезли между пухлых розовых губ. Взгляд серо-голубых глаз. Блять. Руки в волосах. Белые пряди. Тягучее возбуждение в паху. Пирсинг языка с нажимом прошелся от основания до головки. Не то. Сильные руки на бедрах. Жар. Сдавленные тихие стоны. Крепкие мышцы. Оскалившиеся волки. Джонни распахнул глаза. На смазливом гладко выбритом лице белесые потеки спермы. Изящные кисти обвили шею. Сладковатый запах косметики. Злость закипает в жилах. — Съебись. — Что? — Руки, блять, убрал. Парень, пробубнив что-то обиженно под нос, вылетел из туалета громко хлопнув дверью. Крепкий табак. Старомодные спички. Джонни снова прикрыл глаза, сползая по стенке. Сука, этот пацан преследует его во снах уже невыносимо долго. Его жесткие прикосновения. Бархатистый голос. Запах сигарет и острый аромат кожи. Злость душила и распирала изнутри, выворачивая наружу, и Сильверхенд заехал от бессилия хромированным кулаком в стену, разбивая мутного цвета дешевую плитку.*
Чартер-Хилл. Последний этаж высотки. В голове наркотический туман, и ноги сами несут желеобразное тело к бару. Тишина и темень, лишь блуждающие огни Найт-Сити играют янтарем в стакане. Джонни вяз в омуте невеселых мыслей, заливая бушующую в душе ярость дорогущим виски. Он исходил первородной ненавистью к бармену, которого и не знал вовсе. Парень сломал его, залез куда-то под ребра, пробурил дыру в мозгу своими песьими глазенками. Джонни не понимал, что его зацепило в непримечательном мальчике. Что-то драло в душе и жалко выло, шевелилось, откупоривая давно забытые чувства, расковыривало тупой заточкой старый шрам. Говорило ли это в Джонни опустошающее годами одиночество? Но ведь его это ни капли не волновало еще какой-то месяц назад. Всегда находились насадки на хер, и об этих шлюхах он забывал стоило лишь кончить. Сильверхенд курил, вглядываясь в затянутый ядовитым смогом горизонт. Небо как всегда беззвездное, фиолетового отлива. Город гудит под ногами: машины — игрушки, люди — муравьи. Джонни один. И он до последнего будет убеждать себя, что его это устраивает. Отхода скреблись под черепом когтистыми крысиными лапками, мразотное ощущение опустошенности стальным комком оттягивало в желудке. Пальцы подрагивали, мышцы сводило легкими спазмами, и поднести сигарету ко рту с каждой затяжкой становилось все труднее. Еще немного и наркота сыграет с ним чудовищно злую шутку — вместо желанной эйфории и легкости по мозгам вдарит разрушающая сознание паранойя и тревога, подарив на утро очередной срыв в объятия его постоянной спутницы. С высасывающей последние жизненные силы депрессией жить он научился настолько давно, что в голос озвучивать такие цифры неприлично. Старые друзья — гладкие белые таблетки. Запить вискарем, и посрать на лютый микс химии в крови — иначе не заснуть. Теплый душ и холодная кровать. Утром — крепкий кофе натощак. Собрать шмотки и умотать в дорогу. Подальше от Найт-Сити. Еще дальше — от себя. Загораясь еще ярче, окурок полетел вниз, дополняя ночную панораму огней.*
С первого этажа послышался грохот и звон посуды. — Вот тварь, — Джонни обреченно перекатился на спину, натягивая на голову уголок одеяла. Под веками водили хоровод серые мушки и голубоватые пятна, увлекая в гипнотический танец сознание — утягивали дальше в полудрему. Он тяжело вздохнул, расслабляя спину и погружаясь глубже в мягкий матрац, в надежде вырвать себе право еще хотя бы на полчаса сна. За окном завыл грузовой ави на манер тучного парохода — сука, и мертвого подкинет. Найт-Сити уже тянул к нему свои лапы, нарушая утренний покой. Джонни зло пнул сбившееся одеяло и вмазал кулаком в подушку. Еле продрав глаза, которые нещадно жгло от херового поверхностного сна, он встал на подгибающиеся ноги и зашагал к ванной, пытаясь угомонить головокружение. Руки кажутся тяжеленными и непослушными, и щедрая порция воды из ладоней попала мимо цели — плеснула на пол, обрызгивая ступни. Тихо выругавшись, рокер ввалился в душ, смывая остатки сна холодными струями. На кухне и след простыл мелкого пидораса, лишь из опрокинутой бутылки печально капали на пол остатки вчерашнего виски. Сдать бы на колбасу или еще какой пастообразный продукт, совсем издали напоминающий что-то имеющее отношение к мясу, и мозги себе не ебать. Джонни осушил полупустой стакан маслянистого, дурманящего своей пряностью алкоголя, и от лютой смеси спирта и зубной пасты во рту захотелось сблевать. Нахмурился, ударив стеклом о стол, и потер виски. Башка гудела как перегруженный трансформатор, и лишний раз даже шевелиться не хотелось. На телефоне с десяток пропущенных с трех разных номеров и одно сообщение: «До отъезда сорок минут».*
Ви внезапно выдохся на сороковом отжимании — завис в упоре лежа, низко склонив голову. Мышцы стремительно наливались тяжестью и подрагивали, дыхание перехватило на вдохе где-то в груди. Слабак. Смотри носом пол не пропахай. Стиснув зубы, он снова опустился и поднялся, выдыхая через рот. Локти с позором захрустели, а плечи и бицепсы загорелись болью. Тело казалось жидким и бескаркасным, и Ви было удивился такому приливу усталости, но спустя секунду осознание собственной тупости хлестко прилетело по лбу — не ел он со вчерашнего вечера, а нормальной еды в глаза уже с неделю не видел. Жил на жиденьких сэндвичах и кофе из автомата, забивая редко отзывающееся чувство голода сигаретами. Ви опустился снова, в мельчайших подробностях рассматривая грязную плитку, и понял, что подняться уже не может. Все, перерыв. Он подобрал под себя колени, буквально выпрыгивая из стойки, и присосался к бутылке с водой, сминая в ладони мягкий пластик. — Власти Швеции в очередной раз предприняли жестокие меры по отношению к климатическим беженцам, нарушая международную конвенцию… — телевизор бубнил мировой сводкой новостей, о горячих точках в хрониках Четвертой Корпоративной и о новом витке на фронте информационной войны. Монотонный голос ведущего возмущал своей незаинтересованностью, и Ви схватился за пульт, зло клацая каналы. О том, что творилось на севере Европы, слышать хотелось меньше всего. Вдоволь насмотревшись на чехарду из мозгополоскающих шоу, он наконец нашел хоть что-то нейтральное — правнук давно усопшего MTV. Под вечер часто крутили классический хит-парад околороковой попсы, но выбора у Ви особо и не было — пусть фоном идет. Парень снова принял упор лежа, начиная третий подход отжиманий. Попутно прокручивал в голове планы на вечер: было бы неплохо начистить обувь — дурацкая солдатская привычка — и спуститься на нижние этажи купить хоть какой-то еды, а то еще немного, и он иссохнет, как закуска к пиву. А ночь перед долгожданным выходным можно посвятить прозябанию на диване — как обычно часами пялиться сквозь телевизор пока сон не собьет напрочь с ног, делая для себя вид, что фильм уж очень интересен и по правде глубок. И пива прихватить все же стоит. После слащавых пацанячих завываний и короткой рекламы из динамиков полилось остоебавшее вступление, сотрясая воздух гитарным скрипом. В недалеком прошлом, когда Ви еще располагал такой роскошью как личная машина, он каждый раз, едва заслышав первые аккорды, долбил кулаком по радио, стараясь сменить станцию как можно быстрее. Даже где-то там, глубоко в душе, бармена абсолютно не ебало, что это за трек или кто его исполнитель — достаточно было того, что слышал он его из каждого утюга и всегда с одного и того же, блять, места. Но сейчас, несмотря на необоснованную ненависть к песне, которая к тому же оказалась не такой уж и плохой спустя несколько секунд, Ви физически не мог дотянуться к пульту и что-то предпринять — считай решил дать композиции второй шанс. Звучание интересное, хоть и на изысканный вкус Ви больно попсовое, риффы агрессивные, драйвовые. И после длинного вступления наконец послышался вокал. Голос. Призрачно знакомый. Тембр такой, цепляющий. Но где же… Блять. Вечер. Резкий парфюм. Краткий приказной тон. — Твою ж мать… Ви плюхнулся грудью на пол и перекатился на спину, вперившись неверящим взглядом в телевизор. Молодой парень, срываясь на хрипоту, что есть сил орал в микрофон, ухватившись за гриф задроченой до трещин и сколов облезшей гитары. Легкая щетина на худом лице. Хрупкий, тощий, болезненного вида. Слишком длинные волосы, чуть ниже плеч. И если бы не узнаваемый прищур до одури красивых глаз и не левая рука, Ви бы никогда не признал в вокалисте того самого мужика, который настойчиво клеил его в баре с месяц назад.*
Все его до невозможного великие планы были закономерно посланы нахуй. У Ви уже глаза пересохли напрочь — настолько долго он висел у монитора, остервенело переключаясь со статьи на статью. Время уже перевалило за полночь. Мышка выскальзывала из потной ладони, нога нервно дергалась под столом, больно прилетая коленом в столешницу. Слишком много информации, и одна половина — желтушные статьи, а вторая — больше смахивает на сказки. Спустя два альбома Самурай и стакан кофе в голове стало проясняться, и осознание масштаба произошедшего пиздеца навалилось на Ви каменной глыбой. Парня рвало на куски от перевшей из колонок концентрированной энергии, но чем больше он вслушивался в голос музыканта, тем более четко всплывали поблекшие воспоминания. Тяжелые гортанные стоны, податливое горячее тело, к которому хочется прикоснуться… Ви потер глаза и откинулся в стуле. Закурил, струшивая пепел в пустую чашку. Мозги старательно переваривали новопоступившую информацию. Эта кучка ебанутых — легенды, ни больше ни меньше. Успех, слава и толпы фанатов, которые готовы хоть на смерть идти под предводительством группы. И этот Сильверхенд — долго ж, наверное, думал — самый отбитый из компании. Беспредельщик, идейный лидер малолеток и враг корпоратов номер один. Регулярные бунты и протесты, столкновения с полицией и мелкими отрядами корпоративных армий, штурм, мать его, Арасаки — мужик настолько упоролся своей ненавистью, что буквально разваливал нахуй этот город. Успел засветиться рядом с элитой среди наемников, иконами, чего только стоит Морган Блэкхенд и, кто бы мог подумать, Бестия. Наверное, Ви должно быть стыдно за свою необознанность, но парень на протяжении долгих лет упорно и показательно слал Найт-Сити и все, что с ним связано, нахер. Желания рыться в останках давно увядших легенд никогда не возникало — банально не было времени выслушивать сбрендившую солдатню. Пива он все же купил, даже с закуской, и спустя три опустошенные жестянки и несколько пауз на поссать, Ви решительно зашагал к забаррикадированным разным хламом полупрозрачным дверям. Около шкафа, одиноко припав к стене, стоит высокий черный кейс, покрытый толстенным слоем пыли. Латунные замки с полным ностальгии щелчком отскочили от креплений, предоставляя доступ к красным бархатистым внутренностям кофра. В своем мягком ложе сияет затертым лаком старенькая гитара. Будто ребенок, завидевший под рождественской елкой пузатые подарочные коробки, Ви нетерпеливо потянулся к инструменту, подхватывая его под тонкий и узкий гриф. Незамысловатая переполовиненная инкрустация на порожках, посеревшие крышки хамбакеров и покрытые налетом приличного возраста струны. Вблизи, у потенциометров, четко видно веер закругленных царапин. Пальцы засвербели в предвкушении. Не играл Ви уж чуть больше трех лет, но стоило продеть в стреплоки тугой ремень, и руки сами стали по местам, как надо. С дурацкой улыбкой на лице он высекал из инструмента четкие и жесткие запилы, понемногу разыгрываясь. Эти ребята, точно поселившиеся на пару недель в его плеере, внезапно распалили заново огонь страсти к музыке в его загрубевшей душе, хоть и панк он никогда особо не жаловал. Ви на пробу поставил пару аккордов, прокручивая в голове ту самую песню из телека, и споро провел по струнам сточенным медиатором. Подобрал мелодию на слух почти моментально, зацикливая риф и разминая привыкшие к подобным нагрузкам пальцы. Стоило Ви набрать темп, вытягивая точными резкими движениями бэнды в соляках, как что-то с лязгом прилетело по руке. Он не сразу сообразил, что так характерно звучит лопнувшая струна. — Ну охуеть…*
— Подайте копейку… — мужик протянул грязную, в язвах руку поверх мятого плаката с неразборчивым письмом, придерживая его локтем у груди. Второй руки у него не было, как и обеих ног, до колен. Очередной ветеран бессмысленных войн, жертва карательной терапии киберпсихоза или же просто больной бедняк — он истинный облик улиц. Рядом с полами его драной куртки на листах картона лежал старый кудлатый пес и исподлобья поглядывал на Ви своими большими грустными глазами. Не плескалось в них псовой жажды к жизни, но и страх они уже не выражали. Собака худая и больная, и Ви знает, что совсем скоро маленький друг окажется на свалке, среди сотен тел таких же изгнанных из семьи, ненужных, разонравившихся, слишком хлопотных и затратных. — Подайте… Ви прошел мимо. Где-то между ребер начала разверзаться пропасть, сквозящая пустотой и потусторонним холодом. Что-то резануло у сердца, ухая на самое дно дыры. К горлу подкатила тошнота, а тяжелая голова предательски закружилась. Еще немного и ноги бы отказались двигать тело и вовсе, и столкновения с обшарпанной стеной переулка было бы не миновать. Картинка в глазах слегка двоилась, все вокруг казалось опоясанным густой дымкой. Соображать удавалось туго, Ви мутило до одури, и осколки сознания, с каждой попыткой за них ухватиться, рассыпались все больше. Вход на станцию метро. Сырость и теплая влага, спертый запах подземелья и толпы. Звон мелочи в кармане. Правая рука в язвах. Глаза брошенного пса. Ви было до ужаса дурно, он чувствовал этот взгляд спиной до тех пор, пока за ним не закрылись с щелчком двери вагона. Почти реактивный гул состава и еле ощутимый свист ветра умиротворяли, помогали перезагрузить лагающий мозг. Ви бездумно вертел перед носом своей правой кистью, рассматривая хаотичный рисунок из давно затянувшихся шрамов на выпирающих костяшках. Казалось, что пальцев у него целых семь, под ногтями отвратительно покалывало, а подушечки просто горели. Височные доли пронзало невидимыми иглами, отдавая невыносимыми обжигающими импульсами в затылок и хребет. Вырвавшись из метро на воздух, Ви старался вдыхать полной грудью, молясь, чтобы очередной недоприступ в зародыше его наконец отпустил. Он привалился спиной к ближайшей стабильной опоре и задрал голову вверх, выдыхая судорожно через рот. Легкий холодок нежно полоснул по голой шее, обдувая выступившую на загривке испарину. Низкое серое небо. Высоченные помпезные небоскребы казались бесконечными, накалывали тяжелые тучи, как шпажки, и Ви завидовал тем, кто находился сейчас на самом верху. Он просто мечтал однажды выглянуть в окно и не увидеть под ногами город-микросхему. Лишь облака и сюрреалистичные острые верхушки зданий посреди нереальной пустоты. Бесконечные белые просторы. Тонкий прозрачный воздух с почти ощутимым треском статики рассекает порыв ледяного ветра, обжигая морозом легкие. Голубое небо над головой, совсем низко висит далекое белое солнце. На самом краю его мира стоят громадные горы, бугрятся своими каменными мускулами. На их вершинах массивные снежные шапки гнут к земле старые темные ели. Он в безопасности, знает, что за спиной, стоит руку протянуть… Ви силой разодрал глаза, в последний момент выныривая из омута то ли полусна, то ли полуобморока. В ужасе отметил, что от метро отошел он на приличных шагов двадцать — полз по шершавой холодной стене, обдирая кожу куртки. Он осмотрел невидяще небольшую площадь, улавливая косые полные отвращения взгляды прохожих. Перед ним простирался Центр во всем своем показушном корпоративном шике, где вверху, на недосягаемой высоте, крутятся космические миллионы, а внизу, на самом дне — грязь, бедность и безнадега. Каждый сантиметр этой земли ощущается чужим и враждебным, за углом всегда поджидает опасность. В воздухе постоянно чувствуется аромат гари и смерти — так пахнут уничтоженные судьбы. От разрывающей на куски боли и тоски хочется выть. Какой же дикий контраст, в это невозможно было поверить. Утопические представления о будущем умирали именно здесь, в самом сердце Найт-Сити, осознание пугающего своим размахом наебалова размазывало безжалостно: сколько ни лей пропаганды, не сри в головы толпе, но одного не скрыть — повелителям нового мирового порядка глубоко поебать на простых смертных, на жалкие винтики их же системы, что рвала на лоскуты судьбы обычных работяг, впахивающих до полусмерти и молящихся на золотого корпоративного тельца, наивно надеющихся на копеечное пособие на старости лет. Неповоротливая империалистическая махина ни во что не ставит судьбы обычных людей. Тысячи, десятки и сотни тысяч цепных рабов. Миллионы, сотни миллионов разрушенных жизней. Башни корпораций — настоящие тюрьмы душ, истинное концентрированное зло. Но у всего есть предел, даже у поражающей безнаказанности и вседозволенности корп. Терпеть нищету и унижение десятилетиями — невозможно, как ни дрессируй лишенный последней гордости народ. На этом конце линии метро вокруг станции натыканы по всей ширине площади ощетинившиеся колючей проволокой заграждения, импровизированными баррикадами чернеют подгоревшие покрышки, на облитом кровью и бензином асфальте разноцветная россыпь осколков стекла, куски арматуры, лабиринты оборванных проводов. Сгоревший автозак, битые витрины, дыры от выстрелов в стенах, следы разрыва светошумовых. Глаз Ви сия картина до детского неподдельного ликования тешила. Еще находились те, у кого хватало яиц и духу противостоять упырям в строгих костюмах, идти безоружной толпой на армированных арасачьих спецов. Каждый шаг вглубь Корпоплазы, каждый новый лозунг неподавленного сопротивления, каждый протестный жест затраханного корпоративными порядками народа, каждое свежее испуганное блеяние верхов продажным журналюгам — маленькая победа, дающая призрачные надежды, что этот паразитарный режим все же возможно повалить. Никто не вечен.*
Пятачок на перекрестке пустовал, лишь роботетка монотонно отсчитывала секунды зеленого сигнала светофора для пешеходов. Окна в пол, обрамленные неоновыми вывесками, на прилавке — красивые гитары, сияют своей дороговизной в блеклом свете сонного декабрьского солнца. За кассой на высоком стуле, закинув затянутую в сетчатые колготы ногу на ногу, сидит молоденькая девочка и обгрызает наманикюренные ногти, украдкой вглядываясь куда-то в глубины зала — там кто-то профессионально насилует инструмент, переговариваясь с привалившимся к дверному откосу здоровенным парнем. Ряды архаичных дисков и пластинок, нагромождения усилителей и мониторов с утыканными множеством кнопок и тумблеров головами. На стенах — винтажные афиши и плакаты групп, в одном из них Ви даже признал ту самую злую рожу с обложки Самурай. В другой комнате, вход в которую почти что сторожил плечистый консультант, виднелись штабеля гитарных грифов, крупные колки басов, и даже акустические экземпляры имелись. Ви прошагал к девушке, робко вскидывая руку в надежде перетянуть ее внимание на себя. Та на него взглянула лишь когда он постучал длинными пальцами по стеклу витрины с цветастыми медиаторами. — Тебе чего? — смахнула выкрашенные в красный пряди на челке. На лице — полная незаинтересованность и нескрытое раздражение. Сидит хлопает своими фиолетовыми ресницами-шипами и дергает ногой. Ви прикусил изнутри щеку, сдерживаясь, чтобы не ответить девке ровно таким же тоном. — Струны, — ткнул пальцем на стеллаж за ее спиной, — одиннадцатые. — Нет одиннадцатых, — она закатила глаза, скрещивая на плоской груди костлявые руки. Не удосужилась даже обернуться и сделать вид, что старается удовлетворить заказ клиента. И смотрит так противно, сморщив проколотый кольцом крохотный нос в веснушках. — Ожидаемо. А на складе? Девушка тут же подпрыгнула и перегнулась через стеклянную витрину, уперевшись о нее двумя когтистыми ладошками, нагло вторгаясь в личное пространство Ви, который почти получил по лицу тугим хвостом черных волос, щедро политых сладкими духами. — Мэт, тут по складу! — запищала прямо на ухо. Парень в дверях крутанул бритой головой, складывая ебало в сверхсложную непрощупываемую эмоцию, и, махнув кому-то по ту сторону комнаты, вразвалку пошагал к Ви, засовывая татуированные кисти в задние карманы слишком узких для него джинс. — Чего? — да что за блядская манера общения! — Струны, одиннадцатый калибр, — Ви практически прошипел, подпирая боком кассу. Парень почесал колючий затылок, подарив потолку полный задумчивости взгляд, и спустя секунду отрезал: — Э-э-э, нету. Ви в нервном жесте убрал со лба волосы, сгребая копну на макушке, и развернулся в сторону выхода. Не так уж и играть хотелось, блять, подумаешь. У самой двери, что в приветливой манере автоматически распахнулась, как бы приглашая вприпрыжку проследовать нахуй со своими требованиями, Ви все же пробуксовал и шагнул назад: — Хер с ним, давайте десятки. — Заебись, я ее беру. Они встретились взглядом, замерли каждый в своей позе, прожигая друг в друге дыры. Неловкая немая пауза слегка затянулась, и мужик, криво ухмыльнувшись, водрузил новенькую гитару на прилавок. Хороша, подумал Ви, дорогая, блять. Широкий, неуклюжий с виду консультант резво унесся в сторону подсобки, а девочка принялась нервно что-то выстуктвать по клавиатуре. Мужик же этот шелестел стопкой купюр, зыркая на все еще виснувшего Ви, которого до глубины души поразило одно: кто до сих пор оплачивает такие покупки наличными? Он топтался на месте, слишком заинтересованно разглядывая рядочки маленьких квадратных пачек со струнами, и пытался не обращать внимания на сраного Джонни, который продолжал рисоваться то ли перед Ви, то ли перед несчастной девочкой, у которой чуть ли руки не тряслись, пока она выслушивала заливавшегося соловьем Сильверхенда. Парень физически ощущал, как рокер снова внаглую его рассматривает, надменно, сузив глаза. Бармен опустил взгляд на медиаторы, украдкой поглядывая на заляпанные до ужаса берцы, стоптанные и замятые. Ви был уверен, что и джинсы его аж по самые подколенки были забрызганы каким-то говном. Все же ему не показалось, что в подземке, плавая в бреду, он вступил в какую-то лужу неопознанного происхождения. В своей затасканной одежде выглядел парень как последний запердыш рядом с сияющим в своем превосходстве Сильверхендом — издалека видно, что у мужика деньги водятся, одет со вкусом, но без выпендрежа. — Как жизнь? — Джонни обернулся всем корпусом, скрещивая на груди руки. Мотнул головой, так грациозно, вздымая вихрь ухоженных прядей, и смотрит пристально. Ви изо всех сил пытался притвориться глухим и слепым, и лишь неловко прочистил горло: — Десятые давайте, — замялся и в мольбе уставился на девочку, которая передала гитару своему напарнику, уже укладывающему инструмент на подушки кожаного кофра. Консультант забегала маленькими пальчиками между упаковок, вытягивая синюю, самую дальнюю справа. — Сорок эдди. — Дерьмо дешевое, у вас и получше есть, — Джонни фыркнул и выхватил коробок, рассматривая его со всех сторон, и так же бесцеремонно ляпнул им о прилавок. — Вон те давай, плачу. Ви больше не мог игнорировать Сильверхенда: он повернулся резко, открыв рот в возмущении, но даже не подумал, что и сказать хочет. Немо и вопросительно смотрел на рокера, вскинув брови. В ответ — самодовольная гаденькая полуухмылка. Спустя бесконечно долгий миг Ви все же собрался с силами и мыслями и выдавил: — Меня и те устраивают. — Ну раз так хочется. Замотай и те до кучи, — Джонни махнул пальцем в сторону девочки, припечатывая к столешнице еще купюру. Возмущение забурлило где-то в груди, и Ви захотелось просто уйти, забросив эту всю музыкальную затею на корню. Мышцы наливались невесть откуда взявшейся злостью, дыхание сперло в возмущении, будто ему снова шесть, и мать заставляет доесть несчастную последнюю ложку супа. Парень так и стоял на месте и наблюдал, как в крохотный полупрозрачный пакет запечатываются две пачки струн, и как наманикюренная ручка протягивает покупку к лицу. Ви выхватил пакетик, кивнул куда-то в пустоту и вылетел из магазина. Взвинченный и насупленный, парень зашагал прочь, нервно выискивая в кармане сигареты, но пачки там, неожиданно, не оказалось. Выругавшись под нос, Ви встал посреди улицы, выискивая взглядом торговый автомат. И стоило ему засунуть мятую купюру в тонкую прощелку, как за спиной раздался гул мотора. Ну какого… — Эй, как тебя там, — окно с пассажирской стороны медленно поползло вниз. — А где же «спасибо»? — Низкий поклон, — Ви оформил странный кривой реверанс, разводя руки в стороны, точно ощущая себя бальным танцором. Он раздраженно взглянул еще раз на выглядывающего из окна рокера и поспешил в направлении метро, срывая целлофан с сигарет. Ветер снова поднялся, сбивая волосы перед лицом, и чтобы не прижечь пряди, приходилось придерживать копну свободной рукой. — И куда спешишь, Рапунцель? — Джонни покатил следом за Ви, ехидничая. — По делам, — пробубнил с сигаретой во рту и нахмурил брови, снова отбрасывая волосы с лица. — И какие же великие дела могут быть у нищего полотера из злачной забегаловки? — тон у мужика до невозможного пренебрежительный, и вкупе с довольным ебалом вся эта сценка вскипятила Ви с новой силой. — Да какого хуя ты пристал? Позаебывать некого? — Я не услышал «спасибо», — Сильверхенд выдохнул наигранно устало и махнул перед лицом двумя руками, будто доносил элементарную истину. — Знаешь, если со словами у тебя туго, можешь и отработать… — двинул сжатым кулаком у рта недвузначно. — Пошел ты нахуй! — Какие мы нежные. Если тебе нужны предварительные ласки и ухаживания, то… — рокер потянулся через весь салон и оттолкнул с еле слышным щелчком замка пассажирскую дверь.*
Ви грел зябкие потные ладони о крохотную кофейную чашечку, всматриваясь в темные глубины напитка. Тебе мама в детстве не рассказывала, что в машину к незнакомцам садиться нельзя? Тупорылый еблан. — Так расскажешь, что за дела у тебя такие? — Джонни одним глотком осушил свой эспрессо и откинулся на спинку стула. Так пристально бурил взглядом парня, который, казалось, и не здесь находится. — Были да всплыли благодаря стараниям некоторых, — Ви не собирался посвящать в свои несуществующие планы мужика и оставил чашку на столе, складывая руки со скрипом кожи рукавов. — Значит, это свидание? Почему эта фраза вырвалась из него так быстро и спокойно даже для Ви оставалось полной загадкой. Вся ситуация выглядела как бредовый сон, да и смесь противоречивых эмоций, разрывающая на клочья голову, сейчас волновала парня куда как сильнее. Что он здесь делает? Почему вообще согласился на эту, как выразился в тачке сам Джонни, прогулку? Убеждал себя, что ему до глубины души насрать на рокера, но багаж новых знаний об этом человеке заставлял слегка жаться в дискомфорте. Внезапно попал Ви совсем не в свой привычный мир нищих и невзрачных, какого-то хера к нему снизошло внимание нихуя не последнего человека в этом городе по репутации и известности. Но вместо того, чтобы включить туго соображающие мозги и уйти, дабы избежать лишних проблем и сохранить хотя бы последние крупицы более-менее сносного настроения, парень решил отдать себя воле судьбы то ли от тотальной равнодушности к собственному существованию и положению дел в жизни, то ли все же, сам того не осознавая, подчинился вялому, полуживому ростку заинтересованности к Джонни. — Думай что хочешь, пацан. Об обычном человеческом бескорыстном общении ты не слышал? Мужчина время от времени странно морщил нос. Движения его были дерганными и рваными, слишком резкими. Постоянно что-то крутил в руках, закидывал ногу на ногу, никогда не задерживался надолго взглядом. Мудак объебанный в слюни. — Бескорыстное, ну ясно, — как-то безэмоционально кинул Ви, чтобы заполнить неловкую тишину. Ничего не бывает за так, тем более искренности и простоты не стоит ждать от человека подобной породы. — Сочту за честь. — А с лицом что, мелкий? Восторга не наблюдаю особо, — Джонни перегнулся через маленький столик, рассматривая дико бегающими глазами бармена совсем вблизи. В нос Ви ударил резкий, острый парфюм, а щеку обожгло горячее дыхание с нотками кофейного духа. Неясно, что творилось у рокера в голове, а тем более — под чем тот был. Ви не профессионал, но был уверен, что на завтрак мужик поравнял пару дорог какой-то скоростной синтетической хуйни. Джонни задержался взглядом на поджатых сухих губах и облизнулся, шершавые пальцы заскребли по руке Ви, и мужик склонился еще ближе, зашептал с придыханием: — Насчет той ночи, знаешь, я бы взял твой номерок, посмущал бы тебя, послушного мальчика, еще разок-второй. Раз ты не занят, можем времени не терять, и… — Ви почувствовал, как по бедру с нажимом поползла точно пыльная подошва чужого ботинка, поднимаясь выше. Парень дернулся всем корпусом, отодвигаясь со скрипом стула подальше, и метнул злой взгляд на довольного до неприличия своими выходками Джонни. Издевался, сука. Сильверхенда было слишком много, он буквально напирал, давил своей сбивающей с ног энергией. Он отыгрывался на Ви максимально, неправильно и гипертрофированно пытался привлечь внимание, зацепить в ответ. Просто потому, что Джонни злится на себя же. Потому, что чем-то неясным пацан сам задел его, нанизал на тонкий прут и притягивал, разрезая одним своим существованием надвое, не давал мыслям рокера покоя. Джонни хотелось с ним поиграть, удовлетворить свою глупую хотелку — оправдывался сам перед собой, игнорируя противную щекотку в душе. — Я тебе проститутка какая? — фраза разрезала густой, пропитанный кофеином воздух придорожного кафе, пробиваясь сквозь многоголосье бесивших реклам, и в сторону парня обернулась пара возмущенных голов. Как казалось Ви, люди, посещающие подобные далеко не презентабельные места, не должны так бурно реагировать на вырванные из контекста фразы незнакомцев. Дешевая мебель, россыпь крошек на засаленных столах, работники в уебанской форме, которые даже не скрывают, что им абсолютно похуй на клиентов. Ви снова хотелось заехать Сильверхенду по ебалу, с чувством, выплескивая всю свою злость и негодование. Он сердился на свою покорность и мягкотелость в тот вечер, жалел, что позволил себя использовать. Сука, какой же этот рокер противный мужик. Привык дергать за чувства и топтаться на чужих мозолях, крутил и пользовался людьми, как только ему в голову взбредет, дабы любой ценой добиться своего, чего угодно. Беспринципный, наглый, просто не знает, что такое личные границы. С ним не хотелось находиться в одном помещении и дышать одним воздухом ни секунды — мудак старался изо всех сил оттолкнуть и спугнуть, и у него это выходило просто на «отлично». Так и хули расселся? Дельтуем. — Даже лучше — тебе платить не нужно, — бесцеремонный и самоуверенный кусок дерьма. — Да с чего ты вообще решил, что я хочу иметь с тобой дело? — Ну ты же здесь, — поспорить с этой очевидной деталью было сложно. — Не ломайся, покатаемся, проведем приятно вечер… — рокер говорил медленно, с притворством, и накручивал на хромированный палец белую прядку. Ви резко его руку отмахнул, больно сталкиваясь с металлом костяшками. Почему-то парень был уверен, что это все — злая шутка, и стоит клюнуть, наивно проглотить наживку, и недавний охотник станет жертвой, зацепившись нежным мясом за зазубренный крючок. Ви знал — Сильверхенд просто над ним измывается, и ничего, кроме насмешки и оскорблений, стоит ему повестись, он не получит. — Покататься, — парень хмыкнул, принимая отстраненную замкнутую позу, — у тебя, кстати, подвеске гайки. Мало того, что стучит, так тачку носит и уводит. Раскошелься, пока не убился, давно пора бы, раз так любишь раскидываться деньгами. Или у тебя авто в разряде шлюх, за обслуживание платить — много чести? Ви ожидал, что Джонни обязательно на яд ответит еще более концентрированным ядом, но тот лишь посмеялся довольно под нос: — И больно хорошо ты разбираешься? — Достаточно, — Ви был рад, что удалось увести разговор в другое русло, так как однозначной позиции относительно рокера и его предложений он еще не занял. За гнилой треп Сильверхенда хотелось уебать, но его наглость одновременно поражала и восхищала. Вся его природа кричала «огнеопасно», но этим внутренним жаром и притягивала. Затягивало на орбиту против воли, невзирая ни на что, игнорируя горькое послевкусие общения и скользкое, отвратительно гадкое ощущение на душе. Либо Ви имеет латентную склонность к мазохизму, и ему прямо-таки хотелось обжечься назло самому Джонни, чтобы показать, что на все его старания и выебоны ему наплевать, либо этот мужик ебаный змей-искуситель. И хочется, и колется. — Знаю одно место, парни с головой и прямыми руками, много не берут. Латают ведра кочевникам и другим любителям Пустошами погонять, с такими проблемами справляются на раз-два. Свежее оборудование, запчасти на любой вкус и цвет. Могу лично проконтролировать процесс, если переживаешь. — Ну да, ты ведь точно эталон доверия какой, — Сильверхенд принялся крутить зажатой между большим и указательным пальцем пластиковой зажигалкой на манер метронома, до скрипа зубов точно и надоедливо. Задумавшись на секунду, Ви распахнул куртку и полез во внутренний карман, торопливо там что-то выискивая. С неприятным звоном массивный черный прямоугольник стукнулся о стол, отчего Джонни пробрало мерзкой полудрожью, будто по стеклу гвоздем полоснули. — Это твое, кажись. Рокер долго рассматривал свою зажигалку, а после фыркнул и отпихнул ее хромированной кистью. Она заскользила по гладкой поверхности, и еще немного, и точно свалилась бы на пол, если бы Ви не прихлопнул ее резво ладонью. Джонни на секунду подвис: это спиды играются с его раскисшими от дури мозгами или же пацан такой резкий? Дернув бровью, он провел кистью у носа с характерным шорохом жесткой щетины: — И как тебе, вору, теперь тачку доверять, а? — рокер щерился злорадно, раскачивая носком ботинка. — Блять, вору? Я не виноват, что у кого-то деменция и он свои разбросанные шмотки проебывает, — сил злиться или хоть как-то реагировать на изъебы Сильверхенда у Ви уже просто не было. Джонни слегка заерзал на стуле — бессменный кошмар, каждую секунду которого он знал наизусть, медленно, штрих за штрихом стал вырисовываться перед глазами, дергаться, как зажеванная затертая пленка, и так же резко оборвался, принося следом ощущение липкого ужаса за грудиной и сбитый пульс. Гонимый призраками прошлого, он выскочил той ночью буквально как был, натягивая шмотки по пути. Сглотнув кислую слюну, Джонни глянул непринужденно на правую руку, делая вид, что заинтересован узором чешуи кобры — как понял уже гораздо позже, в спешке даже кольцо проебал. — Оставь себе на память, — сказал так, будто решил Ви обрадовать и оставить наконец в покое, навсегда прощался. — А за внимание к моей тачке спасибо, давай адрес мастерской. Посмотрим, что там твои кочевники умеют. — Только есть нюанс, — сука, за язык же никто не тянул. Ви потупил взгляд, пытаясь побороть невероятно сильное желание въебать уже себе, — это… типа закрытый клуб для клана и приближенных, и чтобы туда попасть, если уж так хочешь, мне придется отвести тебя под ручку. Им лишние чужие глаза и стремные персонажи не нужны, бизнес на грани, если понимаешь. Но я могу договориться, сделают все на уровне. Лучше механиков в городе не встречал, а кому попало я бы такого зверя не доверил. — Я-то побольше твоего уж точно понимаю, пиздюк, не сдам твоих дружков. И все же, ты предлагаешь второе свидание? — Джонни навалился на столик, снова вторгаясь в личное пространство, и подпер щеку рукой, вопросительно вскидывая брови. Парень улыбнулся кривовато уголком рта, закатывая глаза: — Как угодно.