Your Hell Will Be My Heaven

Огромный экран на стеклянном фасаде высотки на Центральной Площади мигал крупными, битыми пикселями, если смотреть очень вблизи, цифрами «2023». Потом изображение сменялось на дату и время, — про себя отметил, что сегодня, как оказалось, уже пятница, — позже — температура воздуха и прогноз погоды. Дальше играла пара реклам и краткая сводка новостей, оповещавшая замотавшихся офисных трудяг о последних событиях в мире и подсознательно зомбировавшая уличный сброд в обязательном порядке приобрести пару бионических глаз от Кироши и поступить на биоинженерный факультет, спонсируемый Биотехникой, которая своим дешевым промо-роликом убеждала абитуриентов в безоблачном будущем для них и их детей, умалчивая о баснословных ценах на обучение. Корпоратская пропаганда и ошметки клипов очередных только сошедших с конвейера свеженьких поп-идолов сочились вразнобой с десятков экранов и динамиков, и любой здоровый человек уже давно рехнулся бы от перманентного шума тысяч пешеходов, визжания певичек, избитых рекламных слоганов и мельтешения разъевшихся рож пресс-секретарей компаний-техногигантов. Но коренные жители Найт-Сити давно выработали иммунитет к пассивно поглощаемым и ужасно давящим на мозг чудовищно огромным объемам информации, и некоторые обитатели избавились от постоянного дискомфорта достаточно очевидным и тривиальным способом: нет мозгов — нет проблем. Некоторые настолько ушли в себя, что в тупую не замечали, как за углом, в лучах кислотного неона, буквально под носом и в самом, сука, центре города шпана злобно пинала ногами забредшего не туда беднягу, забавы ради прижимая ему к виску дешевые пластиковые пушки, пока обчищали его карманы и деловую сумку. Хотя, если подобная судьба постигла пиджака, парень сам даже и не подумал бы чесаться. Его, откровенно говоря, мало что заботило вообще, но в отличии от прохожих он имел достаточно весомый аргумент: он страшно заебан, голодный и сонный, вылетает из бара, закуривая, и чешет на Брэдбери-Стрит к своему любимому рипперу, активизируя все жизненные резервы, чтобы не сдохнуть по пути. Бармен слегка отвлекся, утопая в себе, так и стал столбом у стеклянных дверей станции метро, пуская в небо дым и наблюдая за цветастым слайд-шоу на экранах, которое спустя несколько десятков лет вполне могло бы послужить эссенцией «благ» капитализма в каком-нибудь музее ушедших эпох, если мир до тех пор доживет, в чем Ви сильно сомневался — уж точно не в таком виде. Черные стеклянные башни тянулись высоко нескончаемыми обелисками, отблескивая металлом, прижимали к земле, заставляя почувствовать себя еще более ничтожным — ты прилипший к подошве башмака жук, безвольно болтаешься на собственных кишках, продолжая вместе с караваном двигаться дальше, в бесконечность. «2023» Сыпя искрами, окурок полетел в урну. Ви не знал, когда новый год наступил: сегодня, вчера или на прошлой неделе. Было попросту не до календаря. Возможно, с неделю назад, или немногим больше, зарево со стороны Центра стояло совсем не от очередных горячих демонстраций, и со свистом разлетались не дымовые шашки, а дешевая пиротехника. Религии стремительно уходят в небытие, традиции отмирают, стремительно загибается и культура, и с каждым годом, проведенным в этом чужом, неприветливом городе, застрявшем как проклятый технооазис посреди пустыни, все сложнее фиксировать значимые когда-то для человечества даты, как, например, Рождество. Особенно, когда круглый год под ногами пыль, а высоко в небе стоит кажется что всегда в пламенном зените злое Солнце. Чтили Бога и Пресвятую Деву Марию разве что ребята из Валентинос — Ви сомневался, что они ради красоты увешивали свои шеи массивными золотыми крестами. На фоне прогрессивных раннеров-диджиталистов, атеистичных наемников, корпоратов-буддистов сам Ви выглядел последним варваром. В извращенности и архаичности своей веры он мог посоревноваться разве что с Вудуистами — многобожье вышло из моды лет эдак две тысячи назад. Ви никогда особо не волновали христианские празднования, но традиции есть традиции, к ним привыкаешь, и волей-неволей успеваешь выучить к годам шести, что если на улице валит снег, а на окнах магазинчиков появляются венки и колокольчики — Христос родился; а если уже вовсю зеленеют деревья, и теме яиц посвящено уж слишком много внимания — Христос воскрес. Но больше парню всегда были по душе местные, понятные с детства праздники. Каждый год с нетерпением ждать парочку дней теплого июня, когда солнце не заходит за горизонт, чтобы наесться и напиться за общим столом всем городком, большими семьями, а потом побежать гулять с друзьями, пока не свалишься с ног от усталости уже на следующие сутки, даже не заметив смены дня и ночи. А зимой, за несколько дней до Рождества, мать всегда запекала пряные яблоки, а отец в шутку упрекал ее стараться делать их еще слаще, чтобы наверняка вкусно, иначе, пугал маленького Ви, пощипывая за бока, придет огромный злющий кот и съест непослушного ребенка в отместку. И мальчик заливался высоким звонким хохотом, уверенно рассказывая, что Фенрир, его лохматый и неуклюжий щенок овчарки, точно откусит коту хвост. Ви грустно улыбнулся воспоминаниям, в горле встрял противный комок, который, как ни старался, не мог проглотить. Иногда он так скучает по дому, что чувствует резь в области сердца. Но железо не болит. Этот город и его новая действительность нещадно сбивают Ви с толку. Еще мгновение назад он бы не ответил даже на вопрос какой сегодня день недели. Сутки одни за другими сливались в сплошную тягучую серую рутину с редкими всплесками полуночной активности. Петлять во втором часу ночи за отвратной водкой — чем не захватывающее дух развлечение настоящего джентльмена. В особенности, когда тебя заносит по итогу на дрянную Чпок-Стрит, где ты до обидного естественно вливаешься в массу отборных фриков, и уверенной походкой опытного алкоголика шагаешь навстречу утехам и всегда готовым проституткам. Еще забавнее становится, когда с тобой здоровается на входе вышибала и проводит к одним и тем же дверям, за которыми уже ждет своего постоянного клиента торчащий на игле мальчик по вызову, худой как смерть, с темными глазами и черными, как смоль, локонами, слишком длинными, что раздражало до дрожи в коленках. И в последний раз Ви изо всех оставшихся сил сдержал себя, чтобы не переполовинить длину свежезаточенным ножом, пока с силой отбойного молотка вдалбливал хрупкого парня в засаленный драный матрац. Он крепко приложился лбом к мутному стеклу вагона, и хоть ни на миг в этом проклятом городе нельзя остаться наедине с собой, — даже дома у тебя топчутся на голове с десяток соседей — никто и глазом не повел. И не такую херню можно увидеть в метро Найт-Сити, в убитом с виду парне, разбивающем свою башку о стену, нет ничего необычного. Прочный пластик липкий и теплый, к нему мерзко прилипли тонкие волосинки, склеиваясь разрядами статики. Ви нервно крутил в потных пальцах то самое небольшое кольцо, которое он напялил на мизинец правой, хоть и терпеть не мог, когда на руках что-то болталось. Широкое, серебряное, и если бы не крупные узловатые костяшки, то точно слетело бы давно, и Ви даже не заметил бы. Он спрятал под майку выбившуюся цепочку с подвесом и вздохнул, роняя лицо в ладони. Надавил на глаза так, что голова заболела еще сильнее. Ви попал. Влип, как муха в мед, и чем активнее он шевелил лапками, тем глубже погружался в липкую массу, тонул. Врать парень никогда не умел, а себе попросту не мог — он зависим. Пару раз ему казалось, что за стойкой сидел этот патлатый урод, скрывая как обычно насмешку за стеклами очков. Стоило Ви погрузиться в беспокойный сон, как ночами мерещилось, что пришло уведомление, но в чате ничего, а последнему сообщению несколько недель. С того дня, как они ездили в Пустоши — полное затишье. И это не удивляло, но злило и печалило, оставляя в душе бездонную черную пустоту. Писать сам он и не собирался — не хватало еще унижаться. Ви ему не нужен, а та встреча в музыкальной лавке — простая случайность, получившая свое развитие лишь потому, что Джонни был обдолбан и не особо давал себе отчет в том, что делает, тем более не придавал этому ровно никакого значения. Околдовал и одурачил, поигрался, попользовался и бросил — ничего необычного и вполне ожидаемо. Рассчитывать на что-либо дальше было до невозможного глупо — кем Ви себя возомнил? Если понаблюдать за парнем со стороны, то существенно в его жизни не поменялось ничего. День за днем работа-дом, песни Самурай на репите, по вечерам — просмотр концертов. А смотреть там было на что — отжигали, как черти. В одной руке бутылка, другая — в штанах. Ви болен, страшно сходит с ума. Усугубилось ли все так кошмарно от того, что он на ежедневной основе заливает зенки дерьмовой алкашкой, или его безумие нашло новый выход именно таким образом — переключилось с фиксации на злобе, боли и тяги к саморазрушению на обсессию рокербоем. Ви галлюцинировал, купаясь в удушающем опьянении. Стоило прикрыть глаза, и он видел ту проклятую ночь. С каждым новым воспроизведением воспоминания затирались все больше, и ничего не оставалось, кроме как додумывать то, что забылось. Просто приблизиться к Сильверхенду еще раз, выслушать его оскорбления и возмущения, хотя бы прикоснуться — эти ужасно навязчивые мысли разжижали мозги еще больше, чем одичавший голос в голове, который с каждым днем становился все агрессивнее, упрекая парня чуть ли не в том, что он до сих пор дышит. Таким поломанным, разбитым и жалким он еще никогда себя не ощущал. От отвращения к самому себе хотелось блевать, вывернуться наизнанку и сдохнуть на месте раскуроченной мясной жижей. Но Ви было настолько безразлично все, что останавливаться он уже не желал, а переключиться на что-либо иное — попросту не мог. Порушить новые устоявшиеся ритуалы — это звучало еще более кошмарно, чем тот пиздец, который он с собой сотворил. Во всем виноват этот ебаный рокер, и голос в голове долбил в виски и нашептывал маниакальные фантазии: не можешь заполучить — найди, уничтожь. Ничего, кроме как разрушать, ты не умеешь. После этого он нажрался до той степени, что потерял сознание, и спустя целую вечность в чувства его привели какие-то девочки на стройных протезированных ногах. Эти падшие ангелочки выходили его в толчке очередного борделя, ласково умывая и придерживая патлы, пока Ви дико рвало всем содержимым слишком молодого, но такого больного тела. Даже денег не попросили за услуги нянечек. Он моргнул, и в один момент они просто исчезли: рыженькая в черной коже и зеленоволосая мавка на высоких шпильках. И он остался один, на холодном мокром полу, под корявой красной кирилличной надписью, документировавшей чьи-то вечные чувства: «косяк+руда». По-настоящему тогда испугавшись себя, Ви решил, что предпринять хоть что-то нужно в срочном порядке. Рассказать Вику о его приступах, перевернуть страницу и начать с чистого листа. Угнать тачку, уебать из Найт-Сити и сдохнуть где-то в пустыне. Или поступить не настолько уж радикально и подумать над предложением того парня из борделя, который настойчиво после каждого визита на него вешался, скорее всего от того, что Ви один из немногих, кто не кидает на деньги и не пиздит опосля несчастного от души. Но все не то. Тоска, разочарование и полная фрустрация заставляли крутиться как белка в колесе в погоне за призрачными фантазиями и в побеге от своей темной стороны. Ви не видит снов, каждая новая ночь для него — недолгое забытие и кромешная темень. Наверное, так и выглядит смерть, хоть и в его случае все было иначе. Но наяву он видел марево — свой иссушенный нещадно палящем солнцем труп, заметенный песком и истерзанный хищными птицами, растянутый по Пустошам койотами. Его измученный мозг рисовал и другие картины, невозможного счастливого будущего, в котором он наконец нашел свое место в жизни, бросил вредную привычку изматывающего саморазрушения, излечился ото всех душевных недугов. И он не сам. Сжимает ласково железную руку, переплетая крепко плоть и хром. Настолько нереалистично и наивно, что по правде выходил один сплошной натюрморт дерьмом. Ви провожал тянущиеся серыми змеями магистрали и эстакады, загруженные дорогими разноцветными тачками, что смазывались на скорости в мутные кляксы. Расфокусированный взгляд светлых глаз грустно изучал собственное бледное отражение в грязном окне.

*

Здороваться с Мисти и городить хуйню о том, что все в порядке, выдавливая кривые улыбки, дабы не расстраивать волнительную девочку, не было ни малейших сил, поэтому Ви скользнул на задний дворик Эзотерики через хилую металлическую калитку, лавируя между бродягами, разбившими себе среди мусора и луж канализационных отходов лагерь в удушливом темном переулке. Заскрипели тяжелые створки решетки, и парень стал в дверях, переминаясь с ноги на ногу. В клинике пусто, шипит старенький телевизор, разбивая помехами две мускулистые боксировавшие на ринге фигуры, пищат приборы, и из складского помещения слышна возня. — Эй, Вик? — Ви слишком громко сглотнул вязкую слюну, всматриваясь в другой конец просторного подвала. Спустя мгновение из темноты появился риппер, прижимая к груди массивный грязный контейнер с новенькими имплантами, на котором уже были сорваны пломбы. Парень предпочел об этой детали не задумываться. — Привет, малыш. Ты сегодня как-то рано, — док опустил коробок у стола с глухим стуком, задвигая его под столешницу ногой, и сел на хиленький стульчик на дребезжащих колесиках. Снял очки, как-то жалостливо осматривая своего пациента, будто уже поставил окончательный и далеко неутешительный диагноз. — Выглядишь паскудно. — А ты как всегда неотразим, — Ви затопал торопливо к креслу, намекая, что хочет побыстрее справиться с делом и убежать. Улегся глубоко, подергивая носком ботинка. На ядовитый комплимент Вик ответил низким прихмыкиванием. — Новые жалобы? — с тихим скрипом колесиков он подъехал ближе к рипперскому креслу, оживляя визжащие приборы. — Голова разрывается сутки напролет, обезбол не берет. Сплю пиздец как херово. Иногда провалы в памяти случаются, но не критично. Вроде, типа, не вспомню что жрал или какие носки надел. А так, все стабильно херово, без изменений. Рассыпаюсь. Риппер как ни в чем не бывало кивнул, будто совсем не был впечатлен или сильно удивлен. Вводил данные на экран, убирая из карты старый препарат, точно подбирая на планшете новый. — Что-то еще? Помимо нарушения моторики и координации, болей в мышцах, ломоты, слабости и судорог? — Вик проверил реакцию зрачков, просвечивая крохотным фонариком, прощупал пальцами под челюстью, огладил затылок, проверил порты. Хоть и осторожные, но лишенные каких-либо чувств касания профессиональных рук внезапно откликнулись теплом в груди. — Нет, ничего. Точнее да. Просто, эм, появилась одна штука… Давай, только спиздани что-то, я устрою тебе, сука, сладкую жизнь. Ты сдохнешь в муках, как бездомная псина. Тело сковало напряжением, и парень заскрипел зубами, жмурясь. — Ви? Что-то с приступами, говоришь? — Я говорил?.. — он ошарашенно и дезориентировано забегал глазами, разглядывая отстраненно, без интереса, по старой привычке, забитую татуировками руку Вика, который настороженно над ним навис. — Ты сказал о новых приступах и умолк, — риппер зацепил дужку очков за воротник расстегнутой рубашки, настраивая крохотные щупы-манипуляторы на своем предплечье. — А, ну… Они стали более затяжными… Хороший мальчик. — Описывай, — Вик повернул его голову набок, подключая порт, и уставился в монитор, прогоняя систему на вирусы и выискивая возможные ошибки софта. — Ну, будто я проваливаюсь в сон наяву, при этом продолжаю жить, заниматься тем, что делал, и могу очнуться через несколько минут, совсем в другом месте, не контролируя свои действия, — Ви прикрыл глаза, вызывая меню биомона. Система выбила окно загрузки и свернулась. — Не мешай, я просто сканирую, — риппер протянул с расстановкой и умолк, сосредоточенно клацая по клавиатуре. Превращал замысловатый код массива данных в читаемые графики, и недовольно вздыхал, хмуря брови. — Ви, ты что-то принимаешь? — Что?.. Нет, я… — У тебя химия в крови шкалит, и сердце шалит, — док смерил его строгим родительским взглядом, подозрительно и с укором. Изучал осунувшиеся черты лица парня, останавливаясь на залегших под глазами темных тенях и обескровленных губах, покрытых багровыми ранками. Ранее всегда ухоженная борода отросла некрасиво и замялась, нестриженные усы начали подкручиваться на концах, а щеки впали, как у старца. Ви сильно сбавил в весе. — Ты снова пьешь? — Будто переставал, Вик… — он потер устало лицо, выдергивая из-за уха шнур, и поднялся в кресле, собираясь спрыгнуть. Риппер ухватил Ви за тонкое запястье, сжимая с чувством: — Я не закончил. — Хватит на сегодня, — он выдернул руку из стальной хватки, отворачиваясь и прячась за волосами. Еще не хватало от Вика выслушивать замечания, будто Ви и сам не понимал, что в полной жопе. Лишних напоминаний ему не требовалось. Бармен встал с кресла и неспокойно вышагивал по клинике, пока риппер делал записи в своем планшете, разочарованно вздыхая. — Начинай копить на новую печень, малыш. Ничего хорошего тебе не могу сказать пока. Парень нервно зашелестел пачкой сигарет, и стоило вытянуть курево из коробка, и Вик спокойно Ви осадил, хоть в тоне его и чувствовалась легкая злоба: — Здесь не курят. Выйди подыши, я пока выпишу тебе лекарств, — кинул, не поворачивая в его сторону головы, и погрузился полностью в десятки записей с предыдущих приемов. Ви кивнул самому себе и медленно выплыл к облупленным бетонным ступенькам, слишком громко хлопая металлической решеткой. Успокаивал себя, что вышло это случайно. С контролем импульсов и силы у него в последнее время также наблюдались проблемы. Сука. День сегодня пасмурный, снова серый, и так как уже вечерело, в переулке стало совсем темно. Где-то в окне зарыганного клоповника с протекающей крышей и осыпающимися стенами мигала тусклая желтая лампочка, не справляясь с перегрузками сети. Еще немного — и лопнет. Он курил, запуская глубоко в легкие яд, и невольно вслушивался в бессвязный лепет пьянчуг в подворотне, отгоняя куда подальше противные мысли, что вошкались в черепе, как трупные черви. Смотри, еще чуть-чуть и они станут твоими лучшими друзьями. Пока не подеретесь за последнюю стопку стекломоя. В глазах потемнело от ярости, ноги стали пуховыми. С утробным рычанием Ви, нечеловечески быстро вынимая нож из-за пояса, всадил лезвие в пластиковую обшивку здания, распарывая ее как брюхо искусственного зверя-экспоната из корпоративного зоопарка Биотехники, куда их водили в старших классах на экскурсию. Ви до сих пор помнит того исполинского пластмассового лося, который встречал посетителей на входе в зону тайги. За электрическим заграждением, среди бутафорских елей, грустно перебирали своими ластоподобными копытцами оживленные настоящими садистами-некромантами, носившими гордо ученые титулы, сохатые, и покачивали огромными рогами, всматриваясь мертвыми протезированными глазами в толпу разинувших свои рты детей. Ви сжимал рукоять так сильно, что пальцы задрожали. Он закрыл глаза, жадно втягивая носом грязный воздух уотсонских трущоб. Давай, полосни по горлу, ну же. Пошатываясь, он отступил к стене, медленно сползая на землю. Промахнувшись, со второй попытки попал в ножны, и зарылся руками в волосы, больно дергая спутавшиеся пряди. Он так больше не может, это один бесконечный кошмарный сон. Ви сделал последнюю затяжку и размазал уголек по бетонной ступеньке. Сидел он так еще пару минут, крутил бездумно кольцо на мизинце и смотрел в темную лужу застоявшейся, ржавой воды, вытекающей тоненьким водопадом из дырявой трубы. Телефон запищал новым уведомлением, и Ви подкинуло. Он вмиг оживился, убирая с лица волосы подрагивающими от неожиданности пальцами. Полез в карман черного джинсового жилета, судорожно выдергивая мобильный. Ему не показалось, это не галлюцинации — на экране и вправду плюс одно сообщение. С четвертой попытки разблокировал телефон влажными руками, тыкая на иконку: «Попроси Мисти сделать чай. Два. Без сахара». — Ну конечно… — Ви обреченно пробубнил, грустно прикрывая глаза, и спустя секунду поднялся на ноги, нехотя ступая к дверям Эзотерики. Ви тихо приоткрыл дверцу, осторожно вступая во внутрь, и в лицо тут же ударило обволакивающее тепло, пропитанное запахом благовоний, пряных специй и пыльной старины. Он прокрался глубже, раздвигая шторки из бусин, и на тихий перезвон декораций тут же выскочила перепуганная Мисти, не ждавшая гостей. — Ви! Ты откуда?.. — девушка мяла рукава своего затасканного свитера, с интересом рассматривая пришельца. — Вик изволил чаю, — выдавил кривую улыбку, припадая к стене. От духоты вполне ожидаемо закружилась голова. Мисти снисходительно улыбнулась, глаза ее блестели добротой и личной, внутренней загадочной тоской. — Присядь пока, расскажи как дела, что у тебя нового? — она потянула Ви за палец, притягивая ближе к креслу, и парень без единого протеста поддался ей, погружаясь в мягкую сидушку. Пока он думал, что сказать, Мисти исчезла за стойкой, вытягивая чашечки, и после забегала по тесной лавке в поисках чая и заварника. — Не слишком радужно, но живу, — Ви смотрел на сложенные на коленках в замок пальцы, которые сводило спазмами дискомфорта. — Выглядишь устало, все в порядке? Спустя недолгую паузу Ви выдавил жалкое, поскрипывая зубами: — Да, порядок. Девушка прекрасно понимает, что это «порядок» — самая настоящая ложь, и никакими сверхспособностями здесь обладать не нужно, хотя интуицию и чуткость Мисти точно можно ввести в список незаурядных талантов. Стоило на Ви взглянуть хоть краем глаза, чтобы все понять. Но Мисти не давила — кивнула, разливая кипяток по чашкам, прогревала посуду. — Заходи почаще, у меня появились классные травы для крепкого сна и новые талисманы. Да и просто поболтать помогает куда лучше, чем мудреные пилюли Вика — в отличии от них точно лечит душу. Какая проницательная девочка. Маленькому психу нужна помощь. Она протянула Ви небольшую шоколадку, и стоило ему представить сладость на языке, и его тут же замутило. Зажмурился, накрывая ее небольшую ладошку, отодвигая: — Оставь себе. Можно воды? Мисти, хоть и выглядела теперь немного более печальной, чем обычно, подала ему запечатанную бутылочку, выуженную из-под прилавка. Захрустел мягкий пластик, и Ви осушил чуть больше половины за раз, проливая редкие капли на бороду и за шиворот. Слегка успокоившись после очередного приступа бешенства, парень сел расслабленно, расправляя плечи. Наблюдал, как в приглушенном приятном фиолетовом свете Мисти порхала над столиком между кресел, разливая по чашечкам исходящий паром напиток. Крепкий чай защекотал нос приятным ароматом. — Пара минут — и готово, — она села на свободное место, складывая ладошку на его коленку, слегка сжимая, и добавила, заглядывая Ви в лицо: — Знай, я всегда жду тебя в гости, когда будешь готов… — Да-да, спасибо тебе, за все, — Ви перебил ее слишком грубо, замешкавшись, и вскочил на ноги, — по пути настоится, — торопливо потянулся за посудой, обнял пальцами чашку Вика, игнорируя то, насколько она была горячей. Ви почти ничего не чувствовал. Хватит на сегодня встреч, тем более, что жалости он не просил. Мисти понимающе кивнула, ее причудливая прическа забавно колыхнулась. Девушка выдала ему в свободную руку чашку с толстым дном, на округлом боку которой красовалась пошлая надпись: «Улыбнись». Это просто какое-то издевательство. — Удачи тебе с дедулей, — Мисти все же вручила несчастную шоколадку: поднялась на носки и вложила плиточку в нагрудный карман, улыбаясь. Ви, с занятыми руками, не смог ничего возразить, и, благодарно кивнув, вышел, спускаясь обратно в клинику. Отпихнуть тяжелую решетку носком ботинка оказалось не так легко — мало не пролил кипяток на ноги. А пальцы все же слегка обжог. — Два чая. Без сахара, — Ви объявил плоским тоном, опуская чашки на рабочий стол, и сам привалился задницей к углу, засовывая руки в карманы жилетки. Вик торопливо свернул вкладки на мониторе, поправляя очки. Повернулся полубоком, хмурясь, еще раз рассмотрел вальяжно и слегка нагловато развалившегося парня, — откуда у него такая манера завелась? — и взгляд его тяжелый. — С твоим железом все в норме. Кардиоимплант бы откалибровать, поизносился немного, а жалобы на оптику напрасны — все исправно. Но… — эта пауза парню не понравилась, — Ви, судя по твоим симптомам… Я подозреваю, что у тебя может быть рассеянный склероз, — Вик, мрачный как туча, сидел напряженно в кресле, игнорируя исходившую паром чашку такого желанного им еще несколько минут назад чая, смотрел на Ви неотрывно. В голове загуляло эхо злорадных смешков. Ноги слегка похолодели и онемели, а лицо его исказило одновременно маской удивления, растерянности и легкого испуга. Блять, он же еще такой молодой. Занервничал, почистил горло, роняя блеклое: — Как?.. Я сдохну? — единственное, что смог родить его перегруженный мозг. — Это не приговор, но… Если игнорировать симптомы на первых стадиях и не предпринять меры сейчас, то болезнь продолжит прогрессировать. Твой организм сжирает миелин и кидается на собственные клетки, и это может привести в итоге к частичному параличу и… — Я сдохну. — Нет, малыш, жить будешь, но придется проходить регулярные обследования и курс серьезных препаратов. Лучше всего будет, если ты начнешь лечиться у профессионалов, в клинике. Ви фыркнул ядовито, складывая руки на груди, ощетинился: — И на какие шиши, Вик? Медстраховка и частный врач на три куска эдди в месяц? Да и не настолько критично все, я и так нормально существую, ничего страшного. Вик отрицательно замотал головой. — Нельзя к этому относиться так легкомысленно. Последние месяцы динамика неутешительная, причем болезнь развивается слишком быстро. Если не взяться за здоровье сейчас, потом будет слишком поздно, — Вик смягчил тон, заботливо добавляя: — Все, чем могу тебе сейчас помочь — новые препараты, анальгетик и инъекции, помогут снять симптоматику и слегка затормозить процесс. Я врач немного другого профиля, подобные лекарства не заказываю, да и раздобыть их не так уж и просто. Цена кусается, но тебе сделаю скидку, выходит… — док принялся высчитывать, рисуя на помятом, выдранном из чей-то старой карты листочке цифры с тремя нолями, одну за одной. Ви остановил его, сжал крепкое плечо, остывая и увядая — зря вспылил. Док и так носится с ним в убыток и бизнесу, и собственной нервной системе. — Вик, я сейчас на мели, не нужно. Со следующей получки выплачу долги, а пока… Риппер снял раздраженно очки, рассматривая Ви без капли привычного теплого блеска — смерил взглядом пренебрежительно и с отвращением, как вонючего бродягу, точно понимая причину его резкого обнищания. — Сколько это может продолжаться? Сколько еще ты будешь гробить себя? Может, я здесь все зря стараюсь, и причиной всех твоих недугов является банальная стопка. Что там у тебя? Мигрени, временная слепота, онемение, провалы в памяти, потеря координации? Терминальная стадия алкоголизма, — отчитал, как школьника, и у Ви свело в груди, противно что-то съежилось. Почувствовал он себя так мертво и совсем безжизненно, что захотелось тут же провалиться под землю, залечь настоящим трупом на глубине пары метров. Не контролируя собственный рот, выдал безэмоционально: — Подозреваю, что натурой не берешь. — Уйди с глаз моих. Таблетки и рецепт на столе, — док крутанулся на стуле, возвращаясь к работе с бумажками по поставкам препаратов и оборудования. Игнорировал присутствие Ви, будто и не было здесь парня вовсе, будто не стоял он за его спиной. На мгновение стало невыносимо больно сердцу, совсем не от неутешительных новостей о его здоровье — эту информацию его изнуренный мозг пока что не успел обработать полностью. Он с горечью смотрел на напряженного Вика. У Ви нет никого. Он сам, страшно одинок и потерян в этом огромном холодном мире, и даже последние его знакомые от него отворачиваются, явно ощущая стыд и отвращение. Ви развернулся к столику, крепко зажмурился и прокусил губу до крови, пережевывая выдранный кусок мяса с противным влажным хрустом, и демонстративно перевернул с размаху бутыльки с прописанными лекарствами. Пластиковые белые и оранжевые баночки с глухим стуком повалились на пол, у некоторых послетали крышки, и к перезвону бьющихся ампул добавился задорный треск разбегающихся по бликовавшей плитке таблеток. Громко топая подошвами, Ви вылетел из клиники, пропуская мимо ушей встревоженные оклики Вика.

*

Ви приполз домой спустя почти час скитания по вечернему Уотсону — то ли специально, то ли по привычке прогуливался самыми злачными и темными закоулками, дразнил судьбу. Но, так как он все еще жив, видимо его скошенная злобой рожа отпугивала даже местных Мальстремовцев. По пути скупился на последние гроши: водка, сигареты, два контейнера вонючей уличной лапши. На это ему предстоит протянуть еще неделю. Но Ви почему-то был уверен, что до зарплаты он не доживет. Долго сидел перед компьютером, наминая свой незамысловатый ужин, как дикий оголодавший пес, и вычитывал статью за статьей — что не сайт, то страшилки еще более жуткие, чем на предыдущей странице. Одним словом, диагноз — мягко говоря пиздецовый. И никакого света в конце туннеля, никакого чудесного исцеления. Хоть и вычитывать симптомы в сети не лучшая идея — сходилось многое. Но вот голоса и помутнение рассудка — это явно что-то из сферы психиатрии. Именно это, хоть и слабо, но успокаивало, глупо обнадеживало — Вик просто ошибся, он-то профессионал в железе, а не в мясе. Тем более, Ви и не озвучил самую главную проблему, тревожащую его больше всего. Даже если диагноз и ошибочный, его хуевое самочувствие, которое действительно ухудшалось со скоростью день в день, никуда от этого факта не девалось, и что с собой в таком состоянии делать — загадка. Лечение в частной клинике стартовало от нескольких тысяч в неделю, а Ви столько денег в руках не держал уже слишком давно. Когда-то это была мелочь, и подобную сумму он мог запросто просадить на свои рабочие нужды за считанные дни, моментально пополнив счет свежими поступлениями. Но теперь он нищий. Иногда его посещали мысли о том, что пойти торговать своей жопой на улицу — это не такая уж и плохая идея. Получаешь точно в два раза больше, чем за стойкой. Ви не интересовался специально — просто подсчитал все свои недавние траты и прикинул, сколько дури успел приобрести тот пацан, выдоив своих клиентов до копейки, и, судя по всему, последний визит и вправду мог быть совсем последним. Мозг предательски рисовал картинки того, как ему предстоит унижаться за парочку мятых купюр, имитируя невъебенное удовольствие, а потом, бухому и унюханному, отбиваться от стаи отморозков, чтобы в итоге проиграть в схватке и подохнуть на перемазанном своей и чужой кровью хирургическом столе зверски выебанным, распотрошенным после на запчасти — подобного он насмотрелся не только на черных брэйнах, которые добровольно и в руки бы сам никогда не взял, к сожалению или к ужасу. Но легкие деньги соблазняли его, не взирая ни на какие риски. Что бы тебе на это сказала мама? Так бы расстроилась, снова бы плакала из-за тебя. Тебе стыдно? Перед кем? Ты хоть помнишь ее лицо? Ви вымученно застонал, невероятно измотанный своей шизофренией. Выпал из стула и на слабых ногах поплелся в ванну, сжимая в крепкие кулаки всегда влажные и холодные пальцы, которые от нервов и удушливой паники так и не нагрелись с тех пор, как он пришел домой. Нужно умыться, привести себя в чувства и сесть отдыхать, хотя бы постараться поспать. Но он так и замер перед зеркалом, ощупывая свое лицо, будто впервые увидел собственное отражение. Помнит. Никогда не забудет. Он зачесал осторожно волосы, укладывая на плечах, и задеревеневшими пальцами открыл ледяную воду, так и не осмеливаясь вставить под струи руки. Смотрел на себя пристально, невольно прогоняя в голове искаженное, блеклое, страшное видение. Он точно почувствовал ее далекий грустный взгляд, и собственные глаза потемнели от ярости, заблестели влагой. Зеркало со звонким треском стекла покрылось паутинкой расщелин, и в самом центре расходящихся кривых черных лучей — алые кляксы крови. Разбитый, плотно сжатый кулак подрагивал, из ранок сочилась светлая кровь, липкая и теплая, затекая между пальцев. Ви упал на пол, больно ударяясь задом — спрятался от собственного отражения. Отрешенный взгляд ее всегда добрых синих глаз преследовал его каждый день, а по пятам следовала страшно и траурно завывающая вина. Он прикрыл лицо руками, размазывая по щекам выступившие слезы и кровь. Ронял тихие одиночный всхлипы, жалко сворачиваясь на банном коврике и поскуливая, как потерянный щенок. Какое грустное зрелище… Ви один, никому ненужный, брошенный и забытый, плачет по мамочке… Маленький мальчик, и никто тебя не приласкает, не пожалеет… Ты бы видел себя со стороны. Лучше сдохни, ты отвратительный. Он помнил, как в детстве ее мягкие изящные руки гладили его по непослушным белым кудрям, нежно прижимая ближе к себе, пока она рассказывала ему захватывающие, фантастические легенды и сказки про далекие миры, про Луну и Солнце, о том, кто прядет облака и откуда бьет нескончаемый источник мудрости, о волшебных оленях, огромной белке и злом драконе, грызущем корни могучего мирового древа. Никогда не говорила, что любит его, но всегда показывала своей заботой, как он ей дорог. Воспитывала, отдавая всю себя, помогала, поддерживала, учила любить себя и весь мир, уважать людей, быть всегда смелым и сильным, чтить честь и слово. Если бы она узнала, во что превратился ее сын, она бы сделала это снова. Она делала это каждый день, в его голове. Стоило Ви в очередной раз оступиться, и его мозг наказывал его, снова и снова показывая кадры того дня. Он помнил жар солнца на своей коже и спертый, но любимый запах дома. Сигаретный дым и сладковатый аромат ее духов. Металлический запах крови. Сбитые колени. Сорванный голос. Убитый горем отец. Оглушающие сирены. Толпы чужих людей. Бесполезные, лишние врачи. Подозрительные полицейские. Сотни бессмысленных вопросов. Пустота. Он один. Он болен. Он сходит с ума. Но не может этого сделать, не может проткнуть горло ножом. Он должен жить, пока судьба не найдет его, пока он не сдохнет, неохотно выбивая себе право на жизнь. Жизнь, которой не хочет. Но убить себя сам Ви не может. Не посмеет. Тело било дрожью, по полу ходил противный сквозняк, и Ви, собрав последние силы, заполз в душ и включил воду, чтобы спрятать свои слезы от себя же. Отвратительная слабость. Агрессивно утирал лицо запястьями, прожигая дыру в стене, и кривился, когда футболка и плотные штаны пропитывались холодной водой. Ви пытался дышать медленно и спокойно, но то и дело срывался на рваные всхлипы, отчего уставшие напряженные мышцы сводило судорогой. Спустя какое-то время, насквозь промокнув и дрожа от холода, он сорвал с тела одежду, невесело улыбаясь своей болезненной худобе. Далеко не та форма, что раньше, но он все еще был достаточно силен, чтобы ввязаться в кулачный бой против стероидных Животных и выйти из схватки хоть и не победителем, но живым и достойным признания и уважения бойцом. А может дело и не в силе, а в его безумном внутреннем огне бешенства и необъятного гнева, направленного на себя и мир. Это все его природа непоколебимого воина, что живет лишь для того, чтобы нести разрушение и смерть, движимый своей болью и местью. И почему-то тогда, когда Ви так нужны эти деструктивные резервы, как никогда, банально для того, чтобы не рехнуться в край и удержать себя в руках, в живых, эти ресурсы исчерпались, а старые привычки обернулись против него же, делая только больнее. Он слабый и жалкий. Это конечная. Будущего нет. Тебе дали второй шанс для того, чтобы ты спивался и бился в истерике как капризный ребенок? Какой позор. Ты настолько ужасен, что тебя не пустили даже за порог ада. Ты обречен на вечные страдания здесь, вот твоя кара. Это не было благословением. Ви стенал, как раненный зверь, раздирая лицо обломанными ногтями, но слезы не прекращали литься тонкими теплыми ручьями, обжигая солью царапины на щеках. Он обязан доказать, что божественная честь была оказана ему не просто так, обязан сделать хоть что-то. Но пока его единственная задача — остаться живым. Ви выполз из-под ледяного потока воды, заматываясь в сухое полотенце и обтирая промокшие волосы, что налипли к спине. Наконец, в зеркале не было видно его лица, только искаженный горбатый силуэт. Угомонив свою истерику горечью никотина, Ви дошел до дивана, покачиваясь на волнах очередного удушливого приступа, что вываривал извилины, содрогая серое вещество в черепе острой болью. Его маленький мир, запечатанный в стенах тесной квартирки, шел кругом, земля выскакивала из-под ног. В глазах темнело, тело ломило усталостью и изнеможением. И ведь дальше будет только хуже, это он ясно осознавал. Зря закатил концерт в клинике, вот же идиот. А мог бы глотнуть новых волшебных колесиков и уснуть хотя бы на несколько часов, позабыв о своих недугах. Но у него есть и другое обезболивающее, лечащее разбитую душу получше, чем пустые сейчас для него беседы Мисти. Ви потянулся к свежей бутылке водки, откручивая с треском крышечку, но остановился на полпути. Нет, он сильнее, выше этого. Поставил бутылку на стол и долго смотрел как сквозь толстое стекло искажаются чьи-то серьезные лица на заляпанной обложке журнала, который ему подсунули под порог несколько недель назад. Видимо, стартовала предвыборная кампания. Пальцы зудели, руки подрагивали, как у последнего алкаша. Ви тяжело выдохнул, потер ладонью лицо, вычесывая ногтями влажную бороду с шелестом грубых волосков. Он долго смотрел на бутылку, ерзая на месте, не в силах унять свою тягу. Во рту стало сухо и в животе свернулся тошнотворный комок. Измученный голодовками и обожженный кислотой и спиртом желудок неохотно переваривал лапшу, и к горлу подкатывала рвота от одной мысли о пойле. Ви представил, как снимет окончательно пробку, понюхает неприятно щекочущую ноздри водку, и как обычно присосется жадно к горлышку, делая три глотка, а потом закурит сигарету, чтобы когда она истлеет до половины снова припасть к бутылке, запивая каждую затяжку, пока не дойдет до фильтра. А потом свернется неудобно на крохотном диване и будет прожигать дыру в телевизоре, методично прикладываясь к горлу. И точно опять заедет толстым стеклом себе по зубам. Он знал, что от первого же глотка рот, горло и пищевод обожжет крепким спиртом, и алкоголь будет противно греть ему живот до самого утра, если он удержит в себе его, конечно. И Ви только стукнувшись зубами о горлышко понял, что не отдавая себе отчет уже глушит водку, давится, кривится, но продолжает пить, не останавливаясь. В голову дало практически моментально, руки ослабли. Он оторвался от бутылки только когда по-настоящему закашлялся, когда пошло не в то горло. Он драл глотку, сплевывая на пол вязкую кислую слюну и пойло, и кашлял так сильно, что согнулся вдвое, от чего сработал рвотный рефлекс. Остановил неотвратимое с мерзким сдавленным звуком, прикрыл рот рукой и закрыл слезящиеся глаза. Выпрямился, сползая по спинке дивана со скрипом драного кожзама. В одурманенной голове зашевелились уже привычные мысли, дополняя ежедневный ритуал спаивания, помогая отвлечься от недавнего срыва. Раз ему скоро помирать, Ви решил пуститься во все тяжкие. Нет смысла выжидать.

*

Под дикие задорные вопли разгоряченной толпы Джонни выскочил в тесный коридор, ведущий со сцены к душным гримеркам, мало не сбивая с ног замученного звукача. Он не придал этому никакого значения, прошел в глубь еще несколько шагов, размахивая сбоку гитарой, но вдруг резко остановился, крутанувшись на пятках: — Эй! Перепуганный с виду парень, небольшого роста и в идиотской футболке, подобранной явно не по размеру, стал как вкопанный, медленно поворачивая голову. Выглядел он как несуразный школьник-заучка в своих старомодных брюках, специально разорванным на коленках, а стрижка в стиле мальчика-хоровика, закрывающая челкой глаза, никогда не была уложена по-человечески — торчала во все стороны, будто его только из кровати выдернули. — Нахера мы тебя нанимали, чтоб ты тут своим костлявым задом бегал вилял? Я раза четыре просил микрофоны вывести громче. Звук сегодня был дерьмище полное, площадка нормальная, так какого хера ты умудрился все запороть?! — взмокший после выступления Сильверхенд на скоростях и волнах концертной эйфории был еще более злым, чем обычно. Его красное лицо закрыто влажными темными прядями, и лишь виднеются черные глаза, сверкающие яростью. Хоть и выглядел мнительным и трусливым со стороны, парень был уж слишком острым на язык, и не упускал шанса попрепираться с Джонни, за что многие вполне справедливо считали его слегка не в себе — такие долго не живут. — Если бы ты явился на саундчек, никакой проблемы бы не было, и вообще… — не успел договорить. Рокер пришпилил парня к стенке, ласково приобнимая его горло хромированными пальцами и потряхивая. — Так это моя проблема, что ты не способен с пультом, блять, справиться?! Пацан смотрел на Сильверхенда испуганно, хватал ртом воздух, вцепившись пальцами в руку рокербоя, топтался по чужим ботинкам в нелепой попытке оттолкнуть своего обидчика. Но помощь подоспела вовремя, как раз в тот момент, когда в глазах у него начало темнеть: — Джонни, мать твою, оставь его в покое! — на него налетел Керри, отпихивая в живое плечо кулаком. Евродин кинул полный отвращения и непонимания взгляд на вокалиста, который еще мгновение назад выглядел вполне обычным, даже вменяемым, и от него точно уж не ожидалось ничем не аргументированных нападок. Хоть и вымещать свою злость на других, в преимущественном своем большинстве невиновных, для Джонни было абсолютно в порядке вещей. Сильверхенд, пренебрежительно фыркнув, смерил напоследок звуковика недобрым взглядом и толкнул его большой холодной ладонью в лоб. Зашагал уверенно, прыгуче, в сторону гримерки, распахивая с ноги двери. Поизвинявшись за рокербоя перед парнем, Евродин побежал следом, придерживая повисшую на плече гитару. — Куда нахуй Нэнси смотрела, нанимая этого косорукого пиздюка? Своди ее к офтальмологу по свободе, бабуле пора линзы выписывать, — не церемонясь, Джонни кинул гитару с тихим грустным лязгом струн на кучу чьих-то смятых шмоток, злобно и слегка недовольно рассматривая собственное отражение в мутном старом зеркале. Утирал пот со лба изгибом локтя и пытался привести свои дикие патлы в вид относительно сносный. — Остынь, ничего критичного не случилось. Ты думаешь, кому-то из толпы было не похуй? Мы не по филармониям выступаем, студийная чистота звука никого не ебет. Керри прекрасно понимал, что донести взбешенному Джонни сейчас что-либо — бессмысленно, а если приняться доказывать его неправоту после того, как остынет — тебя обязательно одарят насмешкой и парой изъебистых оскорблений. Вывод: ты — дурак, а Джонни самый умный, самый мудрый и справедливый, опытный, и вообще, ему виднее, так как он несомненно и всегда во всем прав. Старый осел. — Меня ебет! — он вскинул руки кверху и хлопнул ладонью по бедру. Упал обессиленно на кривой скрипучий диван рядом со своей гитарой, стараясь не задумываться о том, сколько здесь еблось людей, и потянулся к столу за сигаретами. — Ну посиди побесись, мудак, а я пойду передам Нэнси, чтоб та за три дня наколдовала нам нового звукача. Майк уже точно побежал в слезах собирать аппаратуру, и в следующую пятницу мы его точно не увидим, что-то мне подсказывает. С чем тебя и поздравляю. — Отсоси, Кер, — гитарист хлопнул дверью, пропуская реплику мимо ушей, и оставил Джонни наедине с тлеющей в пальцах сигаретой и со свежим всплеском гнева. Он устало выдохнул, расправляя затекшие плечи, и устроился поудобнее на продавленном диванчике, крепко затягиваясь. Сил на обмывку первого в Найт-Сити концерта со свежим материалом, хоть новый альбом после очередного реюниона они уже успешно успели обкатать по Штатам, совсем не было. Попрется в Красную Грязь он разве что ради того, чтоб подонимать занудного в последнее время Евродина. Нашел себе новую подружку и внезапно стал таким из себя правильным: виски он больше не пьет, курить бросил, да еще и бегает мозги выедает своими нравоучениями. Если он с этой Луиз в итоге поженится, и Керри вдруг по старой дружбе позовет его быть на свадьбе шафером, Джонни сам себе поклялся, что демонстративно наблюет на беленькие скатерти и уебет спиваться по барам в гордом одиночестве. Какая мерзость. А может, ему просто завидно, что Евродин всегда витает в розовых сахарных облаках в окружении десятков парней и девушек, купаясь в их обожании, в то время как от Сильверхенда все живое шарахается, а стоит «счастливчикам» приблизиться хоть немного — и вянет подавно. В клубе все так же шумно, некоторые особо ужратые до сих пор вызывают на бис, и это в третий раз, хоть и всем давно дали понять, включив музыку и вынося аппаратуру, что никакого продолжения банкета уже не ожидается. Джонни растянулся на диване, вытягивая вперед длинные ноги в излюбленных кожаных штанах, что прилипли к жопе намертво, и прикрыл глаза, стараясь успокоить дико колотившееся сердце то ли от щекочущей в груди злости, уже не ясно от чего бурлящей, то ли от порошка. Голова гудела, в пояснице тянуло — отскакать два часа на сцене с гитарой наперевес задача нихуя не из легких, в его-то преклонном возрасте и на отходах от вынюханных перед выступлением стимуляторов. Страшно хотелось спать, все силы вдруг иссякли. Вибрации мощных колонок за стеной плавно убаюкивали, и тело постепенно плавилось, немели напряженные мышцы. Рокербой просто прилег, но не заметил, как стал медленно усыпать, когда натянутые, как оголенные провода, нервы перестали бешено разгонять по мозгу ток, и вибрации, казалось, просачивались в череп, нашептывая свою монотонную гнусавую колыбель, с каждой новой секундой усиливая пульсацию. Он не сразу понял, что так интенсивно разрывался под ухом его телефон, содрогаясь прерывчато под кучей шмоток Дэнни, на которых Джонни бесцеремонно развалился. Пришлось неохотно вырваться из лап липкой дремы. — Нарисовался, блять, — вздохнул тяжело, потер глаза, и снова посмотрел на экран — «Пиздюк». — Вспомнил, что куртку забыл? — Джонни протянул хрипло, не размениваясь приветствиями. — Ты свободен на выходных? Хочется надраться вусмерть, — Ви чуть не добавил «пока я жив». Упоминание забытой куртки никак его не смутило. Сильверхенд удивленно привстал — такая прямолинейность от скрытного, замкнутого с виду, неповоротливого в чувствах и холодного пацана его слегка поразила. Но причина подобной настойчивости была очевидна и крылась в сильно хриплом, будто прокуренном и пропитом голосе — Ви еле ворочал языком, и Джонни мало не сорвался на ядовитый смешок: — Пиздюк, тебе, походу, уже хватит. — Блять, не обзывайся, ты… — он выдохнул тяжко. Задумчивая пауза сильно затянулась, но Сильверхенд до последнего ждал, чем же разродится Ви. Многозначительно молчал, поддерживая тишину, чтобы пацану было проще собраться с мыслями и наконец выдавить обиженно и грустно: — Иди нахуй, короче. И Ви просто бросил трубку. — И че это было? — Джонни кинул в пустоту, озадаченно всматриваясь в потухший экран телефона. — Собирай свое шмотье, — в дверях гримерки снова нарисовался сияющий Керри, вычесывающий свою облитую литрами лака шевелюру руками, — и поехали, только я за рулем, торчок, — он выжидающе привалился сочным округлым бедром, затянутым в узкие голубые джинсы, к дверному проему, сложил руки на груди, постукивая наманикюренными пальцами по влажным смуглым рукам. Джонни, вырвавшись чуть погодя из замешательства, лишь закатил глаза на новый титул и натужную самоуверенность гитариста, раздраконенный еще больше что выходками пьяного, снова внезапно возникшего в его жизни Ви, что выебонами Евродина. Какого хуя от него хотел мелкий вообще? — Джонни, прием, — Керри раздраженно защелкал пальцами, незаметно подобравшись к нему поближе. — Я пас, кое-кто мне своим занудством все настроение убил, — Сильверхенд недовольно и с вызовом скривился, сложил руки, копируя как обычно насмешливо позу гитариста. — Какой нежный. Не нуди, сегодня Луиз обещает настоящее шоу: хорошая музыка, много красивых девочек и очень мало одежды… — задумчиво поднял взгляд к потолку, расплываясь в мечтательной улыбке. — А тебе как раз пора бы пыл спустить, как бешеный кидаешься на людей, на сцене как сам черт злой. Чем тебе только тот парень у бара не угодил, обязательно стволом нужно было начинать махать? — Керри принялся вальяжно выхаживать по гримерке, и, упаковав гитару в обклеенный идиотскими наклейками кейс, стал собирать свои вещи в кучу. Сорвал с себя потную майку и швырнул ею в надутого, будто оскорбленного чем-то Джонни. Сильверхенд ловко словил ее, звучно щелкнув железными пальцами. — Ты мне, блять, в свахи заделался? — рокербой вопросительно выгнул брови, прожигая Керри недобрым темным взглядом. Старался не смотреть на подтянутый торс и блестящую, тяжело вздымающуюся безволосую грудь, но все же украдкой рассматривал друга. На его глазах Керри из сопливого хилого пацана превратился в мужчину, почти настоящего, даже с яйцами, хоть и крохотными. Джонни не заметил, когда все так радикально изменилось — вероятно после того злосчастного покушения. Он научился драться и стрелять, теперь умеет постоять за себя, и Сильверхенд уже не развязывает кулачных боев ради того, чтобы посамоутверждаться и выместить свою злость и боль. Не то что боялся получить отпор или переживал за целостность своего преступно красивого наглого ебала — просто не хотел прилагать больше сил, чем этого требовалось раньше, чтобы уложить Евродина на лопатки. Гитарист возмужал и духом, стал спокойнее относиться и к выходкам Джонни. Может, выработал за годы жизни под одной крышей иммунитет к мозгоебству, а может смирился с говеной природой своего друга. Теперь донимать Керри не так весело, как раньше, но все же что-то в нем не изменилось — Евродин все еще настоящая королева драмы. — У тебя после нее так никого и не было. Знаешь, годы идут, ты не молодеешь. Нужно учиться переступать через прошлое и двигаться дальше, — стоял, рассуждая важно, и интенсивно размахивал чистой футболкой, от чего под незаконченными татуировками на правой руке красиво играли мышцы. — Еще слово, и я твою белозубую улыбку подровняю с левой нахуй, — Сильверхенд бросил угрожающе, почти прошипел, опасно захрустел костяшками живой руки. Сел на диване напряженно, явно показывая, что в любой момент готов развязать драку. Разве что не оскалился, как дикое животное. От такого беглого и неуважительного упоминания Альт Джонни вмиг скосило, и к горлу подкатил ком удушающей тошноты. — Ну вот, видишь, тебе нужно развеется. Не ломайся, как старшеклассница, — последняя фраза Керри прозвучала неразборчиво, когда он просовывал голову через ворот футболки, — занудствуешь сегодня как раз ты. А я тебе по дружбе лишь добра желаю, мудак, — ласково ухмыльнулся, подталкивая к дивану ногой ободранный кожаный гитарный кейс. — Какой ты, сука, заботливый, — выдохнул устало, пряча лицо в руках. Но все же Джонни не мог не согласиться, Евродин прав — ему нужно отвлечься, от всего: вереница концертов, недавняя мозгоебка с отменой концертов и назойливые влажные сны о заморенном мелком бармене, блять. — Хуй с тобой, поехали, не отъебешься же, — зарычал, — только знай, я перед твоей девкой в хорошего высоконравственного друга играться не буду: я пью, курю и матерюсь, — Сильверхенд пробурчал, резко вскочив, и потянулся за чужой курткой, висевшей на спинке дивана, с трудом впихивая хромированное плечо в узкий рукав. Долго убеждал себя, около недели, что таскает куртку Ви он просто потому, что она банально удобная. — И где остальные? — Нэнси, злая как ебаная ведьма, срется с несчастными организаторами — подходить узнавать страшно. А наши голубки исчезли в районе толчков, как только сошли со сцены. Короче, нас догонят. Шевели свой зад, я хочу пива, — Керри нетерпеливо топтался в дверях, раскачивая тяжелым кофром. — Сначала пиво хлещешь вместо виски, а потом что, ебешь резиновых баб? — Джонни с ядовитой насмешкой на губах укладывал свою старенькую, но верную гитару в затертое ложе кейса. — Я хоть кого-то ебу, в отличии от некоторых, — протянул пропорционально издевательски в унисон с щелчком замков. — Нашелся мне самец. И сегодня я за рулем.

*

С порога их встретил громогласный рев гитар, суета и спертый воздух тесного клуба, пропитанный потом, алкоголем и драйвом. Красная Грязь — знаковое место для Самурай и, тем более, их фанатов. Именно здесь группа отыграла свой первый концерт, это место дало им хороший стартовый пинок. Засветившись здесь, они смогли вырваться на сцены побольше и привлечь своими песенками внимание важного дяди в костюме, который, стоило ему их лишь увидеть, сразу пронюхал, что пахнут парни помимо подросткового максимализма и перегара еще и зелененькими шелестящими эдди. Они часто возвращались в клуб отыгрывать круглые даты или, как сегодня, чтобы отдохнуть в почти домашней обстановке: никаких выебонов элитных клубешников — задрипаный бар посреди промзоны Арройо, крохотный и душный. Пара столиков, небольшая сцена, уютный уголок у стойки, за которой трудится приятный бармен, разливая хороший и недорогой алкоголь. Что до всяких борцов алкогольного фронта — Ви больше не звонил. Да и хуй бы с ним, подумал Джонни, сам же хотел пацана забыть и никогда больше не трогать. Пускай это будет финальным аккордом их мутной интрижки. Свое выступление как раз заканчивали молодые рокеры, палевно косившие под прославивших Грязь музыкантов. Эти пиздюки-фанбои поначалу невыносимо Джонни раздражали: неужели найти свой уникальный стиль такая невыполнимая задача? Но все же это говорило как раз и о том, насколько они с Кером в свое время повлияли на андеграунд и индустрию в целом: все хотят их заиметь в своих интересах, быть причастным к их движению, творить с ними или же как они. Многие сопляки, трущиеся на концертах под сценой, не успевают мамашку просить свежие простыни сменять, фантазируя по ночам, как будут отжигать на одной сцене с Сильверхендом, или как добьются еще при жизни статуса настоящих легенд Найт-Сити, как и Самурай. Джонни протискивался через толпу вслед за Керри, который пер вперед, как ледокол, вздымая над головой руки, как бы заранее извиняясь. Сильверхенд же чувством такта особо никогда не отличался: топтался по ногам и толкался плечами, будучи слегка не в восторге от всей этой разноцветной и потной чепухи. У бара зависали разодетые в кожу жаркие девчонки — еще одна группа модных хром-рокерш, которая вскоре должна сменить на сцене зеленых ужратых панков. Гитарист пару раз промазал по струнам, играя совсем не тот аккорд, но толпу это не то что бы как-то волновало. Может, некоторые особо внимательные и не в слюни пьяные и сочли это за внезапный порыв к импровизации, но остальным — неприлично похуй. Керри подбежал со спины и приобнял за талию беседовавшую с девочками Луиз, которая сильно выделялась на их фоне: никаких драных колгот, коротких юбок или обтягивающих штанов, одета очень даже скромно как для менеджера популярных рок-певичек. Она испуганно взвизгнула, но завидев своего парня расслабилась, пылко целуя довольного и радостного Евродина, который чуть ли из штанов не выпрыгивал. Девочки из группы с нарочито пошловатым названием, которое Сильверхенд и не старался вспомнить, замахали ему и вернулись к обсуждению своих музыкальных дел. Джонни нехотя вскинул руку им в ответ, выдавив пресную улыбку, и зашагал к бармену, заказывая текилу. Злой и всем недовольный, угрюмый Сильверхенд пил в одиночестве, низко склонив голову, и даже не пытался вслушиваться в слова прощающегося на сцене солиста, игнорировал и задорный хохот своих друзей. Когда к Керри и Луиз присоединились Нэнси, Дэнни и Генри, Джонни все еще рассматривал невероятно интересный сейчас узор поверхности стойки и крутил пустой стопкой, звеня перстнями о стекло. Невыносимо хотелось поехать домой и побыть наедине со своими мыслями, наконец, разобраться с той кашей, что творилась в голове. Написать Ви что-то невероятно слезливое и никогда более не отвечать, или же и вовсе разыграть молчанку и стереть пацана из своей жизни. Потому что больно и противно. Джонни просто не сможет находиться с ним рядом — рано или поздно сорвется, оступится и снова проявит слабину, которая по итогу обернется в сущий кошмар наяву. Но маленький мертвый мальчик, закрытый за тяжелой решеткой, где-то за душой, жалостливо хныкал и просил, чтобы на него обратили внимание. Именно он тянулся к Ви, робко протягивая к нему перемазанные кровью ручки, как потерянный ребенок, выискивающий в толпе мамину юбку. И Джонни пронзило сочувствием, в груди стянуло. Может, стоит попробовать? Может, это насмешливый подарок злой и жестокой судьбы? Пропустив еще пару стопок, Джонни потянулся в карман за телефоном, но тут же руку отдернул. Нет, никогда. Ни за что. Ви идет нахуй. Он должен выкинуть пацана из головы, как бы ни было это трудно, перестать себя кормить фантазиями о «может быть» и жить дальше. Ему точно показалось, нет смысла, просто нельзя цепляться. А если и не померещилось ему тогда, у кочевников, пугающее сходство пацана с тем, о ком вспоминать лишний раз никогда не хотелось от опустошающей, воющей боли — тем более бежать, как можно дальше. И Джонни точно знает, уверен, что не сошел с ума, он точно помнит — не показалось. Будь бы это его воображение или болезненные галлюцинации — Ви бы далеко не был первым, и уж точно не спустя столько лет старая травма могла внезапно воскреснуть. — Господи, блять… — Джонни выдал тихо и устало, еле сам себя расслышав за разрывающимися тяжелыми басами колонками. Закурил. Похоронить Ви на задворках сознания, как и прошлое, и двигаться дальше. Рядом, чуть погодя, упал на стул Керри, выдавая и свой заказ парню за стойкой. — Эй, — ткнул в плечо, — видишь вон ту девушку, — Керри кивнул на синеволосую короткостриженую, под мальчика. Вся в пирсинге и с мощными имплантами голосовых связок на шее, — это Кэтти, ты бы видел как она играет, могу точно сказать, что она настоящий твой конкурент. Может, вы и сойдетесь на чем-то? — гитарист глядел на Сильверхенда нетерпеливо, ожидая его вердикта. — Кер, я, блять, как-то сам разберусь в кого мне свой хер пихать, не тужься, — он опрокинул в себя стопку и застучал пальцами о стойку в просьбе обновить. Сейчас ему в очередной раз придется отмахиваться от назойливого друга, который больше самого Джонни переживал об устройстве его личной жизни. — Ну ты подумай, она твоя большая фанатка, так жарко о тебе высказывается… — Тем более не желаю иметь дел с теми, кто хочет откусить шмат моей славы, Керри, — отрезал настолько злобно, что гитаристу показалось, как из потемневших жутко глаз сыпанули искры. Евродин поднял руки, наигранно испуганно, и Джонни точно фыркнул, щелкая стиснутыми хромированными пальцами. — Понял, ты не в настроении, все дела, — он хлопнул по живому плечу, легко сжимая. — Как попустит приходи к нам, — Керри забрал готовые напитки и осторожно зашагал к своей девушке. Настойчивостью и упрямством Евродин иногда не уступал даже Джонни, и это те редкие моменты, когда Сильверхенд мог почувствовать каково это, общаться с таким же бараном, как и он сам. Так привык играть на чужих чувствах, что не заметил, когда эта рабочая на публике маска редкостного мудилы приросла к нему намертво. Но, по правде, Керу до него еще далеко — парень слишком хороший сам по себе, чего не сказать о Сильверхенде, выжженном изнутри до углей. Если Джонни на самом деле хочет забыть о Ви, то стоит перестать кормить себя отмазами и рефлексировать о тяготах бытия. Взять бутылку, вырядиться в типичного Сильверхенда, самоуверенно развалиться среди девочек и разыгрывать роль охуенного самца. После, нажравшись до заплетающегося языка, затянуть в постель хоть какое-то тело, не зацикливаясь на гениталиях, и выпустить пар. Заснуть под утро и начать новую жизнь, очнувшись в одной кровати да хоть с этой Кэтти. Убить себя окончательно, сломать, заставить строить жизнь с совершенно чужим, неподходящим ему человеком. Просто для того, чтобы от него все отъебались раз и навсегда, чтобы никогда не возвращаться назад. Найти что-то другое, то, что будет причинять новую боль, иного рода. То, что перекроет старые шрамы, нанося новые. Блять, как жутко. К горлу подкатил кислый ком рвоты. Но как же тошно от одной мысли. Пробирает до дрожи и скрипа невозможная, дикая ярость. Он свободный человек, какого хуя кто-то или что-то должно загонять его в стойло, держать на коротком поводе? Он Джонни, блять, Сильверхенд, рупор борьбы и воли, непоколебимый бунтарь до последней клетки тела, и хуй клал он на остальных. Он делает то, чего только пожелает. Плевать на косые взгляды, плевать на низких, отвратительных людей и их предрассудки. Отныне Джонни поебать. Ударив стопкой по столу, он полез в карман. Нервно постучал по экрану большим пальцем левой. Набрал. Гудок за гудком. Тишина и короткий сигнал. Линия оборвалась. Снова нажал «Вызов». Монотонный гул соединения. Не отвечает. Нихуя, он не сдается. Джонни в третий раз приложился ухом к телефону, и спустя четыре гудка на том конце наконец взяли трубку. Тишина и невнятный бубнеж, на фоне неясная возня и шелест, будто Ви в постели. — Протрезвел? — Приезжай, — протянул на выдохе. Господи, пацан ужратый в слюни. — Чего? — Джонни выпустил низкий смешок и недоверчиво свел брови. Ви что-то промурчал сбито, полушепотом, и рокер только спустя пару секунд допер, складывая по памяти несуразные обрывки слогов, что этот бессвязный скулеж расшифровывался как «Я хочу тебя». — Слышишь? — Ви добавил таким молящим тоном, будто вот-вот заплачет. «Как жалко, просто мерзко, Ви, до чего ты опустился», — Джонни подумал, но никогда бы не озвучил. — Нет, не слышу. Зато я точно знаю, чего на самом деле ты хочешь — спать, — Джонни пробормотал и, не услышав спустя несколько секунд никакого ответа, бросил трубку. И снова дал заднюю. Ебаный трус. Джонни мог радоваться, что смог сломить пацана. Он поцелил ему точно в голову, зацепил за мясо. Иначе Ви бы не набрал ему, даже будучи до неприличия пьяным, он последний человек в его списке «друзей». И это именно он сделал парню так больно, исчезнув без вести — точно знал. Блять, врать некому — Джонни просто испугался. Сбежал, отморозился просто потому, что не хотел ворошить почти затянувшуюся ценой десятилетия самодеструктива рану, возвращаться мыслями в прошлое, и тонуть в тех далеких теплых чувствах, приправленных жестокой рукой судьбы болью, горем и трауром утраты. Было до дрожи страшно. А что сейчас? Нужно собраться, вызвонить пацана снова. Раскрыть Ви правду о его «ремесле» и мигом получить ответную реакцию невъебенного деланного восторга — по сути испортить их «общение». Раскрыть правду перед Керри и остальными ребятами, что он… Блять. Джонни годами успешно скрывался от группы, от Евродина, с которым всю юность ютился под одной крышей, даже от своих бывших, — точнее, от Альт, Бестия же раскусила его давным-давно, некрасивая история получилась — чего уж говорить о публике и общественности. Но разве это жизнь? Бегать от самого себя он давно перестал, но духу сказать все, как есть, признаться остальным, все еще не хватало. В эти моменты в Джонни говорил призрак маленького сопливого трусишки Робби. Увеселенный Керри объявил очередной бессмысленный тост, поднимая свой бокал, и молоденькие девочки высоко запищали, зазвенели стеклом. Их руки смешались, напоминали собой десятки разноцветных змей, что, казалось, перевивались, сплетались в плотный клубок в резких кислотных огнях неона темного душного клуба. Луиз скромно кивнула в сторону Джонни, взмахивая модным коктейлем, и ему пришлось выдавить приятную, но все же кривую улыбку в ответ перед тем, как он осушил свою стопку одним глотком. Пока обжигающая текила стекала по горлу, Сильверхенд торопливо печатал и хмурился. Не глядя нажал «Отправить», отгоняя последние сомнения. «Приезжай в Красную Грязь. Сейчас».