*
— Надо бухнуть, — послышалось шумное и сиплое со спины. Керри обернулся на пятках, со слегка раздраженным выражением лица разглядывая сидящего на проржавевших ступеньках пожарной лестницы Джонни. Гадко лыбился как ни в чем не бывало и притоптывал носками своих модных ботинок. Евродин закатил глаза и махнул рукой: — Блять, ну и хер с тобой, поехали. У меня неплохой вискарик остался, — прошагал к своей тачке и открыл заднюю дверцу, грубо зашвыривая гитару на сидения. — К тебе? — Как-то не хочется мне сегодня шариться по барам. — А Луиз? — Сильверхенд выпалил глухо, выпуская дым и отбрасывая окурок в сторону. — Мы, как бы так сказать, слегка поссорились, — Керри распахнул двери водительского и остановился на секунду, опираясь на окно и провожая друга взглядом до его тачки, щурясь от ярко-оранжевых лучей уходящего солнца. — И она свалила? — Нет… Ну, не навсегда, я… Да, блять, не знаю я, короче, такое уже проходили. «Иногда нужно отдыхать друг от друга», или что она там рассказывала. Не суть, но тут я с ней полностью согласен. — Курит он, с грустным ебалом рассекает, вискарь глушит. Ты опять что-то нахуевертел? Керри пренебрежительно фыркнул и сложил руки на груди: — Я не услышал ответов на тему этого… как его там, Ви? — Пф, да не хватало в вашем сладко-сопливом дерьме еще купаться, переживу, — Джонни снова улизнул. — Поехали, за стаканом мне душу изольешь.*
— Ты просто сказочный долбоеб, Кер, — не мог подавить смешки, даже заглушить их глотком обжигающего язык виски, который по правде оказался полным дерьмищем, но это Джонни бы возмущался чем гаситься. Хоть ты пей кочевническую самогонку из пыли и сбродившего на солнце пива, хоть односолодовый скотч двадцатилетней выдержки, итог один — тебя напаяет за пару часиков, а на утро похмелье всегда одинаковое. — Иди в пизду, ты бы мне советы раздавал любовные. — А я и не собираюсь, но тут и конченому задроту ясно, что делиться воздыханиями по поводу левых баб со своей девушкой — это край, блять. Конечно же она подумала, что ты налево ходишь. Ты бы еще расписку попросил на погулять, или тройничок бы замутить ей предложил. — К этому и шло, на самом деле… Джонни не выдержал — заржал в голос, ударяя стаканом по столу, и потянулся за портсигаром Керри. — Так ты не ловелас, а просто зеленый пиздюченок. А я и думаю, че возле тебя столько пассий вертелось всегда. Ни определиться, ни отношения нормальные с кем-то поддерживать не умеешь, оказывается. — Тебе напомнить по какой причине вы с Бестией с искрами разлетелись? Ухмылка мгновенно стерлась с лица Сильверхенда, и он откинулся на спинку дивана в открытой похуистично-угрожающей позе, забрасывая щиколотку на колено. — Ну расскажи, может я не знаю чего-то, сплетница старая. — Сам изменял и баб как перчатки менял, а мне нравоучения читает, — в ответ Джонни вызывающе оскалился, фыркнув. — Значит, ты все же переспал с ней? Керри, Керри… — Не увиливай от темы, — гитарист нахмурился и осушил свой стакан, и чуть погодя принялся разливать новую порцию. — Она должна была понимать на что подписывается, когда вляпывалась в отношения с рок-звездой, — Сильверхенд протянул важно и напыщенно под журчание тягучего алкоголя. — Ну да, это ж Бестия виновата. Ты законченный мудак, Джонни. — И я этого не скрываю, в отличии от некоторых. В комнате повисла тишина. Бутылка уже ополовинилась, стояла гордо по центру столика, играя теплым янтарным блеском, в окружении грязных стаканов, просыпанного пепла и пустых упаковок из-под еды на вынос — походу с Луиз они «решили отдохнуть друг от друга» не вчера. Атмосфера стала более непринужденной, тонкой и разбавленной, почти как раньше — братско-дружественной, как в те времена, когда они еще жили вместе в крохотной задрипанной квартирке: ровно так же протирали жопами продавленный диван и упивались посредственным спиртом на последние гроши — давали себе перерыв на подумать, чтобы спустя полбутылки вскочить с места и унестись за ручкой и ошметком бумаги и записать пару строчек, а после схватиться за гитару и дополнить заготовку рифом. Джонни сидел расслабленно и глубоко в небольшом диване, забросив ногу на ногу, курил и потягивал виски, иногда роняя одиночные смешки воспоминаниям, не глядя на Евродина, который недовольно и расстроенно хмурился, оперевшись на свои колени, но внезапно оживился, будто что-то вспомнил, и поднял на Сильверхенда вопросительный взгляд с долей издевки. — Так и с каких же все-таки пор ты стал по грозным бородатым мальчикам с сильными жилистыми руками и глубоким бархатистым голосом? — промурчал, уверенно откидываясь на спинку. — Ты заебал. Он мне понравился — развел на отсос — забыл. Все. — Лапшу вешать на уши будешь другим. — Сука, какой же ты нудный и дотошный. Че ты от меня хочешь? — Джонни кинул раздраженно, впрессовывая окурок в пепельницу. — Ты сколько лет в меня бросался ядовитыми «педик», лицемер, а сам тут голубизну разводит на синем глазу. И давно так? — Хуй к ноге не привязать, чтоб не вставал на кого не хочется, — рокер насупился, пытался избегать через край заинтересованных чужих карих глаз. Джонни сжал в хромированных пальцах горло бутылки и принялся заливать то, что так долго ждало выхода наружу. Господи блять, как же ему хотелось просто попиздеть, высказать все, излить другу душу. Впервые в жизни его рвало изнутри настолько, что терпеть уже было не сила. Но нельзя. Нужно заткнуть свою пасть прямо сейчас, дабы ни секунды не жалеть уже позже о том, что натрепал. — Нихуя ж себе у тебя черти водятся. Пиздец просто какой-то… — Керри выхватил вискарь из железной хватки рокербоя и сам крепко присосался к горлышку. Хлестал как не в себя, хоть и кривился будто школьница, впервые вкусившая дешманской водки, которую ей насильно споил первый хахаль в надежде на ночь, полную сказок и слишком взрослых и запретных приключений. — Завидно, да? Ревность плохое чувство, Кер, — яд, в который раз. Усталый взгляд Сильверхенда, его напряженные плечи и перекошенное маской тихой, зловещей злобы лицо — нужно быть слепым, чтобы не увидеть, что ебаному Джонни, бесчувственному и грубому сукину сыну, мерзко, тяжело и больно. Их снова окутало молчание, абсолютно дискомфортное в этот раз. Керри вздыхал о чем-то своем, постукивая ногтями по коленке, но стоило ему раскрыть рот, и его перебил Джонни — потер глаза и щипнул себя за переносицу: — Все, не грузись, перегрев словишь. Да, я прямо законченный педик, вот хуи люблю, и чтоб драли в три ствола, сука, — его злость на самого себя лилась наружу, рокер скрипел зубами и хрустел пальцами, хмурился и скалился, выдавливая из себя каждое слово силой. Джонни пора попускать, пока его квартира не превратилась в поле битвы, а кукуха у Сильверхенда хоть на соплях, но еще держится. Евродин поднялся с места, мало не потеряв равновесие, выбираясь из-за низкого столика, подхватил бутылку и запрокинул голову, делая жадный глоток. Принялся блядовато вышагивать по комнате, ухмыляясь: — То есть, в теории, допустим, тебя моя жопа заводит больше, чем крепкая троечка? Джонни хмыкнул, снова откидываясь на спинку, и скривил губы в более расслабленной улыбке, которая прорвалась сквозь непробиваемую маску агрессии. Может, пронесет. — Ты давно свой костлявый зад в зеркало видел?*
Сильверхенд с хрустом откупорил новую бутылку. — И все это время ты в тихую ебался с мужиками?.. Вот же блять, хоть раз бы присоединился, я таких мальчиков находил… И, сука, специально домой водил, тебе назло, чтоб зацепить. А ты молча сваливал… — Керри неловко зачесывал назад свои патлы, пытаясь подкурить очередную сигарету. — Убегал исправлять вселенскую несправедливость, — Джонни протянул руку за куревом, но Евродин лишь потряс пустой пачкой, пробубнив «нихуя», и бросил ее с тихим стуком на стол. — Пф, и значит вы с Бестией расстались потому, что ты ей с левым пацаном изменил?.. Пиздануться. И она все знала? — Да я до усрачки рад, что она оказалась такой пронырливой и подозрительной, иначе этот цирк продолжался бы вечно. Я бы дальше врал и строил из себя хуй пойми что, мотал бы ей нервы и тратил ее время, высасывая мозги и силы. — А потом снова — Альт. Ты мазохист? — Все сложно, — он пьяно и наигранно манерно махнул рукой, прикуривая.*
Время перевалило далеко за полночь. Керри почти лежал на живом и горячем плече Сильверхенда, внимательно слушая рокербоя. Голос Джонни доносился до его ушей слегка приглушенно, лился тягуче, бархатисто. — Пытался убежать от себя, перевоспитать, а все вылилось в годы самоненависти и разрушения. Полжизни всрал на страдания, а мог просто принять все как есть и радостно потрахивать мальчиков под пледом, — гитарист сглотнул вязкую слюну и запил слова обжигающим вискарем. — За пидорасню меня папаша в армию и сбагрил, старый мудень. Блять, это как отправить пятнадцатилетнюю лесбиянку в пансионат благородных девиц. Думал, что там из меня «дурь» выбьют, а по итогу… Нахуй эту тему, Кер. Керри уже мало отдавал отчет своим действиям, его переполняло ненужное и так презираемое самим Джонни сочувствие, он ощущал отголоски его боли, и она сплеталась с собственной, мучительной, черной. Он пустил все на самотек. — Джонни, — ухватил его за шею, притягивая ближе, и, кажется, даже перестал дышать на мгновение, — я люблю тебя. — Пиздец, а я тебя как — не представляешь. — Сука, долбоеб, ты не понял нихуя… — Евродин зажмурился и мотнул головой, будто пытался таким образом сложить мысли во что-то значимое и имеющее смысл. — Я люблю тебя, — Керри выдал слишком серьезно, хоть и сбито, пьяно, моляще заглядывая в глаза, совсем открыто. И, кажется, это не шутка. Так упорно искал ему пару, чтобы самого себя отвадить от самой мысли о возможности каких-либо отношений. Ведь, как же так, Джонни натурал и у него куча баб, да и сам он с девушкой. Но Керри не знал, настоящие ли это чувства или отголоски прошлого. Он помнил, что когда-то давно точно его любил. Взял и полюбил такого поломанного, погрязшего в отчаянии, плененного собственными демонами, гонимого ужасающим эхом войны. Терпел все его выходки, как мог заботился, даже когда эту заботу отрицали и взамен срывали свою злобу. Возможно, сейчас это все просто болезненная привычка, зависимость. И теперь нужно от нее избавиться, раз и навсегда. — Сочувствую, — тон холодный, зажатый. Но Керри уже не остановить: — Нахуй тебе этот пиздюк. Я твой друг. Я тебя знаю почти двадцать ебучих лет. Я тебя принимаю таким, каким ты есть — говнистым, желчным и безбашенным уебком. И я готов… Джонни? — но его отпихнули в плечо. Сильверхенда захлестнуло волной ярости. Будто у него снова кто-то что-то отбирал, склонял на свою сторону, сажал на невидимую цепь и душил. — Нет, Керри, — Джонни стал скоро собираться, резко накидывая на себя треклятую куртку Ви. — Ах, ну я же не скандинавский красавчик с большим хером, чтоб ко мне снизошло внимание самого ебаного Сильверхенда, да? — Керри прошипел сквозь зубы почти неразборчиво, ощетиниваясь. На что он только, блять, только надеялся?.. Но уж если загорелось — пусть сгорит дотла. И искра попала в цель. Джонни налетел на Евродина и схватил за глотку, потряхивая его, как хищник шмат мяса в зубастой пасти: — Закрой свой рот! Отъебись от меня наконец, терпеть уже тошно, бегаешь хвостиком, сука, недоносок, годами! Мне глубоко поебать что на тебя, что на этого пизданутого сопляка! Иди лучше венки вскрой, романтик-страдалец, всем станет легче! Джонни и есть бешенство в человеческом облике. Так легко и грубо разбивать другим души, преследуя лишь свои эгоистичные мотивы — выплюнуть наружу боль, разжижающую внутренности. Он кинул напоследок лишь черный пренебрежительный взгляд, полный отвращения и обиды, и вылетел из квартиры, как вихрь, с грохотом переворачивая на пути одиноко стоявший около кухни стул.*
Мотор орал и надсадно стонал как последняя сволочь, когда Джонни, не жалея тачку, разгонялся до второй световой, сжимая до боли зубы и впиваясь пальцами в руль. Вдавливал педаль в пол и гнал просто прямо, хоть куда, выплескивая всю свою злобу и горечь, замещая опасностью, подпитывая свою адреналиновую зависимость. Скорость вжимала в сидение, ноги немели и холодели, сердце колотилось как ненормальное, а кровь горела в жилах. Музыка оглушала, картинка смазывалась, как на карусели, в глаза долбили вспышки фонарей, и на крутом повороте на эстакаду машину занесло на мокром асфальте с пронзительным визжанием покрышек, и Сильверхенд что было сил долбанул по тормозам, выворачивая с матами и проклятиями руль. Капот с отбойником разделяли считанные сантиметры. — Сука! — больно и со звоном железа ебнул ладонями по кожаной оплетке. В отдалении послышалось эхо полицейских сирен — разбудил ебучих полуночных крыс. Выдохнув, Джонни вырулил на дорогу и дал по газам, съебывая раньше, чем ему бы сели на хвост. Хотя, письмо счастья за превышение скорости его точно уже будет ждать утром. Плюс одно в коллекцию — из Глена еще не было. Для полной карты Найт-Сити и пригорода не хватает пересечь мост через залив и ворваться в Норт-Оук, чтоб его там сразу и расстреляли к хуям. На перекрестке он все же решил остановиться, на красный. Голова кружилась невозможно не то от выпивки, не то от злости. Но перерыв продлился недолго — рокер тронулся, по старой привычке не дожидаясь зеленого. Не уделяя особого внимания дороге, Джонни печатал одной рукой что-то в телефоне, хмурясь и вздыхая. Кинулся писать пацану больше не из нужды, желания пообщаться или еще какой хуйни, а банально для того, чтобы сделать больно Керу, таким образом раз и навсегда оттолкнув его от себя, «излечив» методом кнута, прямо показать, что он его не интересует. Ведь Ви как песик — прибежит мигом, и пользуйся ним как хочешь. Разбей сердце своему другу, потешь свое самолюбие, удовлетвори перманентное желание потрахаться и пни мелкого под зад, даже ручкой не помахав. Все еще уперто задвигал как можно глубже и дальше мысли о том, что что-то между ним и Ви все же происходит.*
— Пиздец, Вик, я не хочу в зад… — Ви, выражения подбирай. Можно не «в зад», главное в мышцу. Бедро или плечо тоже сойдет. Ви вздохнул, угрюмо рассматривая пачку ампул в одной руке и крохотные однокубовые шприцы в другой. Прижимал телефон к плечу, пытаясь сдуть со лба выбившуюся из кривой расхлябанной косички прядку. — А как-то иначе нельзя? — Боюсь, что в твоем случае — нет. И прошу, — Вик выдохнул устало, точно потирая лицо, — пока ты на препаратах — не пей. Что бы у тебя там не творилось, такое количество выпивки не поможет. Алкоголь вообще мало чем помогает в принципе. — Окей, док, буду самым послушным твоим пациентом, — парень кинул игривым тоном, падая в кресло, и стал накручивать на палец и так слегка завившуюся прядь. Риппер эту издевку постарался проигнорировать. — Очень на это надеюсь. Жду тебя в следующую пятницу, — завершив вызов, Ви оставил телефон на столе. Пока он еще не жрет жменями прописанные Виком колеса, можно отыграться наперед. Перегибаясь через собственные ноги, Ви потянулся к крохотному холодильнику. С шипением и звонким треском алюминия открыл банку холодного темного пива, опустошая ее в несколько глотков почти до половины. Хиленький еле живой потолочный вентилятор никак не справлялся с внезапной зимней жарой, хоть коренные жители Найт-Сити и поспорили бы, что это всего-то легкое потепление, но никак не Ви, выросший под полярным кругом. Двадцать с лишним градусов и безоблачное небо — настоящая пытка, поэтому приходится беспрерывно утолять жажду и охлаждаться, как несчастной лайке, а воды он нахлебался уже столько, что в горло не лезет. Небрежно утерев тыльной стороной ладони бороду, Ви со скрипом поднялся со стульчика и прошагал в ванную, натыкаясь на свое искаженное и безликое отражение. Со дня на день должно приехать новое зеркало, на которое ему щедро оставили денег, приложив незамысловатое послание маркером на стекле: «Не психуй, мелочь». Ви долго возмущался, что ему подачки «анонимного доброжелателя» нахуй не сдались, но после долгой и жаркой переписки с заявлениями о планах на эту треклятую мебель, парень плюнул и все же заказал дешевенькое — главное, чтобы выполняло свою задачу. Да и сгибаться втрое, чтоб почистить зубы — не самая захватывающая дух зарядка. Ви плеснул в лицо холодной воды, облапывая мокрыми руками шею, плечи и голую грудь, дабы хоть немного освежиться. И так тошно и паршиво, так еще и духота заползала во все щели, полностью заполоняя собой пространство небольшой квартиры. Парня мучила мразотная чесотка под кожей и вечное незримое раздражение, неясный дискомфорт. И можно было все спихнуть на затянувшиеся отхода, но когда недавно заныло сердце, сильнее, чем когда-либо, отдавая между ребер призрачной болью из детства, начало крутить мышцы и еще больше усилилось восприятие звуков и света, что буквально выжигали рецепторы, Ви понял, что это со свежей силой проснулась его новая болячка. Сегодня утром из-за своих дрожащих клешней он пролил на себя кипяточный кофе, пока шел от автомата к квартире, но не почувствовал почти ничего. Несколько ночей крутился в кровати и никак не мог уснуть от выжирающей ломоты в мышцах и зубодробительной головной боли. Парень не мог усидеть на месте, будто ему заводной ключик в зад всандалили, но при этом подобная подвижность так изматывала, что иногда тяжело было сделать вдох. Хотя, причину возникновения слегка маниакальных мыслей, что проскальзывали в его пограничном между сном и бодрствованием сознании, Ви установить так и не удалось. Вероятно, это все ебаный Джонни и его извращенные эротические фантазии, которыми, конечно же, пиздец как нужно поделиться. А может, это вовсе не вещества, и даже не сраный склероз, а недуг немного другого рода? В любом случае, с его новым диагнозом нужно что-то делать. Ви еще раз окинул взглядом задвинутые в самый край стола баночки и ампулы, под которыми лежала бумажка, где Вик заботливо прописал что когда принимать и в каких количествах. Надо бы почитать, поставить себе напоминания и начать, все же, лечиться, если он не хочет скопытиться раньше положенного. Но эти сраные инъекции… У Ви не было фобий, страха иглы или непереносимости вида крови, нет, точно не после многочасовых тату-сеансов и паломничества с самого малого по больничкам, но добровольно самого себя тыкать каждый день в жопу — как минимум неприятно, а стоит вспомнить противные синяки и гематомы, что заживают мучительно долго — уж лучше сдохнуть. Или соорудить своими кривыми лапами хоть какой-то агрегат, что поможет облегчить страдания. Ви включил фоном свою любимую передачку про пушки, и вооружившись терпением и инструментами сел ковырять использованные инжекторы, впервые познавая тонкости работы их механизмов. С конской иглой — не идет, ингаляторы тут бесполезны, а вот безыгольные стоит протестить. Ви разбирал и собирал пластмаску на немногочисленные запчасти — контейнер, микроплата, поршень, да корпус — и спустя одну чашку кофе с сигаретой и полчаса жарких сношений с электроникой ему удалось настроить мощность так, чтобы препарат впрыскивался не подкожно, а добивал до самой мышцы. Закатив немного край своих черных боксеров, Ви протестировал изобретение, заправив инжектор половиной дозы. Импульс выходит настолько мощным, что болит мало не больше, чем от обычного укола. Но это всяко лучше иголок, которыми можно промахнуться и проткнуть нахуй нерв. Уже поздно ночью, когда парень собирался в душ, слегка прихрамывая на свою многострадальную левую ногу, дважды поломанную, ловившую пулю, так теперь еще и поддавшуюся экспериментам владельца горе-техника, телефон на столике зажужжал оповещением. Ви открыл диалог, пролистал немного недавнюю коротенькую грязную переписку, игнорируя воспоминания о самом процессе, и с идиотской ухмылкой принялся читать новое сообщение: «Знаешь, тут какой-то пиздатый красавец концерт дает завтра вечером, думаю, он будет не против после сыграть лично для тебя».*
Издалека было видно, что в Каденции сегодня затевалось что-то поистине грандиозное — и так цветастый и разношерстный Джапан-Таун просто пестрил ирокезами, скалился шипами, гудел тысячами голосов. Отовсюду орала музыка, — среди почти статического шума Ви удалось разобрать тягучие трели ранних Самурай — молодежь высыпалась на улицы из-за каждого угла, все как один с дикими прическами, в коже и цепях, в обнимку с алкоголем. Сбивались шумными компаниями, заливались громогласным беззаботным смехом. Чаще всего ржали с тех перевозбужденных, которые так радовались долгожданному выступлению кумиров, что надрались многим раньше нужного и уже ползали на карачках, обблевывая все возможные закутки. Вероятно, сам концерт они-то и не увидят, но главное здесь — сам процесс. До выступления оставалось меньше получаса, и дабы умостить хоть куда-то свою жопу, стоит пошевелиться. Всегда пунктуальный до неприличия Ви, к тому же, сегодня мало не опоздал — так долго думал во что вырядиться, бегая как ужаленный по квартире в предвкушении вечера, чтоб и удобно было, и практично, и не выглядеть последним бомжарой. Все же сегодняшняя ночь была чем-то типа свидания. На концерты парень не залетал уже очень давно — не находилось ничего интересного, на что не жалко было потратить несколько часов и сотню эдди. Но чаще всего практически невозможно было выкроить именно что времени и вырваться из убийственного круговорота работы просто развеяться, помотыляв головой под посредственных недометалхэдов. Ви неспешно подплывал к клубу, попыхивая сигарету. На входе ни охраны, нихуя — только полиция караулила в нескольких кварталах поодаль, но поблизости они были явно не ради безопасности фанов. Их опасались. К ним относились с осторожностью. Один меткий лозунг, одна искра — и пламя очередного горячего протеста выплеснется неконтролируемой стихией на улицы. Сотни людей, накачанные адреналином и злобой, потянут за собой тысячи таких же обозлившихся, нажравшихся чудовищной несправедливостью досыта, нищих и несчастных, что живут лишь одним — снести трон, за который борются, как сраные паучары, пожирая друг друга, последние моральные уроды, один другого паскуднее. И это все Джонни, его работа, его талант. Ви по-идиотски нелепо пытался закусить щеку, лишь бы не начать лыбиться злорадно и с долей гордости и восторга прямо в лицо вонючим продажным копам. Власть принадлежит тем, кто правит улицами. Как ни затягивай ошейник — рано или поздно избитое, голодное, разъяренное животное, душа каждого, кто желает дышать свободой полною грудью, сорвется с цепи и обглодает до костей всех своих обидчиков, даже если оторвет собственный хвост или откусит лапу. Внутри же клуб битком. Темно, шумно и накурено, и софиты со сцены бьют в глаза резкими вспышками, чем с порога доводят до тошноты и заваривающейся в черепе мигрени. По сцене метались техники, настраивая финальный свет и звук, а в самом зале, на здоровой танцевальной площадке, толкались плечами заведенные фаны, скандируя «Самурай». Ви занял последнее свободное место на баре и заказал себе пива. Он здесь не для того, чтобы разбивать носы в мошпитах и скакать как ненормальный, истекая потом — он пришел просто насладиться шоу. Насладиться Джонни. Сцена погрузилась в кромешную темноту, где-то раздалось приглушенное гудение гитар, и в темени и дыму начали вырисовываться нечеткие силуэты. Первой вышла Дэнни, ныряя за установку и заполняя тишину гулкими ударами бас-бочки и дребезжанием тарелок. Под оглушающее визжание и крики толпы на сцене появились еще две фигуры: Керри ударил по струнам и вскинул руки кверху, Генри же вылетел из-за кулис как обожженный, выбивая из баса раскатистое громыхание. Фаны заметались в предвкушении солиста, и у самого Ви сердце застучало быстрее, желая поскорее увидеть Джонни, кинуть ему нечитаемый взгляд через весь танцпол, чтобы он его заметил и подал тайный невидимый знак внимания. И, наконец, он явился. Медленно, манерно выплыл на сцену, придерживая висящую грифом вниз гитару. Сильверхенд окинул бегло зал, на долю секунды с хитрой ухмылкой останавливаясь на Ви, которого невозможно было не выцепить из цветастой толпы — до смешного скучный и монохромный, только его патлатая белая макушка маячит. Толпа обезумела и принялась орать пуще прежнего. Джонни обернулся спиной, оживляя свою потрепанную нелегкой судьбой гитару. Неспешно стал разгонять тяжелые аккорды, которые постепенно начали сливаться в тягучий и злой блэк-метальный запил, погружая слушателей в легкое замешательство. Где-то послышались недовольные вскрики и гудеж. А когда Генри начал с дурости ему подыгрывать, — а его нагнала и Дэнни — на фоне замершего в тотальном ахуе Керри, который уже приготовился открывать выступление, Джонни подошел к краю сцены и стал подрыкивать в микрофон что-то нечленораздельное. Башку Ви пробило нахуй пулей эйфории — Сильверхенд играл что-то очень знакомое, но это точно не был их ранний злой и тяжелый репертуар, за который Самурай и полюбили настоящие хардкорные панки. Распознав мелодию парень вспомнил, что в майке этой самой группы, одной из его любимых, он приперся в Красную Грязь. Джонни сделал это для него, намеренно, вот он — знак внимания. И стоило только начать радоваться, песня угасла так же резко, как и завязалась, и рокербой ухватился за стойку двумя руками, потянул ее на себя. Скалился хищно, пренебрежительно и свысока оглядывая яркий сброд: — Че вы, пиздюки, усрались? — прорычал ровно таким же могильным и потусторонним голосом. Весь его образ принимал демонических черт: черный безликий силуэт в красноватых огнях сцены и полупрозрачном дыму, лицо скрыто за густыми волосами, пряча горящие пламенем дикой энергии глаза. — Разъебем эту дыру! И стоило музыкантам приступить к первому тяжелому и драйвовому рифу, стоило первому пацану сигануть со сцены, и несущийся ад было уже не остановить. Дико вопящая, рокочущая толпа бесновалась, скакала, сливалась в убийственных мошах. От края сцены поднималась волна голов, будто вода, что билась об борта. Подпевали во все горло, толкались и носились, затевая в самом центре зала жестокую и кровавую потасовку. Дэнни долбила просто как боженька, а Генри развозило так, будто главный на сцене именно он. Но все внимание, как обычно, доставалось двум диким, вечно воинствующим и конфликтующим душам группы. Даже одеты как ебаные инь и янь: Джонни весь в черном, и только ободранный к херам лак на боку гитары контрастировал светлым пятном; Керри же в противовес в светлых джинсах и белой майке, с ровно такой же белой гитарой через плечо, которая к концу выступления точно окажется замызгана кровью. От шума, что резонировал гулко в грудной клетке, и ярких вспышек слегка кружилась голова, или же это был восторг и какая-то детская наивная радость близости долгожданной встречи, драйв и восхищение, что просачивались в кровь с каждой строчкой и каждым аккордом. Ви исправно пьет таблетки, Ви трезв, и спал он целых шесть часов! Ему не может быть плохо, не сейчас. Это все Джонни. Сильверхенд скакал, перекидывал микрофонные стойки, двигался беспрерывно — причина модельной красоты его прекрасных ножек стала ясной; залазил на мониторы, возвышаясь на сцене длинной долговязой фигурой и выбивая из гитары, казалось, невозможное своими жесткими железными пальцами, и в свете огней его левая рука сияла белым и кроваво-красным. Прыгал вниз и снова разгонял дикие соляки в унисон с Керри, прижимаясь к нему спиной. И то, как он смешивал чистый вокал со злобным и эмоциональным скримом и холодящим кровь рычанием, срывая до низкой хрипоты голос, заводило Ви до дрожи в коленках и зуда в груди. Взмокший, красный, такой горячий. Провокация одним аккордом, одной нотой, одним острым словом, громким выражением. Он и есть протест, ебаная революция. В небольшой паузе Джонни припал жадно к бутылке воды, сминая в железной хватке пластик, и облил себя остатками. Пока Кер наигрывал незамысловатую мелодию, он подкурил и зачесал мокрые волосы с лица, складывая ладони на микрофоне. Вел расслабленную беседу с толпой и ни момента не упускал, чтоб не высказать свое отношение к миру, открыто говорил, что маразматичного япошку нужно вздернуть к хуям, правительство свергнуть, а корпы — выгнать пинком под зад, не боясь преследований за свою позицию; посмей его кто только тронуть — и последует жесткий отпор со смертельным исходом для любого пиджака или цепного корпоративного песика. Самурай либо любишь и боготворишь, либо ненавидишь и желаешь уничтожить. — Мы не пишем о розовых соплях и любви, но все же балладу напоследок вам сыграем. Следующая песня называется… — но толпа его перебила, взрываясь громогласным «Ballad of Buck Ravers».